Текст книги "Penitus. Фантастическое путешествие в Плутонию"

Глава 7. Исповедь Великого Куста

К счастью, бешеные гонки на животах продолжались не очень долго. Поравнявшись с белыми строениями, летучий эскадрон остановился. «Наши» амазонки перестали визжать; они негромко переговаривались и вглядывались в сторону городской окраины, словно чего-то ожидая или поджидая кого-то. Одна из них, лохматая брюнетка с круглым прыщавым лицом, во все глаза смотрела на нас, при этом она сладострастно и совершенно беззастенчиво поглаживала своей чумазой десницей то, что Великий Куст, помнится, называл крупными планами.

Я осторожно пошевелил посиневшей кистью плененной руки. Лохматая девица хихикнула, остальные не обратили на меня никакого внимания. Я напряг правую ногу и немного протолкнул свое тело вперед – натяжение сыромятного ремня значительно ослабло. Никто не препятствовал моим действиям, и я продвинул вперед левую руку. Через малое время мне удалось немного ослабить петлю. Продолжая хихикать, прыщавая девица отрицательно повертела нечесанной головой и погрозила мне прицепленным к юбке длинным ножом.

Повернувшись на другой бок, я ощутил на себе еще один взгляд. Это была совсем молоденькая девушка, с рыжевато-желтыми волосами и зелеными глазами. Она смотрела на меня так же открыто, очень внимательно, но с некоторой внутренней опаской. Ощущенье было такое, что крошка впервые видела живых мужиков. Вероятно, это был ее первый набег, боевое, так сказать, крещение.

Сквозь частокол лошадиных ног было видно, что в городе царит большая суматоха. На главной улице разгорелся настоящий бой, но он представлял собой исключение из правил, по которым развивались здешние события. Повсеместно толпы визжащих амазонок азартно гонялись за разрозненными кучками местных кавалеров, те отбивались, как умели, но превосходство в воинском мастерстве было таким явным, что местные жители имели очень мало шансов отбиться. Извивающиеся тела многих мужчин уже волочились вслед за всадницами, которые с победными криками мчались к месту нашей дислокации.

– Петька, – тихонько позвал я. – Ты живой?

Желтое от песка, зеленое от травы, красное от натуги лицо командора с трудом повернулось в мою сторону. В любом другом месте его можно было бы сравнить со светофором, чьи фонари почему-то вспыхнули одновременно, но в этом сумасшедшем мире динозавров, питекантропов и амазонок подобное сравнение могло показаться совершенно неуместным.

– Ёок-макарёк! – вымолвил Великий Куст. Похоже, изумление, мелькнувшее в его глазах за секунду до пленения, значительно выросло во время нашей малокомфортной транспортировки, оно расширилось, укрепилось и вот теперь выплеснулось целиком и полностью в одном-единственном высокохудожественном изречении. Не нами сказано: краткость – сестра таланта.

– Они мне всю харю покарябали, – пожаловался командор, с трудом шевеля распухшими губами. – Вот же бабы лютые!

– Ты посмотри туда, – мстительно сказал я и кивнул головой в сторону города. – Уж не Спилберга ли тащат на аркане, чтобы он нам с тобой выдал по большому смачному автографу? Голография, блин!

Ответить Петька не успел, потому что несколько амазонок спрыгнули на землю и приблизились к нам. Действуя коллективно, грубо и решительно, они поставили нас на ноги и быстренько стреножили, как коней. То есть, мою правую ногу привязали к петькиной левой, а наши многострадальные туловища стянули веревкой так, что нас без всяких репетиций можно было показывать по телевизору в роли сиамских близнецов, причем, даже без грима. Я сразу же вспомнил, как, будучи семиклассниками, ночевали в рыбачьем шалаше на дальнем берегу пруда, и нам с Петькой выпало укрываться одной курточкой. Курточка была маленькая, ночь выдалась очень прохладной, поэтому пришлось потеснее прижиматься друг к другу. Почти как теперь. Но теперешнее наше положение было гораздо хуже – из-за тугой веревки дышать приходилось по очереди.

Амазонки запрыгнули на коней, одна из них, та самая зеленоглазая златовласка, ловко привязала конец опутавшей нас веревки к своему седлу, тотчас веревка натянулась, и нам пришлось попытаться сделать первый совместный шаг. Увы, попытка оказалась неудачной: я хотел, как обычно, шагнуть с правой ноги, но не смог этого сделать, потому что Великий Куст должен был начать с левой, но он об этом не подумал, мы дернулись, потеряли равновесие и упали вперед. Буксир натянулся, и я с ужасом представил, что нам придется бороздить носами всю эту равнину, привольно раскинувшуюся до самой горы. Наверно, об этом же подумал мой бедный товарищ. Не сговариваясь, мы согнули свободные, то бишь, боковые ноги, уперли ступни в почву и толкнулись вверх, после чего пришла очередь общей ноги… Сделав несколько шатких, неровных шагов, наше совместное трёхногое существо научилось ходить, подтвердив нетленную мысль классика: к чему ни привыкает подлец-человек! Нет худа без добра – при совместном падении и в процессе обучения навыкам ходьбы веревка слегка ослабла, так что дышать можно было уже произвольно.

И пошли они, солнцем палимы… Кстати, солнце – красное, в пятнах – по-прежнему стояло в зените. За время пребывания на проклятом острове мы прошли почти полный курс шоковой терапии, но неподвижность ненормально застывшего на месте светила становилась просто невыносимой. Мне захотелось еще раз привлечь внимание ковылявшей рядом научной общественности к этому загадочному явлению природы.

– Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать? – спросил я словами поэта, указав взглядом на прыщавый лик местного Ярилы. Командор посопел носом и откашлялся, как перед длинным докладом.

– Вообще-то, мне давно хотелось обсудить некоторые аспекты нашего пребываниия в этом чрезвычайно интересном месте.

– Да что вы говорите! – воскликнул я. – Если честно, положа руку на живот, то мне тоже этого хотелось.

– Да? – искренно удивился Великий Куст. – Не замечал.

Последнюю фразу он сказал на вдохе, голосом преображенной Людмилы Прокофьевны, внезапно увидевшей компьютерную репродукцию Джоконды.

– Петька, сволочь такая! – не выдержал я. – Говори, что это значит? Печенкой чую, что ты все знаешь.

– Все знает один Господь Бог, а мы можем только догадываться.

– Ну, и о чем ты догадался? Рассказывай.

Командор еще раз откашлялся.

– Странности начались сразу после каменной трубы. За нами никто не гнался, можно было возвращаться, и я начал всплытие. По мере приближения к поверхности воды глубина местоположения аппарата, естественно, уменьшалась, но в это же самое время приборы фиксировали увеличение давления. Ты, помнится, списал этот феномен на нашу недобросовестность при разработке оборудования…

– Дальше что? – нетерпеливо спросил я.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – ответил Петька.

– Не томи, фольклорист несчастный!

– После всплытия мне сразу же бросилось в глаза странное солнце. Поначалу подумал, что это глюки после трудного плавания, и решил немного отдохнуть. Тем более, что ты тоже спал без задних ног. После пробуждения глюки не исчезли, и я начал думать, что бы это значило. Это как на экзамене: сначала кажется, что вообще ничего не знаешь, но по прошествии нескольких минут из глубины сознания начинает всплывать информация – если, конечно, она была туда заложена. Так и здесь: я начал смутно припоминать то, что в давние времена было мною то ли услышано, то ли прочитано, а может, увидено во сне…

– Ты можешь все рассказать по-нормальному, без Спилберга и Фрейда? – раздраженно спросил я.

– При чем здесь Фрейд? – обиделся Великий Куст. – Ну, хорошо, давай перейдем на программу для чайников… Ты видел фильм «Земля Санникова»? Что молчишь – обиделся на чайника? Извини, если что не так, но каждый выбирает свою программу.

– Ладно, проехали, – буркнул я. – Фильм «Земля Санникова» я видел, но при чем здесь это? Не вижу связи.

– Правильно, – одобрил командор. – Связи никакой. Но фильм поставлен по книге академика Обручева. Он же, Владимир Афанасьевич Обручев, написал еще одну книгу под названием «Плутония». Надеюсь, эту вещь ты читал?

– «Плутония», «Плутония»… – пробомотал я, припоминая.

– Не читал, – констатировал командор. – Да ты не переживай: нельзя объять необъятное.

– При чем здесь «Плутония»? – упрямо спросил я.

– По версии одного из персонажей книги наша планета представляет собой полый, то есть пустотелый шар. Что-то вроде накачанного футбольного мячика. В центре этого мячика расположено энергетическое ядро (Петька указал глазами на красное, в пятнах, светило), которое освещает и согревает внутреннюю поверхность земной сферы. В книге Обручева оно, ядро-светило, названо Плутоном. Герои попадают в подземный мир через гигантскую воронку, располагавшуюся на одном из островов Северного Ледовитого океана. Они называют открытый ими подземный мир Плутонией. Часть Плутонии, которую удалось изучить отважным исследователям, населена питекантропами, мамонтами, ихтиозаврами, птеродактилями и прочими ящерами, а также гигантскими муравьями…

– …И амазонками?

– Амазонок не было, – уверенно сказал командор. – По крайней мере, герои книги…

– Постой, постой! – перебил я. – Обратно они, случайно, не на плоту выбирались? По какой-то там кипящей магме или лаве…

– Это у Жюля Верна, в его фантастическом романе «Путешествие к центру Земли».

– Ты хочешь сказать, что Жюль Верн был фантастом, а Обручев создал шедевр голимого реализма?

– Нет, конечно! Он и сам писал в предисловии, что гипотеза относительно пустотелости Земли существовала в девятнадцатом веке, а к началу двадцатого была развенчана новейшими исследованиями. Он критикует французского фантаста и поясняет, дескать, сам он, то бишь, Обручев, сознательно использовал устаревшую гипотезу для того, чтобы наглядно проиллюстрировать геологическую и палеонтологическую историю планеты.

– Ты, Петруша, меня совсем запутал. Если он добровольно признается в том, что развел по жиже доверчивых читателей, то вся его Плутония – просто БэЭсКа, как выражался… ну, ты помнишь.

– Ты имеешь в виду: бред сивой кобылы, как выражался наш учитель геометрии?

– Вот именно!

– Согласен. Если бы остров с дыркой посредине имел место быть в реальной жизни, то его давно уже обнаружили бы со спутника. Сейчас такие приборы…

– Все правильно! – горячо поддакнул я.

– А ультразвуковые исследования земной коры?

– Да, действительно! – я помнил о них днем и ночью.

– А скважины сверглубокого бурения?

– Ну конечно! – я всегда был готов лично бурить эти скважины.

– Какая, к черту, Плутония!

– Бред сивой кобылы!

– Бэ-Эс-Ка! – заключил Великий Куст.

Какое-то время мы ковыляли молча, уперев решительные взгляды в почву прямо перед нашими ногами, стараясь не слышать лошадиного ржанья и фырканья, пытаясь не замечать кислого запаха давно не мытых женских тел. Этот остров с горами, долами и белыми строеньями, эти жуткие амазонки, динозавры, питекантропы и муравьи именовались одной энергичной аббревиатурой, обозначавшей чушь, дичь и прочий набор порожних глюков.

Но…

– Но они же есть, – тихо сказал Петька.

– Есть, – тихо согласился я и тут же возвысил голос: – Но почему? Вот ты, ученый человек, можешь мне ответить?

– Пока нет, – признался ученый человек.

– А когда? – требовательно спросил я.

Вместо ответа Великий Куст молча пожал плечами – он, действительно, не мог ответить на мой вопрос. Заросли, скрывавшие подножие горы, были уже сравнительно недалеко, и нам не оставалось ничего другого, как молча переставлять ноги, неотвратимо двигаясь навстречу своей совершенно неизвестной участи.

Глава 8. Беседы на горной тропе

Широкая тропа круто пошла в гору. Сначала она плавно изгибалась, следуя рельефу местности, потом отвесные скалы стали наседать с обеих сторон, и тропа сделалась гораздо уже. Местами дорогу преграждали осыпавшиеся сверху камни, через которые мы с командором ковыляли так неуклюже, что, в конце концов, амазонкам пришлось нас развязать. Однако, ехавшая впереди молоденькая амазонка не выбрала веревку: продолжая таращиться на нас, как на диковину, она указала пальцем на тащившийся по камням конец веревки. Ага, я понял – надо схватиться за буксир, тогда легче будет идти в гору. Ну, что ж, мир не без добрых людей, спасибо, милая, дай тебе Бог здоровья и хорошего жениха… Шагать стало, действительно, легче, но естественную в нашем положении мысль о побеге пришлось сразу же оставить. Бежать было некуда, справа и слева громоздились неприступные скалы, сзади гомонили «бабы лютые», как, помнится, выразился Петька. Спереди то и дело поглядывала через плечо добрая девушка из недоброго племени диких воительниц. И оттуда же, спереди, откуда-то издалека и сверху, доносился чуть слышный шум.

Предположим, что мы сбежали, и что дальше? Куда податься бедному крестьянину? Можно вернуться к аппарату, если, конечно, его не раздавил какой-нибудь доисторический ящер с коровьими ушами. Ладно, не раздавил. Тогда можно погрузиться в море и поискать вход в каменную трубу, вернее, выход из нее. Вполне возможно, что он найдется, но вряд ли слабенький движок сдюжит против могучего подводного течения. Да ведь и аккумуляторы наверняка уже подсели, газовая смесь на исходе, а без обогрева, без воздуха мы погибнем, даже если удастся пройти каменную трубу… Чтобы вернуться домой иным способом, надо отыскать в земной оболочке дырку, описанную автором «Плутонии». Но как это сделать, если уважаемый академик, дорогой товарищ Обручев, добровольно сознался в том, что он эту дырку просто выдумал?

– Ёолы-палы! – внезапно подал голос ковылявший следом за мной Великий Куст. – Леха, это же золото!

Погруженный в свои мысли, я и не заметил, что справа началась сплошная отвесная стена почти черного цвета с красными и желтыми пятнами и подтеками на поверхности; на этом траурно-ржавом фоне ярко выделялась толстая, сантиметров в сорок, ярко-желтая прослойка. Человека, привыкшего видеть золото в виде колечек, цепочек и разных там крестиков-ноликов, этот жирный ломоть дьявольского металла мог ввергнуть в шок. Но я в течение одного неполного дня испытал столько стрессов, душа моя, стремившаяся к покою и отдыху, так часто трепетала от всякого рода неожиданностей, что мне, честно говоря, все уже было до лампочки.

– Ну, и чему ты радуешься? – спросил я. – Хочешь отломить кусочек и купить себе иномарку?

– Тогда уж лучше осла, – отозвался командор. – По этому хайвэю на нем сподручнее.

– Да, для полного счастья нам не хватает именно третьего осла…

После некоторой паузы Великий Куст назидательно изрек:

– Уныние – это большой грех.

– Так, может, мне в присядку пройтись? – разозлился я. – С частушками про колхозную любовь, да?

– Про колхозы здешние не знаю, – спокойно ответил Кустило, – а вот любовь может… нечаянно нагрянуть.

– С этими, что ли? – презрительно спросил я и смачно плюнул под ноги. – Да я с ними на одном гектаре не присяду!

– Ты думаешь, они будут тебя спрашивать?

– Не понял! Послушай, дружище, ты, вообще, о чем? Чтобы я с этими вонючками…

– Что тебе известно про амазонок? – перебил Великий Куст.

– Ну, были такие в древности, – неуверенно начал я. – Типа: бабье царство, одни сплошные феминистки, мужиков на дух не переносили, давили, как тараканов.

– И как же они размножались? – поинтересовался командор. Мне пришлось слегка задуматься: действительно, как?

– А! – вспомнил я. – Был же такой фильм, кажется, польский. Там размножение происходило при помощи пробирок.

– При помощи пробирок размножались новые амазонки из одноименного фильма. А настоящие, древние?

– Да шут их знает! – признался я. – Докладывай, если в курсе.

Великий Куст выдержал довольно длинную паузу.

– Агапевесса, – наконец, сказал он.

– Чего-чего?

– Агапевесса, – повторил командор значительно.

– Что за зверь такой?

– Это не зверь, а, скорее, обычай. Вообще, амазонки, я так полагаю, были последним оплотом матриархата, на смену которому пришел… ну, ты знаешь. Основная масса женщин смирилась с тем, что ключевые жизненные позиции заняли представители сильного пола. Исключение составили именно амазонки, которые не хотели соглашаться с таким положением дел. Причем, их несогласие приняло форму перманентного вооруженного конфликта…

– Какого-какого? – перебил я, но Кустик не обратил внимания на мою реплику и продолжил:

– Однако, природу не обманешь, общество без детей обречено на вымирание. Но ведь ни одна, даже самая крутая феминистка, не сможет иметь ребенка без участия мужчины. А мужчина – это враг, и что тут делать? Ясно-понятно – отправиться в поход и взять врага в плен. Такой поход и последующая неделя тесного общения с захваченными в плен мужчинами назывались агапевессой, которая случалась один раз в год.

– Всего? Представляю, какими голодными были эти амазонки!

– Почему только были? – спросил Великий Куст. – Жажда любви не проходит с веками. Она толкает людей на самые неожиданные поступки. Ну, например, погрузиться в море и через иллюминатор помахать своей пассии ручкой. Или взять штурмом город, чтоб захватить в плен молодых мужчин, а вместе с ними двух российских придурков с пластмассовой коробкой. Кстати, где она?

– Не знаю, – растерянно сказал я. – Наверно, там, на берегу. А какая, собственно, разница?

– Да, действительно, – согласился командор. – Потерявши голову, по волосам не плачут. К тому же, в течение недели нас будут кормить очень хорошо – им, прежде всего, нужна работоспособность.

– А потом?

– Ты не знаешь, что бывает потом? – удивился командор.

– Нет, не после еды, а после того, как кончится неделя…

– Про этих не знаю, а те всех своих пленников убивали.

– Какой ужас! – невольно воскликнул я. – Как они могли!

– Элементарно, Ватсон: накачивали вином и перерезали глотку длинным ножом. Трупы сбрасывали в горную реку…

Казалось, что Великий Куст читал лекцию, он выдавал информацию так отрешенно, словно история, в которую мы вляпались, его вовсе не касается. Спокойствие лектора в какой-то мере передалось и его очень внимательному слушателю.

– Ага! – заметил я. – Значит, операция все-таки проходила под наркозом? Это меняет дело…

– Через девять месяцев, – продолжил командор, – в стране амазонок начинались массовые роды, их принимали особые храмовые служительницы. Они определяли половую принадлежность младенца, именно она, эта самая принадлежность, играла решающую роль в его дальнейшей судьбе. Мальчиков тут же умерщвляли самым безжалостным образом – их сбрасывали со скалы, девочек определяли в специальные детские ясли, а по достижении возраста переводили в заведение, которое можно было бы назвать военно-спортивным интернатом. Впрочем, нет: в интернате живут дети, разлученные с родителями, юные же амазонки не знали не только своих отцов, но и матерей. Это было запрещено законом и обычаем. В заведении прививались главные качества – воинское мастерство и ненависть к мужчинам.

– Ненависть к мужчинам – невольно повторил я. – Это что же получается? Большая часть наших земных женщин – наполовину амазонки?

– Не знаю, – ответил Великий Куст. – Я имею дело с теми, кто из меньшей части…

Какое-то время мы шли молча. Неясный шум впереди незаметно усилился, он стал гораздо слышнее. Девушка снова оглянулась, и я встретился с ней взглядом. Не отводя зеленых глаз, она открыто, по-детски, разглядывала меня с ног до головы, и даже не верилось, что это простодушное создание способно после недели любовных утех перерезать мне горло длинным ножом…

– А ты уверен, что это та самая ага… как её там… повеса? – спросил я с затаённой надеждой.

– Нет, конечно. Но, согласись, все это очень похоже на дикий обычай древних амазонок. Кстати, ты заметил, как эта черненькая, с прыщами, смотрела на тебя? Она же сиропом исходила, представляя, как пересаживается с лошади на тебя, красавчик ты этакий.

Буксирный конец, за который мы держались, натянулся сильнее обычного. Я поднял глаза от наползавших под ноги камней – ага, понятно: хорошо накачанной десницей девушка подтягивала веревку и неторопливо наматывала ее на локоть левой руки. Видимо, это нужно было для того, чтобы конвоируемые не отставали, были поближе к гражданину начальнику – мало ли чего…

– Но как здешние вонючки узнали о наших древних амазонках?

– Логично! – одобрил Великий Куст. – Чтобы цепочка размышлений и впредь оставалась логичной, вспомним и соединим несколько фактов. В древности на Земле жили огромные ящеры, так? Так. В древности же, пусть и в другое время, на Земле жили женщины-воительницы, правильно? Правильно.

Буксирная веревка значительно укоротилась, задние ноги лошади энергично шевелились перед моими глазами примерно в двух метрах, чуть дальше маячили торчащие из сандалий грязные пятки всадницы. А Петька, не поднимая глаз от скверной дороги, продолжал свои высокоумные объяснения:

– Теперь ни тех, ни других на поверхности планеты не наблюдается. Здесь, в Плутонии, живут огромные ящеры, так? Так. Если рассуждать логически, то наличие амазонок вполне вероятно…

– Опять трындишь, как кандидат! – не вытерпел я. – Вопрос был задан конкретно: как здешние вонючки могли узнать обычаи амазонок, живших в другое время и, к тому же, на другой стороне земной коры?

– Не знаю, – растерянно ответил мастер логических построений.

– Вот так и скажи: не знаю. А то завелся – вполне вероятно, вполне вероятно… Мы же не на симпозиуме.

– Кто учил тебя грубить старшим?

Я невольно улыбнулся – командор был старше меня, дай Бог памяти, дня на три или четыре.

– Ладно бы наедине, – не унимался Великий Куст. – Но при дамах!

Мне стало смешно. Петька умел сохранять спокойствие в самых сложных обстоятельствах, именно это мы всегда ценили в нем. Более того, в разгар сыпавшихся на нас пацанячьих неприятностей он мог сказануть такое, что все невольно начинали хохотать, после чего неприятности не казались уже непреодолимыми. Иногда Петька обижался, и это доказывало, что его словесные перлы не являлись «домашними заготовками», не сочинялись специально для разрядки напряженности, а были результатом сиюминутной реакции на происходящие события. Похоже, наш одобрительный смех избаловал природного мастера конферанса, и в течение всех последующих лет он не пытался избавиться от способности к словесной импровизации. И вообще, Великий Куст, в общем и целом, остался тем же смешным и добрым Петькой, и хотелось ему, как и прежде, того, чтоб всем было хорошо и спокойно. Подумать только, как долго он не открывал мне своих догадок о Плутонии – не хотел нервировать раньше времени. За последние пятнадцать лет ни одному из моих знакомых не пришло бы даже в голову обращать внимание на такие нюансы… Теплая волна всколыхнулась внутри меня, и горячий гребень этой волны почти дотянулся до моих глаз. Чтоб не расплакаться от внезапно нахлынувшего умиления, я резко вдохнул в себя воздух через ноздри, и в этом воздухе почудился мне легкий запах дыма. Это означало, что до конечной цели нашего вынужденного путешествия осталось не очень далеко.