Текст книги "Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга первая. Школьные годы чудесные"

Глава VI
Допрос с неожиданным финалом

Начальника милиции Перелазова Родион не считал плохим человеком. По его мнению, товарищ майор был нормальным милиционером и вполне соответствовал своей должности. По этому поводу он сказал:

– Время от времени я сталкивался с милицией, но мне везло на нормальных сотрудников, которых, надеюсь, как и везде – большинство. Конечно, там работают и гады, а где их нет? Даже среди экскаваторщиков попадаются. Просто наше знакомство произошло в таких обстоятельствах, что о добрых отношениях между нами нечего было и мечтать. И я его в этом не виню.

Ну, что ж! Перелазова уже нет, пожалуй, можно и рассказать. Этот вопрос долго мучил завуча Владимира Степановича. Он, слава богу, жив и относительно здоров. Года два назад мы с ним во Дворце культуры в шахматы играли, вот тогда он и пристал, чтобы я всё рассказал. Ну, я ему и поведал, в чём там дело было. Поудивлялся он и говорит:

– Что ж ты раньше молчал? Мы с учителями чуть не свихнулись от любопытства. Ведь не догадывались, а точно знали, что ты им какую-то свинью подложил в этом своём стиле.

– Нельзя было. Слово давал.

– Вот такие нервомотатели и запоминаются. Тысячи учеников в памяти бледными тенями, а тебя помню как вчера. И не я один. Позвоню в Москву Адели Михайловне. Расскажу. Уж она-то тебя не забывает, всегда спрашивает.

История занятная. Мистики в ней не было, просто я тогда Перелазова здорово перепугал. Он потом в отместку ябедничал на меня учителям, и вообще. А заварил эту кашу Лучков, почему и молчит как рыба. Человек он в общем-то хороший и участковый неплохой. С возрастом он сделался немного похожим на Анискина, и не только внешне, но в те годы был ещё молодым и рьяным. Я тогда как раз из начальной школы перешёл в пятый класс средней школы, и учителя меня ещё не знали. Но это было недолго.

Лучкову поступило заявление по поводу варварски изрезанной волейбольной сетки от гражданки по фамилии Нищеброд. Начав разбирательство, Лучков первым делом спросил у гражданки, кого она сама подозревает в злодеянии, и в ответ получил мою фамилию. Якобы мною сделано это из мести.

Нищеброды жили на нашей улице, и возле их двора была организована волейбольная площадка, где их взрослый сын Лёша с приятелями растягивали настоящую магазинную волейбольную сетку и стучали по мячу. Нам, пацанам помельче, тоже хотелось настоящего волейбола, но поиграть с сеткой перепадало не часто. В тот день взрослые ребята освободили площадку, и мы решили поиграть. Сетка висела высоко, не по нашему росту, и решено было немного её приспустить. С этой целью я залез на столб, но вышла тётка Тося Нищебродиха и всех прогнала, а меня перетянула хворостиной. Мы ушли, а после сетка оказалась изрезанной, а поскольку мне досталось больше всех, то и подозрение пало на меня. На самом деле я ни сном ни духом не ведал о происшедшем, и мы с Максимом ещё только строили планы мести дурной бабе, но Лучкову подозрения показались основательными. И на своём казённом мотоцикле он отправился меня искать.

Поиск был недолгим, так как он сразу же на меня и наткнулся. Я шёл по улице домой, а он, увидев мальчика, остановился, заглушил мотоцикл и окликнул меня. Я подошёл ближе, и он спросил, не знаю ли я Родиона Коновалова. Я сказал, что знаю, так как я он самый и есть. Лучков предложил прокатиться в отделение для беседы. Я ничуть не испугался и сел в коляску. Совесть у меня была почти чиста, а прокатиться на мотоцикле выпадало не каждый день. Было даже интересно побывать внутри здания милиции и посмотреть, как там всё устроено.

Сейчас такое не может произойти в принципе. А тогда, в начале шестидесятых, порядки были простые и в чём-то даже патриархальные. И был один нюанс – наследие войн. Оружие и боеприпасы вовсе не были диковинкой и порой лежали буквально под ногами, только копни. Помню, как-то пошло увлечение оружием, и все ребята принялись выстругивать деревянные сабли и винтовки. Я тоже этим занялся. Баба Фрося заинтересовалась, чего это я делаю из палки. Я объяснил, что саблю. Она сказала: «И-и, баловство» и полезла на горище. Покопавшись там, достала откуда-то и вручила мне настоящий кавалерийский клинок, острый как бритва. Он стал предметом зависти не только одногодков, но и взрослых мужиков, которые часто просили обменять его на что-нибудь, но я не поддавался и воевал этим клинком с татарником. Отдав клинок, баба Фрося пообещала, что когда вырасту, она покажет зарытые в огороде пулемёт и три винтовки с патронами. Она не совсем привыкла к тому, что войны закончились, и сказала:

– Когда придут, будет, чем отбиваться, а у тебя, Радивон, глаз верный.

– Кто придёт?

– Хучь кто. Кадеты, а може красные, або немцы. Все ироды.

Эта атмосфера была для меня нормальной.

В тот день я возвращался от дальнего родственника Коли Гарбуза, парнишки немного старше меня. Он с утра зазвал меня показать пистолет. Это был немецкий «Вальтер» небольшого калибра, вполне годный для стрельбы. Были и патроны. Где он его достал, не знаю, пронырливый был. Мы долго изучали его, собирали, разбирали и целились, а затем я предложил пострелять. Но Коля был осторожен:

– Народу вокруг много, да и мать, если услышит, то палки даст и пистолет отберёт.

Можно было бы сходить в какое-нибудь безопасное место, но в тот день по какой-то причине Колю со двора не выпускали. У меня дома таких проблем не было, возле речки было пустынно, и я выпросил этот пистолет с четырьмя патронами, чтобы пострелять. Коля дал с условием вернуть на следующий день и, естественно, не болтать.

И вот, в предвкушении испытаний, с Вальтером за пазухой, этим пятнышком на моей совести, иду домой, а тут Лучков. Пазуха – это универсальный карман из рубахи или майки, куда можно уложить неимоверное количество всего, но для её создания необходима хорошая подпояска. Можно было ходить в трусах и босиком, но добрый кожаный ремень был обязательным элементом одежды. Имелся он и у меня, а при моём худощавом сложении засунутый за него пистолет был незаметен. Обыскивать же меня милиционерам не пришло в голову, так как в сатиновой «шведке», полотняных штанах и босиком я был весь на виду. Да и выражение лица у меня было простецкое, если не сказать туповатое. Насчёт пистолета я особенно не переживал. Пистолет, конечно, не «поджиг», но в случае обнаружения наказание и за то, и за другое было бы примерно одинаковым. Конфискация, вызов родителей, штраф и ремень. Впрочем, благодаря заступничеству бабушки, ремня я не боялся, а ругань можно было потерпеть.

Однако речь о пистолете не заходила, и стало ясно, что участковый ничего про него не знает. Его интересовали другие вещи. А потом начался этот знаменитый допрос.

Дело происходило в комнате со столом посередине недалеко от поста дежурного, который всё слышал и по мере возможности помогал Лучкову. Самое интересное то, что весь допрос Родион не имел никакого представления о том, в чём собственно дело, так как ранее ничего не слышал про изрезанную сетку. Лучкову же его незнание представлялось уловкой. Он не понимал, что попал на педанта, и ответы подозреваемого считал проявлением хитрости. Строго глядя на мальчика через стол, Лучков сказал:

– Я буду задавать вопросы, а ты, Родион, должен правдиво и честно отвечать.

– Я брехать не умею, любой скажет.

– Что ты делал вчера?

– Когда именно?

Лучков, привыкший иметь дело с изворотливым элементом, решил начать издалека в надежде, что подросток проболтается сам. Точное время преступления не было известно, Лучков задумался и велел рассказывать про весь день, рассчитывая поймать рассказчика на нестыковках. Родион переспросил:

– С утра или когда проснулся?

– А ты, что, утром не спал?

– Нет, я на рыбалке был. Клёва никакого, я удочки смотал и часов в семь домой приехал. Молока попил и спать завалился. Приснилось мне…

– Сны не надо. Давай с пробуждения.

– Разбудила меня Верка. Прилетела она часов в десять и постучала в окно. Принесла двадцать копеек, и я дал ей за это кусочек сала.

– На двадцать копеек?

– Да нет, кусочек небольшой, много ли ей надо?

– Не пойму. Прилетела. Сало. Почему?

– Потому что ворона.

– Какая ворона ещё?

– Обычная, которые летают. Я её Веркой зову, она имя своё знает, в ответ каркает. Если где найдёт денежку, то мне несёт.

Дежурный обозвался:

– Ишь ты! Я бы заимел пяток таких ворон.

Летняя жара действовала угнетающе, в том числе и на преступные желания, поэтому в отделении почти никого не было. Время мелких правонарушений наступало ближе к вечеру. Дежурный Кирин не был загружен. Он коротко отвечал на звонки и давал устные справки изредка заходящим сотрудникам. Поначалу к допросу он отнёсся равнодушно, однако по мере развития беседы стал проявлять к ней живой интерес. Лучков на реплику дежурного поморщился и стал слушать дальше, а рассказывал Коновалов охотно и строго придерживался хронологии. Первым делом он сообщил, что было на завтрак, и кто его готовил. Затем о том, как пришёл Максим, и они пошли на речку. Родион читал детективы о майоре Пронине и знал, как важны для милиции всякие детали, и поэтому старался изложить события подробнее. Он перечислил не только встретившихся на дороге людей, но и коней, собак, а также сообщил номера проехавших мимо дух грузовиков и одной «Победы» салатного цвета.

Лучков не ожидал столь пространного доклада и несколько раз хотел взбунтоваться, но вспоминал, что сам задал тему, и смирялся, кусая верхнюю губу. В нужных случаях милиционер существо терпеливое. Затем Коновалов рассказал, как они наловили раков, испекли их и съели. Хотели поймать желтобрюха, но он смылся в заросли. Дежурный подал голос:

– Удавчик-то вам зачем? Тоже испечь?

– Да нет, мы ж не китайцы, змей не едим. Просто Максиму интересно, что будет со змеёй, если её завязать узлом. Я думаю, что она развяжется, а он думает, что она так и останется. Закусили мы в саду яблоками и пошли на речку Лукьяновку. Туда недалеко, всего три километра. В Камче ужак мало, а в Лукьяновке их водится немерено. Но мы не дошли. По дороге попалась степная гадюка, а нам для опыта всё едино, лишь бы змея была. Максим гадов боится, пришлось ловить и завязывать мне.

Лучков сузил глаза:

– И не укусила?

– Нет, я же знаю, за что её хватать.

– Ну ты, брат, даёшь!

В те годы хоть и редко, но ещё бывало, что иносказательные выражения Коновалов понимал буквально, а потому удивился:

– Ничего себе! Так вы, дядя милиционер, мой брат? А как это? С виду вы старше моей матери.

– Да не брат я тебе, это присказка такая.

Подобного рода выяснения начинались каждый раз, как только звучал какой-нибудь фразеологизм. Стоило дежурному сказать Лучкову, что Родион валяет ваньку, как он тут же начинал доказывать, что никакого Ваньки нет, а потому валять он его не может, да и незачем. Из-за этих отступлений допрос затянулся едва ли не на час. Родион ещё долго рассказывал про охоту на сусликов, а также чем они занимались у Максима дома, и что у него ели. Взопревший Лучков взмолился:

– Вечер скоро?

Любой неконкретный вопрос Родион толковал по-своему. Выглянув в окно, он сказал:

– Какой вечер? День-деньской, солнце в дуб. Гляньте сами.

– У тебя в рассказе вечер скоро?

– Нет ещё. Пошли мы в аптеку.

– Господи! В аптеку-то зачем?

– Готовиться к шутке. Шутка – дело серьёзное. К ней и подготовка нужна серьёзная.

– Так вы, значит, любите шутить?

– Не очень. Только когда вынуждают.

Лучкову показалось, что нужная тема близка, и он оживился:

– Так-так, дальше.

– Завернули к заготовителю, сдали шкурки сусличьи, деньги-то нужны. В аптеке купили валерьянки. Нашли подходящие жестянки и всё это припрятали.

Далее Коновалов рассказал про несостоявшийся волейбол и удар хворостиной. Затем последовал рассказ о том, как они с Максимом до вечера играли с ребятами на выгоне в футбол. И наконец Лучков услышал:

– А когда смеркалось, то взяли спрятанное и пошли к хате бабки Горпины.

– А почему к ней?

– Вреднющая она бабка. У неё кот научился яйца куриные разбивать и вылизывать. Засады на них в курятнике устраивает. Одно слово – лодырь. Яйцо ж не улетит и в норку не спрячется. А бабка меня обвиняет и всем рассказывает, что это я его научил. Глупость полная, я ведь и во двор к ней не заходил. Как-то раз шёл мимо, а этот кот на лавочке сидит. Я его только за ушами почесал, и всё, а она это увидела и придумала небылицу. Теперь мимо двора ходить нельзя, орёт и норовит чем-нибудь стукнуть.

Кирин подал голос:

– Не прибедняйся. Научить кота бить яйца куда легче, чем ворону деньги таскать.

– Может, и легче, да мне-то какая с этого польза? Вот мы с Максимом и подумали, что всё равно она ругается, так пусть хоть не зря. Прокрались к ней в палисадник, разлили несколько пузырьков валерьянки в жестянки и разбрызгали по травке. Спрятались в кустах через дорогу и стали ждать. Через некоторое время на запах собрались в палисаднике коты со всей округи, штук пятьдесят. Нализались валерьянки и устроили жуткий концерт. Бабка вышла и хотела разогнать их палкой, но коты в своей одурелости не разбегались. На дикий шум сбежались соседи. Максим захохотал, чем выдал наше место. Бабка Горпина запустила глудкой, и как всегда досталось мне. Пришлось смываться.

Лучков подобрался и спросил:

– А скажи-ка, Родион, над гражданкой Нищеброд вы тоже подшутили?

Это был сильный ход. С этой гражданкой у друзей больше месяца шла война, и недавно они устроили ей шутку, в чём Родион и признался:

– Что, нажаловалась? И как только догадалась, что это мы?

Дежурный снова отозвался:

– Таких как вы в природе мало, вычислить легко.

Лучков решил, что допрос подошёл к концу, облегчённо вздохнул и устало сказал:

– Давай, рассказывай.

– Неделю назад мы ей в сортир дрожжей ухнули и размешали.

– И что?

– Ясно что. Сейчас жара, дрожжи заиграли будь здоров! Попёрло так, что деревянная будка перекосилась, а уж вонищи!

– Так это давно, а вчера?

– Вчера ничего. Только начали идеи разрабатывать. Пусть не думает, что ей всё можно. Не на тех напала. Ещё пожалеет, что хворостиной дралась.

Кирин встал со своего места, подошёл и как-то по-новому посмотрел на Родиона:

– Да, не хотел бы я твоим соседом оказаться. От тебя, наверное, вся улица стонет?

– Нет, стонов я не слыхал, а матерятся сильно.

Дежурный обратился к Лучкову:

– Разрешите вас поздравить, товарищ участковый! Лучков, ты загарпунил матёрого сазана, который сидит здесь и прикидывается наивным карасиком.

Затем Кирин нагнулся к Родиону, уставился ему в глаза и гаркнул:

– Ты зачем остриг тётю Таню Сидорчук, мерзавец?

Это потом стало ясно, что его примитивно взяли на понт, то есть блефанули, и с тех пор Родион старался больше не попадаться на эту удочку. Но в тот день его так поразила осведомлённость милиции, что он тут же и проболтался:

– А разве вы про это знаете?

– Ты думал, тут дураки сидят? Милиция знает всё. Просто руки до тебя не доходили, Маньяк Стригущий, дел много было.

Зазвонил телефон, и Кирин ушёл. Лучков от удивления только пучил глаза, но быстро пришёл в себя. В этот момент он забыл об изрезанной сетке и, клацнув зубами, скомандовал:

– Давай выкладывай!

– Так это же давно было!

– Такие дела не имеют срока давности.

– Дяденька Лучков, мы ведь хотели для неё как лучше.

– Доброхоты нашлись! Бедная женщина умом чуть не тронулась. Давай!

Родиону не хотелось вдаваться в детали, поэтому он буквально несколькими фразами изложил канву событий. Это было самое первое дело, с которого и началась дружба с Максимом.

Первая мстительная «шутка»

В этом деле большую роль сыграла машинка для стрижки волос. Родиона долгое время стригли наголо. Стриг его отец. Стриг дома и для этой цели купил эту самую машинку.

Родиона всегда интересовали всякие технические штучки и механизмы. Со временем любознательный мальчик научился ремонтировать домашнюю технику, но перед этим разобрал и испортил несколько будильников и два радиоприёмника. Лет в семь, втайне от родителей, Родион научился разбирать эту стригальную машинку, смазывать ружейным маслом и собирать. Ему очень хотелось на ком-нибудь её испробовать. Трудно сказать, что им двигало: желание стать парикмахером или конструктором сенокосилок. Он понимал, что даже за деньги никто добровольно не подставит ему голову для стрижки. Пришлось искать другие варианты. Родион стал тренироваться на животных.

Первой его жертвой стал козёл бабки Горпины. Родион прокрался огородами и постриг ему голову налысо как человеку. Бабка, увидев лысину на своём животном, испугалась и вызвала ветврача. Бывалый ветврач за бутылку вина что-то у козла обнаружил, смазал ему голову чем-то коричневым и посоветовал не держать его на солнце. На другой день бабка учудила. Она привязала козла за огородами на бережку, а от солнца надела ему на рога неведомо откуда добытую соломенную шляпу канотье. Козлу она была не по душе, и после обеда он всё-таки стащил её с головы и на всякий случай съел. Но перед этим его успели сфотографировать соседские гости. Потом была собака. Вначале Родион думал, что пудель это стрижка, а не порода, и стоит обстричь какую-нибудь собачку подо льва, как она станет пуделем. Взяв за образец рисунок Артемона в книжке «Приключения Буратино», он стал искать подходящий типаж. Похожая на Артемона остроносенькая собака оказалась у тётки Ульяны. Правда, это была сучка, но ему было всё равно. Куском сала он сманил её на бережок и, сверяясь с рисунком, машинкой быстро сделал из неё пуделя. Для собачки это была трагедия, потому что тётка Ульяна признала её не сразу, а до того гнала со двора и не кормила. Больше животных Родион не трогал, так как подвернулся более достойный объект – пьяные.

Однажды в кустах перед мостом он увидел спящего пьяного мужика. Его всколоченные патлы с запутавшимися в них репьями буквально просились, чтобы их состригли. Место было скрытое от посторонних взглядов, и паренёк не выдержал искушения. Сбегал домой за машинкой и газетой, затем, аккуратно подложив газету ему под голову, он быстренько остриг его налысо. Газету с волосами отнёс подальше и сжёг. Родион постарался убедить себя, что сделал мужику хорошую услугу. По крайней мере, сэкономит на парикмахерской. Подобным образом тем летом он постриг четверых. Нет, специально за пьяными он не охотился, но если они попадались под руку, то случая не упускал. Это была его позорная детская тайна, ведь он знал, что совершает нехорошие поступки, а отговорки о добрых делах и есть отговорки. Последней жертвой стал бабушкин двоюродный брат дядя Семён, живший под Новочеркасском. За много лет он выбрал время и приехал в станицу навестить родню. Дядя Семён, жизнерадостный пьяница, после обеда был уже готов. Отдохнуть ему захотелось на свежем воздухе, и бабушка постелила ему среди кустов смородины. Такой момент трудно было упустить. Чтобы убедиться в крепости его сна, Родион постучал ему палкой по лбу, а затем приступил к делу. Постриг его под полубокс и закопал газету с волосами. На дядину причёску обратили внимание только на следующий день и дружно признали её отвратительной. И никто не помнил, когда же он успел сходить в парикмахерскую. На всякий случай Родион смылся, но всё обошлось.

Таким образом кое-как руку он набил, но исключительно на безвольных и расслабленных объектах. Людей в бодрствующем состоянии он стричь не умел. Во втором классе Родион занялся марками, а увлечение машинкой совершенно забросил.

С одноклассником Максимом у Родиона были вполне дружелюбные отношения, но не более того. Просто до этого случая их интересы не пересекались.

Надзор за здоровьем советских учеников был на высоком уровне. Регулярно приезжали медики и прямо в школе делали прививки, а также делали пробу «Перке». Каждую четверть приходила суровая фельдшерица и проверяла санитарное состояние школьников. Выявляя насекомых и других паразитов, она осматривала и ощупывала всех учеников, а если что-то находила, то учительница получала выговор. Поэтому учительница Наталья Семёновна накануне визита фельдшерицы сама делала предварительный осмотр. Её, строгую и нервную женщину, особенно раздражали нестриженые мальчики, и она разрешала носить только маленький чубчик. Максим с детства любил пофорсить, а потому вместо чубчика отрастил настоящий чуб, с которым не хотел расставаться, несмотря на предупреждения учительницы.

В тот день терпение у Натальи Семёновны лопнуло, и прямо за партой она большими портновскими ножницами отчеканила Максиму его чуб под самый корешок. Его голова с простриженной по темечку дорожкой приобрела дурацкий вид. В классе училась похожая на магазинную куклу девочка Света. У неё были пышные золотистые волосы и вредный характер. Она обернулась, назвала Максима беглым каторжником и показала язык. Максим сидел красный от гнева и унижения. Родиону стало жаль пацана, на перемене он подошёл к нему и обещал помочь. Он сказал Максиму, что дома у него есть машинка, и он умеет стричь, а на большой перемене можно успеть привести в порядок изуродованную причёску. Максим согласился. От школы до дома было близко, поэтому за короткую перемену Родион успел сбегать за машинкой и газетой.

Всё вышло по плану. С началом перемены они не побежали с остальными жрать пирожки и играть в «квача», а задержались в опустевшем классе. В проходе возле стенки Родион разложил на полу газету, приказал Максиму лечь на неё головой и притвориться неживым. Максим здорово удивился такому способу, но парикмахер любитель сказал, что по-другому стричь не умеет. А главное, если вдруг кто-то заглянет в класс, то их не увидит. Последний аргумент Максима убедил, и он подчинился. Обстриг Родион его быстро и вполне прилично, то есть хоть и наголо, но без лесенок, после чего газетку с волосами отправил в мусор. Наталья Семёновна заметила преображение Максимовой головы, удивилась и даже похвалила его, но с какой-то злорадной интонацией.

После уроков Максим позвал Родиона к себе домой. По дороге он сказал, что придумал, как отомстить учительнице и этой гадюке Светке, но не знает, где раздобыть средство мщения. Они сели у него во дворе под навесом за дровяным сараем, и он прямо спросил:

– Родион, где достать вшей?

– Куриные сгодятся?

– Нет, они на людях не живут. Человечьих надо, головных. Раньше, говорят, их полно было – и вшей разных, и клопов, а теперь и на погляд не найти, всех вытравили.

– Не всех. Раз в головах у нас ищут, значит, есть места, откуда они расползаются. Надо подумать.

– Подумай, а я пирожков принесу.

Когда управились с пирожками, Родион сказал:

– Одно место я знаю. Антипиха говорила одной тётке, что у Сидорчуков от нескончаемой пьянки в огороде одни сорняки развелись, а в головах вши расплодились. У самого дядьки Сидорчука вшей нет, потому что он лысый как резиновый мяч. А у тёти Тани есть, она постоянно чешется. Но она их не отдаст.

– Почему?

– Из гордости. Она на фронте была, медаль имеет. Намекнёшь ей про вшей, а она обидится и даст по загривку. А руки у неё видел? При таких руках и палка не нужна. Тут думать надо.

И они стали думать. Тётя Таня была известна в народе тем, что являлась единственной в станице курящей женщиной. Курила она в мужском стиле дешёвые папиросы «Север» по четырнадцать копеек пачка. Она была сентиментальна, но легко приходила в ярость, а рука у неё была не по-женски тяжёлая. Связываться с ней было страшновато, но время поджимало, и искать других вшивых граждан было некогда. Месть должна была произойти именно через день, иначе она теряла смысл. Нехватка времени стимулировала у Максима находчивость. Он предложил набрать у тёти Тани вшей без спросу, предварительно её напоив. Она, мол, в претензии не будет и убытка не заметит, а для исполнения у него имеется бутылка водки.

Ещё летом ему зачем-то понадобились бутылочные пробки, и он с утра пошёл туда, где их валялось в изобилии, то есть к расположенной недалеко пивной, известной в народе под именем «Бабьи слёзы». В процессе собирания пробок он нашёл под забором в траве забытую кем-то бутылку водки и спрятал её дома про запас. Обсудив детали, ребята выработали план операции, а на другой день её осуществили.

После уроков они пришли к Сидорчукам и постучали в двери. Вышла поддатая тётя Таня. Мальчики расстегнули пальтишки, чтобы было видно октябрятские звёзды, и сообщили ей, что они честные октябрята. Тетя Таня сказала, что макулатуры у них нет, и хотела уйти, но Максим скорчил наивную рожицу и принялся врать:

– Мы ещё не пионеры и макулатурой не занимаемся. Нас учили отдавать хозяевам то, что они потеряли, а мы нашли. Вот мы её нашли, а теперь ищем, чья она. А лежала она под вашим забором, вот мы и зашли к вам спросить. Но если она не ваша, то пойдём искать другого хозяина.

Тётя Таня заинтересовалась:

– Кто, она?

– Идём, а она блестит.

С этими словами Максим достал из сумки бутылку «Московской» и спросил:

– Ваша?

Хотелось бы посмотреть на алкоголика, способного отказаться от такого щедрого подарка судьбы. Тётя Таня была неспособна. Глаза её загорелись. Она схватила бутылку и воскликнула:

– А то чья! Какие ж вы хорошие ребята, прямо золотые. И как вы так вовремя, я уж хотела в лавку идти. Проходите, я вас чем-нибудь угощу.

Вопреки ожиданиям, в хате у них было чисто и прибрано. Нарекания вызывал прокуренный воздух, а так ничего. Уже крепко поддатый Сидорчук восседал на кровати и на ребят не отреагировал. Тётя Таня принесла вкусных мочёных яблок. Мальчики с удовольствием съели по две штуки и попрощались. Хозяйка хлопотала возле стола и просто махнула им рукой. Воспользовавшись этим, Максим спрятался в чулане за занавеской, чтобы открыть дверь изнутри, когда хозяева заснут, а Родион прошёл мимо окон, создав впечатление ухода. Завернув в переулок, он зашёл с тыла и огородами вернулся ко двору Сидорчуков, где засел в ожидании под большим сараем. Ждать пришлось минут сорок.

Но вот входная дверь открылась, выглянул Максим, осмотрелся и махнул рукой. Ребята зашли в хату. Сидорчук похрапывал на кровати, а тётя Таня спала прямо за столом. Освещение было плохое, и Максим стал исследовать голову тёти Тани с помощью фонарика. Вши были, и было их много. Но тут возникла проблема, о которой не подумали раньше. Ловить шустрых насекомых по одному было трудно и долго. Был риск, что тётя Таня проснётся задолго до того, как будет отловлено хотя бы минимальное количество паразитов. И вот тогда Родиону пришла в голову идея, как ускорить процесс, а заодно полностью избавить тётю Таню от вшей. Сказав Максиму, чтобы ждал, он быстро смотался огородами за машинкой, газетой и двухлитровой стеклянной банкой. Остальное было делом техники. Родион разостлал газету на столе и для проверки крепости сна постучал тётю Таню ложкой по лбу. Всё было в порядке, и прямо на столе он быстро обкатал её наголо. Газету с волосами засунули в банку, чтобы резвые вошки не разбежались, и Максим с добычей отправился домой. Он весь вечер вытряхивал и собирал их в жестяную коробочку из-под патефонных иголок. Набралось около двух щепоток. А Родион вернулся домой, как всегда вымыл машинку в керосине и смазал ружейным маслом.

Операция завершилась без затруднений. На следующий день, ещё до начала занятий Максим незаметно подбросил большую часть вшей в причёску учительнице, а остальные достались вредной Светке. У него вообще был талант незаметно подбрасывать, подсыпать и подкладывать людям чего-нибудь. Оголодавшие мелкие твари дружно набросились на свежатину, и уже на первом уроке можно было увидеть почёсывания учительницы и Светки. Вместо второго урока был санитарный осмотр. Когда очередь дошла до Максима, он сказал фельдшерице на ухо, что у Натальи Семёновны полная голова вшей, и если не принять мер, то она заразит ими весь класс. У женщины в белом халате в лице не дрогнул ни один мускул. Но когда она обнаружила насекомых в Светкиной голове, то повторила осмотр с ещё большей тщательностью. Затем она удалилась с учительницей в канцелярию, и вскоре оттуда послышался разговор на повышенных тонах. После этого разговора учеников распустили по домам. Пять дней вместо Натальи Семёновны был другой учитель, и шёл разговор, что её уже не будет, но она вернулась. Было видно, что ей досталось на орехи, и только через месяц она вошла в обычное своё настроение. Родион с Максимом были не дураки и обо всём помалкивали. Прошло два года. Родиону казалось, что эта история давно забылась. И вот на тебе! Открылось всё разом.

Лучков выслушал признание и задумался на минуту. А затем, видимо вспомнив о деле гражданки Нищеброд, спросил, хитро прищурив глаза:

– Родион, а чем можно изрезать сетку?

– Так это смотря какая сетка. Если тряпочная, то ножом или ножницами, а если металлическая, то нужны кусачки.

Тут Кирин отозвал Лучкова и сказал ему, но так, чтобы и Родиону было слышно:

– Не надоело тебе с ним возиться? Он же только прикидывается болваном, а где надо не признаётся. А раз так, то отведи его к начальнику, там он всё расскажет. Ты же знаешь, что тех, кто не сознаётся, товарищ майор сразу расстреливает на месте.

Такого поворота дела Родион не ожидал. От ужаса его сердце провалилось в желудок, в горле пересохло, а ноги онемели. Этот его страх может показаться нелепым, и он с ним выглядит наивным простачком, но это только на первый взгляд. Коновалов был реалистом и знал, что окружающий мир в целом хорош, но несовершенен, так как в нём случается произвол. В одних местах редко, в других чаще, а иногда можно попасть в число его жертв. Родион читал о дяде Стёпе милиционере и смотрел фильм «Дело Пёстрых», но с другой стороны, также слушал воспоминания зеков и других бывалых мужиков о том, что в милиции запросто могли «пришить» дело и посадить ни за что или даже пристрелить. То есть, он знал, что в органах существует произвол, но не знал его границ. Слова Кирина эти границы обозначили, и мальчик в панике подумал: «Ничего себе, прокатился! Знал бы, чем кончится, дал бы дёру». Родион впервые был в милиции, а слова Кирина звучали серьёзно, вот он и поверил. Со страху он признался бы во всём, даже в поджоге Рейхстага, но Лучков лишил его этой возможности. Он перемудрил, и Коновалов просто не знал, в чём ему нужно было признаться. Лучков схватил его за руку и поволок на второй этаж, приговаривая:

– Ну что? Достукался? Теперь к начальнику!

По дороге Родион вспомнил про пистолет и решил, что если будут убивать, то он будет защищаться. Эта мысль прибавила уверенности, но немного, хотя слабость в ногах прошла. Лучков затащил его в кабинет и доложил:

– Вот! Не признаётся, гадёныш. Пришлось к вам, товарищ майор, его привести.

– Сейчас разберёмся.

Майор Перелазов начал вставать из-за стола, а Лучков подался в сторону и устроился возле массивного секретера. Вид у Перелазова был устрашающим. Сам толстый, лицо багровое, а свирепые глаза навыкате. Родион ведь не знал, что это спектакль для запугивания малолетних нарушителей, и начал отступать к стене. В фильмах всегда звучат слова «Именем республики» или ещё чьим-то именем, потому он крикнул: