Текст книги "Жар счастья. рассказы"

Редкие искры встреч среди тлеющих углей разлуки

Случайно подслушанное, неожиданно подсмотренное и слегка придуманное. Любые совпадения непредумышленные…

Первая. Непроизнесённые слова

– Ну, что ж… Всё когда – то кончается… Прощай, милая!

– Так уж и прощай?

– Прощай – лишь просьба о прощении, хоть и выраженная в повелительной форме. Прости меня!

– За что?

– За всё. За все глупости, что я наделал и наговорил от избытка эмоций, за неосторожные слова и жесты, за несдержанность, за нетерпеливость и назойливость, за мою неуместную и не ко времени, может быть, активность. За неудобства, тебе доставленные, за отсутствие деликатности и такта, за невнимательность, за мой раздутый до безобразия эгоизм, за отсутствие правильных слов. За то, что мои всегда складные мысли выражаются таким косным, неуклюжим языком. За мою тупость, горячность. За касания, объятия и поцелуи при посторонних свидетелях, за неумение при них скрыть свою безграничную к тебе симпатию и нежность. За то, что вывалил всё это на твои хрупкие и нежные плечи без твоего ведома, спроса и позволения. И за многое другое, что не могу сразу вспомнить от волнения и расстройства!

– Пустое. Не вини себя напрасно.

– Когда тебя ещё встречу…

– … увидимся ещё…

– Я напишу тебе. Я буду тебе писать, хорошо?

– Да. Только вот я писать не привыкла…

– Ничего. Переживу. Не грусти, мне тяжело смотреть в твои грустные глаза.

– Стараюсь.

– Это я на тебя такую грусть навалил?

– Нет. Не совсем… Просто… я растеряна…

– Отчего?

– Не знаю… Ну, непривычно как – то.

– Что именно?

– Не знаю… Всё…

– У тебя холодные пальцы. Нервничаешь, волнуешься?

– Н-нет. Не знаю… Немного.

– Позволь, я их согрею своим горячим дыханием. Прости меня. Но… ты же знаешь. Ты же всё знаешь.

– О чём?

– Обо всём, об этом… О тебе, о нас. Ты же понимаешь?

– Нет, не очень… Может быть…

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Не знаю… Может… не сейчас… как– нибудь…

– Совсем ничего? Мне, наверное, не стоило всё это затевать, грузить тебя болтовнёй своей, неуместной, несдержанной страстью и…

– Нет, ничего. Всё в порядке… Неожиданно как-то, я растерялась… Но… Мне приятно, я принимаю.

– Я буду приходить к тебе во снах, напоминать о себе в самое неподходящее время, отвлекать тебя от работы, путаясь в мыслях и воспоминаниях, передавать приветы со знакомыми, посылать глупые, наивные открытки и всякие бирюльки – безделушки. Видишь, я настырный и прилипчивый.

– Буду рада.

– Ну, вот, уже лучше, ты улыбнулась. Улыбайся чаще! Мне очень нравится, когда ты улыбаешься. Вот скажи мне, что ты сделала со мной?

– Я? Я ничего не делала.

– Ну, как же! Ты околдовала меня, приворожила. Признавайся. Тебе смешно?

– Это ты что-то нафантазировал себе.

– Ну, может быть, чуточку. Но ведь не бывает дыма без огня. Я же видел.

– Что ты видел?

– Видел. Признавайся, что ты добавляла в чай, когда его заваривала?

– Не выдумывай. Я, кстати, заметила, как внимательно ты следил, пока я его готовила.

– Да. Ты была очень сосредоточенна во время приготовления. Приворотной травы добавила, наговорила – заговорила? Тебе смешно, а мне вот каково? Ты ведь знаешь, чувствуешь, не можешь не почувствовать, что я каждый день думаю о тебе, утром приветствую тебя, вечером желаю доброй, безмятежной и спокойной ночи. Ты же видишь, я уже не могу без тебя. Без тебя, без твоей улыбки, без твоего обворожительно – мягкого голоса, без твоих пытливых, слегка прищуренных глаз? Вот скажи, как я теперь вдали от тебя смогу жить? А? Как?

– Не знаю…

– И я не знаю.

– … кажется, идут.

– Да… Как скоро… Вот, держи.

– Что это?

– Летела птица, мне не знакомая. Я протянул руку, она уронила мне на ладонь сердечко – тёплый камешек. Если вдруг тебе взгрустнётся или станет зябко, возьми его, подержи в ладошке, вспомни меня – и тебе, может быть, будет теплее и легче…

– Идут…

– Не грусти. Прощай!

– До встречи…

Вторая. Произнесённые слова

– Здравствуй!

– Здравствуй!

– Если бы ты знала, как же я рад, что, наконец – то, вижу тебя!

– Я тоже очень рада.

– Знаешь ли ты, сколько жизней прошло с тех пор, как мы с тобой виделись последний раз? Ты хоть можешь это представить? Боже! Аж не верится! Неужели и впрямь это чудо случилось, и я могу дотронуться до тебя?! Ну, подожди, не отстраняйся! Ещё секундочку.

– Мне непривычно как-то…

– Скажи, сколько ты времени можешь представить мне для счастья быть с тобой?

– Наверное, не больше пары часов…

– Всего лишь два мгновения, два мизерных часика на всё про всё…

– Почему ты так на меня смотришь?

– Любуюсь. Ну, ладно, не смущайся, я же скучал… и сильно. Видишь, сегодня твоя любимая погода. Похоже, скоро дождь начнётся. Ты сегодня сногсшибательно выглядишь! Никогда не видел тебя такой!

– Какой?

– Яркой, стильной, красивой и так опьяняюще улыбчивой! Прогуляемся, присядем где-нибудь за чашкой кофе или чая?

– Да, с удовольствием.

– Может, вот там, под навесом с горящими лампами, уютно выглядит…

– Идём.

– Настырный, вредный дождь, не даёт мне с тобой погулять. Именно тогда, когда ты так близко… Именно в тот день, о котором я так усердно молил календарь, чтобы он быстрее перелистывал свои страницы до сегодняшнего дня! Что же он делает – меня остужает или тебя подпитывает?! У тебя ледяные руки! Зябнешь?

– Нет. У меня всегда холодные руки…

– Дева северного королевства, давай я их погрею. Дай мне руку. Вот смотри, тут написано. И вот тут, и тут, и ещё вот здесь.

– Я не знаю, ничего не вижу… и не умею читать…

– Да вот же, видишь? Тут написано, что я тебя люблю. Понимаешь? Я люблю тебя! Давно уже. Сколько мы с тобой знакомы?

– Я уже не помню.

– А я тогда разволновался. И потом, позже, в другие встречи, рванулся к тебе навстречу, ты, наверное, помнишь.

– Может быть, не знаю.

– Но ведь главные слова нужно говорить вовремя. Только почему-то я их так глупо произнёс. Смешно вышло, да? Почему ты загрустила? Не надо, не грусти.

– Слишком непривычно… Мне уже пора…

– Как быстро… Слушай, возьми меня с собой в попутчики.

– Нет, не могу.

– Почему? Подожди, не качай головой. Почему ты не позволяешь говорить своему сердцу? Оно же не врёт никогда! Не торопись отталкивать, не закрывайся от меня.

– Сердце? Оно у меня уже сжалось и усохло до размера крылышка маленького мотылька… Иллюзии растаяли, мечты закончились…

– Дай мне шанс попробовать оживить его, вернуть тебе принадлежащее. Ты же понимаешь, что встречи не бывают случайными?

– Понимаю… Пожалуй… А может, это я тебе обязана?

– Вряд ли. Я бы это почувствовал. У меня стойкое ощущение, что именно я должник.

– Ну, мне так больше нравится. Я не люблю быть в долгу.

– Вот и хорошо! Позволь же мне вернуть тебе всю накопленную к тебе любовь, ласку, нежность. Прими эти дары. Это ведь только твоё, только тебе принадлежит! Возьми же! Мне ничего не нужно взамен. Только позволь побыть с тобой наедине этот вечер, ночь, полночи, несколько часов!

– …

– Ну, скажи мне, почему так необходимо приносить себя или те мгновения счастья, глубоко искреннего, настоящего, ради которого и живём, которое может родиться, в жертву сложившимся обстоятельствам? Почему мы так легко от него отказываемся, ради чего? Подумай, ведь, пережив вместе эти счастливые часы-минуты, мы, возможно, будем к ним возвращаться всякий раз, когда нам будет нелегко. Может быть, они станут самыми светлыми и счастливыми мгновениями в жизни каждого из нас!

– Н-н-нет… Не могу…

– Полюби себя, поживи для себя! Я же люблю тебя! Что же тебе самой мешает себя любить?

– Как любить? Смотреть на себя в зеркало и растягивать пальчиками улыбочку? Так что ли?

– Да, и так тоже. А в зеркало смотри на себя моими любящими глазами, и всё будет хорошо! Только вспомни, что все твои родинки, веснушки, морщинки, всё, что ты так не хочешь видеть в себе, мною любимы! Понимаешь, всё, вся! Каждая клеточка! Мною любима и… желанна! И тогда тебе не придётся переживать за себя, ты ничего не увидишь в себе такого, что тебе не понравится! Уверяю тебя! Может, я сглажу как-то будничные шероховатости, может, мне удастся стряхнуть, стереть заботы с поверхности твоих зеркал? Ну, что с тобой? Я напугал тебя? Ты боишься, что будешь жалеть о том, что согласилась, или о том, на что не согласилась, боишься потерять то, что ещё не обрела, не пробовала обрести, не пыталась прикоснуться… Кого ты больше боишься – меня или себя?.. Словно улитка, спряталась в домике, даже рожки высунуть боишься…

– …

– И всё – таки… Как же расточительно тратится драгоценное время! Причём на загадки и отгадки, а не на жизнь. Я вот понятия не имею, сколько отведено нам с тобой времени побыть рядом, вместе, сколько раз доведётся с тобой свидеться. И как-то грустно думается, что совсем мало… А ты? Ты знаешь сколько?…

– ???…

– Это окончательное решение? Только твоё решительное нет может остановить меня.

– Н-н-не знаю… Не сейчас. Может быть, при других, более благосклонных обстоятельствах… Пора уже…

– Ну, что ж… нет, так нет… Идём… Я так ждал этой встречи! И, похоже, всё испортил… Мне так и не удалось растопить твою ледышку, даже с одного краешка, даже бочок не смог согреть… Никак… Послушай! А ведь, говоря нет, ты на самом деле говоришь да, но позже. Так ведь? Ну вот, замечательно. Ты уже смеёшься. Значит, едем вместе?

– Нет… Я, правда, не могу…

– Однако ты сегодня на редкость неупросливая… Ну, пусть будет по-твоему… Если позовёшь – приду. Если нет, не стану настырничать и докучать тебе… Что же я делаю?! Как же я буду материть себя за то, что согласился с тобой, не убедил тебя, не нашёл правильных, нужных слов! Как же мне придётся жалеть о том, что я не настоял на своём!..

***

Он стоял чуть в стороне от окошка кассы, в котором она брала свой билет, с грустью смотрел на её ускользающую, тающую на глазах, словно Снегурочка, тонкую фигуру. Ускользающую куда – то в облака, снова в недосягаемость… Словно последняя капля воды на ладони в раскалённой солнцем пустыне… Вышел из душного зала на платформу. Дождь по-прежнему играл свою монотонную, надоевшую и тоскливую мелодию.

Подошёл к краю платформы, опёрся плечом на колонну. Сразу навалилась многодневная усталость безсонных ночей, безконечного, изнурительного ожидания, долгих, неудобных переездов, всплеска эмоций. В душе, в голове стало необычно пусто – ни мыслей, ни переживаний, ни сожаления. Взгляд куда-то сквозь землю в вечность.

Через несколько минут она незаметно и тихо подошла сзади и бережно взяла его под руку. «Впервые за столько лет знакомства горячая ладонь. Как странно… Что произошло?» – подумал он. Взглянула ему в глаза, слегка вздрогнула. На неё смотрел другой человек…

– Не грусти, увидимся ещё…

– Да, обязательно. Может, тебе взять отпуск, ты ведь несколько лет никуда не ездил, не отдыхал. Вот и отправляйся за новыми впечатлениями, новыми сюжетами. А за это время, может быть, и твой «недуг» пройдёт…

– «Недуг»… раз уж ты уверена, что это точно диагноз… Возможно, перенесённый на ногах, он станет хроническим… и потому болеть уже так сильно не будет… Может быть, не будет…

– До встречи!

– Прощай! Чуть не забыл! Я ведь не сказал тебе самого главного: Я люблю тебя, слышишь? Я… тебя… люблю!

Другие… Невстречи.

Как это случается в жизни? Как из тонюсеньких волокон первых, случайных, на первый взгляд мимолётных, суетливых вначале, боле частых и продолжительных, а затем специально спланированных, желанных, ожидаемых встреч ткётся веретеном судьбы более крепкая нить, вплетаемая в обережную ленту благополучного, счастливого исхода? Как срастаются ткани разных живых существ в единое целое, в один, в унисон звучащий и дышащий организм? И почему иногда и довольно часто не удаётся связать крепкие узелки так близко предстоящей любви и нежности, казалось бы, очевидно родственным душам, сплести из этих нитей прочный поясок единства? Что не позволяет окончательно принять решение, что или кто отводит эту жизненно – важную энергию любви прочь, кто не подпускает меня к тебе? Почему не хватает смелости, решимости открыть вместе дарованную только двоим драгоценную шкатулку, почему эта столь ожидаемая посылка ходит по рукам друг от друга нераспечатанной? Это отсутствие воли, смелости или самой любви всё же? Она, любовь, должна ли отстояться, закаменеть до железо – бетонной нерушимости, или же ей позволительно быть лёгкой, невесомой, невидимой, дающей так необходимо желанный глоток живительного, пьянящего вдоха? Должны ли мы непременно бороться, настаивать, убеждать? Возможно ли предъявить доказательства любви, когда самое главное доказательство, единственный свидетель – твоё не лгущее сердце – живёт внутри тебя, и ты не даёшь ему слова, держа кляп во рту? А может, просто довериться той Силе, что посылает нас навстречу друг другу, подаёт нужные знаки, чтобы нам на этом пути не сбиться с правильной тропинки, чтобы первым протянуть руку, улыбнуться, открыться, принять, согреть, отдать?.. Что или кто не даёт тебе, мне сказать главное, закрывает своей недоброй, тёмной ладонью рот, кто костлявыми руками разворачивает твои плечи от меня, подталкивает в спину, уводит прочь? Кто?.. Что?.. Почему так легкомысленно относимся к любому разговору, который может быть вообще последним в этой жизни? Отчего не думаем, что сердитые, несерьёзные, пустопорожние, необдуманные слова могут быть самыми последними, обращёнными к любимому или любящему человеку?… И кто может сказать, сколько дней, часов, минут осталось, чтобы успеть взгянуть в глаза…

P.S. SMS

«Ты очертила для меня границу, запретила её пересекать. Несколько дней назад ты приходила ко мне во сне с какими-то посторонними, неизвестными людьми. Не смотрела на меня, не откликалась, была сердита и ушла, не простившись… Отняла окончательно остатки убогого сна, воспользовалась моей беззащитностью… Зачем? Что ты хотела сделать, сказать? Разве такими пилюлями можно избавить от «недуга»?

Преодоление…

С незаметным приходом ночи в окно вливается туман, жёлтым дыханием комнату заполняя, окутывая телом плотным своим, будто одеялом пуховым.

С его, как всегда, визитом незваным тянутся вслед давние спутницы разлуки, подружки – гости ежедневные – грусть лёгкая, тоска, безсонница…

Не близко ты, не далёко, мы, словно стеклянной стеной, разделены ниточкой шагов, от колёс полосой, катящихся не в ту, не в желанную сторону.

Вязкий туман разлуки образ размыть пытается твой и сердцу милые, знакомые черты.

И в сговоре с неупросливой дорогой слить силится фигуру в уходящий силуэт…

Измученной, израненною птицей душа стремится вырваться из клетки, догнать, удержать.

Тропа, к тебе ведущая, от времени тянется всё тоньше и длиннее. Петляет, прячется в молоке тумана, окрашивается безликим цветом без следов, без пятен, без шагов…

И монотонным звуком, заунывной мелодией тоску пророчит и отсутствие движенья, зовя в застывший, сонный мир нудных безконечных ожиданий…

А часов шестерёнки меж тем отдаются ранящим эхом, болью в сердце, шумом в голове. Вприпрыжку время скачет под уклон, уводя на поводке оставшиеся в жизни деньки золотые.

Зыбкий покой, надежду скромную и радость тихую дарит утром улыбка мягкая твоя, солнечным лучиком льющаяся с портрета, в суматохе суетливых дней и переездов вечных чудом уцелевшая.

С того – драгоценной, самой первой нашей встречи – волшебства!

Подушки пальцев рук моих зуд памяти своей мне выдают всё чаще и настырней. Напоминают (как будто мог бы я забыть!) о нежной, мягкой коже рук твоих и плеч…

А я всё безнадёжней исчезнуть силюсь, раствориться, с попутным ветерком тонкой, незримой отлететь паутинкой, прилипнуть желая незаметной, невесомой серебряной ниточкой к причёске твоей непослушной.

Может, хоть так, затаясь, молчаливо смогу с тобой побыть наедине средь капель дождя иль ветра свежего порыва…

Цветные следы её шагов

Сегодняшний разговор по телефону не задался как-то сразу. Она была явно на взводе и, похоже, решила выплеснуть на меня всё, что накопилось. Я слабо пытался оправдаться: говорил, что не смог ответить на её звонки, что был занят важным разговором с появившимся за кои-то веки солидным заказчиком, что был с ним на объекте, обсуждали проект, что наконец-то подвернулась солидная стена под роспись, что уже обсудили сюжет, композицию, колорит и в общих чертах гонорар и сроки. Говорил, что ввязался в этот заказ для того, чтобы мы смогли бы наконец-то отправиться с ней в долгожданную романтическую поездку, о которой так долго мечтали. Долго и, как оказалось, напрасно просил её не обострять ситуацию по пустяшному, в общем-то, поводу – всё тщетно. Она закусила удила и не хотела никак остановиться. И через пару безплодных попыток успокоить её и себя слетел-таки с катушек. Рявкнул в раздражении какие-то явно обидные слова и со злости швырнул телефон в бетонную стену!

В таком идиотском настроении не могло быть и речи о работе над эскизами или холстами, и я вышел на улицу в надежде прогуляться и как-то привести разбушевавшиеся эмоции в спокойное русло. Всё по-прежнему клокотало внутри от несправедливых обвинений и пустых каких-то упрёков. Наверное, от меня здорово при этом искрило: обычно спокойно реагирующие на меня три бродячие дворняги, лежащие на тёплом люке колодца, вскочили и кинулись на меня с лаем. Кое-как отбившись от них, я пошёл по улице. Шёл и продолжал про себя этот ненужный диалог, пытался доказать свою правоту, невольно при этом жестикулируя руками. Разогревшись не на шутку, не заметил, как вышел на проезжую часть дороги на красный свет. С запозданием я услышал визг тормозов, в тот же момент почувствовал сильный удар в бок, перевернулся в воздухе и упал на край мостовой, ударившись затылком о камень. Сильная боль выключила меня из памяти…

***

Абсолютная тишина стояла в полной темноте, казалось, вечно. В мире, в котором я оказался, время не существовало, и сама мысль о нём никак не проявлялась. Неизвестно, сколько это длилось, но потихоньку стали появляться какие-то сначала очень отдалённые шумы, потом нарастающие и едва различимые звуки. Не сразу, постепенно стало приходить сознание, понимание происходящего в ином, ранее не известном мире. Сознание того, что жизнь не прервана, продолжается. Осталось вот только сообразить, где я и что происходит. Я попытался приоткрыть веки, но не получилось. Веки дрожали, но открываться не хотели.

– Кажется, приходит в себя…

– Да, похоже на то. Работаем!

Теперь звуки уже были вполне различимы и даже знакомы по каким-то слабо отдалённым воспоминаниям. Звенели какие-то приборы, раздавались какие-то шорохи и прочие суетливые шумы. Временами кто-то что-то со мной делал, причинял боль уколами, чем-то влажным смазывали какие-то части тела – мне было не то чтобы совсем безразлично, но участия я в этом процессе не принимал. Через какое-то время почувствовал разливающееся по телу тепло и головокружение, затем на удивление мягкое погружение в сон.

***

Сон пришёл не сразу, он вползал в сознание по частям, не торопясь, но назойливо и неотвратимо. Довольно мерзкий сон, впервые за всю мою жизнь, безцветный, монохромный и серый. Мне снилось, что я бреду в незнакомом месте, в дикой заброшенной местности вроде болота, бреду, с трудом передвигая ноги по вязкой, засасывающей, грязной жиже, временами становящейся такой же грязной, большой то ли лужей, то ли рекой. Время от времени проваливался по пояс или глубже, боясь утонуть или захлебнуться. Ни берегов, ни каких-то подобий твёрдой суши не попадалось на глаза. Казалось, этот путь безконечен до обречённости.

Затем всё как-то разом исчезло, и я снова оказался в чёрной пустоте без признаков ощущения сторон, верха или низа. «Если это полёт над пропастью, нирвана, то она мне явно не по душе,» – неожиданно подумалось мне. И тут же снова послышались знакомые звуки и шорохи. В этот раз приход в сознание был более болезненным, неприятным, сопровождаемым физическим дискомфортом и болями в голове, животе и ногах.

Время от времени мне под нос совали какую-то тряпицу с едким и резким запахом, от него я громко и резко чихал, голову пронизывала резкая боль, терялось сознание на несколько секунд. И так повторялось довольно долго, как мне показалось. Я молил Бога, чтобы это каким-то образом либо прекратилось, либо вышло на другой какой-то уровень. В конце концов я, похоже, снова заснул или отключился.

***

Очнулся ото сна без сновидений в темной комнате. На этот раз с трудом разомкнул веки и долго пытался вглядеться в темные пятна вокруг. Привычной картинки перед моим взором не оказалось. Я переводил взгляд от одного расплывчатого пятна к другому и не мог понять, снова сплю и мне продолжает сниться тот же противный безцветный сон, или бодрствую и мучительно прихожу в себя. В таком состоянии я провёл значительное время, пока не заметил, что становится светлее с каждой минутой. Откуда-то издали стали появляться лёгкие звуки и шумы то ли городской жизни, то ли где-то в коридоре что-то пробуждалось. А я всё пытался как-то навести резкость на те же расплывчатые пятна вокруг. И у меня упорно ничего не получалось. Вдобавок, с наступлением светлого времени обратил внимание, что мир вокруг действительно стал серым и безцветным. Вместе с пониманием изменившегося мира неотвратимо наваливалось отчаяние… Серое всё вокруг… Самые отвратительные для меня оттенки, всё то, что я так не любил в жизни, в живописи, в одежде, в природе…

***

Итак, на меня навалилась новая, гнетущая, серая, убийственная реальность. И мне придётся с ней каким-то образом мириться и пытаться жить дальше. Теперь уже без живописи, без буйства красок, любимых мною до дрожи и самозабвения. Я ещё испытывал какие-то надежды до той поры, пока не состоялся разговор с нейрохирургом.

Он присел ко мне на край кровати, обозначился в зоне моей видимости массивным тёмно – серым расплывчатым силуэтом:

– Мы можем с Вами поговорить откровенно и без лукавства?

– Да, разумеется.

– Ситуация, мягко говоря, непростая. У Вас серьёзная травма. Сотрясения мозга, как ни странно, не было, но слегка треснула затылочная кость, и мелкие осколки проникли в головной мозг. Вытащить их оттуда крайне затруднительно, требуется серьёзная операция. Какие-либо гарантии я Вам давать не стану. Потому видится два варианта: либо Вы попытаетесь самостоятельно привыкнуть к новой реальности, и со временем видимость может немного улучшиться до способности различать окружающие Вас предметы так, чтобы обходиться без посторонней помощи, либо мы делаем рискованную операцию. В лучшем прогнозе мы предполагаем восстановление зрения на 70 процентов, в худшем – Вы теряете и то, что есть сейчас. Вам решать. Дайте знать, когда примете решение.

***

Всё это время я просил доктора не пускать ко мне никого. Не хотелось, чтобы мне сочувствовали, жалели, успокаивали… Мне и без этой ненужной говорильни было не по себе. Нужна была поддержка только одного человека – моего старого и надёжного друга. Сейчас мы сидели с ним и беседовали.

– Ты уверен, решил рискнуть?

– Да. У меня было время. Слишком много времени для раздумий… Тебе сложно представить, до чего отвратителен серый мир. Я решил, что пусть лучше будет чёрный, но только не серый. От серого я умру, а мне хочется пожить ещё, может быть, мне удастся освоить новую реальность… А вдруг у них что-то получится, а? И мне повезёт, я смогу видеть. Ты же не можешь мне отказать в надежде, братко? Каков бы ни был риск…

– Ну, что ж… Я не сомневался, что именно так ты и скажешь…

Всю подготовительную неделю я сильно волновался, даже не знаю, почему так сильно… А перед самой операцией всё волнение улеглось. Силы вроде ослабли, разом стали наваливаться усталость и сон. Держась за руку медсестры, я вошёл в операционную…

***

Определять время безпамятства мне не хотелось ещё до начала операции. Всё своё пробуждающееся сознание я сконцентрировал на попытках что-то рассмотреть. Наверное, слишком торопился – ничего не мог различить длительное время. Занятие это оказалось долгое и невероятно болезненное. От перенапряжения, больше эмоционального, чем физического, я то и дело терял сознание.

Судя по всему, по молчанию врачей, их сосредоточенным и деловым шумам и звукам, я в таком мучительном ожидании неизвестно чего находился уже несколько суток. Длительное, мучительное время без перемен, без света, без цвета… Вечный «Чёрный квадрат» Малевича. Это чёртов чёрный квадрат чёртового Малевича!!!

Кое-как окрепнув после наркоза, я стал пытаться расспрашивать врачей, как всё прошло, есть ли какой-то результат… Они упорно отмалчивались или пытались мне втолковать, чтобы напрасно не волновался – всему, дескать, своё время. И через какое – то время я сам понял, что мне выпал второй, худший вариант. Внутри будто что-то оборвалось. Ни мыслей, ни раздумий, ничего – одна монотонная, заунывная нота…

– Мы сделали всё возможное… Постарайтесь теперь как можно меньше волноваться. Я выпишу Вам успокоительное, принимайте какое-то время, чтобы не развивать депрессию.

– Не надо лучше, Док! Я уже спокоен. Прежде чем принять своё решение, много думал. И такой вариант тоже обдумывал, хоть до последнего надеялся.

– Какое-то время будет действительно психически тяжело перенести. Но нужно настраиваться на новую жизнь. Большое количество людей живут незрячими, не Вы один.

– Вы, Док, умеете утешить… Ничего… Будем жить…

***

Я по-прежнему никого к себе не пускал, кроме друга. Именно сейчас я менее всего нуждался в каком —либо общении. Сейчас мне нужна была плотная работа с самим собой… Я заставил друга говорить со мной, как и раньше, словно ничего не произошло, не боясь неловких оговорок. Я запретил и ему, и себе считать меня инвалидом. И стал учиться новой жизни – одеваться, ходить, слышать, узнавать пальцами предметы вокруг себя. И больше всего старался хоть что-то рассмотреть… После одной такой безуспешной попытки я разозлился на себя:

– Кретин! Неужели же непонятно, что жизнь теперь другая, не та, что была?! Док прав. Миллионы людей живут без глаз, видят, чувствуют мир другим зрением!!!

Другим зрением? Другим зрением… И тут меня наконец-то осенило. А ведь точно. Что же это я зациклился исключительно на глазах? Столько читал, говорил и даже пытался практиковать. Всё, брат, довольно хандры. Действуй!

Я добрался до окна, раздвинул занавески, подставил своё лицо солнечным лучам и страстно попросил Солнце дать мне надежду, сил, терпения и упорства!

***

Теперь мы с моим другом не болтали о пустяках, занимались делом. Через какое – то время меня выписали домой. Всё свободное время, а его теперь было сверх меры, я проводил в плотных попытках разбудить свои тонкие оболочки. Энергия частично высвободилась, хоть и таким иезуитским методом – должна быть по всем статьям какая – то компенсация.

Я специально не стал отмечать календарные отрезки, чтобы не изводить себя отсутствием результатов. Кое-какой сдвиг всё же незаметно для меня произошёл. Обратил внимание, что обострился слух и появилось некое подобие интуиции. Минут за пять до прихода друга я уже вспоминал его и будто видел отстранённо, где именно он идёт. Вместе радовались таким мелочам – значит, есть надежда, значит, жизнь продолжается даже в чёрном квадрате…

В один из его приходов мне показалось, что он как-то скован или расстроен, что-то не договаривает. Или… пришёл не один. Порой слышался какой-то едва уловимый шорох или дыхание. Усиливалось ощущение, что ещё кто-то стоял в изножье кровати, на которой я полусидел, прислонившись к спинке. И я невольно обращал свой взор (!) в ту сторону. В конце концов не выдержал:

– Что происходит, а? Ты не чувствуешь?

– Н-н-нет… а что?

– Тут, вроде, кто-то ещё…

Снова мне послышался то ли вздох, то ли лёгкий незаметный шорох. Затем и ощущение, и тревога исчезли. Однако безпокойство от происшедшего осталось. И друг ещё усилил его своим сбивчивым разговором.

– Слушай, довольно заикаться! Говори сейчас же, что происходит. Не мямли.

– …

– Кого ты привёл с собой? Я же просил тебя…

И тут я всё понял, догадался…

– Это была она? Зачем ты с ней пришёл, зачем пустил её сюда? Ты кого пожалел – её, меня, себя?

– Ладно, не горячись, успокойся. Да, это она. Я не мог ей отказать, не мог видеть её страдания и боль. Она ушла, её здесь нет. Извини… Я… Я, наверное, пойду. Ты не возражаешь?

– Ступай с Богом. До встречи!

***

Он ушёл, а я, немного покипев, успокоился и старался сосредоточиться на своих ощущениях. Что -то очень сильно меня волновало. Было какое-то предчувствие важных событий. Я всё ещё пребывал в полной темноте, почти абсолютной черноте. Глазами по привычке водил из стороны в сторону, но это занятие, напрасное и безсмысленное, никаких результатов не давало. И вот сейчас также по инерции вроде как взглянул туда, где она стояла. Какая – то сила притягивала моё внимание.

И… что – то произошло. От пришедшей мысли я так разволновался, что в изнеможении плотно стиснул свои веки. Потом осторожно и, не торопясь, открыл их и… увидел… Да, я увидел. Сначала миражом, не веря, тончайший оттенок цвета. Чем пристальнее я смотрел, вернее, концентрировал внимание, тем ярче появлялось цветное пятнышко. Точнее, уже явственно видел легчайший силуэт очень бледного зеленоватого оттенка! Её силуэт, я его, её узнал!!! От дикого восторга и небывалого счастья из – под моих век потекли слёзы…

Я сидел на кровати, смотрел в её сторону и плакал, словно ребёнок, у которого в детстве отняли маму, и вот теперь я с ней встретился и стою, реву, а кинуться к ней в объятия не могу, стесняюсь, робею…

***

Наревевшись вволю, кое -как выровнял своё сбивчивое дыхание и биение сердца. Теперь я стал наслаждаться видением этого божественного бледно – зелёного силуэта. Просидев в таком эйфорическом состоянии какое -то время, я заметил, что силуэт изменился. Линия силуэта стала шире, более размытая. Появились какие —то новые, представь себе, новые! оттенки! А ещё чуть позже мне удалось различить и явные цветовые пятна. На фоне черноты эти пятна хорошо читались. Общий цвет силуэта в целом не изменился, он пульсировал слегка зеленоватым, чуть в синеву оттенком. В области головы было видно голубоватое пятно. Оно перетекало в густую, изумрудную зелень по плечам и груди вниз. Только в области сердца было более яркое красно-оранжевое небольшое пятнышко.

Я снова разволновался, потому что силуэт стал как-то угасать. Я встал и подошёл к этому месту. Становилось до слёз обидно – силуэт остывал. Я почти отчаялся и опустил голову вниз. И тут увидел другие пятнышки цвета. Зеленовато – бирюзовые небольшие пятна, уходящие из моей комнаты. Пятна её следов. Её цветных следов… Присел на корточки, следы стали чуть отчётливее.

Я не мог поверить в это чудо. То и дело смыкал веки и тряс головой, чтобы сбросить морок. Но чудо не исчезало. Я попробовал до них дотронуться и вдруг заметил совсем неразличимый контур своей кисти. Поднял руку, поднёс ближе к своему лицу и… увидел её. Контур кисти пульсировал красноватым оттенком. Я был вне себя от восторга. Я жестикулировал рукой, сжимал, разжимал кисть, обе кисти рук. В изнеможении от пережитого шока снова рухнул на кровать и залился слезами.