Текст книги "Союз верных. Остгренц. Из цикла «Потускневшая жемчужина»"

– Ты говоришь о тех существах, работающих сейчас на чайной плантации? – В голосе человека послышалось удивление. – Они, по-твоему, достойны называться людьми? Единственное, на что годятся эти прямоходящие животные, это немного развлечь нас.

– Девушка, которую похитили последней. Где она? – Спросил я, начиная испытывать чувство гадливости к хозяину долины.

– Вот, значит, кому мы обязаны счастьем лицезреть посланцев из внешнего мира, – не скрывая иронии, произнёс человек. – Привязанность… любовь… Сильные чувства вели тебя сюда и помогали преодолевать препятствия. Ты не задумывался о том, мальчик, что у силы, которую даровали тебе эти чувства, может быть и другая сторона? Ты становишься зависимым, уязвимым и, в конечном итоге слабым. Послушай умудрённого опытом…

– Сканирование девушки нужно прекратить. – Твёрдо сказал я. – Ведите нас к ней.

– Хорошо. – Согласился хозяин долины. – Но для начала я оденусь.

Он подошёл к регенерационной камере, достал откуда-то изнутри кусок белой ткани и ловко обернул вокруг своего тощего тела. Пока он крепил на ногах завязки лёгких сандалий, Клаус задал мне вопрос:

– Хоть что-то этот задохлик тебе сообщил?

– Обещал показать, где они держат Скай.

– Всё это время ты только и делал, что уговаривал его? – Рассердился мой приятель. – Надо было дать ему ещё раз по роже, тогда он стал бы посговорчивее.

Я не стал уточнять, что это меня уговаривали переметнуться в стан врагов. В другой ситуации я с радостью принял бы известие о том, что где-то в нашем мире ещё остались люди, которых Хранители Знаний называли Древними. Повстречать их было бы настоящим чудом. Предложение жить среди них, и черпать из их источника мудрости стало бы величайшим счастьем. Отец всегда с таким восхищением отзывался о Древних, что я перестал воспринимать их как простых людей. В моём понимании они были высшими существами, вроде тех, которым поклонялись пришедшие с равнины беженцы.

Архиепископ поставил точку, отложил перо в сторону и встал из-за стола. Затёкшая от долгого сидения спина отозвалась хрустом в позвоночнике и неприятными ощущениями в области шеи. За окном уже темнело, один за другим вспыхивали фонари на городских улицах. Самые широкие и длинные из них расходились в стороны от монастырского замка, будто нити, составлявшие основу паутины. Залюбовавшись панорамой вечернего Остгренца, Берхард открыл створку окна. Ветерок метнул ему в лицо струйку дыма, пропитанного запахами немудрёного, но обильно приправленного специями жаркого. Архиепископ вытер заслезившиеся глаза и почувствовал острый приступ голода. Можно было вызвать слуг и заказать себе горячие блюда на ужин, вместо тех, что уже давно лежали на подносе и успели остыть, но Берхард не стал этого делать.

«Перепугаются повара, – подумал он, – решат, что я проверяю их работу».

Архиепископ знал, какие чувства вызывал в окружавших его людях. Большинство из них откровенно боялись первосвященника и старались как можно реже попадаться ему на глаза. Тех, кто мог оценить по достоинству стиль руководства Берхарда, было немного, и примерно половина из них, не без оснований, опасалась за свою должность. Они понимали, что не соответствуют предъявляемым к ним требованиям, и каждый день с дрожью в коленях ожидали гнева архиепископа.

А он никогда не стремился к тому, чтобы авторитет главы Церкви Двуединого держался только на страхе. Более того, Берхард прекрасно отдавал себе отчёт в том, что от основной массы людей нельзя требовать больше, чем они способны сделать. За свою долгую жизнь он только и делал, что искал людей, готовых разделить с ним ответственность за судьбы мира. Окружавший архиепископа человеческий материал, в подавляющем большинстве, мало на что годился без соответствующего воспитания и обучения. Найти человека, готового сразу приступить к выполнению сложных и ответственных заданий, было сложнее, чем отыскать самородок золота на берегу горной речки.

«Не буду никого пугать, – усмехнулся про себя Берхард, сделал глоток остывшего чая и принялся хрустеть засохшими бутербродами. – Вкусно. Давненько я так поздно не ужинал».

Архиепископ задумался над тем, чего же ещё он давно не делал, и снова оказался во власти воспоминаний. Перед его внутренним взором стали проноситься лица людей, события, давно ставшие историей. Все эти люди были уже давно мертвы, от некоторых не осталось ни потомков, ни могильных камней. Единственным, кто мог поведать миру об их жизни, был он – архиепископ Остгренцский – свидетель давно ушедшей эпохи.

«Надо зайти перед сном в склеп, проведать старых друзей, – подумал Берхард, отправляя в рот последние крошки, – давно я там не был».

Больше ста лет назад Берхарду пришлось принять под своё руководство пострадавшую во время Войны Сеньоров обитель. Монастырское хозяйство было полностью разрушено, и его пришлось создавать заново, попутно решая множество других проблем. Одной из них являлись подземные ходы, которыми, буквально был испещрён холм под монастырским замком. По слухам, в подземных кладовых могло сохраниться имущество обители, основная часть которого была разграблена бандитскими шайками. Учитывая свою неприязнь к узким проходам, Берхард приказал составить план катакомб, и вскоре убедился, что хаотично расположенные, прорытые без какой-либо логики ходы невозможно рассматривать, как единую систему.

Похоже, что Берхард был первым, кто решился разобраться в этом запутанном лабиринте и отделить полезное от бесполезного. Последнее явно преобладало, вызывая в молодом архиепископе глухое раздражение. Узкие, извилистые норы, в прямом смысле этого слова, были прорыты в не слишком надёжном грунте. Там, где свод был не укреплён досками, подземные ходы успели обвалиться, что затрудняло их обследование. В монастыре всегда хватало помещений под кладовые, поэтому казалось странным использование для этих целей тесных плохо проветриваемых земляных нор. Берхард никак не мог понять, зачем было нужно прокладывать новые подземные пути, если старые не были задействованы должным образом.

После тщательного изучения катакомб, стало ясно, что их назначение не всегда было связано с хозяйственными нуждами. Самые старые и самые глубокие из них представляли собой подземный некрополь, где покоились замурованные в стены останки сотен монахов. И сразу стал понятен принцип использования подземных помещений. Люди во все времена имели дурную привычку умирать, или гибнуть в результате войн и несчастных случаев. Как только становилось мало места для захоронений, монахи прокладывали новые ходы, в стороне от прежних.

Для новых погребений требовалось место, и чтобы не нарушать давнюю традицию, Берхард приказал обустроить просторный подземный склеп. В отличие от запутанных подземных ходов – надёжный, с хорошо укреплённым сводом и полом. Единственное, в чём архиепископ пошёл наперекор существовавшей практики – это отказ от обезличенных захоронений в стенах. Для каждой могилы выделялось отдельное место, где устанавливался надгробный камень с именем усопшего.

Не все, похороненные в склепе имели прямое отношение к Церкви Двуединого, и это вызывало у монахов недоумение. Однажды архиепископу намекнули, что этим людям оказана слишком высокая честь – быть погребёнными на территории монастыря. На что Берхард ответил:

– Это самое малое, что мы можем для них сделать.

Глава 4

Архиепископ спустился на первый этаж и направился в сторону лестницы, ведущей в склеп. В своё время, когда монастырь оправился после военной разрухи и стал процветать, он пригласил лучших резчиков по камню, чтобы обустроить подземное кладбище. На это ушло много времени и денег, но глава Церкви Двуединого умел ждать и средств не жалел. Стены и потолок склепа были выложены природным камнем, имитировавшим вид горной пещеры. Каменные блоки были так искусно подогнаны, что создавалось полное впечатление естественной стены без швов и стыков. Выложенный каменными плитами пол имел ровную поверхность, из которой, будто сталагмиты вырастали могильные камни. Только надписи на них отличали произведение резчицкого искусства от природных образований, встречающихся в некоторых пещерах.

Войдя в склеп, Берхард хлопнул в ладоши, и спрятанные в каменных складках потолка лампы осветили подземный некрополь неярким красноватым светом. На самом ближнем ко входу могильном камне было высечено: «Ричард, герцог Востока». Здесь архиепископ не стал задерживаться и прошёл немного дальше, остановившись перед надписью: «Маркус, граф Остгренцский». Наплывы искусственного сталагмита, рядом с могилой, образовывали некое подобие стула, которым и воспользовался Берхард. Ещё раз, прочитав надпись, он закрыл глаза и словно продолжил неоконченный когда-то разговор:

«Мне жаль, что всё так получилось, Маркус. Вместо того чтобы задавать вопросы, тебе нужно было просто поддержать меня. Ты же когда-то поверил мне, совсем неопытному юнцу, и я не подвёл. Маркус… Всё могло быть иначе… До сих пор не могу понять, что тебя заставило встать у меня на пути. Ни о каком захвате власти речи не шло. Мне нужна была сплочённая группа единомышленников среди орды карьеристов, приспособленцев и бездарей, поэтому и был создан Орден Зрячих. Ты не захотел понять… Прости…»

Архиепископ ещё немного посидел в каменном кресле, будто надеялся на ответ, потом поднялся и пошёл дальше между рядами могил. «Рыцарь Ландеберт», «Рыцарь Хейлгар», «Эберт, барон фон Мюштайн» – гласили надписи на камнях. Берхард кивал им, как старым друзьям и улыбался застенчивой улыбкой двадцатилетнего юноши, впервые попавшего из деревни в большой город. В самом дальнем углу склепа, в стороне от других могил располагалось захоронение, где не было никаких надписей. Посещавшим склеп монахам оставалось только строить догадки по поводу таинственной могилы, где архиепископ любил задерживаться дольше всего.

Обычно он гладил рукой поверхность искусственного сталагмита, касался лбом холодного камня и долго стоял неподвижно. Затем брал в руки прислонённую к сталагмиту толстую палку, чтобы шевельнуть ею лежавшее здесь же полусгнившее кожаное ведро. Никто не знал, зачем здесь находились эти странные предметы, к которым Берхард относился с большим почтением. Такие вёдра обычно использовали в хозяйстве простые крестьяне, а палкой, похоже, раньше выколачивали пыль из ковров. Монахи, совершающие на подземном кладбище обряды в дни поминовения усопших, приближаясь к безымянной могиле, зажимали свободной рукой носы. Тогда вместо песнопений в склепе раздавался нестройный хор гнусавых голосов, но, невзирая на такой конфуз, никто из монахов не рисковал убирать с могилы ведро и палку.

Архиепископ направился в сторону выхода, задержавшись по пути возле одного из захоронений. Первосвященник преклонил колени перед сталагмитом, прочёл вслух молитву, а потом сказал:

– Мне хочется верить, что я всё делаю правильно, отец Готтард. Боги нашли путь в моё сердце и просветили мой разум, как вы и говорили когда-то. Думаю, что стал тем, кто я есть сейчас, только благодаря встрече с вами.

Берхард поднялся с колен, поклонился могильному камню и покинул место последнего пристанища людей, оставивших след в его долгой беспокойной жизни. За спиной архиепископа погас свет, и темнота скрыла надписи на могилах, давая понять живущим, что только смерть окончательно уравнивает людей. И нет никакого разделения на тех, кто правит, пашет землю, или служит в церкви. После посещения склепа, Берхард чувствовал себя очищенным и умиротворённым, как будто только что исповедовался. У него был свой духовник, пожилой подслеповатый монах, которого остальные братья почитали за праведника. Но первосвященник слишком хорошо знал историю его жизни, чтобы разделять всеобщее заблуждение. Он не мог открыть свою душу этому человеку, поэтому таинство исповеди превращалась в пустую формальность.

– Добрый вечер, сэр, – послышалось из бокового прохода.

– Здравствуй, Тай, – ответил Берхард. – Чем занимаешься?

– Тай подметает, – с гордостью сообщил парень в балахоне послушника.

Он не имел никакого отношения ни к Ордену, ни к монастырю и жил здесь только благодаря милости архиепископа. Где-то с полгода тому назад командир конного патруля привёз в Остгренц избитого до полусмерти шпиона горцев. На вопрос архиепископа, какие тому есть доказательства, командир ответил, что шпиона выдали крестьяне из окрестностей Кифернвальда. Молодой парень, которого раньше никто никогда не видел, пришёл в их деревню через три дня после нападения на дочь барона Трогота. Вёл себя тихо, с удовольствием нанялся на подённую работу, денег за это не просил, довольствовался только едой и ночлегом в сарае. Предлагали ему оставаться в доме, но вскоре поняли, почему парень не соглашался. Был он чем-то сильно напуган, поэтому спал плохо, кричал во сне, от того будил всех, и до рассвета никто уже не мог заснуть.

Парня выдал властям один жадный крестьянин, который завидовал соседям, чудесным образом, заполучившим такого выгодного батрака. Командир патруля, задав несколько вопросов предполагаемому шпиону, сразу уловил акцент и убедился, что парень совершенно не осведомлён об элементарных вещах, знакомых каждому. Желая побыстрее выбить из задержанного показания, командир с ним не церемонился, использовав все возможные методы физического воздействия. Парень стойко вынес два дня непрерывного избиения и только на третий день потерял сознание, так и не успев толком ничего рассказать. Впрочем, увлёкшиеся мордобоем патрульные, его ни о чём и не спрашивали. Когда командир патруля понял, что шпион может попросту умереть, то приказал везти его в Остгренц. О том, что архиепископ проявляет особенный интерес к горным бандитам, было известно всем, поэтому пленного шпиона, прежде всего, показали ему.

– И на что мне этот полуживой кусок мяса? – Брезгливо поморщившись, спросил тогда Берхард. – Где протокол допроса?

Командир патруля молчал, потупив взор, а его более расторопный заместитель сунул в руку архиепископа бумагу, где записывал всё, что говорил в бреду пойманный шпион. Никто из присутствующих и предположить не мог, что главе Церкви Двуединого известны слова, которые вслух не принято произносить в приличном обществе. Высказав всё, что думает об умственных способностях командира патруля, и о его пригодности к воинской службе, архиепископ распорядился:

– Пленного к врачам, немедленно!

Медики, осмотрев находящегося при смерти пациента, вынесли неутешительный вердикт: жить ему осталось не более суток. То, что он ещё не умер, следовало поставить в заслугу крепкому здоровью шпиона. Берхард ещё раз пробежал глазами записи заместителя командира патруля и решил задействовать для лечения регенерационную камеру. Если бы аппаратура обладала эмоциями, она, наверное, ужаснулась бы состоянию пациента. Поначалу диагностический модуль рекомендовал отправить его в специализированное учреждение. Понадобилось выбрать в меню раздел «лечение без ответственности за последствия».

Пациент выжил. Физические функции восстановились почти полностью, частичная потеря памяти была неизбежна, но она оказалась не настолько серьёзной, как можно было ожидать. Хуже всего было то, что нервное потрясение привело к необратимым изменениям психики. Повторная диагностика выявила прогрессирующую деменцию, проще говоря – слабоумие, что осложнило последующее общение со шпионом. Тем не менее, Берхард смог выяснить, что Тай действительно был свидетелем атаки демона на конвой, в котором ехала баронесса фон Кифернвальд. Здесь он не добавил ничего нового к тому, что смогли узнать люди архиепископа по следам, оставшимся на месте преступления. Гораздо интереснее было то, что произошло позже. Со слов Тая, откуда-то появилось огромное каменное страшилище и унесло с собой его товарища Вистана и инструктора по имени Харди.

В отчёте следователей упоминались странные вмятины в почве, обнаруженные в сотне ярдов от нападения, но никакого объяснения им найти не удалось. Берхард тогда не стал забивать себе голову этим фактом, а сейчас вдруг выяснилось, что это были следы голема. В сознании Тая прочно запечатлелся страх, который вызвало у него каменное страшилище, поэтому стоило больших трудов выведать у несчастного парня всё, что он знал. Реконструируя события по крупицам, Берхард предположил, что горских шпионов атаковал робот-секьюрити, шедший за ними от самых пещер.

Это переворачивало с ног на голову всё, что архиепископ знал о големах. До сих пор не попадалось сведений о возможности перепрограммирования секьюрити, или управления ими, а то, что тот голем действовал не в автономном режиме, было очевидно. Значит, где-то до сих пор существовали могущественные потомки Древних, как в той затерянной посреди гор долине. Если секьюрити сразу не убил людей, то он куда-то должен был их доставить. Архиепископ снова отправил следователей в тот район для осуществления расширенных поисков. Но времени с тех пор прошло немало, и определить направление движения голема не получилось. Больше ничего осмысленного шпион рассказать не смог. Проведя столько времени в обществе Тая, Берхард настолько привык к нему, что оставил при монастыре в качестве уборщика.

– Тебя никто не обижает? – Спросил архиепископ.

– Нет… – Тай сделал короткую паузу, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-нибудь ещё – …сэр.

Берхард знал, почему он так поступил. Монахов сильно раздражало, что уборщик никак не мог запомнить, какими словами следует титуловать особ духовного звания. Поначалу он честно пытался это делать, но постоянно путался, вызывая неудовольствие окружающих. Кончилось всё тем, что Тай стал обращаться просто «сэр» ко всем без исключения.

– Как здоровье, Тай? Голова часто болит?

– Нет, сэр. Уже не болит.

– Лекарства помогли. Это хорошо.

– Нет, сэр. – Скривился уборщик. – Лекарства невкусные. Тай их не пил.

– Ай-яй-яй, – покачал головой архиепископ. – Ты же мне обещал.

– Тай обещал, – грустно вздохнул парень. – Лекарства горькие…

– Зато полезные. Чтобы голова у тебя не болела.

– Голова не болит, сэр. Тай пожаловался Вистану. Он помог.

– Что? Какой Вистан? Тот парень, которого… – Берхард вовремя вспомнил, что уборщик не любит вспоминать о каменном страшилище – …э… твой товарищ…

– Да, он хороший.

– А где он сейчас?

– Тай не знает. Голова болела, Тай плакал и жаловался Вистану. Вистан сказал: не болей. Голова больше не болит.

– Интересно. Почему ты думаешь, что с тобой говорил именно он?

– Тай может видеть глазами Вистана.

– Даже так. – Удивился архиепископ. – Расскажи мне, что ты видел.

– Вистан разговаривал с Харди и ненастоящей женщиной. Они ругались.

– Харди, это ваш инструктор?

– Да, сэр.

– А женщина? Кто она?

– Тай не знает. Она просто ненастоящая.

– Объясни мне, что значит «ненастоящая»? – Нужно было предложить какой-нибудь стимул, и архиепископ вспомнил о пристрастии парня к сладкому. – Я тебе дам за это мёду. Ты же любишь мёд?

– Тай любит мёд, – обрадовался уборщик. – Вкусно. Лекарства горькие. Мёд сладкий.

– Пойдём. Я дам… – тут он вспомнил, что уже поздний вечер.

«Пока принесут лакомство для Тая, пройдёт время, и он может забыть обо всём, что сейчас говорил мне. Что же ему предложить? В опочивальне стоит ваза с засахаренными фруктами и орехами. Думаю, это подойдёт».

Увидев угощение, парень позабыл про мёд и запустил в засахаренные фрукты обе руки сразу, выхватив оттуда по пригоршне яблок и груш. Берхард дождался, пока уборщик опустошит вазу, после чего усадил его в кресло и сказал:

– Расскажи мне, что ты видел глазами Вистана.

– Вкусная еда, сэр, – блаженно улыбнулся парень. – Тай расскажет.

– Отлично! Как выглядела женщина?

– Она ненастоящая.

– Ты уже говорил. Мне нужно знать, почему ты так решил?

Было видно, что уборщик пытается сформулировать какую-то мысль. Он вытянул пред собой ладонь с растопыренными пальцами, которые стали мелко подрагивать.

– Она такая. Дрожит вся.

Берхард вдруг отчётливо понял, о чём пытается сказать слабоумный парень.

«Мерцание голографического изображения! Потрясающе! Он утверждает, что видел это глазами другого и смог отличить живого человека от голограммы! Надо ему показать информаторий».

Архиепископ достал из ящика комода шар на подставке и, прежде чем активировать ментально-голографический интерфейс, сказал:

– Сейчас ты увидишь женщину, Тай. Не бойся.

Внимательно наблюдая за выражением лица парня, Берхард отметил, что изображение Великой Матери большого впечатления на парня не произвело. Тай ткнул пальцем в голограмму и произнёс:

– Ненастоящая. Другая женщина тоже была ненастоящая.

– Ты, разве не узнал эту женщину? – Спросил архиепископ и очень удивился, когда уборщик отрицательно помотал головой.

– Нет. Тай видел другую женщину. Одежды мало. Красивая. Злая.

– Почему злая?

– Женщина ругалась с Харди. Инструктор сказал, что она плохая. Харди хороший, значит женщина плохая. Плохие бывают злыми.

– Ясно. – Выдохнул удивлённый архиепископ. Ему не встречались упоминания о других устройствах, кроме информаториев, где использовался анимированный голографический интерфейс. Тем более, интерфейс, способный «ругаться» с человеком. – А что говорила женщина инструктору?

– Сказала: ты жив, благодаря Вистану. Уходи, не гневи меня.

– Так и сказала?

– Да. Тай помнит. Женщина приказала Вистану убить Харди. Это плохо.

– И он сделал это?

– Тай не видел. Инструктор сказал: умру вместе с вами.

– Так, а дальше, что было?

– Харди взял в руку… – парень огляделся по сторонам и, схватив свою метлу, показал её архиепископу – …вот!

– Метлу?

– Нет, сэр. Тут ручка длинная, – уборщик показал длину черенка, на который были насажены прутья. – У Харди кусочек ручки. Вот такой. Инструктор сделал так.

С этими словами Тай ударил черенком метлы по стене.

«Не может быть! Неужели?» – Воскликнул про себя архиепископ, а вслух стал имитировать писк таймера:

– Пи… пи… пи… пи…

– Да, сэр! – Обрадовался парень. – Так было!

– А потом?

– Женщина закричала: убей! Тай увидел Харди совсем близко.

– Взрыв ты видел? – Хриплым голосом спросил Берхард. – Такой большой бабах!

Для усиления эффекта он раскинул руки в стороны, придал лицу страшное выражение и выпучил глаза.

– Какое плохое лицо, сэр. – Уборщик заёрзал в кресле и постарался отодвинуться от архиепископа. – Тай боится.

– Извини. Что случилось дальше?

– Тай не помнит, сэр…

– Я не хотел тебя испугать, прости. Расскажи, что было дальше, пожалуйста!

– Тай больше не помнит, – виновато покачал головой парень.

– Пожалуй, нет смысла спрашивать тебя, когда и где всё это происходило. Так, ведь?

– Да, сэр! – Радостно отозвался Тай.

Представленные секретарём основные тезисы утреннего доклада не содержали ничего интересного.

«Определённо, следует серьёзно поговорить с персоналом аналитического отдела, – думал Берхард, просматривая текст. – Вся эта писанина годится, разве что для раздела светской хроники в газете, которую вывешивают на площади для всеобщего обозрения».

– Брат Изидор, – обратился он к секретарю, – я вчера давал вам поручение по поводу братьев, недовольных политикой Ордена.

– Они ждут, монсеньор. Прикажете пригласить?

– Вы не сообщали им, по какому поводу я их позвал?

– Нет, монсеньор, такого распоряжения вы не давали.

– Приглашайте их по одному. Очерёдность значения не имеет. Сами останьтесь.

– Вот досье на каждого из них. – Секретарь положил на стол папки с бумагами.

– Хорошо. – Сказал архиепископ и взял в руки самую верхнюю папку с именем «Джочим». – Начните с этого.

Секретарь отворил дверь и пригласил в кабинет первого из недовольных. Высокий монах в рясе, отличавшейся покроем и качеством ткани от простых одеяний младшей братии. Берхард мельком взглянул на его холёные руки и, не заглядывая в досье, понял, с кем имеет дело.

«Очередная богатая семейка отправила своего отпрыска делать карьеру. Сразу видно, что, будучи послушником, от работы отлынивал. Наверное, родственники внесли немалую сумму на благотворительные цели. Что там про него написано? Теософский отдел. Понятно. Где же ещё можно найти себе применение молодой человек из хорошей семьи. Языком у нас каждый бездельник горазд работать. Безукоризненное поведение… Строгое соблюдение монастырского устава… Интересно. По девкам, значит не бегает. Карьера превыше всего. Отчего ж в смутьяны подался?»

Архиепископ задал Джочиму несколько незначительных вопросов, главным образом, для того чтобы проверить его сосредоточенность и степень волнения. Монах отвечал, не задумываясь, в одном из вопросов уловил скрытый смысл и дал весьма своеобразный ответ, к месту процитировав Священное Писание.

«Неплохо подготовлен, – отметил Берхард, – и, похоже, чувствует себя недооценённым. В теософском отделе добиться повышения не так уж просто, вот и решил обратить на себя внимание. Если хочет повышения – пусть заслужит».

Когда монах вышел из кабинета, архиепископ обратился к секретарю:

– Брата Джочима направим в Кифернвальд на замену отцу Иакову. Подготовьте соответствующие бумаги.

– Слушаюсь, монсеньор. Прикажете пригласить следующего?

Берхард кивнул, думая о том, что не позднее завтрашнего дня к нему придёт кто-нибудь из высокопоставленных братьев Ордена Зрячих просить за брата Джочима.

«Наверняка скажут, что молодого, подающего надежды богослова не стоит отправлять в захолустье, что это может поставить крест на его карьере. Заодно я выясню, насколько простирается влияние его семьи на умы и кошельки членов Совета Ордена».

Следующим вошёл суетливый, нервно шевелящий пальцами монах, поприветствовавший архиепископа дрогнувшим голосом. Берхард взял досье на имя «Эдзард», но открыть его не успел.

– Прошу прощения, монсеньор, – шепнул ему на ухо секретарь, – произошла ошибка. Возьмите следующую папку.

– Почему?

– Это досье на его брата-близнеца.

– О! Может, и второго сразу пригласим?

– Как скажете, монсеньор. Осмелюсь заметить, что они слишком разные. Рекомендую сначала поговорить с Эрхардом.

– Хорошо. Приглашайте его.

Секретарь был прав, говоря о том, что характеры у братьев отличались. Эрхард был спокоен, и, казалось, даже внешне отличался от своего нервничавшего близнеца. В его досье было написано: «Работа среди мирян». Это означало сбор пожертвований в пользу церкви. Самая низшая степень в иерархии ордена Ордена Зрячих. Разговор с монахом выявил у него немало положительных черт – умение слушать собеседника, наблюдательность, хорошее знание жизни простого народа. Архиепископ стал постепенно понимать, почему брат Эрхард примкнул к недовольным. Обладая обострённым чувством справедливости, он не мог не обращать внимания на то, как многие из монастырских братьев относятся к священным обетам во славу Двуединого. Эрхарда раздражали поблажки, которые регулярно устраивали себе монахи, вкушая в пост скоромную пищу, не говоря уж о прелюбодеяниях и попойках.

«Честен, – подумал про него Берхард, – но чересчур прямолинеен. Посмотрим, как поведёт себя в дальнейшем. Если преодолеет в себе нетерпимость к людским слабостям, то, со временем можно перевести в наставники, или в службу безопасности».

– Можете идти, – сказал ему архиепископ.

Дойдя до двери, Эрхард остановился, потом развернулся и направился обратно.

– Прошу прощения, ваше высокопреосвященство, – произнёс он. – Вместе со мною сюда вызвали Эдзарда. Полагаю, что это из-за моей ссоры с братом-экономом. Эдзард всего лишь присутствовал при разговоре и никоим образом не мог вызвать его неудовольствия. Я прошу ваше высокопреосвященство пощадить брата, пусть вся тяжесть наказания падёт на меня.

Что и говорить, таким поведением монах нарушал основные правила этикета, предписывающие вежливость и уважение по отношению к старшим братьям Ордена. Младшие монастырские братья не должны были первыми заговаривать без позволения. Краем глаза архиепископ видел рассерженное лицо секретаря и знаки, которые брат Изидор подавал Эрхарду. Открыв досье на его брата-близнеца, Берхард удивился практически полному отсутствию сведений. Кроме как «Хозяйственные работы», «Трудолюбив», «Исполнителен», других записей в папке не было. Это говорило о том, что за время послушничества у Эдзарда не было выявлено никаких талантов или наклонностей. На хозяйственные работы отправляли монахов, которые больше ни на что не годились.

– Ступайте с миром, брат, – сказал архиепископ, – и забирайте с собой брата Эдзарда.

После того, как закрылась дверь, секретарь выждал несколько мгновений и просил:

– Наказание за дерзость вы определите сами, монсеньор, или оставите на усмотрение брата-наставника?

– Это не дерзость, брат Изидор. Молодой человек простоват и с трудом осваивается в монастыре. Ему нужно помочь, а не наказывать. Иначе он решит, что страдает за свою прямоту и честность, а это полностью исковеркает его личность. Кто там у нас дальше? – Берхард открыл следующее досье и прочёл вслух: – «Клеменс. Аналитический отдел». Уже интересно. Их деятельность меня в последнее время не радует. Вот, здесь написано: «Недоволен работой отдела». Тут наши мнения совпадают полностью… Что ещё… «Скрытен». «Предпочитает работать в одиночку». Не самые плохие качества. Приглашайте.

Разговаривая с Клеменсом, архиепископ попросил его оценить деятельность аналитического отдела. Монах смутился и ответил осторожно, тщательно выбирая выражения. Общий смысл его слов сводился к тому, что анализ поступающей в отдел информации происходит по слишком примитивному алгоритму, слабо учитывающему вероятность наступления тех или иных событий в будущем.

– Если я правильно понял, брат, – сказал Берхард, – вы больше тяготеете к прогнозированию?

– Да, – подтвердил Клеменс. – Хороший аналитик должен предоставить несколько вариантов развития событий, а не пересказывать вкратце донесения агентуры.

– Не могу не согласиться. Кстати, по поводу агентуры. Как вы относитесь к такой работе?

– Мне это всегда нравилось, ваше высокопреосвященство. Считаю, что агентам просто необходимо аналитическое мышление. Это позволит сделать их работу максимально эффективной.

– Неплохие идеи. Можете идти, брат.

– Если я правильно понял вашу заинтересованность, монсеньор, – сказал после ухода монаха секретарь, – то в лабораторию к Витусу вы хотите внедрить именно этого молодого человека.

– Почему бы и нет, брат Изидор. Мне не нужно напоминать о полном отсутствии у него опыта агентурной работы. В данном случае это не слишком большое препятствие. С придуманной мною легендой должен легко справиться любой неглупый человек. Пускай Клеменс пройдёт ускоренный курс обучения в агентурном отделе. Если у него, ко всему прочему, окажутся крепкие нервы, то и устранение Витуса, в случае крайней необходимости, ему можно будет поручить.