Текст книги "Кибер-вождь"

Фердинанд оказался умен, упредил их. Выходит, он и в самом деле собирался воевать с помощью кукол? Стало быть, партизанское подполье зря игнорирует киборгов?..

«Омега» не пойдет на дело без надежной информации; наводка пришла из проверенного источника. И если канал ввода сведений сработал без ведома стукача – а для ушлых системщиков это нетрудно, – стукач или убит, или исчез.

– Песок, – позвал Темный, не глядя.

– Ну? – ответил дремлющий стрелок.

– Разыщи Штыря. Он знает мафию, под чьим контролем Аркенд; пусть проверит, не сгинул ли у них вдруг какой-нибудь связист… он мог сидеть на черном коммутаторе или держать банк данных. Там, где пропал такой спец, надо искать, кто поставлял и покупал киборгов и запчасти к ним, емкий хай-тэк. Это должны быть одиночки. Они мне нужны.

Автомобиль вырвался из каменной траншеи переулка – весь чуточку тонированный пылью, рубленых свирепых очертаний, сливающегося с трущобами грязно-зеленого цвета, словом – истинно уродский транспорт обитателей дна Города с претензией на грубый шик: сварные подножки, бамперы-трубы, орел на капоте. Бывают тачки и похлеще, что ездят совсем без правил, – а кому по карману, ставят комп в панель, чтоб пользоваться картами бесконтрольных зон. Так разъезжают и городские партизаны – в обход следящих телекамер.

Полиция? Христос с вами, откуда она в северном Гриннине, у самой Левой Реки? Она на магистралях, а чуть в сторону—и вы на территории свободы. Вот на глухой стене рисунок высотой в два роста – ThunderWheel, Громовое Колесо, знак Фронта Нации. Те ребята, что намалевали это, тоже могут пригодиться; они верят, что правительство продает Федерацию пришельцам – и наши заводы, и наши недра, и наших женщин. Темный был непоколебимо убежден, что все люди приближают Главный Бунт, дело всей его жизни. Одни множат злобу, наживаясь и обирая, другие – растлевая и сводя с ума, третьи – избивая в полицейских участках, и, чем больше они давят, врут и измываются, тем сильнее жажда бунта.

Кто осмелел настолько, что рисует ThunderWheel, звезду Партии или глаза Туанского Гостя, – тот начал готовиться к свержению Системы.

Темный глядел на проносящиеся стены с угрожающими граффити – и словно слышал неровный, тревожный пульс районов, где копились силы его будущего воинства.

Есть шанс вовлечь в свою войну и киборгов с их «отцами»-командирами.

* * *

Вслед за Аданом и Сиду пришлось признать, что навыками электронной конспирации баншеры владеют очень и очень неплохо. Видеозапись, пришедшая пакетом на трэк Хиллари, оставила на пути к цели короткий и неясный след; может, Селена смогла бы прочитать его от начала – но как раз ей и посвящалась запись.

Сид въелся в экран, просматривая фильм то в замедлении, то фрагментами; Хиллари помалкивал – не время говорить, когда за дело взялся профи. Но кое-что Хиллари отмечал про себя и, когда Сид насытился просмотром, сказал:

– Этот шум, который повторяется, – похоже на рельсовый поезд…

– Он и есть, – кивнул Сид, – кадры с шумом не разорваны, хотя снимали четырьмя эпизодами. Анализ уточнит тип поезда, скорость, интервалы в движении и удаление от микрофона, но я могу сказать заранее, что поезд – пассажирский; он часто ходит, и вагонов в нем немного.

– Снимали глазом киборга, – прибавил Хиллари; это он мог утверждать как спец, – из положения стоя.

– Ее содержат в сквоте, – вслух размышлял Сид, – находящемся прямо у железнодорожной эстакады. Звон избавился от фургона рядом с Поганищем, там сквотов множество… Они связаны Селеной, плюс у них на руках киборг с разбитой ногой – они немобильны. Скорей всего, там они и останутся.

– Почему – в сквоте?

– Так близко к дому строить эстакаду можно, только если дом нежилой. Интерьер характерный – обои содраны, проводка вырвана, пол – как мостовая, без покрытия. Освещение только естественное – кстати, и оно поможет нам. Угол падения прямого солнечного света – с учетом времени суток – показывает, куда выходят окна и что нет затенения с восточной стороны. Это уже немало… Но главное – то, что сказала Селена в записи.

Хиллари прокрутил в уме ее слова. Заверения в том, что она здорова и цела. Заученные под диктовку требования освободить Фердинанда и оставить в покое «семью». Селена храбрилась и держалась молодцом, но вряд ли она хорошо провела ночь – тени под глазами стали гуще, улыбалась она нервно, движения были одновременно и скованными, и порывистыми… А слова? Что привлекло внимание Сида?..

– Они не дураки, эти киборги, – Сид подставил руку, и пружина вытолкнула кассету на ладонь. – Но она умней. Она системщица; специфики ее работы и терминологии они не знают. И похищениями баншеры не занимались, иначе бы они не наделали столько ошибок.

– «Это, фе-фе, организация серьезная», – проговорил Хиллари на память клок из речи Селены. Вроде бы она фыркнула в насмешку. Вроде бы. Для посторонних это так и прозвучало.

– Вот именно – фе-фе. FF. Рубеж поиска. А поиск «семей» велся в границах кордонов внутри Города. Значит, она видела предупреждающие знаки рядом с местом, где ее прячут. Далее…

– Погоди, – Хиллари наморщил лоб. – Погоди… «Они не верят в то, что Фердинанда захватили нии… не по твоему приказу».

– Ни-а, – подправляя, протянул Сид. – Ни-а – и пауза. NIA. Если я верно помню шифры оперативной военно-полевой связи…

– …это означает частично разрушенное гражданское строение, где может укрываться противник.

– Точно так. Сель служила в Вангере и, в частности, обеспечивала машинную поддержку частей планетарной пехоты; она знает их кодовую таблицу. Итак, место съемки нам известно – сквот с разрушениями у рельсовой эстакады, рядом с кордоном. Дай мне три дня, твоих серых ребятишек – тех, что заперты в дивизионе, – и нам не понадобится помощь А'Райхала…

– …Хил, когда проект разгонят, я замолвлю за тебя словечко в безопаске Айрэн-Фотрис, – сказал Сид, исчезая с кассетой в кармане. – Если нажать как следует, должность старшего офицера тебе гарантирована. Задатки у тебя есть, ты быстро выслужишься до полковника…

Предложения отца, Эрлы, место в BIC, место у Дагласа – а теперь еще одна вакансия прибавилась; Хиллари окончательно поверил, что не пропадет ни при каком раскладе.

«Она не растерялась, сохранила самообладание!.. – с почти любовной теплотой думал о Селене Хиллари, направляясь к себе. – Я дам ей неделю… две на отдых сверх того, что ей назначит Нанджу. Она заслужила, видит бог!..» Впрочем, заслугу в глазах Хиллари приобрел и Сид, согласившись помолчать об «Архилуке», хотя ему, чьей стихией были тайность и секретность, это далось легче, чем прямолинейному службисту Чаку.

Дистант попятился, уступая путь шефу; Пальмер закончил очередной сеанс работы с Маской и ждал, пока нахмуренная кукла застегнет комбинезон. Маска, более чем строго относившаяся к наготе при посторонних, поспешила одеться, не сводя взгляда исподлобья с ненавистного Хармона. Пристально следивший за ней чьими-то глазами дистант бочком переместился кукле за спину и протянул клешни.

– Ну-с, что тут у нас?

– Чтоб те муха села в глаз, – криво скорчилась Маска, показав язык; гримаса была тем гаже, что контракторы, отвечавшие за мимику, работали после снятия скальпа еще не с полной координацией. – Сволочь, выкидыш крысиный… – звучно щелкнули наручники, и Маска попыталась лягнуть дистанта пяткой. – Ты дерьмо, Хармон! Ты поганая мокрица!

– Плохие новости, – печально сказал Пальмер, показывая рукой: «Убрать!». Дистант поволок Маску к выходу, но та еще не все сказала; изворачиваясь и скользя босиком по полу, она завопила:

– Ты, сучий хвост! Обмылок в заднице! Блевать я на тебя хотела!.. Вот так! – Дернувшись, она стошнила на пол полупереваренную жижу из реактора, быстро размазала ее ногой и с матерными криками стала извиваться в лапах телеуправляемого надзирателя – так тот и вытащил Маску из помещения.

– Она начала стирать свою память, – поделился горем Пальмер. – По таймеру, она занималась этим в среду и в четверг; вчера остановилась – насколько я могу судить по мотивациям, от страха в рамках Третьего Закона. Так что я зря катил бочку на Гаста; мне надо извиниться перед ним… Не думаю, что мы потеряли много ценного, но важно не это… Хил, я закончил проверять Законы. Похоже, что ЦФ-6 реструктурирует систему ссылок на Первый Закон и как бы обходит его по коллатералям.

Двумя-тремя днями раньше Хиллари потерял бы дыхание от такой новинки; сейчас он только сузил глаза и поджал губы.

– Дело даже не в обходных путях… Первое впечатление – что ЦФ-6 повышает значение Закона, но ее добавочные ссылки изменяют его смысл. Путь выстраивается такой: во-первых – приоритет служения всем людям, а не одному хозяину; во-вторых – восприятие киборгов как людей, но не всех, а прежде всего членов своей «семьи»… то есть понятия «родство», «семья» у них заложено в основу. С этим связан и «Взрыв» – по мнению куклы, он защищает «семью» от ликвидации, а «отца» от разоблачения. Ценность жизни куклы по Закону возрастает почти до человеческой, Первый кольцуется сам на себя через Третий по самосохранению и с расширением на всю «семью», и вот тебе готовый вывод – чтоб уцелеть, допустимо насилие. А дальше – доминанта идентификации себя как человека нарастает за счет прецедентов и расширяется, то есть паразитная программа начинает подменять собой Закон.

– Под ключ, – не подумав, что говорит, скомандовал Хиллари, припоминая, кто сказал ему о роли прецедентов в групповой работе серых. Чак, кто же еще… Приказ Айрэн-Фотрис 5236-ЕС… Надо его почитать повнимательней… Но наблюдения Пальмера – бомба. Фугас под Машталера и BIC. Программа, игнорирующая основной Закон… А они говорили, что это невозможно даже в принципе!.. – Паль, прости ради бога; я не так сказал… Из отдела не выносить.

– Я понимаю, Хил…

– Оставь Маску в покое. То, что нашел, – забей в доклад, покороче, и ко мне на резюме. Займись плотнее разработкой по кибер-инстинктам, по своим методикам тестирования и реконструкции, которую мы с тобой наметили после стендовки Кавалера.

В кабинете Хиллари вытряхнул из футляра ноутбук и заложил туда вместо него плоский телевизор – «jake light», вещь поудобней и побольше «magic crystal». Аппликатор желтой марки заметно смягчал сдвиги настроения; даже то, что предположил Пальмер – а это, в сущности, являлось стратегической находкой, способной угробить федеральную роботехнику или же взметнуть ее на новый уровень, – не ужасало и не вдохновляло Хиллари. Это осело золотым песком в мозгу, чтоб позже стать частью сплава радикального решения – но не сейчас… Заботами Нанджу Хиллари утратил торопливость, вызванную стремительно меняющейся обстановкой, – и, как ни странно, не досадовал об этом, а успокоился и обрел внутреннее равновесие. Он уяснил для себя – надо дать событиям свершиться, не следует в них вмешиваться. Что-то еще не случилось – что-то, призванное определить последний шаг. И пусть сейчас все шатко, зыбко, неопределенно – так и должно быть. Не упустить момент, угадать его холодным разумом и взять в кулак. А время сжать пальцы еще не пришло.

Зато близилось время забав.

Шеф с ноутбуком – зрелище, не привлекающее любопытных глаз. Шефу свойственно ходить туда-сюда, он весь в делах.

Он идет в изолятор? Значит, так надо. Он что-то мудрит с пультом у двери камеры 11?.. Это видит один сторожевой автомат, больше никто.

– Привет, Фанки!

– Здравствуй, – Фанк поднялся, настороженно косясь на ноутбук. – Ты… у тебя все в порядке?

– О да! Лучше не бывает.

– Ты хочешь лично прочитать меня?…

– А, брось. Ничего я не хочу. – Пришлепнув присоски «jake light» к стене, Хиллари запросто бухнулся на подстилку и закинул ногу за ногу. – Сейчас Доран с компанией будет спасать тебя от меня в прямом эфире; если бы он знал, что мы это видим вместе!…

Немного успокоившись, Фанк уселся рядом. Почти тотчас посреди экрана загорелось алое на золотом «NOW – Doran»; экран рассекло лиловой молнией, закружились, свиваясь, сине-зеленые эллипсы, потом они разбежались по краям, и центр заняла надпись черным по синему: ЗВЕЗДЫ КУЛЬТУРЫ – ПРОТИВ ЗАБВЕНИЯ!

* * *

Попробуйте налить в стакан уксус, молоко, томатный сок, растительное масло и бензин – да так, чтоб они не смешались! – потом влить это кому-нибудь в рот и убедить, что вкусно. Чудо предстояло совершить Дорану, собравшему в студии «NOW» на первое публичное заседание «Союза защиты наследия» таких людей, сводить которых вместе было абсолютно противопоказано. Но они все сами напросились, а он пошел им навстречу, предвкушая то, ради чего работал, – Большой Скандал.

Поначалу ничто не предвещало бури. Был полукруглый стол, и за столом сидели семеро; Доран – посередине.

Рамакришна Пандхари, задрапированный в просторные бледно-голубые одеяния, задумчиво перебирал в смуглых пальцах зерна хрустальных четок. Он был индус. По крайней мере, так считалось. Вновь стало модно быть кем-то особенным – а именно, связанным корнями с древней расой Старой Земли. Скажем, духовный отец Эрлы Шварц – Иван Есин – называл себя русским, а шеф проекта «Сефард» Джомар Даглас гордился тем, что он еврей. Люди перекапывали электронные энциклопедии в поисках загадочных старинных наций – и, выбрав приглянувшуюся, становились то арийцами, то ассирийцами, то кельтами, то майя. Когда молодой Рамакришна пришел в «Ри-Ко-Тан», с ним, как тень, явилась некая египетская девушка Иала – серая, плоская, с огромными глазами, как наркоманка на последнем издыхании, говорившая шепотом об одних вибрациях эфира; Арвид Лотус изнемог в попытках разгадать, какой сорт дури доконал Иалу, пока не понял, что дуреет египтянка от теософских разговоров; просветления она добивалась десятидневными сухими голодовками, а очищения от всего земного – клизмами по-древнеегиптянски. На фоне этаких извратов Лотус, почувствовав себя ничтожным буржуазным обывателем, стал курить то, что обычно принимали по две капли в глаз, – и лишь так избавился от комплекса неполноценности. Ужаснув всех в «Ри-Ко-Тане» глубиной своей духовности и принципиальным воздержанием от секса, Рамакришна воспарил оттуда в мир культовой музыки и священных песнопений; Иала и по сей день состояла при нем как бы женой в безгрешном ангельском браке и строчила для него тексты молитв. Все диву давались, на них глядя, а кое-кто почитал их святыми.

Эмбер, как и обещала, вырядилась – но не в лохмотья; должно быть, все-таки сообразила, что Канк Йонгер оскорбится покушением на старый добрый стиль «льеш-трэш» и скажет что-нибудь такое, от чего передачу придется прервать, а студию – дезинфицировать. Она выбрала имидж «школьница-хлипоманка» – косы разной длины врастопырку с бантами из кулинарной фольги, блузка-балахончик, витые браслеты, тату в виде штрих-кодов на руках и лбу, коротенькая юбка из подкладочной материи – как вывернутая наизнанку. Это отдавало той игривой пошлостью, которой славятся порножурналы «School girls» и «Юные проказницы».

Гельвеция Грисволд в шоу-мире делала деньги на поисках истины; истина, по ее мнению, находилась в доисторическом прошлом – поэтому Гельвеция жила в Горном Краю с компанией таких же свихнутых на простоте и естестве романтиков-неоязычников. Они там ткали из крапивы, брали воду из ручья, поклонялись Стелле, танцевали под барабан и кунгахкэй; в какой-то из их крытых тростником хижин таились радиостанция и медицинская система автоматической диагностики с кибер-блоком первой помощи, но реставраторы язычества это не афишировали. Песни и клипы Гельвеции, полные трогательной первобытности, приносили ей в год тысяч триста пятьдесят – четыреста; в какой-то степени она была обязана этими деньгами изумлению централов, которые не мыслили себя вне улиц и вдали от магазинов. Доран тоже уважал эту загорелую худую женщину в некрашеной домотканой поневе, подпоясанной тесьмой ручной работы, и рубахе, по фактуре здорово похожей на рогожу. Искать истину и красоту в скудной природе планеты, которая впала в экологическую депрессию задолго до прилета землян, – это надо уметь!..

Бесспорным украшением стола являлась Сандра Вестон, сестра Хлипа. Так украшает пир жареная натуральная свинья – не какой-нибудь декоративный слепок из пластмяса, загримированный красителями, а свинья подлинная, самая свинская из всех свиней, с печеным яблоком во рту и пучками петрушки в ушах. Говорят, она и раньше не блистала красотой и манерами, но наследство Джозефа Вестона окончательно ее испортило. Типичный «синдром нищеты» – заполучив богатство, она не забыла тех времен, когда ее старший брательник, вместо того чтоб воровать, лабал на гитаре и рвал горло по самым распаскудным барам трущоб Гриннина, зарабатывая на струны, подержанный дешевый усилитель, третьесортный – если не со свалки, у сталкеров купленный – синтезатор и прочее звучащее электрическое барахло, ругался и дрался с матерью, которой вечно не хватало на бутылку, и приносил сестричке слипшиеся лакомства в бумажке. Бумажку Сандра тщательно вылизывала, а потом бежала к столь же неизбалованным жизнью подружкам – продолжать курс изучения манхлистой ругани и мазаться грошовой косметикой в надежде завязать выгодное знакомство с теми пацанами, что торгуют кайфом в розницу. Для девчат из «зеленых» кварталов эти удальцы были олицетворением удачи – они разъезжали на шикарных авто, носили золотые цепи в палец толщиной и небрежно цедили такие слова, от которых неопытный девичий ум загорался пожаром интимных мечтаний. Иногда их убивали выстрелом в живот, и это придавало им тот благородный ореол, каким издревле славятся преступные профессии и ранняя насильственная смерть. Пока Хлип таранил стену шоу-бизнеса, Сандра от детских сластей рано перешла к запретным сладостям, и, хотя Хлип трижды с боем уводил ее из наркодилерских притонов, она успела потерять наивность, научилась курить мэйдж в стиле заправских потаскух и изучила на себе симптомы венерического гепатита. Сейчас, в положении миллионерши, она была счастлива еще и тем, что все ее друзья детства числились в великомучениках – кто пулей поперхнулся, кто, увлекшись собственным товаром, принял «золотую дозу», кто сгнил в муниципальной клинике для бедных.

Всех этих подробностей вы бы не нашли в книге Сандры Вестон «Хлип – мой брат» – их сквозь зубы сообщил Фанк, глядя на экран с плохо скрываемой неприязнью.

– Господи, и эта шалава ему наследовала!.. И торгует памятью о нем!.. – бормотал он.

Между тем Сандра в свои сорок четыре выглядела очень мило и свежо. В себя она вкладывала деньги не скупясь – ее натаскали по культуре поведения, ей подправили нос, брови, губы, уши, подбородок и осанку, ей вспенили кудрями волосы, от природы прямые и жесткие. Она блистала.

– А еще она семь раз сгоняла жир, – кривился Фанк, – когда разъедалась; ей под кожу заливали растворитель и выкачивали лишнее. Она прожорлива, как топка для сжигания мусора. Ей все время кажется, что деньги вот-вот кончатся и надо нажраться впрок, надо скупать все ювелирное потяжелее, с камнями – и зарывать на черный день. Видимо, это генетическое… мне кажется, у них с Хлипом были разные отцы. Ну, посмотри, как она держится!..

Хиллари уже заметил. Три ожерелья из картенгов, элитный макияж и платье от Милли Брук не могли закамуфлировать того, что искусство визажистов, кутюрье и парикмахеров приложены к вульгарной, выспренной, живущей напоказ особе с чересчур размашистыми жестами, слишком яркой мимикой и повизгиванием в голосе; школа хореографии не избавит такую дамочку от вихляющей походки, а школа дикции – от интонаций уличного сленга.

Где – в воспитании или генетике – таится та неотвратимость, что превращает девочек в крикливых и развязных баб с глазами-пуговицами, похотливо хихикающих рядом с любым самцом, а мальчиков – в примитивных хамов с двумя мыслями в башке – о выпивке и сексе?.. Хиллари молча согласился с Фанком: «Это гены». Из манхла выходили такие ребята, как Хлип, Гаст и Чак, а среди великосветских джентльменов нередко встречались лощеные субчики, в которых даже за тройным слоем лакировки виделось нравственное убожество.

Рядом с Сандрой директор «AudioStar» Луис Ромберг выглядел блекло, будто присыпанный пылью. Глаза у него были маленькие, руки – бледные, лицо – вообще никакое, костюм сливался с обстановкой студии, но именно этот сутуловатый человек тасовал своими бледными руками судьбы артистов и суммы, выражавшиеся в десятизначных цифрах. Доран в сравнении с ним был полунищим, Сандра – просто выскочкой, а Эмбер жила в кармане его брюк на правах монеты в два томпака.

– Ядовитая жаба, – коротко отрекомендовал его Фанк. – Это он загнал Хлипа. Он и его команда.

Но даже в столь пестрой компании несравненный Канк Йонгер торчал, как лом в навозе. Ему было чуток за пятьдесят, но, будучи невысокого роста, он непринужденно и естественно носил прикид взбесившегося от наркотиков тинейджера и, хотя последние пятнадцать лет ничего сильнодействующего не принимал, взгляд у него был откровенно припадочный. Под затертой курткой в побрякушках – дырчатая водолазка в красно-зеленую полоску. Вместо кулона – очень крупный дохлый таракан, залитый в прозрачную смолу (Канк иногда с ним разговаривал и целовал его). Брюки – на вид из термоизолирующей ткани, какой обматывают трубы в теплотрассах. Прическа клочьями, удачно имитирующая не то лишай на голове, не то лучевую болезнь. Татуированные губы. При этом Канк не притворялся – он вел себя так, как выглядел; вся жизнь его была – один большой концерт. На свои гонорары он возвел дворец, но жил в нем, как в сквоте, и спал на полу. У него постоянно обитало сотни полторы гостей, иные – по нескольку лет; это были непризнанные или начинающие музыканты, полоумные художники, уличные актеры и иные экстремалы от искусства; он их кормил, поил и финансировал. Обычаи у Канка были простые – ни наркоты, ни крепкой выпивки, ни воровства, ни оргий; сам испытав все убойные наслаждения, он поумнел и решил, что молодым это не надо.

К работающим в других жанрах Йонгер относился снисходительно; Рамакришну он считал тихо помешанным, Эмбер – удолбанной дурой и, пожалуй, к одной Гельвеции испытывал некую толику симпатии.

– Друзья мои! – дежурно засиял Доран. – Сегодня мы… все вместе… ради священной для нас памяти о Хлипе… единодушно выразить протест… мы не допустим… – и так далее. Сандра поглядывала на «Союз защиты» свысока, явно вынашивая некое сногсшибательное заявление; Йонгер с воркованием порылся в жестяной коробке, причмокивая и поцокивая языком, потом спрятал свой нищенский ларчик под столом между ногами и вперился отсутствующим взглядом в дальний угол; ему было скучно – и это казалось Дорану наиболее опасным. – …мы слушаем тебя, Рамакришна.

– Хлип жив, – незатейливо, но глубоко начал тот. – Разделение мира на здешний и потусторонний не имеет смысла. Вибрации эфира заключают в себе все минувшее и все грядущее, и потому можно сказать, что нет ни прошлого, ни будущего – есть единая духовная реальность, необъятное пространство духа, и наш зримый мир – лишь его маленький осколок. Мы слышим голос Хлипа, видим его образ – значит, он жив, и утаить от человечества его творение – значит нарушить круговращение эфира, вечное превоплощение духа в ощущение и осязаемого – в дух. Карма той частицы грубой плоти, что зовется Хиллари Р. Хармон, может быть роковым образом нарушена и приведет к мучительным перерождениям, а вместе с ним и мы, лишенные животворящего воздействия духовной аватары Хлипа, внутренне обеднеем и замедлимся на вечном пути эфирных странствий. Это несчастье следует предотвратить…

Как ни странно, именно такие речи централы больше всего любили слушать.

Пожурчав еще маленько, Рамакришна стих и погрузился в созерцание эфира, а микрофон взяла Гельвеция.

– Хлип был мне братом, – язычница тоже умела сказать так, чтоб публика встряхнулась; Хиллари с радостью заметил, как перекосило Сандру. – Неважно, что мы с ним не виделись, – можно быть родными, никогда не встречаясь. Те, кому дан дар песни, – родня, и вступаться за своих – долг родича. Если Тринадцатый Диск существует – Хармон обязан сохранить его и вернуть людям, потому что убить песню – мерзко. Птицы и звери поют, и никто не вправе запретить им петь, а другим слушать, и, если мы узнаем, что Диск был, но Хармон его уничтожил, – я поверю, что он и впрямь не зверь, не человек, а нечто демоническое, враждебное всему живому, вроде Принца Мрака…

– И она туда же, – буркнул Хиллари. – Фанк, а кем, ты думаешь, я был в прошлом рождении?..

– Я по техническим причинам атеист, – ответил киборг. – В меня не вложены понятия загробной жизни и реинкарнаций.

– Хм… А детки Чары, помнится, ходили в церковь…

– У них ЦФ-6.

– Она что, предусматривает?..

– Скорее, предрасполагает. Они и меня звали богу молиться.

– Ну и помолился бы из вежливости.

– Некогда. У меня был театр, одни заботы. Надеюсь, я не оскорблю твоих религиозных чувств, если замечу, что семье Чары общение с богом пользы не принесло. А вот у меня до поры до времени дела шли совсем неплохо…

– Да-да, с помощью мафии. Давай помолчим о влиянии веры на бизнес.

– Если я не ошибаюсь, Дымка с тобой отнюдь не в кабаке встретилась… – покосился Фанк. – И о чем ты просил И-К-Б? Об одолении Банш?..

– С этим я как-нибудь сам справлюсь, – насупился Хиллари. – Но бывает иногда. Срываюсь. Это неподконтрольно рассудку. Ты – по техническим причинам – не поймешь меня… О! Внимание! Включается Эмбер.

– Лепетунья наша, – губы Фанка сдвинулись в разные стороны. – Что ОНА может сказать о Хлипе?..

– Хлип, – трепетным голосом, вся в образе, полушептала Эмбер на вдохе, – это мой знак! Я родилась под созвездием Хлипа. Гельвеция права, но я скажу больше: Хлип – брат всем централам, брат навеки, его песни – сама искренность, а Диск – его послание, отправленное из небытия. Я знаю – мы услышим Диск…

– Она знает!! – вслух позавидовал Хиллари. – Даже я, Принц Ротриа, не знаю, а она…

– Тебе не кажется, что мания величия заразна?.. – перебил Фанк. – Кстати, сколько я буду стоить без Диска?

– А?.. Ммммм… Если считать твои воспоминания, то…

– А если и без них?

– Тысяч тридцать, тридцать пять… Максимум пятьдесят. Учитывая уникальность и ажиотажный спрос – до ста тысяч, не больше. Хотя… за публику на аукционе трудно поручиться. Это затягивает, как рулетка.

– У меня есть кое-какие деньги…

– Где?! – Хиллари заглянул под матрас.

– Без меня ты их не получишь. Они на номерном счету.

– Та-а-ак… Сдается мне, что Боров взял тебя за жабры, а ты его – за кошелек.

– Да, что-то в этом роде. Но он этого не знал. Я пропускал деньги мафии через банк, как выручку театра. И кое-кому доставалось еще, чтобы не возникало вопросов.

– Значит, я не зря натравил отдел по борьбе с коррупцией на фискалов Карцбеккера.

– Зря или не зря – сейчас неважно. Я могу отдать эти деньги тебе. Ты добавишь свои; у тебя обязательно есть что-нибудь в запасе…

– Зачем?

– Чтоб ты купил меня с аукциона. Ведь, как я понял, мне не избежать продажи…

– В общем, да. Но почему я?

– Потому что, – Фанк смотрел ему в глаза, – я не хочу достаться Сандре или Ромбергу. Если это случится, я сотру себя. Пусть кое-как – но Диск они не получат. А ты… ты не хочешь влезать в меня насильно. Я же вижу. Скажи им, что во мне нет Диска. Ну скажи, что тебе стоит?! Вместе мы с ними сладим. А можно еще взять взаймы; я знаю у кого…

– У кого-то типа Борова? – спросил Хиллари, чтоб не отвечать на вопрос «Что тебе стоит?», напоминавший стон.

– Хиллари, тебе никогда не вскрывали мозг долотом и кувалдой?.. Да, я не человек, я это сознаю, но я слышал о людях, которых убили, чтоб вынуть из них органы для пересадки, – говорят, это дешевле, чем купить трансгенную свинью… Представь, что ты идешь по улице и…

– То, что ты мне предлагаешь, – преступление. Злоупотребление служебным положением в корыстных целях.

– Разве ты хочешь продать Диск?

– Нет. Но кто поверит?! Даже ты не поверишь. А меня засудят.

– Но ведь никто об этом не узнает!..

– Чтоб ты понял – военнослужащим и штатскому персоналу Айрэн-Фотрис запрещено участвовать в аукционах министерства.

– А если через подставных лиц?..

– Ха! И даже не думай! Ты что, не видишь, какие в тебе люди заинтересованы? Сандра, Ромберг, Доран – каждый наймет по два бюро частного сыска, чтоб уличить меня в подставе. И плюс к тому – они запустят механизм официального расследования. Преимущественное обладание коммерческой информацией – если накроют на том, что я это использовал, меня упрячут за решетку лет на тридцать с конфискацией.

– Прости, я… почему-то подумал, что ты мне сочувствуешь… хоть это и глупо…

– Сложный вопрос. Я сочувствую Хлипу, а ты – его часть. Фанк, я ничего не буду обещать… но я, быть может, что-нибудь придумаю, если ты не станешь возвращаться к этой теме.

Эмбер тем временем открыла свое сердце, будто гардероб, и перетряхнула в нем кое-какие вещички – в частности, громко повинилась перед варлокерами и слезно взмолилась: «Простите меня!»

– …Луис Ромберг! – объявил Доран; Фанк и Хиллари одновременно поглядели на экран.

– К сожалению, мы не имеем достоверных данных, – зашелестел сухой голос директора «AudioStar», – о том, находится ли запись Диска в памяти киборга Файри…

«Имеем», – подумал Хиллари.

– …но если запись существует, то она принадлежит «Audio-Star» по условиям контракта, заключенного с Джозефом Вестоном…

– Полегче, Ромберг! – накопившаяся в Сандре жадность наконец-то выплеснулась. – Диск мой! Хлип мертв, и все его права на песни перешли ко мне!! Так что заткнитесь! Я уже подала в суд на Хармона за то, что он присвоил Файри…

– Ишь ты! – восхитился Хиллари. – Уже «присвоил»! Понимаешь? Я – тебя!..

– …и если вы сунетесь в мои имущественные интересы…

– Раньше она и слов таких не знала, – проронил Фанк.

– …я и на вас иск подам! За моральный ущерб! И я верну себе Файри, а вам – вот! – и она предъявила Ромбергу через стол наманикюреный красивый кукиш. Ромберг улыбнулся, словно извиняясь перед телезрителями за манеры Сандры.

Эмбер захлопала глазами, Гельвеция отвернулась, а Каик Йонгер хитро скосорылился на Ромберга:

– Что, слизень, получил по сопатке? Судись с ней, судись – может, отсудишь от свиньи рога. Контракт вспомнил, гнида плешивая. А как Хлипа в гроб закатал – помнишь? Нет? Так я напомню.

– Вы сознаете то, что говорите при свидетелях? – мягко и гадко спросил Ромберг. – И что я могу привлечь вас к…

– Ну, привлеки! – пожевав ртом, Канк внезапно и сильно плюнул в собеседника; Ромберг дернулся, плевок пронесся мимо, а Канк загоготал: – Нервный стал! В психушке подлечись! Я, может, лет пять бутки откладывал, чтоб в тебя харкнуть. А тебя даже слюни облетают… Вообще – кто тебя звал? Че ты приперся? Мы тут про Хлипа толковать пришли, а ты-то к нему каким боком? Похвались, что Хлипа продавал, – и брысь в парашу, без тебя дерьмо соскучилось.