Текст книги "Предчувствую тебя…"

«Слышу колокол. В поле весна…»

 
Слышу колокол. В поле весна.
Ты открыла весёлые окна.
Лень смеялся и гас. Ты следила одна
Облаков розоватых волокна.
 
 
Смех прошёл по лицу, но замолк и исчез.
Что же мимо прошло и смутило?
Ухожу в розовеющий лес.
Ты забудешь меня, как простила.
 

Апрель 1902

«Там – в улице стоял какой-то дом…»

 
Там – в улице стоял какой-то дом,
И лестница крутая в тьму водила.
Там открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, – и снова тьма бродила.
 
 
Там в сумерках белел дверной навес
Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.
Там гул шагов терялся и исчез
На лестнице – при свете лампы жолтом.
 
 
Там наверху окно смотрело вниз,
Завешанное неподвижной шторой,
И, словно лоб наморщенный, карниз
Гримасу придавал стене – и взоры…
 
 
Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,
И было пенье, музыка и танцы.
А с улицы – ни слов, ни звуков нет, —
И только стёкол выступали глянцы.
 
 
По лестнице над сумрачным двором
Мелькала тень, и лампа чуть светила.
Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, и снова тьма бродила.
 

1 мая 1902

«Мы встречались с тобой на закате…»

 
Мы встречались с тобой на закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я любил твоё белое платье,
Утончённость мечты разлюбив.
 
 
Были странны безмолвные встречи.
Впереди – на песчаной косе
Загорались вечерние свечи.
Кто-то думал о бледной красе.
 
 
Приближений, сближений, сгораний
Не приемлет лазурная тишь…
Мы встречались в вечернем тумане,
Где у берега рябь и камыш.
 
 
Ни тоски, ни любви, ни обиды,
Всё померкло, прошло, отошло…
Белый стан, голоса панихиды
И твоё золотое весло.
 

13 мая 1902

«Тебя скрывали туманы…»

 
Тебя скрывали туманы,
И самый голос был слаб.
Я помню эти обманы,
Я помню, покорный раб.
 
 
Тебя венчала корона
Ещё рассветных причуд.
Я помню ступени трона
И первый твой строгий суд.
 
 
Какие бледные платья!
Какая странная тишь!
И лилий полны объятья,
И ты без мысли глядишь.
 
 
Кто знает, где это было?
Куда упала Звезда?
Какие слова говорила,
Говорила ли ты тогда?
 
 
Но разве мог не узнать я
Белый речной цветок,
И эти бледные платья,
И странный, белый намёк?
 

Май 1902

«Поздно. В окошко закрытое…»

 
Поздно. В окошко закрытое
Горькая мудрость стучит
Всё ликованье забытое
Перелетело в зенит
 
 
Поздно. Меня не обманешь ты.
Смейся же, светлая тень!
В небе купаться устанешь ты —
Вечером сменится день.
 
 
Сменится мертвенной скукою —
Краски поблёкнут твои…
Мудрость моя близорукая,
Тёмные годы мои!
 

Май 1902

«Когда святого забвения…»

 
Когда святого забвения
Кругом недвижная тишь, —
Ты смотришь в тихом томлении,
Речной раздвинув камыш.
 
 
Я эти травы зелёные
Люблю и в сонные дни.
Не в них ли мои потаённые,
Мои золотые огни?
 
 
Ты смотришь тихая, строгая,
В глаза прошедшей мечте.
Избрал иную дорогу я, —
Иду, – и песни не те…
 
 
Вот скоро вечер придвинется,
И ночь – навстречу судьбе:
Тогда мой путь опрокинется,
И я возвращусь к Тебе.
 

Май 1902

«Ты не ушла. Но, может быть…»

 
Ты не ушла. Но, может быть,
В своём непостижимом строе
Могла исчерпать и избыть
Всё мной любимое, земное…
 
 
И нет разлуки тяжелей:
Тебе, как роза, безответной,
Пою я, серый соловей,
В моей темнице многоцветной!
 

28 мая 1902

«Брожу в стенах монастыря…»

 
Брожу в стенах монастыря,
Безрадостный и тёмный инок.
Чуть брежжит бледная заря, —
Слежу мелькания снежинок.
 
 
Ах, ночь длинна, заря бледна
На нашем севере угрюмом.
У занесённого окна
Упорным предаюся думам.
 
 
Один и тот же снег – белей
Нетронутой и вечной ризы.
И вечно бледный воск свечей,
И убелённые карнизы.
 
 
Мне странен холод здешних стен
И непонятна жизни бедность.
Меня пугает сонный плен
И братий мертвенная бледность.
 
 
Заря бледна и ночь долга,
Как ряд заутрень и обеден.
Ах, сам я бледен, как снега,
В упорной думе сердцем беден…
 

11 июня 1902

С. Шахматово

«На ржавых петлях открываю ставни…»

 
На ржавых петлях открываю ставни,
Вдыхаю сладко первые струи.
С горы спустился весь туман недавний
И, белый, обнял пажити мои.
 
 
Там рассвело, но солнце не всходило
Я ожиданье чувствую вокруг.
Спи без тревог. Тебя не разбудила
Моя мечта, мой безмятежный друг.
 
 
Я бодрствую, задумчивый мечтатель:
У изголовья, в тайной ворожбе,
Твои черты, философ и ваятель,
Изображу и передам тебе.
 
 
Когда-нибудь в минуту восхищенья
С ним заодно и на закате дня,
Даря ему своё изображенье,
Ты скажешь вскользь: «Как он любил меня!»
 

Июнь 1902

«Хоронил я тебя, и, тоскуя…»

 
Хоронил я тебя, и, тоскуя,
Я растил на могиле цветы,
Но в лазури, звеня и ликуя,
Трепетала, блаженная, ты.
 
 
И к родимой земле я клонился,
И уйти за тобою хотел,
Но, когда я рыдал и молился,
Звонкий смех твой ко мне долетел.
 
 
Похоронные слёзы напрасны —
Ты трепещешь, смеёшься, жива!
И растут на могиле прекрасной
Не цветы – огневые слова!
 

Июнь 1902

«Ушли в туман мечтания…»

 
Ушли в туман мечтания,
Забылись все слова.
Вся в розовом сиянии
Воскресла синева.
 
 
Умчались тучи грозные
И пролились дожди.
Великое, бесслёзное!..
Надейся, верь и жди.
 

30 июня 1902

«Пробивалась певучим потоком…»

 
Пробивалась певучим потоком,
Уходила в немую лазурь,
Исчезала в просторе глубоком
Отдалённым мечтанием бурь.
Мы, забыты в стране одичалой,
Жили бедные, чуждые слёз,
Трепетали, молились на скалы,
Не видали сгорающих роз.
Вдруг примчалась на север угрюмый,
В небывалой предстала красе,
Назвала себя смертною думой,
Солнце, месяц и звёзды в косе.
Отошли облака и тревоги,
Всё житейское – в сладостной мгле,
Побежали святые дороги,
Словно небо вернулось к земле.
И на нашей земле одичалой
Мы постигли сгорания роз.
Злые думы и гордые скалы —
Всё растаяло в пламени слёз.
 

1 июля 1902

На смерть деда

(1 июля 1902 г.)

 
Мы вместе ждали смерти или сна.
Томительные проходили миги.
Вдруг ветерком пахнуло от окна,
Зашевелился лист Священной Книги.
 
 
Там старец шёл – уже, как лунь, седой —
Походкой бодрою, с весёлыми глазами,
Смеялся нам, и всё манил рукой,
И уходил знакомыми шагами.
 
 
И вдруг мы все, кто был – и стар и млад, —
Узнали в нём того, кто перед нами,
И, обернувшись с трепетом назад,
Застали прах с закрытыми глазами…
 
 
Но было сладко душу уследить
И в отходящей увидать веселье.
Пришёл наш час – запомнить и любить,
И праздновать иное новоселье.
 

С. Шахматово

«Я, отрок, зажигаю свечи…»

Имеющий невесту есть жених:

а друг жениха, стоящий

и внимающий ему радостью

радуется, слыша голос жениха.

От Иоанна, III, 29

 
Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь калильный берегу.
Она без мысли и без речи
На том смеётся берегу.
 
 
Люблю вечернее моленье
У белой церкви над рекой,
Передзакатное селенье
И сумрак мутно-голубой.
 
 
Покорный ласковому взгляду,
Любуюсь тайной красоты,
И за церковную ограду
Бросаю белые цветы.
 
 
Падёт туманная завеса.
Жених сойдёт из алтаря.
И от вершин зубчатых леса
Забрежжит брачная заря.
 

7 июля 1902

«Говорили короткие речи…»

 
Говорили короткие речи,
К ночи ждали странных вестей.
Никто не вышел навстречу.
Я стоял один у дверей.
 
 
Подходили многие к дому
Крича и плача навзрыд.
Все были мне незнакомы,
И меня не трогал их вид.
 
 
Все ждали какой-то вести.
Из отрывков слов я узнал
Сумасшедший бред о невесте,
О том, что кто-то бежал.
 
 
И, всходя на холмик за садом,
Все смотрели в синюю даль.
И каждый притворным взглядом
Показать старался печаль.
 
 
Я один не ушёл от двери
И не смел войти и спросить.
Было сладко знать о потере,
Но смешно о ней говорить.
 
 
Так стоял один – без тревоги.
Смотрел на горы вдали.
А там – на крутой дороге —
Уж клубилось в красной пыли.
 

15 июля 1902

«Сбежал с горы и замер в чаще…»

 
Сбежал с горы и замер в чаще.
Кругом мелькают фонари…
Как бьётся сердце – злей и чаще!
Меня проищут до зари.
 
 
Огонь болотный им неведом.
Мои глаза – глаза совы.
Пускай бегут за мною следом
Среди запутанной травы.
 
 
Моё болото их затянет,
Сомкнётся мутное кольцо,
И, опрокинувшись, заглянет
Мой белый призрак им в лицо.
 

21 июля 1902

«Как сон, уходит летний день…»

 
Как сон, уходит летний день.
И летний вечер только снится.
За ленью дальних деревень
Моя задумчивость таится.
 
 
Дышу и мыслю и терплю.
Кровавый запад так чудесен.
Я этот час, как сон, люблю,
И силы нет страшиться песен.
 
 
Я в этот час перед тобой
Во прахе горестной душою.
Мне жутко с песней громовой
Под этой тучей грозовою.
 

27 июля 1902

«Я и молод, и свеж, и влюблён…»

 
Я и молод, и свеж, и влюблён,
Я в тревоге, в тоске и в мольбе,
Зеленею, таинственный клён,
Неизменно склонённый к тебе.
Тёплый ветер пройдёт по листам,
Задрожат от молитвы стволы,
На лице, обращённом к звездам,
Ароматные слёзы хвалы.
Ты придёшь под широкий шатёр
В эти бледные сонные дни
Заглядеться на милый убор,
Размечтаться в зелёной тени.
Ты одна, влюблена и со мной,
Нашепчу я таинственный сон.
И до ночи – с тоскою, с тобой,
Я с тобой, зеленеющий клён.
 

31 июля 1902

«Ужасен холод вечеров…»

 
Ужасен холод вечеров,
Их ветер, бьющийся в тревоге,
Несуществующих шагов
Тревожный шорох на дороге.
 
 
Холодная черта зари —
Как память близкою недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого круга.
 

Июль 1902

«Свет в окошке шатался…»

 
Свет в окошке шатался,
В полумраке – один —
У подъезда шептался
С темнотой арлекин.
 
 
Был окутанный мглою
Бело-красный наряд
Наверху – за стеною —
Шутовской маскарад.
 
 
Там лицо укрывали
В разноцветную ложь.
Но в руке узнавали
Неизбежную дрожь.
 
 
«Он» – мечом деревянным
Начертал письмена.
Восхищённая странным,
Потуплялась «Она».
 
 
Восхищенью не веря,
С темнотою – один —
У задумчивой двери
Хохотал арлекин.
 

6 августа 1902

«Тебе, Тебе, с иного света…»

 
Тебе, Тебе, с иного света,
Мой Друг, мой Ангел, мой Закон!
Прости безумного поэта,
К тебе не возвратится он.
 
 
Я был безумен и печален,
Я искушал свою судьбу,
Я золотистым сном ужален
И чаю таинства в гробу
 
 
Ты просияла мне из ночи,
Из бедной жизни увела,
Ты долу опустила очи,
Мою Ты музу приняла.
 
 
В гробу я слышу голос птичий,
Весна близка, земля сыра.
Мне золотой косы девичьей
Понятна томная игра.
 

14 августа 1902

«Без Меня б твои сны улетали…»

 
Без Меня б твои сны улетали
В безжеланно-туманную высь,
Ты воспомни вечерние дали,
В тихий терем, дитя, постучись.
 
 
Я живу над зубчатой землёю,
Вечерею в Моём терему
Приходи, Я тебя успокою,
Милый, милый, тебя обниму
 
 
Отошла Я в снега без возврата,
Но, холодные вихри крутя,
На черте огневого заката
Начертала Я Имя, дитя…
 

Август 1902

«В чужбину по гудящей стали…»

 
В чужбину по гудящей стали
Лечу опомнившись едва,
И, веря обещаньям дали,
Твержу вчерашние слова.
 
 
Теперь я знаю: где-то в мире,
За далью каменных дорог,
На страшном, на последнем пире
Для нас готовит встречу бог
 
 
И нам недолго любоваться
На эти, здешние пиры:
Пред нами тайны обнажатся,
Возблещут новые миры.
 

Август 1902

«Золотистою долиной…»

 
Золотистою долиной
Ты уходишь, нем и дик.
Тает в небе журавлиный
Удаляющийся крик.
 
 
Замер, кажется, в зените
Грустный голос, долгий звук.
Бесконечно тянет нити
Торжествующий паук.
 
 
Сквозь прозрачные волокна
Солнце, света не тая,
Праздно бьёт в слепые окна
Опустелого жилья.
 
 
За нарядные одежды
Осень солнцу отдала
Улетевшие надежды
Вдохновенного тепла.
 

29 августа 1902

«Я вышел в ночь – узнать, понять…»

 
Я вышел в ночь – узнать, понять
Далёкий шорох, близкий ропот,
Несуществующих принять,
Поверить в мнимый конский топот
 
 
Дорога, под луной бела,
Казалось, полнилась шагами.
Там только чья-то тень брела
И опустилась за холмами.
 
 
И слушал я – и услыхал:
Среди дрожащих лунных пятен
Далёко, звонко конь скакал,
И лёгкий посвист был понятен.
 
 
Но здесь, и дальше – ровный звук,
И сердце медленно боролось,
О, как понять, откуда стук,
Откуда будет слышен голос?
 
 
И вот, слышнее звон копыт,
И белый конь ко мне несётся…
И стало ясно, кто молчит
И на пустом седле смеётся.
 
 
Я вышел в ночь – узнать, понять
Далёкий шорох, близкий ропот,
Несуществующих принять,
Поверить в мнимый конский топот
 

6 сентября 1902

С.-Петербург

«Давно хожу я под окнами…»

 
Давно хожу я под окнами,
Но видел её лишь раз.
Я в небе слежу за волокнами
И думаю: день погас.
 
 
Давно я думу печальную
Всю отдал за милый сон.
Но песню шепчу прощальную
И думаю: где же он?
 
 
Она окно занавесила —
Не смотрит ли милый глаз?
Но сердцу сердцу не весело
Я видел её лишь раз.
 
 
Погасло небо осеннее
И розовый небосклон.
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон?
 

7 сентября 1902

«В городе колокол бился…»

 
В городе колокол бился,
Поздние славя мечты.
Я отошёл и молился
Там, где провиделась Ты.
 
 
Слушая зов иноверца,
Поздними днями дыша,
Билось по-прежнему сердце,
Не изменялась душа.
 
 
Всё отошло, изменило,
Шепчет про душу мою…
Ты лишь Одна сохранила
Древнюю Тайну Свою.
 

15 сентября 1902

«Я просыпался и всходил…»

 
Я просыпался и всходил
К окну на тёмные ступени.
Морозный месяц серебрил
Мои затихнувшие сени.
 
 
Давно уж не было вестей,
Но город приносил мне звуки,
И каждый день я ждал гостей
И слушал шорохи и стуки.
 
 
И в полночь вздрагивал не раз,
И, пробуждаемый шагами,
Всходил к окну – и видел газ,
Мерцавший в улицах цепями.
 
 
Сегодня жду моих гостей
И дрогну, и сжимаю руки.
Давно мне не было вестей,
Но были шорохи и стуки.
 

18 сентября 1902

Экклесиаст

 
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда – в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
 
 
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветёт на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
 
 
Идёшь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая,
Идёшь – повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
 
 
Зачахли каперса цветы,
И вот – кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
 
 
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
 
 
Всё диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
 

24 сентября 1902

«Она стройна и высока…»

 
Она стройна и высока,
Всегда надменна и сурова.
Я каждый день издалека
Следил за ней, на всё готовый.
 
 
Я знал часы, когда сойдёт
Она – и с нею отблеск шаткий.
И, как злодей, за поворот
Бежал за ней, играя в прятки.
 
 
Мелькали жолтые огни
И электрические свечи.
И он встречал её в тени,
А я следил и пел их встречи.
 
 
Когда, внезапно смущены,
Они предчувствовали что-то,
Меня скрывали в глубины
Слепые тёмные ворота.
 
 
И я, невидимый для всех,
Следил мужчины профиль грубый,
Её сребристо-чёрный мех
И что-то шепчущие губы.
 

27 сентября 1902

«Был вечер поздний и багровый…»

 
Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый —
Младенца Лева родила.
 
 
На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.
 
 
И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.
 
 
Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.
 

19 апреля—28 сентября 1902

Старик

А. С. Ф.

 
Под старость лет, забыв святое,
Сухим вниманьем я живу.
Когда-то – там – нас было двое,
Но то во сне – не наяву
Смотрю на бледный цвет осенний,
О чём-то память шепчет мне…
Но разве можно верить тени,
Мелькнувшей в юношеском сне?
Всё это было, или мнилось?
В часы забвенья старых ран
Мне иногда подолгу снилась
Мечта, ушедшая в туман.
Но глупым сказкам я не верю,
Больной, под игом седины.
Пускай другой отыщет двери,
Какие мне не суждены.
 

29 сентября 1902

«При жолтом свете веселились…»

 
При жолтом свете веселились,
Всю ночь у стен сжимался круг,
Ряды танцующих двоились,
И мнился неотступный друг.
 
 
Желанье поднимало груди,
На лицах отражался зной.
Я проходил с мечтой о чуде,
Томимый похотью чужой…
 
 
Казалось, там, за дымкой пыли,
В толпе скрываясь, кто-то жил,
И очи странные следили,
И голос пел и говорил…
 

Сентябрь 1902

«Явился он на стройном бале…»

 
Явился он на стройном бале
В блестяще сомкнутом кругу.
Огни зловещие мигали,
И взор описывал дугу
 
 
Всю ночь кружились в шумном танце,
Всю ночь у стен сжимался круг.
И на заре – в оконном глянце
Бесшумный появился друг
 
 
Он встал и поднял взор совиный,
И смотрит – пристальный – один,
Куда за бледной Коломбиной
Бежал звенящий Арлекин.
 
 
А там – в углу – под образами.
В толпе, мятущейся пестро,
Вращая детскими глазами,
Дрожит обманутый Пьеро.
 

7 октября 1902

«Свобода смотрит в синеву…»

 
Свобода смотрит в синеву.
Окно открыто. Воздух резок.
За жолто-красную листву
Уходит месяца отрезок.
 
 
Он будет ночью – светлый серп,
Сверкающий на жатве ночи.
Его закат, его ущерб
В последний раз ласкает очи.
 
 
Как и тогда, звенит окно.
Но голос мой, как воздух свежий,
Пропел давно, замолк давно
Под тростником у прибережий.
 
 
Как бледен месяц в синеве,
Как золотится тонкий волос…
Как там качается в листве
Забытый, блеклый, мёртвый колос.
 

10 октября 1902

«Ушёл он, скрылся в ночи…»

 
Ушёл он, скрылся в ночи,
Никто не знает, куда.
На столе остались ключи,
В столе – указанье следа.
 
 
И кто же думал тогда,
Что он не придёт домой?
Стихала ночная езда —
Он был обручён с Женой.
 
 
На белом холодном снегу
Он сердце своё убил.
А думал, что с Ней в лугу
Средь белых лилий ходил.
 
 
Вот брежжит утренний свет,
Но дома его всё нет.
Невеста напрасно ждёт,
Он был, но он не придёт.
 

12 октября 1902

Religio[1]1
  Religio – благочестие (лат.)


[Закрыть]

1

 
Любил я нежные слова.
Искал таинственных соцветий.
И, прозревающий едва,
Ещё шумел, как в играх дети.
Но, выходя под утро в луг,
Твердя невнятные напевы,
Я знал Тебя, мой вечный друг,
Тебя, Хранительница-Лева.
Я знал, задумчивый поэт,
Что ни один не ведал гений
Такой свободы, как обет
Моих невольничьих Служений.
 

2

 
Безмолвный призрак в терему,
Я – чёрный раб проклятой крови.
Я соблюдаю полутьму
В Её нетронутом алькове.
 
 
Я стерегу Её ключи
И с Ней присутствую, незримый.
Когда скрещаются мечи
За красоту Недостижимой.
 
 
Мой голос глух, мой волос сед.
Черты до ужаса недвижны.
Со мной всю жизнь – один Завет:
Завет служенья Непостижной.
 

18 октября 1902

«Вхожу я в тёмные храмы…»

 
Вхожу я в тёмные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Ламы
В мерцаньи красных лампад.
 
 
В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей.
А в лицо мне глядит, озарённый,
Только образ, лишь сон о Ней.
 
 
О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Высоко бегут по карнизам
Улыбки, сказки и сны.
 
 
О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая – Ты.
 

25 октября 1902

«Будет день, словно миг веселья…»

 
Будет день, словно миг веселья.
Мы забудем все имена.
Ты сама придёшь в мою келью
И разбудишь меня от сна.
 
 
По лицу объятому дрожью,
Угадаешь думы мои.
Но всё прежнее станет ложью,
Чуть займутся Лучи Твои.
 
 
Как тогда, с безгласной улыбкой
Ты прочтёшь на моём челе
О любви неверной и зыбкой,
О любви, что цвела на земле.
 
 
Но тогда – величавей и краше,
Без сомнений и дум приму.
И до дна исчерпаю чашу,
Сопричастный Дню Твоему.
 

31 октября 1902

«Его встречали повсюду…»

 
Его встречали повсюду
На улицах в сонные дни.
Он шёл и нёс своё чудо,
Спотыкаясь в морозной тени.
 
 
Входил в свою тихую келью,
Зажигал последний свет,
Ставил лампаду веселью
И пышный лилий букет.
 
 
Ему дивились со смехом,
Говорили, что он чудак.
Он думал о шубке с мехом
И опять скрывался во мрак.
 
 
Однажды его проводили,
Он весел и счастлив был,
А утром в гроб уложили,
И священник тихо служил.
 

Октябрь 1902

«Разгораются тайные знаки…»

 
Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне.
 
 
Укрываюсь в ночные пещеры
И не помню суровых чудес.
На заре – голубые химеры
Смотрят в зеркале ярких небес.
 
 
Убегаю в прошедшие миги,
Закрываю от страха глаза,
На листах холодеющей книги —
Золотая девичья коса.
 
 
Надо мной небосвод уже низок,
Чёрный сон тяготеет в груди.
Мой конец предначертанный близок,
И война, и пожар – впереди.
 

Октябрь 1902

«Мне страшно с Тобой встречаться…»

 
Мне страшно с Тобой встречаться.
Страшнее Тебя не встречать.
Я стал всему удивляться,
На всём уловил печать.
 
 
По улице ходят тени,
Не пойму – живут, или спят…
Прильнув к церковной ступени,
Боюсь оглянуться назад.
 
 
Кладут мне на плечи руки,
Но я не помню имён.
В ушах раздаются звуки
Недавних больших похорон.
 
 
А хмурое небо низко —
Покрыло и самый храм.
Я знаю – Ты здесь. Ты близко.
Тебя здесь нет. Ты – там.
 

5 ноября 1902

«Дома растут, как желанья…»

 
Дома растут, как желанья,
Но взгляни внезапно назад:
Там, где было белое зданье,
Увидишь ты чёрный смрад.
 
 
Так все вещи меняют место,
Неприметно уходят ввысь.
Ты, Орфей, потерял невесту, —
Кто шепнул тебе – «Оглянись…»?
 
 
Я закрою голову белым,
Закричу и кинусь в поток.
И всплывёт, качнётся над телом
Благовонный, речной цветок.
 

5 ноября 1902

«Снежная маска»

1907

«Посвящается Н. Н. В.» – написал Блок.

Наталья Николаевна Волохова родилась в 1878 году В детстве оставшись без родителей, воспитывалась в семье тёти в Москве. Получила образование в московском Николаевском сиротском институте, на курсах профессора Герье и затем на драматических курсах Московского Художественного театра. Знакомство Натальи Волоховой с Александром Блоком состоялось в 1906 году через членов театрального кружка сторонников символизма Веры Комиссаржевской.

С появлением увлечения актрисой Волоховой рождается новый сборник любовной лирики Блока. Волохова, одевшая «снежную маску» блоковской поэзии, была обаятельной женщиной. Высокий стройный стан, бледное лицо с тонкими чертами, черные волосы и широко открытые «маки злых очей». У неё была поразительная улыбка, сверкающая белизной зубов и торжеством. Хрупкий мир ранней лирики поэта ушёл в прошлое, и его закружила стихия живой жизни.

«Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в чёрном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города».

Стихи поэта порою предстают просто записью видений и чувств, пригрезившихся в зимнем сне.

Волохова ценила Блока как поэта и обаятельного человека, но не смогла ответить на его строгую, рыцарскую любовь. По временам Волоховой хотелось избавиться от своего болезненного наваждения. Она бросила Блоку: «Зачем вы не такой, кого бы я могла полюбить?» Поэт был раздосадован всерьёз, между ним и Волоховой появилась враждебность. После объяснений в Москве, где Блок сопровождал гастроли театра в 1908 году, их отношения практически прекратились. Вскоре он отошёл от неё окончательно, с раздражением написав:

 
И стало всё равно, какие
Лобзать уста, ласкать плеча,
В какие улицы глухие
Гнать удалого лихача.
 

Последняя встреча Волоховой с Блоком состоялась в 1920 году в Московском драматическом театре. Блок ушёл со спектакля, не дождавшись конца. Через год его не стало.

В мемуарах Волохова вспоминала свой роман с поэтом Александром Блоком 50-летней давности. С холодной сдержанностью она заметила, что её отношения с великим поэтом были дружескими, не более того. По её словам, Блок преувеличивал характер их близости даже тогда, когда писал: «И как… твои не вспомнить поцелуи на запрокинутом лице?». И всё же актриса признавалась, что не раз представляла себя его «Снежной Левой», «Фаиной» и «Незнакомкой»…