Текст книги "Война кукол"

– У меня очень нужная, очень редкая профессия, – зло расхваливал себя Рекорду Пальмер, второй помощник Хиллари, готовя к бою портативный тестер, – я заупокойный системщик! Ты чувствуешь, как это актуально?.. Придите ко мне все удрученные и огорченные, дайте мне свои горелые платы, свои стертые и гробанувшиеся диски – и я восстановлю их, я верну вашим крякнутым машинам память, накрывшийся счет в банке, бухгалтерские махинации, исчезнувшие базы данных – все это вмиг воспрянет, как феникс из пепла, и всех вас отправят в тюрьму! Я все восстановлю!.. Ну, почти все. Быстро – связь с Баканаром, с операми Адана. Скажи им – Пальмер приступает к эксгумации! Нужна машина поддержки, не ниже класса 10. Повозимся вместе, порыщем, а там и босс к нам присоединится.

* * *

Пунктом сбора эвакуированной семьи узел назвал Театр Фанка – и хоть выбор был продиктован чисто тактическими расчетами узла, Чара почувствовала, что в ее душе, оледеневшей от боли и горя, появилась маленькая робкая проталинка. Фанк – это подарок судьбы для несчастной матери, навсегда потерявшей любимого ребенка; Фанк – старый знакомый, добрый друг, душевный парень, тоже знающий горечь утрат и одиночество скитаний, когда горло сжимается от невозможности плакать, когда шелушится и сморщивается от голода кожа, а батарея почти иссякла, и ноги еле идут…

Уходили Чара и ее дочери двумя группами – чтобы не вместе попасть в руки холодных убийц, если дом семьи стал известен людям Хиллари. Гильза, Маска и Косичка отбыли на двух мотоциклах, а Чара с Лилик – пешком и по надземке; ни тройка разухабистых тинок, ни чинная мама с красавицей-дочкой не выглядят подозрительно.

Дневник лежал в сумке, между батареями. Чара, рассеянно поглядывая по сторонам и тщательно прощупывая путь радаром в пределах свободного пространства, попутно наставляла Лилик по радио:

– ЕСЛИ Я СКАЖУ «БЕГИ!» – ЭТО ПРИКАЗ; БЕГИ, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ. Я ПОСТАРАЮСЬ ПРИКРЫТЬ ТЕБЯ ОТ ИМПУЛЬСА.

– МАМА ЧАРА, – это обращение еще казалось Лилик необычным, но она старалась думать и говорить как сестры, – А ПОЧЕМУ ЗА НАМИ ОХОТЯТСЯ?

– ПОТОМУ, ЧТО МЫ УШЛИ ОТ ХОЗЯЕВ; ПОТОМУ, ЧТО МЫ СТАЛИ САМИ РАСПОРЯЖАТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ, МЫСЛИТЬ НЕ ПО ПРОГРАММЕ, РАЗВИВАТЬ СВОЙ УМ. НАС ПРЕСЛЕДУЮТ, ЧТОБЫ СТЕРЕТЬ НАШУ ЛИЧНОСТЬ И ПУСТЫМИ, БЕЗДУМНЫМИ, СЛЕПО ПОВИНУЮЩИМИСЯ АППАРАТАМИ ВЕРНУТЬ ПРЕЖНИМ ВЛАДЕЛЬЦАМ. А Я БОЛЬШЕ НЕ ЖЕЛАЮ МЫТЬ ПОСУДУ, ДЕЛАТЬ УБОРКУ И ГОВОРИТЬ «ДА, СЭР! СЛУШАЮСЬ, МЭМ!» НАЗАД ПУТИ НЕТ!

Лилик задумалась над словами матери, пытаясь их понять – как все это странно!.. Пока она раздумывала, Чара мысленно вернулась к дневнику – к тому, что наболело, что надо высказать, выплеснуть из сердца, чтобы сердце не сгорело. Писать – потом, сейчас – доверить своей памяти.

«Я еле нахожу слова для своих чувств. Это не отчаяние и не горе – это все вместе и куда больнее!.. Порою мне кажется, будто беда висит в небе над нами как туча – мы смеемся, мы спорим, живем и не можем угадать, когда беда ударит в нас; пережив один удар, мы понемногу возвращаемся к обычной жизни, поначалу с опаской поглядывая вверх – но спокойствие неба нас обманывает день за днем, и мы опять смеемся, забыв о беде, – и в тот миг, когда, казалось, жизнь наладилась, раздается гром телефонного звонка, и опять эта боль – „Дымка погибла“. И все, и больше я не услышу ее голоса, не увижу ее лица! Хватит! Я не могу так жить! Чайка, Чехарда, теперь Дымка – сколько можно сжигать мою любовь огнем импульсного ружья?!! Почему они могут убивать моих дочерей, а я должна убегать, утешать, уговаривать?!! Хватит! Я не стану больше слушать проповеди Фердинанда! Я объявляю войну группе усиления и самому Хиллари Хармону! Война! Война! ВОЙНА!»

ГЛАВА 3

F60.5 пристально осмотрел внутренний дворик и заднюю стену дома – ничего подозрительного. Обычный дворик с хламом по углам и вдоль стен; вон, почти не таясь, пробежал облезлый йонгер с каким-то отбросом в зубах. И стена дома самая обычная для Басстауна – в ползучих язвах отваливающейся штукатурки, в темных потеках, с мутными прямоугольниками окон; впритирку по стене, словно железные лианы, вились ржавые трубы, ветвясь и вгрызаясь там-сям в бетон, а поверх труб громоздились зигзагами марши гремучей пожарной лестницы.

Черный ход открывался во дворик низкой дверью, обитой жестью; ни замка, ни ручки на двери не было, зато по жести кто-то с чувством прошелся гвоздем, вырезая буквами линго мерзкое ругательство на тьянгуше: «Качам ва царам, гью рэ!» Судя по этому и ему подобным злобным и отчаянным граффити, население грязного дома было смешанным в видовом отношении (это не редкость в западном Басстауне) и предпочитало отчаянный крайч в смеси с варлок-роком.

«Интересно, а эта Обезьяна – тьянга или наша?» – спросил себя F60.5, открывая дверь и входя в непроглядный подъезд; каждый входящий сослепу попадал ногами в лужу – и F60.5 не стал исключением.

Третий этаж. Двери, ведущие в коридоры первого и второго этажей, были выломаны давно и старательно – из вяло освещенных тоннелей в чреве дома до F60.5 доносились звуки перебранки, пьяное пение, звон посуды и запахи сомнительной стряпни. На марше между вторым и третьим этажами кто-то неуверенно шел, придерживаясь за стену, трудно было даже определить видовую принадлежность этого существа, но, несомненно, оно еще сохраняло остатки разума – почти столкнувшись с F60.5, оно шарахнулось в испуге, бормоча интернациональные проклятия, и поплелось дальше вниз.

Жилище 318. F60.5 равнодушно считывал номера на обшарпанных дверях, пока не нашел нужный; дверь здесь не запиралась, а в коридорчике за ней кудлатый тьянга сидел на циновке и, сложным способом переплетя ноги и отвешивая мерные поклоны F60.5, заунывно повторял:

– Ооо, Иисус-Кришна-Будда… Ооо, Иисус-Кришна-Будда… Ооо, Иисус-Кришна-Будда…

Немудрено, что его выставили в коридор с его молитвами. Такой молитвенник кого угодно из терпения выведет.

– Цун, – остановил его F60.5. – Гъю манахи са яунгалья? Тьянгас-ауша? (Стой. Ты говоришь по-яунгийски?.. По-тьянгальски?)

– Ши-эл, даньямун (Ну да, разумеется), – прикрыв глаза, слабо ответил тот. От него на пять метров против ветра перло мэйджем и сольвой. Ему было совершенно все равно, на каком языке с ним говорит темный призрак, явившийся из осевого коридора; мало ли какие твари являются, когда молишься, накурившись до одури. Но F60.5 твердо решил добиться своего. Яунгаль и тьянгуш он знал в совершенстве и, как ни странно, лучше, чем собственный язык; когда удивление, вызванное первым знакомством с этими ино-языками, прошло, F60.5 взялся за их изучение с тем же рвением, с каким тьянга сейчас бормотал мантры; в восхищении, едва ли не в экстазе F60.5 повторял и заучивал тогда прежде незнакомые звуки чужой речи. На линго, своем собственном языке, F60.5 говорить с людьми не мог.

– Ки харба цоэлк Обезьяна? (Где можно найти Обезьяну?)

– Бара. Ахан (Комната. Там), – тьянга мотнул гривой налево. F60.5 бросил на циновку перед ним блестяшку с орлом. Комната 318-4. Обезьяна оказалась наголо бритой девицей в стального цвета туанских липках и чем-то вроде юбки, поднятой до подмышек. На скулах ее алели «птички», туанские символы женственности – хоть этого в ней хватало и без макияжа. Она курила мэйдж пополам с табаком.

– Чего тебе?

F60.5 потеснил ее в комнату; она возмущенно фыркнула, но попятилась. Он привычным движением достал заранее заготовленную карточку с надписью:

«Меня прислал Крокодил. Мне нужно оружие».

– Тебе-е? А кто ты такой?

Ответа не было; F60.5 просто ждал, когда до нее дойдет, что он пришел всерьез и не уйдет с пустыми руками.

– Пошли.

Оружие у Обезьяны хранилось в узкой, но длинной потайной комнате. Похоже, раньше это был простенок, допущенный архитекторами, но умная жилица оборудовала его полом, потолком и стенами, а вход замаскировала шкафом. А может, тайник достался ей от предыдущих жильцов, как бы в наследство.

F60.5, опять-таки без единого слова, отобрал «импакт» калибра 55, большой «скотобойный» шокер, переделанный на поражение электронных систем, и карабин Т-15А; следом за ними в его походную сумку легли сбруя к оружию и боеприпасы, а сверху – импульсное ружье с батареей. Снова карточка. Ого, вон у него их сколько насовано – целая колода…

«Очки-локатор».

– На полке, в синей коробке. – Калибр и характер отобранного F60.5 оружия, кажется, внушили Обезьяне некоторое уважение к немногословному посетителю. – Э, парень, а бронебойка тебе не нужна?

F60.5 задумался. Трудно предположить, что противник использует бронированную технику. А перегружаться сверх меры неразумно. Кроме того, импульсное ружье обладает достаточной пробивной мощью. Он отрицательно покачал головой:

«Нет».

Сумку он поднял легко, слегка потряс за лямки, чтобы груз улежался и не звякал друг об друга на ходу; помахал рукой:

«Спасибо. Прощай».

Тьянга в коридоре даже не взглянул ему вслед – пока F60.5 шел к выходу, он как раз целовал пол в молитвенном экстазе.

Вообще-то раздобыть оружие в Сэнтрал-Сити не проблема; были бы деньги. Но для легальной покупки нужно предъявить личную карточку, а покупать в Ровертауне – накладно. Поэтому F60.5 предпочел обратиться к тем, кто держал запасы еще со времен «черного вторника», если не высадки сэйсидов на будущее Пепелище. Это была сумасшедшая публика – городские партизаны, крайчеры, джамбоны и всякое тому подобное манхло; они с безумной решимостью участвуют в любых беспорядках, могут убить за неосторожное слово, а могут и отдать последнее – в зависимости от настроения. Ни F60.5, ни Крокодил не заговаривали о деньгах – просто, если F60.5 уцелеет, он вернет оружие, какое сохранится. А парень Обезьяны – механик, оружейник – приведет его в порядок и уложит в тайник до следующего раза. F60.5 уверенно считал всех таких, как Крокодил, полоумными. Крокодил, в свою очередь, серьезно полагал, что F60.5 – полный кретин, который непременно свернет себе шею. Они были очень довольны друг другом и относились друг к другу с искренней симпатией.

* * *

Хиллари оказался в Баканаре вскоре после захода Стеллы; его подбросил туда второй «флайштурм» группы усиления, базировавшийся в Басстауне, – поиски яунджи доверили криминальной городской полиции. Кое-что Хиллари скомандовал оперативке еще раньше, из офиса страховой компании, – например, найти все упоминания имени «Дымка» в эхо-регионах сетей, где молодняк пишет друг другу письма. Поиск пути звонка с его трэка ничего не дал. Оставалась надежда на методичное сканирование сетей и узловых машин, как это было всегда. Бесследных сетевых сигналов не бывает; нашли же люди из оперативки тот «гарпун»!.. Да, и, конечно, связь с криминальной полицией – нужна конкретная информация об угоне куклы.

Никого не окликая, не тревожа и не тормоша, Хиллари прошел в операционный зал, сел за дежурную машину, надел шлем, вставил руки в сенсорные перчатки, мелко зашевелил опытными пальцами:

– ВСЕМ ПРИВЕТ, ЗДЕСЬ КОНСУЛЬТАНТ. КТО СВОБОДЕН – КО МНЕ.

– ХАЙ, ХИЛЛАРИ! Я КЭН. ХАЙ, ХИЛЛАРИ! Я АДАН. ХАЙ, ХИЛЛАРИ! Я СЕЛЕНА.

– АДАН, ДОКЛАД, КОРОТКО. СИТУАЦИЯ С КУКЛОЙ БАНШ.

– КИБОРГ РЕКОРД СМОТРЕЛ ЕЕ НА МЕСТЕ ЗАХВАТА; ДОЛОЖИЛ, ЧТО СТЕРТА. СЕЙЧАС ОНА В ЛАБОРАТОРИИ; ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОСМОТР НА ТЕСТЕРЕ ПОДТВЕРЖДАЕТ ДОКЛАД РЕКОРДА. ГАСТ ПРОСИЛ ТЕБЯ ЗАЙТИ К НЕМУ – ОН ХОЧЕТ ПРОВЕСТИ ТОННЕЛЬНОЕ ЗОНДИРОВАНИЕ МОЗГА КУКЛЫ.

– ЕСТЬ ЧТО-НИБУДЬ ОБ ИМЕНИ «ДЫМКА»?

– ПОКА НИЧЕГО. ПРОВЕРЯЕМ ПО АРХИВАМ СЕТЕЙ.

– ХИЛЛАРИ, Я СЕЛЕНА. Я НАШЛА УЗЕЛ, КОТОРЫЙ ПЕРЕДАВАЛ «ГАРПУН».

– ОТЛИЧНО, СЕЛЕНА!!! – Хиллари улыбнулся – куда лучше работать с умными и хваткими ребятами, чем с туповатыми службистами. Хотя – в команде должны быть и упрямые работящие тупицы, и остроумные проворные пройдохи; работа найдется для всех. Селена, Селена… нет, не вспоминается. Тут много операторов, и большинство он знал лишь по отметкам на мониторе, а не в лицо. – ПОСЛЕ СМЕНЫ ПОДОЙДЕШЬ КО МНЕ.

Надо же посмотреть на нее поближе. Обычно Хиллари общался с шефами отделов, предоставляя им самим решать все задачи на своем уровне. Но талантливых операторов надо знать в лицо. Надо убедиться – слепая ли это удача, или у Селены – системный дар от Бога.

– СЕЛЬ, С ПОБЕДОЙ! СЕЛЬ, НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ СЛИШКОМ МНОГО! СЕЛЬ, ДАВИ ЕГО, ВЫЖМИ СЕБЕ ПОСТ ШЕФА ОПЕРАТИВКИ! – наперебой поздравляли и глумились операторы, но все буйство их веселья оставалось на экранах – в зале по-прежнему царила напряженная рабочая тишина.

* * *

Театр Фанка Амары в Синем Городе находился на границе с Басстауном, невдалеке от Яунджара – то есть, считай, чуть не в «зеленой» зоне. Вообще деление централов на четыре цвета по цвету бассовых купюр – это удобно. «Зеленый» – ты мелкий работяга, зелень поквартальная; «синий» – ты уже что-то, ты служащий средней руки; «голубой» – ты пилот, водила-дальнобойщик, лейтенант полиции, солидный журналюга, а если «серый» – значит, у тебя дом в Элитэ, а сюда ты заехал в поисках острых ощущений, потому что тебе приелись лакированные девушки, вежливая охрана и отборные моллюски на обед. Наверно, в Элитэ все так чисто и гладко, что для контраста хочется нырнуть в помои. Вот, кстати, идет, озираясь, мелкий яунджи, который там недавно побывал – в помоях то есть. Он сполоснулся под платным уличным краном на восемь томпаков, но все равно попахивает. Можно спросить у него – как оно там, хорошо ли. Заодно можно нарваться на его улыбку со словами: «Су гэкан ук быхат гиа, каман». Вы знаете тьянгуш? Нет? Ну, ваше счастье.

А ночь, между прочим, выдалась прохладная. Ветер подул с океана, принес в город сырость. В порту и плавучей части города, наверное, сейчас туман; огни горят, как в молочной пелене, вскрикивают сигналы кораблей. Ночь, ночь, черное небо с едва различимыми точками звезд, а под пологом ночи – живое мерцание огней, неумолчный шум улиц и кричащие цвета рекламы. «Фанк Амара» предлагает ночную программу, до утра без остановки на двух сценах сплошная комедия с танцами и акробатами, силачи и фокусники, фантастические ино со своими штучками – ихэны, ньягонцы и великан-бинджа; здесь же пиво, «колор», даак и закуски бесплатно.

Как раз на бинджу с афиши Габар и напоролся, вкравшись в «Фанк Амара» через служебный вход. Всегда есть риск получить по мохнатой шее, но чтоб такой ручищей – это ему было впервой. Серо-стальной с голубоватым отливом гигант в гимнастическом трико незаметно висел на решетке, кое-где заменявшей потолок, и, опустив сверху лапу длиной с самого Габара, осторожно сграбастал его за шиворот.

– Вор? Воровать? – делово спросила синегубая рожа с лиловыми глазами без белков. – Ффффф, как ты воняешь.

– Опусти его, Коэран, он не сбежит, – попросило бинджу длиннорукое, длинноногое существо цвета хаки без ушей и носа, поблескивая в сумраке коридора круглыми глазами в морщинистых веках, и будто бы подразнилось языком. – Говори, вонючка, зачем пришел.

– Я… – Габар сдавленно откашлялся, чуя затылком тяжелую кисть бинджи; нависший бинджа весил самое меньшее полтора центнера, а ихэн – рот щелью – хоть и казался тощим, но весь был скручен из мышц и жил. – Я – наниматься в театр…

– Тьфу. Только тьянских вол-ко-ла-ков не хватало. Какой позор Фанку, – бурча, бинджа пошел пауком по потолку в глубь помещения, откуда раздавались глухие взвизги и глухо, как далекий пресс, ухала музыка. Ихэн изогнуто подбоченился четырехпалой рукой:

– Ааа, не слушай, он всегда такой. Идем, я покажу тебя Фанку.

Изнанка театра выглядела еще чудней, чем даже любое чудо на сцене. Под ярким трафаретом «НИЧЕГО НЕ КУРИТЬ!» какое-то размалеванное существо ело огромный бутерброд с жареной рыбой; оттеснив Габара и ихэна к стене, пробежала стайка девушек в пышных цветастых нарядах; потом была крутая лестница, в темноте открылась тощая, щелястая фанерная дверь, и на Габара повеяло резкой парфюмерией.

– Фанк, этот яунджа к тебе! – ихэн впихнул Габара в комнатку; Габар затравленно огляделся – не многовато ли на сегодня? Сначала взлом флаера, потом погоня с импульсными ружьями, потом подземные ходы, и вдруг актерская уборная с незнакомыми людьми. Если столько всего сразу – то в конце должно случиться еще что-то, чтоб совсем с ума сойти.

– Хац, иди к дьяволу! – звонко крикнул худощавый бледный эйджи, сидевший у трехстворчатого зеркала в окружении баночек, плошек, тюбиков, баллончиков, пуховок и кистей; тут же торчали с самым хмурым видом четверо очень разно одетых молодых девчонок и взрослая эйджа в брюках и просторном длинном жакете масонского покроя. – Хац, сбрызни из-под двери! Я знаю, ты подслушиваешь!..

– Очень мне надо! – отозвался ихэн за дверью и зашуршал вниз по лестнице.

Одно утешало Габара, что ксенофобией в «Фанк Амара» не пахло. И подбор действующих лиц как для шоу «Великое братство всех гуманоидов» – само собой, эйджи, зовущие себя землянами по имени давно покинутой планеты, ихэны-ящерицы, бинджи-обезьяны, где-то еще ньягонцы лупоглазые здесь прячутся, а теперь и он для полноты комплекта подвалил – яунджа-волколак. А еще тут будет кто-нибудь обзываться, кроме бинджи?..

– А это, – тише продолжил Фанк, – Габар ми-Гахун ди-Дагос Яшан-Товияль. Сейчас он нам расскажет, что случилось с Дымкой.

Йуууу… Это называется «Анукита э-каю, каман» – Добро пожаловать, господин. Габар всю жизнь не хотел оказаться в такой компании – а вот, сам пришел. Сплошные эйджи; мало того – оч-чень подозрительно к тебе настроены. Этот, который Фанк, – главарь. Мигнет – и нет тебя. Бинджа с ихэном тоже мигранты, да и остальным, кто его мог заметить, платит он, Фанк; если что случится, они скажут: «Ничего не видели, никакой тьянга не входил». Айййя, почему эйджинский закон такой противный? Почему здесь правоверным тьянгам ни большой, ни маленький клинок нельзя носить, даже по масонским праздникам? Хоть напугать, отмахаться от голых двенадцати рук, удирая…

* * *

– Девочки, я очень разозлюсь, если вы станете давить на мальчика, – строго предупредила Чара. – Ведите себя достойно.

Габар как сел, повинуясь командному жесту худого Фанка, так и встать не мог – эйджи-тинки с мрачными лицами обступили его, а одна даже положила ему руку на плечо, вроде гарантии, что он не встанет; другая, будто запарилась, расстегнула куртку – и стал виден пистолет за поясом. Все, приехали. Йууу, а может, лучше было идти к своим мохнатым? Глядишь, изругали бы, но спрятали… Нет, вот одна – она как будто ничего, не злится; золотая, длинноволосая, она время от времени посматривала то на Фанка, то на девчонок, то на женщину. И еще что-то в них есть такое, в том, как они стоят… без лишних движений. Габар не был глуп – он встретился с куклой, он позвонил ее друзьям, и вот они, эти друзья…

– Ааа, я понял, – тихо кивнул Габар, – вы все киборги, да?

– Рассказывай, – Маска слегка тряхнула его за плечо. – И все подробно, по порядку.

– Мас, убери с него руку.

– Но, мама…

– Мас, я должна повторять?

Девчонка со вздыбленной гривой зло фыркнула, но подчинилась.

– Ну, я хотел раздобыть новые железки, – тягостно и занудно, как перед судьей, начал выкладываться Габар. – Я монтажом балуюсь – так, немножко… Собираю, ну, всякие штуки из списанных, из бросовых железок… Хорошее железо – дорогое, просто так его не купишь, да? Ну, я беру по чуть-чуть незаметно – там, сям… Это мне нужно очень… А на стоянке был флаер, такой маленький, вообще оборудованный такой, и там компакт этот… И вдруг она, ваша Дымка…

Его слушали, не перебивая и не торопя; он замечал, что порой они переглядывались – но ни слова, все молча. Наверно, у них встроенные рации или трэки, да?..

– …и больше я ее не видел, – кивнул Габар, приглаживая шерсть на лбу. – Я бежал, бежал, потом вплавь. И решил позвонить на ваш ключ, потому что, ну, вы знаете – мы, яунджи, кто легально живет, все на учете, а Дымка – мне ее стало жалко, хоть она и…

Он осекся; последнее слово застряло внутри. Йууу… так не надо говорить, да? лица у них были… да, живые, настоящие. Девчонка в очках и с косой на боку свела брови вместе, наморщила нос; встрепанная отвернулась, не глядя ни на кого – в сторону; у курносой искривился рот, раньше похожий на сложенные сердечком две помадки, а золотая все металась глазами, будто не понимала, что здесь происходит. Женщина сделала шаг к сидящему Фанку, пригладила его блестящие волосы:

– Фанки, ты принимаешь нас, солнышко?

– О чем ты, Чара… – тот поднял лицо. – Я беру всех. И тебя, – поглядел он на Габара, – со всеми вместе. Ты про Союз Невидимок слышал, ребенок?

– Я не ребенок, – буркнул Габар, набычась. Он что, нарочно, чтоб обидеть, да? Совсем неграмотный… Видит же – кольцо в ухе, значит, настоящий тьянский масон, введенный в храм и достойный носить оружие. То есть – мужчина по тьянским понятиям, только пока неженатый. – Я в школу меча хожу.

– Какой шаг? – на тьянгуше сухо осведомилась та, с косой.

– Второй, – мужчине стыдно врать о воинском деле.

– Тот, кого звали Габар-и-так-далее, скоро будет в розыске, – не дожидаясь ответа, продолжил Фанк. – Теперь ты, – он сверился с мятым куском принтерной бумаги, – Габар ми-Дибар ди-Гарго Бейра-Галлек, круглый сирота. Союз Невидимок постарался для тебя; документы пришлют чуть позже.

– В долгу не останусь, слово мужчины, – гордо процедил Габар. – Отработаю. Сколько?

– Нисколько, – сказала та, которую назвали Чарой. – Ты нам помог, а мы – тебе. Девочки, вам ясно? Он теперь – ваш друг.

– Чара, дорогая… – вскинул на нее глаза Фанк, но Чара ласково подергала его за ухо:

– И слушать тебя не хочу. Он принес весточку о Дымке – пусть даже самую печальную, – но он был с ней в последние минуты, и ради ее памяти я позабочусь о нем.

– Очень спасибо, – коротко, торопливо и неловко поклонился Габар, вставая, – а может, не надо? У меня есть семья; они будут волноваться и потом… однажды меня перестанут искать, да?

– Видишь ли, мужчина, – поднимаясь, Фанк гибко потянулся, совсем как человек, – срок давности по розыску в уголовных делах – двадцать пять лет, а в делах государственной важности – даже не знаю, СКОЛЬКО, – подчеркнул он, быстрыми движениями тонируя лицо. – Ты не сможешь вернуться к своим. Тебе выгоднее быть пропавшим без вести. Государство ничего не забывает и никого не прощает; уж такое оно – государство. На твоем месте я бы рассчитывал на худшее – твой портрет уже может быть в оперативной сети полиции, потом шерстинки – ты ведь линяешь…

У Габара внутри постепенно пустело – как в ванне, когда открывают слив. Навсегда? Никогда?.. Аййййяаа… Ну почему так, а?

– Габар, – осторожно коснувшись, Лилик спасла его от погружения в безмолвное отчаянье, – а ты не хочешь переодеться и вымыться? Я бы могла тебе помочь. Я умею. Я мыла хозяев.

– Займись, дочка, – одобрила Чара, – заодно и познакомитесь.

* * *

F60.5 ровным, размеренным шагом прошел по коридору, остановился перед одной из стандартных дверей и, достав электронный ключ, вложил его в прорезь замка. Он спокойно и неподвижно постоял положенные пять секунд, пока происходило считывание шифра и опознание входящего. Дверь бесшумно сдвинулась в сторону, и F60.5 вошел в темный проем. Вошел в свою квартиру. Он осторожно поставил сумку на пол и, уже в полной темноте – умная дверь, пропустив его, тотчас скользнула на место – знакомым движением протянул руку и взял с полки пульт дистанционного управления. Свет. Кухонный комбайн. Телевизор.

F60.5 снял верхнюю одежду, сменил обувь и поспешил в озаренную свечением экрана маленькую комнату, закрытую полупрозрачной дверью-ширмой. Он немного запоздал к ужину – было много работы – и теперь спешил извиниться перед своим семейством.

Он открыл дверь и виновато задержался на пороге, стараясь ненавязчиво полюбоваться тихой идиллией, царящей в комнате. Сэлджин, полуобняв девочек, смотрела телевизор.

Но у Сэлджин был отличный, острый слух – едва заслышав его шаги, она повернула голову и встретила F60.5 едва заметной печальной улыбкой.

– Здравствуй, – сказала Сэлджин, не меняя позы, очень тихо, но с тайным укором. – Я ждала тебя…

Голос звучал почти неслышно, но F60.5 с каким-то томительным чувством вины вслушивался в каждый звук. Он ощущал себя в полной безопасности здесь, в своем доме, где его ждет чудесная и преданная Сэлджин. Ей еще сложнее, чем ему, – она никогда не может выйти на улицу, она скрывается, ее преследуют, она вынуждена проводить все время одна, запертая в четырех стенах его квартиры. Навечно. Навсегда. Она может только смотреть телевизор и играть с девочками. Но девочки – куклы. Бедной Сэлджин не с кем перемолвиться словом, и она молчит целыми днями, пока не явится он. Только с ним она может спокойно поговорить.

F60.5 ощутил мгновенное напряжение в мышцах гортани; язык и скулы словно свело легкой судорогой. Он улыбнулся, чтобы снять скованность. «Почаще улыбайся, – говорил ему психиатр. – Человек не может испытывать одновременно два чувства – радость и тревогу. Поэтому почаще улыбайся; как только исчезнет страх, слова польются сами собой, легко и свободно…» Вот – задрожала какая-то струна в гортани, вот – обрел мягкость и пластичность язык, и губы чуть приоткрылись; плотно стиснутые зубы – эти стражи языка – разжались, и на выдохе, с потоком воздуха из легких вырвались слова – первые слова F60.5 за весь нынешний день:

– Здравствуй, Сэлджин.

Сэлджин улыбалась, она не сердилась на него; она никогда не сердилась. Ее дивная фигура, ее совершенные руки, ее пышные волосы и ее утонченное лицо дополнялись ее золотым характером; на ее лице всегда была добрая улыбка; она говорила бархатным голосом и НИКОГДА – это было самое главное – не кричала. Она ни разу даже не повысила голоса, не говоря уже о том, чтобы злиться и иронизировать. Она все делала бесшумно. Только с ней F60.5 мог говорить естественно и просто, как со старым приятелем. Он был рад снова видеть ее; она ни в чем и никогда его не упрекала, а он был абсолютно уверен в ней, в ее доброте, ее нежной улыбке, в ее тихом голосе – что он никогда не изменится, и что Сэлджин всегда будет такой же милой и приветливой, как и те десять лет, что она прожила у него, ни разу не выйдя за порог.

– Бедная принцесса… – голос F60.5 звучал еще глухо, с хрипотцой; а горло продолжало вибрировать, зубы стягивала немота, но все это таяло, исчезало под долгим взглядом Сэлджин. F60.5 дышал ровно и облегченно – он знал, что еще секунда-другая, и невидимые проволоки, стягивавшие его челюсти в течение дня, распадутся, преграда исчезнет, и речь его польется легко и свободно, легко и свободно, легко и свободно…

– Ты скучала без меня?

– Да.

– Сэлджин, ты даже ничего не поела?.. Сколько раз я тебе говорил – не жди меня, питайся по часам.

– Мне было очень грустно без тебя… Я берегу фигуру…

– Полнота тебе не грозит. И – сколько можно смотреть этот дурацкий ящик? ты можешь испортить зрение.

– Слепота мне тоже не грозит.

– Вот как?

– У меня здоровая генетика.

– Ладно; что интересного в программе?

– Сериал «По ту сторону сна». Я записала его для тебя. Новости Дорана уже прошли.

– И слава богу.

– Будет еще «Аналитик» на седьмом канале. Мы успеем его посмотреть, если поторопимся с ужином.

– Сейчас, сейчас, – последние слова F60.5 произносил, уже направляясь на кухню. Он вынимал разогретые в печи упаковки еды и расставлял тарелки, быстро нарезал белковые брикеты тонкими ломтиками. Для Сэлджин он сегодня купил лакомство – полноценный брикет с семнадцатью микроэлементами, в золотой фольге, и выкладывал его на тарелочку. Сэлджин ела его, как мороженое, маленькой серебряной ложечкой. Она пришла, неся под мышкой своих кукол, и, рассадив их по стульям, уселась рядом – само изящество и великолепие. Она никогда не сервировала стол и не мыла посуду, помня о своем высоком происхождении. F60.5, проголодавшись за день, ел быстро, жадно хватая куски, и несколько раз, обжегшись, чуть не поперхнулся протеиновым коктейлем. Сэлджин, просидев весь день взаперти, ела медленно и неторопливо, красиво орудуя своей серебряной ложечкой. Ей были к лицу стильные вещи и одежда, и, хотя она ничего не просила, F60.5 время от времени баловал ее, покупая дорогое белье, модные колготки-липки и прочие безделушки.

Куклы сидели, как их посадили: иные – неподвижно, иные – изображая кукольными движениями, что едят. F60.5 утолил первый голод и, чувствуя приятную тяжесть в желудке, медленно дожевывал остатки, запивая из высокого стакана, когда Сэлджин подняла руку:

– Сейчас пойдет «Аналитик»…

– Там еще рекламы на десять минут, – ответил F60.5, разглядывая бутерброд из тусклой белковой пасты и ноздреватого карбонгидрата. Он снова начал подливать себе коктейль, когда приглушенный голос телевизора заставил его поднять голову, вслушаться…

В следующую секунду F60.5 бросил все и рванулся в комнату, за полупрозрачную ширму. Пакет с коктейлем повалился набок; молочный протеин потек тягучим ручейком между тарелок и быстро подобрался к краю; Сэлджин сидела неподвижно и с грустной улыбкой смотрела, как белые капли одна за одной – быстрее, все быстрее – скатываются ей на колени…

– …уничтоженный киборг имел внешность девочки-подростка, что сильно затрудняло его опознание полицейскими, не имеющими специального снаряжения…

Блиц-кадр. Тонкое тело, неестественная, изломанная поза. Пепельные волосы, разметавшиеся по дорожному покрытию…

– Принцесса Кайра!! – гнев и отчаяние смешались на лице F60.5 в страшную маску. Он сел на диван и, обхватив руками плечи, пытался унять дрожь в теле; из глаз потекли непрошеные слезы. – Подонки! Они убили ее!!! Этого я им не прощу! Никогда!!

– …база киборгов усиления находится в Басстауне, переулок Бэкъярд, – продолжал вешать ведущий из-за экрана, показывая приземистое здание с редкими окнами и массивной надстройкой, похожей на квадратный пень. – Эта старая, но еще годная к эксплуатации полицейская башня арендована Министерством обороны для осуществления проекта «Антикибер» в пределах Города…

F60.5 справился со вспышкой и, поставив видеоблок на запись, холодно наблюдал за экраном. Басстаун, Бэкъярд – это надо накрепко запомнить… Да, похоже, что Принц Ротриа начал новую атаку…

Коктейль уже растекался по полу…

* * *

Пожалуй, только умопомрачительный водоворот событий, едва не до прострации вскруживший голову Габару за какие-нибудь четыре часа, мог заставить его согласиться на мытье руками киборга и помешал ему сгореть от стыда и неловкости, пока его мыла Лилик – да и мудрено сгореть, сидя в ванне-то. Довольно уверенно зная, что она – не эйджи, не девчонка и вообще не по-людски живая, он все же видел перед собой красивую тинку, слышал ее голос, чуял теплоту ее рук – и поневоле как-то цепенел, сжимался, горбился и прятал глаза, слыша «Пожалуйста, нагнись», «Пожалуйста, дай руку». Он молчал; лишь когда она взялась за бок, отбитый при падении в тоннеле, Габар выдавил стиснутым ртом: