Текст книги "Алексей Ботян"

Далее автор утверждает, что «ОКХ[22]22
  ОКХ – от нем. OKH (Oberkommando des Heeres) – главнокомандование сухопутных сил вермахта.


[Закрыть] до весны 1939 года никогда не имело в своём портфеле плана стратегического развёртывания с целью наступления на Польшу. Все военные приготовления на Востоке носили до этого момента чисто оборонительный характер»[23]23
  Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М., 2010. С. 15.


[Закрыть].

Если было именно так, то нельзя не отметить оперативности и эффективности действий гитлеровского командования. До весны 1939 года оно не имело никаких планов, а уже к ближайшей осени «для войны с Польшей Германия выставила основную и наиболее боеспособную часть своих сухопутных и военно-воздушных сил: 62 дивизии, в том числе 7 танковых и 8 моторизованных, и одну кавалерийскую бригаду, в которых насчитывалось более 1,8 миллиона человек, около 3200 танков, 6000 орудий и миномётов, до 2100 боевых самолётов»[24]24
  Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 70.


[Закрыть].

«Польша в ходе оборонительных сражений смогла противопоставить противнику 36 пехотных дивизий, 2 моторизованные, 3 горнострелковые и 11 кавалерийских бригад, общей численностью 1 миллион человек, около 600 танков, 4500 орудий и миномётов, примерно 400 боевых самолётов». Далее в этой же книге дается следующая оценка: «На состояние польских вооружённых сил отрицательно влияла общая экономическая отсталость Польши. Они уступали противнику не только в количественном, но и в качественном отношении. Подавляющая часть танков и самолётов, находившихся на вооружении, была устаревшей конструкции. В войсках не хватало транспортных средств, бронетанковой техники, средней и тяжёлой артиллерии, особенно зенитных и противотанковых орудий»[25]25
  Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 70.


[Закрыть].

Поэтому в августе 3-й дивизион зенитной артиллерии перебросили на западную границу – куда-то в район Познани, уже в качестве боевого, а совсем не учебного подразделения.

Там, на польско-германской границе, и началась для Алексея Ботяна война, которая продлится почти шесть лет. Воевать он начал капралом в польской зенитной артиллерии, никоим образом, разумеется, не предполагая, кем и где будет ему суждено эту войну закончить.

Предположить то, что произойдёт впоследствии, не помогла бы нашему герою даже его весьма богатая и дерзкая фантазия.

Вечером 31 августа 1939 года эсэсовцы инсценировали нападение поляков на радиостанцию приграничного города Глейвиц – со стрельбой у микрофона, ультиматумом на польском языке и расстрелянными немецкими уголовниками, переодетыми в польскую военную форму… Так сказать, «террористы, уничтоженные на месте преступления» – то есть «вещественные доказательства».

Германия тут же дала «адекватный ответ».

«1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут немецко-фашистская авиация нанесла удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор “Шлезвиг-Гольштейн”, заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте. Сухопутные силы вермахта перешли границу и вторглись в Польшу с севера из Восточной Пруссии, с запада из Восточной Германии и с юга из Словакии»[26]26
  История Второй мировой войны. 1939–1945. М., 1974. Т. 3. С. 13.


[Закрыть].

«Вскоре после того как армии 1 сентября 1939 года на рассвете перешли границу, завязались ожесточённые бои, в ходе которых противник был сбит с занимаемых им позиций…

Решающее значение для боевых действий в первую неделю войны имели, по-видимому, два фактора, которые впервые выступили в этой кампании.

Первым из них был прорыв фронта противника нанёсшими глубокий удар в тыл танковыми соединениями, для одновременного следования с которыми, однако, пехотные дивизии должны были напрячь все свои силы.

Другой фактор состоял в том, что вражеская авиация в результате успешных действий немецкой авиации была почти полностью парализована, что относилось также и к управлению, связи и средствам сообщения…»[27]27
  Манштейн Э. фон. Утерянные победы. М., 2010. С. 39.


[Закрыть] – вспоминал всё тот же Манштейн.

Отметим, что эта тактика, показавшая свою эффективность в самый первый день Второй мировой войны, впоследствии применялась германским командованием неоднократно. Военные теоретики считают, что выдержать подобный удар опытного и отлично подготовленного к боевым действиям агрессора, отразить его, а затем сразу же перейти в контрнаступление – невозможно. Подвергшаяся нападению сторона неизбежно будет вынуждена отступить, но в каком порядке она это сделает, как и насколько отойдёт – это уже в большей степени зависит от самой обороняющейся армии, а не от противника.

Ápropos[28]28
  Между прочим, кстати (фр.).


[Закрыть], а вы-то где, друзья-союзники? Так сказать, старшие товарищи легкомысленной Польши? Совсем ведь ещё недавно, в апреле всё того же 1939 года, в Лондоне были подписаны англо-польский договор о взаимопомощи и секретный к нему протокол[29]29
  См. Политический словарь, выпущенный именно в то время. Подтверждается это и выступлением британского премьера Чемберлена в палате общин 31 марта 1939 года. Однако некоторые современные источники почему-то указывают дату подписания польско-британского договора как 25 августа 1939 года.


[Закрыть].

В статье 1-й договора было недвусмысленно сказано:

«В случае если одна из Договаривающихся Сторон будет вовлечена в военные действия против европейской державы вследствие агрессии последней против этой Договаривающейся Стороны, другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет Договаривающейся Стороне, ведущей военные действия, поддержку и помощь всеми силами…»[30]30
  Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 4: Вторая мировая война. Документы и материалы. С. 82.


[Закрыть]

В протоколе следовало необходимое пояснение:

«Польское правительство и правительство Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии договорились о следующем истолковании Соглашения о взаимопомощи, подписанного сегодня, как единственно достоверном и обязательном:

I. Под выражением “европейская держава”, употребляемом в Соглашении, следует понимать Германию…»[31]31
  Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 4: Вторая мировая война. Документы и материалы. С. 83.


[Закрыть]

Ваше величество, «английский круль», где же вы? Где же ваша обещанная помощь, джентльмены?! Ну а куда же подевалась галантная Франция, давний «друг» поляков, не раз, кстати, натравливавшая Польшу на Россию и даже в 1812 году водившая её солдат под наполеоновскими орлами[32]32
  Орлами именовались знамёна армии императора Наполеона I.


[Закрыть] в Москву? Да там же, где и Великобритания.

А ведь приди они, как и обещали, на помощь Польше – и вся мировая история пошла бы иным путём. Не было бы катастрофы Дюнкерка, захвата Бельгии и Нидерландов, массированных бомбардировок Лондона и парада гитлеровских войск на Елисейских Полях в Париже… Обо всём прочем мы и говорить не будем!

С тем, что в то время мировую войну ещё можно было остановить, согласны и историки.

«Польское правительство тщетно призывало западных союзников развернуть активные военные действия против Германии. В те дни 85 французским дивизиям, в составе которых насчитывалось 2200 танков, на западном фронте противостояла немецкая группа “Ц”. В её состав входила 31 дивизия, из которых только 11 были кадровыми, а остальные – слабо обученными и плохо вооружёнными формированиями. В этой группе армий не было ни одной моторизованной части, ни одного танка. Наступление войск англо-французской коалиции при таком соотношении сил могло бы поставить Германию на край катастрофы. Однако этого не случилось. Согласно планам англо-французского командования, широкое наступление на Германию с запада должно было состояться лишь в отдалённом будущем, когда Англия и Франция сумеют заполучить себе в союзники США. Растрачивать силы ради спасения такого “малоценного” союзника, как Польша, они не были намерены»[33]33
  Мировые войны ХХ века. М., 2002. Кн. 3: Вторая мировая война. Исторический очерк. С. 72.


[Закрыть].

Лишённая какой-либо помощи, Польская армия неизбежно отступала. Германская наземная операция сочеталась с воздушной: самолёты люфтваффе бомбили польские военные объекты и мирные города, колонны войск на марше и толпы обезумевших от ужаса беженцев. Бомбили безжалостно и страшно! Гитлеровцы стремились не только разгромить, но и психологически подавить своего противника. Это им удавалось: среди мирного населения была большая паника, люди бросали всё, что у них было, и бежали прочь от границы, от наступающих германских войск. Очевидно, в памяти у многих всплывали картины немецких зверств, совершавшихся во время Первой мировой войны, после которой прошло-то всего два десятилетия.

Под натиском невиданной ранее силы отступали и польские войска. Отходили в основном организованно, останавливались, пытались отразить наступление врага, нередко даже контратаковали, но снова вынуждены были ретироваться.

«Я воевал, как солдат, – с уверенностью в своей правоте говорил Алексей Николаевич. – Не разбирался, что я белорус, а там – бои за Польшу. Это была моя земля, моя страна, моя Родина!»

…Потом, но очень ещё не скоро, найдутся у нас, к сожалению, такие, что попытаются поставить в вину старому солдату эту его службу. Но мы об этом скажем уже в заключительной главе нашей книги…

Зенитчики 3-го дивизиона приняли бой в первый же день войны, когда в небе над ними внезапно появились немецкие бомбардировщики с чёрными крестами на крыльях и фюзеляже и свастикой на хвосте. Орудия были немедленно установлены на огневых позициях, развёрнуты и подготовлены к стрельбе.

Тут уже Алексей выполнял обязанности не только командира орудия, но и наводчика – самые ответственные из всех номеров расчёта. Неподалёку от каждой батареи, метрах в двадцати пяти – тридцати, стоял ПУАЗО, прибор управления артиллерийским зенитным огнём, – кстати, цейсовского, немецкого, производства, который помогал определить высоту и скорость полёта боевой машины, именуемой у зенитчиков «целью». Солдат-дальномерщик, дежуривший у ПУАЗО, кричал: курс такой-то, высота такая-то, скорость такая-то! Наводчику нужно было моментально выставлять эти данные, проводить соответствующие расчёты – и стрелять.

Дело это знакомое, до автоматизма отработанное и в учебных классах, и на полигоне во время тренировок и учебно-боевых стрельб, однако теперь условия выполнения «упражнения» были совершенно иные. Самолёты, в отличие от мишеней-конусов, не пролетали где-то высоко, но с громким, нарастающим воем пикировали прямо на батарею, пытаясь разбомбить зенитные орудия, поливали их пулемётным огнём. Конечно, поначалу было безумно страшно. Казалось, что каждая бомба летит именно сюда, на позицию, на твоё орудие, на тебя и что пикирующий самолёт так и будет падать до тех пор, пока не вобьёт тебя в землю, но в горячке боя этот страх исчезал довольно скоро. Откуда-то появлялось осознание, что если ты будешь делать всё быстро и правильно, то успеешь сбить этот проклятый самолёт раньше, нежели он разбомбит тебя. Такая вот простейшая, но жизнеутверждающая философия. Да и понятно было, что лётчику, по которому бьёт столько зенитных орудий и пулемётов – и одиночными выстрелами, и очередями, а потому буквально окружённому разрывами снарядов и пулемётными трассами, очевидно, ещё страшнее, чем солдату на земле. В неё, матушку, ведь спрятаться можно, зарыться с головой, забиться в траншею, земля всех укроет, а в воздухе у лётчика одна надежда на дюралевый самолёт, довольно хрупкий, который для зенитчиков – «цель», и они все вместе, дружно лупят по ней с остервенением и боевым азартом.

Наверное, именно тогда Ботян и усвоил простейшую, но столь необходимую для солдата истину: врагу в бою тоже страшно, и этим надо уметь воспользоваться.

Поначалу гитлеровские асы то ли недооценивали противника, то ли излишне уверовали в свою неуязвимость. Уж больно нагло они действовали, слишком низко и неторопливо пролетали над отступающими польскими войсками, над перепуганными беженцами, очевидно, наслаждаясь мнимым своим всевластием. А может, им также не хватало опыта и боевого мастерства? Случилось же, о чём писал тот же фельдмаршал фон Манштейн, что во время проведения больших учений 15 августа 1939 года, то есть всего за две недели до начала войны, целая эскадрилья немецких пикирующих бомбардировщиков впечаталась в землю из-за неправильного расчёта высоты выхода из пике. Всё-таки та большая война, в первые годы которой гитлеровская армия казалась своим противникам непобедимой, только ещё начиналась…

Итак, орудия установлены, развёрнуты и подготовлены к бою. Вот в направлении на позицию дивизиона появился очередной «юнкерс». Дальномерщик прокричал данные летящего самолёта: курс, скорость, высота… Алексей бешено закрутил рукоятки прицельных приспособлений… Потом раздалась команда на открытие огня, и тут же загрохотали орудия, в небе вспыхнули разрывы зенитных снарядов. «Юнкерсов» было много, они неумолимо приближались к цели, но всё-таки Ботян был уверен – он это точно увидел! – что именно снаряды его орудия встретили низколетящий, приближавшийся к позиции бомбардировщик, который вдруг вздрогнул, окутался чёрным дымом, попытался повернуть в сторону, чтобы выйти из зоны обстрела, но не смог и, резко снижаясь, полетел к земле. Выпрыгнуть из самолёта с парашютом никто не успел, слишком низко было. Почти сразу раздался взрыв разбившейся о землю машины, а затем – радостные крики зенитчиков и всех других очевидцев этого боя.

Так был открыт его боевой счёт. Конечно, радости предавались недолго, потому как на позицию «бофорсов» шли уже другие самолёты, и опять падали вокруг орудий бомбы, разрывали землю снаряды, впивались в неё пули крупнокалиберных авиационных пулемётов, а значит, нужно было отвечать огнём более плотным и частым, отражать воздушного врага.

Потом, когда налёт завершился, вдруг поступила команда сниматься с позиций и продолжать отступление – приближались немецкие танки, возникла опасность окружения…

Нечто подобное наблюдалось каждый день: отходили, останавливались, стреляли по воздушному противнику, затем поступала команда, и опять надо было уходить. Да, они отходили, но не бежали. Они честно выполняли свой солдатский долг, а потому за время отступления зенитная батарея, в которой служил капрал Ботян, сумела сбить три немецких бомбардировщика. Алексей Николаевич уверен, что это – успех именно его орудия, расчёт которого считался в подразделении лучшим.

К ежедневным бомбёжкам и обстрелам, к ранениям и потере боевых товарищей привыкли довольно быстро. Но так вот сложилось, что хотя Алексей Ботян от бомбёжек и обстрелов никогда не прятался – у зенитчиков это вообще невозможно, ибо тогда нужно бросать орудие и оставаться беззащитным, – ранен он не был ни разу. Не только в эти самые первые дни, но и за всю свою долгую последующую войну, которая лично для него закончилась гораздо позднее 1945 года. Один только раз пуля, пройдя у самого виска, обожгла кожу – и всё! От этого ожога на виске у Алексея Николаевича на всю жизнь остался шрам. А ведь отклонись пуля всего на миллиметр-другой – и конец, прямо в голову. Но повезло! Значит, так ему было на роду написано: воевать с первого дня, оставаясь живым и невредимым. Может, и правду гласит поговорка, что «смелого пуля боится»? Хотя сколько по-настоящему отважных, бесстрашных людей не вернулось из своего первого и единственного боя! Не говоря уже о том, сколько замечательных людей не вернулось с той войны…

Между тем 17 сентября, как было официально объявлено, «в связи с развалом Польского государства, ускоренным военным столкновением между Польшей и Германией, Правительство СССР… решило принять под свою защиту угнетённое единокровное население Западной Белоруссии и Западной Украины»[34]34
  Политический словарь. С. 195.


[Закрыть].

Сколько, однако, мерзких политических спекуляций вызвало впоследствии это решение! Стремясь дискредитировать Советский Союз, иные «историки» сегодня утверждают, что его руководство «под шумок» воспользовалось фашистской агрессией, чтобы быстренько «оттяпать» кусочек сопредельного государства, поставив затем фюрера – ну и заодно «всё прогрессивное человечество» – перед свершившимся фактом. Отнюдь нет!

«В присутствии наркомов иностранных дел и обороны – В. М. Молотова и К. Е. Ворошилова – в 2 часа ночи 17 сентября 1939 года Сталин официально проинформировал германских дипломатических представителей в Москве о том, что подразделениям РККА отдан приказ через четыре часа перейти государственную границу. Их задача взять под защиту население Западной Украины и Западной Белоруссии. Одновременно, во избежание нежелательных инцидентов, он потребовал, чтобы было остановлено наступление германских войск в восточном направлении, отвести вырвавшиеся вперёд, на линию Белосток – Брест – Львов, части вермахта и запретить германской авиации совершать полёты восточнее этой линии. Причём германским представителям ясно дали понять, что в случае невыполнения этих требований германские части могут попасть под бомбовые удары советской авиации»[35]35
  Мартиросян А. Б. 200 мифов о Великой Отечественной. Кн. 1. На пути к мировой войне. М., 2008. С. 407.


[Закрыть].

Руководитель великой державы говорил с позиции силы, и всем было ясно, что он поступит именно так, как обещает. Многословная суетливость наших последующих «вождей» была ему чужда.

Действительно, как и было сказано, «17 сентября 1939 г. части Красной армии вступили на территорию Польши и через несколько дней дошли до “линии Керзона” – линии, которая была в декабре 1919 г. рекомендована Верховным советом Антанты в качестве Восточной границы Польши»[36]36
  Теория и практика западноукраинского национализма в документах НКВД, МВД и МГБ СССР. М., 2010. C. 10.


[Закрыть]. Историческая справедливость была восстановлена.

Обращаем внимание ещё раз: та самая «линия Керзона», а лорд Керзон[37]37
  Джордж Натаниел Керзон, 1-й маркиз Керзон Кедлстонский (1859–1925) – видный английский публицист, путешественник и государственный деятель. Вице-король Индии (1899–1906), министр иностранных дел Великобритании (1919–1924), лидер палаты лордов (1916–1925), лорд-председатель Совета (1916–1919, 1924).


[Закрыть] – отнюдь не деятель III Интернационала или какой-то социалист-утопист! – была рекомендована Верховным советом Антанты. То есть прежде всего руководством Великобритании и Франции, трепетно (правда, как оказалось, на словах) возлюбивших в то время ещё новорожденную Польшу. И кто-то ещё говорит про «заговор двух диктаторов»? Простите, но товарищем Сталиным была выполнена рекомендация руководителей ведущих стран Запада!

А выполнял он эту рекомендацию по-мужски жёстко. Известно, между прочим, что тогда, в сентябре 1939-го, кое-где произошли первые боестолкновения между советскими и фашистскими войсками – подразделениями тех двух армий, которые спустя два года начнут многолетнее сражение не на жизнь, а на смерть.

Но жёстко – по отношению к перспективному, так скажем, противнику. Недаром же в докладах сотрудников спецслужб, в частности – оперработников военной контр-разведки, входивших на польскую территорию вместе с передовыми подразделениями, – говорится о том, что местное население в подавляющем большинстве восторженно встречало Красную армию. Так ли было на самом деле? Именно так! В засекреченных документах таких организаций, как разведка и контрразведка, обычно не врут: обман может стоить слишком дорого, поэтому за него приходится отвечать по всей строгости…

Зато гитлеровцы жёстко вели себя по отношению к местному населению. И вот тому подтверждение:

«15 августа 1939 года Абвером из членов ОУН было создано диверсионное подразделение под кодовым названием “Bergbauernhilfe”. Общая численность подразделения составляла около 600 человек, которых возглавил один из членов Главного провода ОУН полковник Роман Сушко.

Задачей подразделения должны были стать организация антипольского восстания на Западной Украине и очищение территории от “нежелательных элементов”. Согласно показаниям начальника 2-го (диверсионного) отдела Абвера Э. фон Лахузена на заседании Международного военного трибунала в Нюрнберге, 12 сентября 1939 года соответствующее указание было сделано начальнику Абвера адмиралу Канарису министром иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропом. “Смысл приказа или указания, – рассказывал Лахузен, – был таков: необходимо было связаться с украинскими националистами, с которыми разведка имела уже соответствующий контакт в военном отношении, для того, чтобы вызвать повстанческое движение в Польше, которое имело бы своим следствием истребление поляков и евреев в Польше. Об этом говорилось Риббентропом лично Канарису. Когда говорили “поляки”, то подразумевали интеллигенцию и те круги, которые выступали в качестве носителей национального сопротивления…”»[38]38
  Дюков А. Р., Яковлев А. М. Забытый геноцид. «Волынская резня» 1943–1944 годов. Документы и исследования. М., 2008. С. 71, 72.


[Закрыть].

Итак, 17 сентября начался Освободительный поход Красной армии. Войска Белорусского и Киевского особых военных округов, превращённые в Белорусский и Украинский фронты, перешли советско-польскую границу, чтобы – это тоже официальная формулировка – «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии».

Как мы уже говорили, подобные формулировки сегодня «модно» подвергать сомнению. Следуя логике таких сомневающихся, было бы лучше, если бы вся Польша оказалась тогда под сапогом «цивилизованного» немецкого солдата. Однако известно, что «уже 8 сентября начальник абвера адмирал Канарис сообщил оберквартирмейстеру генералу Штюльпнагелю, что руководство СС похваляется тем, что ежедневно расстреливается не менее 200 поляков, причём никакого судебного разбирательства не производится. Жертвы в основном евреи, дворяне и священники…»[39]39
  Хёне Х. Чёрный орден СС: История охранных отрядов. М., 2003. С. 267.


[Закрыть]. Вскоре вышеприведённая цифра увеличилась во много раз. «Историк Мартин Бросцат[40]40
  Современный немецкий историк.


[Закрыть], анализирующий немецкую политику в Польше, отмечал, что только за первые месяцы немецкого господства число жертв там достигло нескольких десятков тысяч человек»[41]41
  Хёне Х. Чёрный орден СС: История охранных отрядов. М., 2003. С. 268.


[Закрыть].

А ведь хотя советские войска и вступили на реально вражескую территорию – отношение польского руководства к СССР известно, и некоторые «перегибы» во взаимоотношениях как с польскими властями, так и с местным населением были неизбежны, – однако подобных зверств, да ещё в таких масштабах, не было и быть не могло. За восемьдесят с лишним прошедших лет не найдено ни одного документа, свидетельствующего о чём-либо подобном…

Когда стало известно, что на территорию Польши вошла Красная армия, то отступающим польским частям была дана команда уходить в Румынию. Хотя ближе, чем Румыния, была Венгрия, но она находилась под сильным влиянием Германии и Италии. Гитлер даже пожаловал своему союзнику венгерскому диктатору Хорти[42]42
  Миклош Хорти (1868–1957) – фашистский диктатор Венгрии, контр-адмирал.


[Закрыть] южные районы Словакии и Закарпатской Украины с населением в миллион человек, ранее входившие в состав Чехословакии, – так же, как, одновременно, он «подарил» Польше Тешинскую область. Высоким доверием фюрера нужно было дорожить, а «подарок» следовало отрабатывать. Так что если бы польские войска только сунулись на венгерскую территорию, они были бы немедленно разоружены и превращены в военнопленных. Другой кратчайший путь в Румынию лежал через Чехословакию, но она была ещё раньше оккупирована гитлеровцами. Поэтому для отступающих поляков оставалась лишь одна дорога: по территории Западной Украины – через Львовскую область, в пределы которой в это время уже вступили части Красной армии. Конечно, при встрече с советскими военнослужащими поляки подверглись бы всё той же участи разоружения и пленения, но думается, что советский плен для большинства польских солдат был предпочтительнее гитлеровского лагеря смерти. Но всё-таки оставалась ещё надежда на то, что им удастся оказаться в Румынии, проскочив между войсками двух наступающих навстречу друг другу армий. Польское правительство успело заключить с румынами договор о взаимопомощи, новообретённые союзники обещали принять у себя польские войска.

Только на подходах к городу Львову зенитчики в конце концов увидели немцев уже в качестве не воздушного, а наземного противника. Гитлеровские сухопутные подразделения догнали отступающих и попытались их задержать, так что произошло несколько стычек, которые закончились не в пользу германцев. Когда зенитные орудия бьют по наземным целям – это страшная сила! Несколько гитлеровцев были даже взяты в плен, но как-то не осознали своего недвусмысленного положения и повели себя так агрессивно и дерзко, что одного из них, для острастки всем прочим, расстреляли. Тогда же Ботян впервые встретился с агентурой противника: полякам удалось поймать одного «сигнальщика», который ракетами и карманным зеркальцем наводил на цель немецкие бомбардировщики – указывал, где проходила отступающая колонна, чтобы её бомбить. Не каждый знает, что безобидный «солнечный зайчик» заметен издалека, а обнаруженное у кого-то в кармане зеркальце, в отличие от ракетницы, подозрений не вызывает – «ношу, чтобы бриться», – так что пока «сигнальщика» не возьмут с поличным, то есть в самый момент подачи сигналов, ничего не то что доказать, но даже и предположить невозможно. Однако этого агента солдаты засекли на месте преступления, а потому не раздумывая расстреляли.

Вот так и шли, увозя свои орудия, из которых отражали нападения воздушного и наземного противника. Случайным образом польские зенитчики получали отрывочную информацию о том, что гитлеровцы повсеместно наступают и что уже с 8 сентября идут бои за Варшаву. Поляки спешили, очень надеясь достичь румынской территории. Однако не успели.

«Отступая, хотя вроде и не битые, мы дошли до Львова, где сдались Красной армии», – подвёл итог своего участия в первом периоде Второй мировой войны Алексей Николаевич.

Он рассказал, что когда до заветной цели, румынской границы, оставалось не более полусотни километров, зенитчики наткнулись на красноармейские подразделения. Конечно, и русские и поляки взялись за оружие и немного друг в друга постреляли – не то для острастки, не то просто для очистки совести. Одни – чтобы не сдаваться совсем без боя, другие – в ответ. Хорошо, что поляки не стали приводить в боевое положение свои зенитные орудия, понимая, наверное, что это неминуемо обернулось бы большой и напрасной кровью. Всё равно пробиться через окружившие дивизион советские войска реальной возможности не было.

К счастью, в скоротечном боевом столкновении с обеих сторон обошлось без убитых. В числе немногих раненых оказался командир дивизиона майор Блоцкий, который, кстати, уходил от немцев вместе со своей семьёй – женой и дочерью. Ему, как и другим раненым, тут же оказали необходимую медицинскую помощь. Вообще, как вспоминал Ботян, никакой злобы, даже простого недоброжелательства со стороны красноармейцев польские солдаты не почувствовали – словно бы никто ни в кого и не стрелял. Будем считать, что именно поэтому в своей «Анкете специального назначения работника НКГБ», отвечая на вопрос пункта 26: «Служили ли в белых или иностранных армиях, в каких частях, где и когда, последний чин и должность, участвовали ли в боях против Красной Армии, где и когда, какие имели награды, за что, от кого», Алексей Николаевич с чистой совестью написал: «Служил в Польской армии в 3-м дивизионе зенитной артиллерии в гор. Вильно в чине унтер-офицера. В боях против Красной Армии не участвовал».

Действительно, можно ли считать «боем» эту в полном смысле слова формальную перестрелку? Хотя, как свидетельствует опыт, в несколько иных обстоятельствах кое для кого одного такого «боя» было бы вполне достаточно, чтобы считаться ветераном войны со всеми вытекающими отсюда последствиями и льготами.

Итак, перестрелка быстро закончилась, окружённые польские солдаты побросали оружие, советские санитары оказали медицинскую помощь раненым, которых после этого отправили в лазарет, а всех остальных построили в одну колонну и под небольшим конвоем повели в наскоро оборудованный полевой лагерь для военнопленных.

Что можно рассказать о пребывании в подобном лагере? Ничего интересного. Алексей Николаевич запомнил только один эпизод, который нам и поведал.

«Два еврейчика, как я говорил, у меня были, ну мы все вместе в плен и попали, – усмехнулся он. – И очень скоро один из них пропал – нет его, как не бывало! Вдруг, на второй день, что ли, я вижу, что этот мой подчинённый уже стоит за забором. Он меня первым заметил, кричит: “Ботян! Хочешь хлеба?” – и бросает мне кусок хлеба из-за забора… Хороший человек! Но, я думаю, как же так?! Только что в плен вместе попали, оба мы польские военнослужащие, а он уже там ходит? Русского языка он точно не знал, ничем особым не выделялся – как же это?! А потом я всё понял. Подошёл к входу и вижу, что там, у ворот, стоит красноармеец той же национальности, с треугольничками на петлицах – сержант, значит. Вот как они друг другу помогают! Позавидовать можно! Нам бы так!»

Некоторое время пленные польские военнослужащие сидели в лагере, а потом их стали отправлять, как предполагали сами солдаты, в Советский Союз. Хотя куда именно, никому известно не было, но тут же пронёсся слух, что всех посылают в Сибирь… Сначала от лагеря шли пешком, колонной, потом на какой-то железнодорожной станции пленных стали усаживать в теплушки. При этом, как заметил Ботян, охрана была минимальной. Один красноармеец с винтовкой дежурил у дверей, другой находился где-то в конце вагона. Вскоре так и поехали.

«Э-э-э! – подумал тогда Алексей. – Как-то бы бежать надо!» Перспектива убирать снег в Сибири его явно не привлекала – ведь повезли действительно на восток, что он понял по тому, как светила луна. Хотя, конечно, до этой самой страшной Сибири могли и не довезти…

Мысль работала мгновенно и очень чётко; хитрости ему было не занимать. Дождавшись, когда поезд замедлил ход на очередном подъёме, Ботян подошёл к часовому у дверей, сказал негромко, испуганно оглядываясь в темноту вагона: «Солдатик, там дерутся! Успокой их! Пожалуйста!» Вид маленького польского капрала, говорившего по-русски, вызывал доверие, а потому встревоженный красноармеец сразу отошёл от двери, пошёл вглубь помещения; но только лишь он отвернулся от Алексея, как тот ловко выпрыгнул из вагона, каким-то чудом сумел удержаться на ногах и стремительно бросился в кусты, опасаясь, что могут стрелять вслед. Но всё было тихо. Вряд ли, конечно, побег унтер-офицера остался незамеченным – скорее всего, пленные польские солдаты особого интереса для Красной армии не представляли. Одним больше – одним меньше, что с того?

Пройдя километров пять-семь, он дошёл до какой-то станции. Спросил у железнодорожника, когда пойдёт поезд на Барановичи. «Садитесь скорее, сейчас пойдёт!» – махнул тот рукой в сторону состава, стоящего под парами. Радостный Алексей поднялся в вагон и застыл в оцепенении: большинство сидящих здесь пассажиров оказались красноармейцами. Появление польского унтера в полном, хотя и изрядно потрёпанном обмундировании для них также оказалось неожиданностью, но меньшей, а потому Ботян был тут же задержан вновь, и находившийся в вагоне командир поручил одному из солдат его охранять.

Однако великое дело – знание языков! Напомним, что Алексей не только говорил на родном белорусском языке, на государственном – польском, но ещё и свободно изъяснялся по-русски и по-украински. Немецкий язык, которому выучил его отец, тут, конечно, был не в счёт, в данный момент его вообще следовало напрочь позабыть, чтобы не вызвать вдруг лишних вопросов. А ведь известно, что человек, знающий твой родной язык, обычно вызывает доверие, – вот и красноармейцы, такие же простые деревенские парни, как он сам, совсем скоро считали его за своего, охотно с ним разговаривали по-русски, дали чего-то перекусить. Так что когда унтер сказал своему конвоиру: «Я схожу водички напьюсь…», это не вызвало никакого подозрения. Ну а дальше – снова прыжок из поезда в ночную тьму.

На следующий день Алексей был дома. Нельзя не сказать, что в деревню он прибыл достойно, в полном своём солдатском обмундировании, с нашивками капрала. Мог бы, наверное, где-нибудь по дороге сменять свой добротный, но столь приметный мундир на штатские обноски, тогда и «приключений» было бы меньше, но какой уважающий себя «дембель» будет так позориться!