Текст книги "Остров кошмаров. Томагавки и алмазы"

Профессор Эдвард Ашфорд Росс в своей книге «Старый мир в новом» написал очень точно: «Если бы Атлантика высохла сегодня, можно было бы проследить путь между Европой и Америкой по шлаку наших пароходов. В прежнее время этот путь обнаружил бы себя человеческими костями».

Ну вот и все, пожалуй, о работорговле. Все, что изложено выше, позволяет без малейшей натяжки сделать вывод: многие морские державы отметились в торговле «черным деревом», но лидером в этом гнусном ремесле, без малейших натяжек, всегда оставалась Англия, крупнейший хищник колониальной торговли… простите, уже Великая Британия.

И напоследок, чтобы читатель лучше почувствовал кровавый и грязный колорит эпохи, приведу полностью один из английских коносаментов, то есть документов на груз. Любой товар требует серьезного документального оформления – и живой тоже…

«Погружено с Божьей милостью и в хорошем состоянии Джеймсом Марром на славный корабль „Мэри Бофор“, который поведет в предстоящее плавание с Божьей помощью капитан Дэвид Мортон и который сейчас стоит на якоре у берега Сенегала и Божьей милостью предназначен в Джорджию, что в Южной Каролине: двадцать четыре отличных раба и шесть отличных рабынь, промаркированных (заклейменных – А.Б.), как это изображено на полях, и пронумерованных, коих следует доставить в таком же хорошем состоянии и форме в упомянутый форт Джорджия, Южная Каролина – за исключением, как обычно, непредвиденных случаев, связанных со стихией и смертностью, – и сдать фирме „Брутон и Смит“ или ее уполномоченным, за что получатель или получатели должны уплатить пять фунтов стерлингов за голову при получении, а также премию и аварийные взносы, как это принято в таких случаях. В качестве свидетельства этого капитан названного корабля составил три коносамента одинакового состояния и даты. При выполнении одного из них остальные теряют силу. Да ниспошлет Бог милость славному кораблю и доведет его в безопасности до желанного порта. Аминь.

Составлено в Сенегале 2 февраля 1766 года. Капитан Дэвид Мортон».

Это чисто протестантское, кальвинистское изобретение: набивать документ о торговле рабами постоянными обращениями к «Божьей помощи» и просить у Бога благословения своему неправедному занятию. Через сто тридцать лет дальние европейские родственники англосаксов, вздумав покорять мир, начеканили на пряжках поясов «С нами Бог» – что, как мы знаем из истории, им нисколечко не помогло.

Этот документ привел в своей книге человек знающий и интересный – ныне покойный вице-адмирал ВМФ ГДР в отставке Хайнц Норкинхен. Окончил Военно-морскую академию в Ленинграде, много плавал на торговых и военных судах. После выхода в отставку написал несколько интересных книг о пиратах, войнах на море, вообще о мореплавании. Из одной из них я и взял выписку из судового журнала корабля «Энтерпрайз» под командованием капитана Цезаря Лоусона:

«25 ноября 1803 г.: „Энтерпрайз“ с грузом слоновой кости и 418 неграми на борту отправляется в Вест-Индию (из Бонни – одного из главных центров работорговли на африканском берегу. – А. Б.).

19 января 1804 г.: „Энтерпрайз“ прибывает в Гавану и передает фирме „Хоакин Перес де Урриа“ 412 рабов, в том числе 194 мужчины, 32 юноши, 66 мальчиков, 42 женщины, 35 девушек, 42 девочки. 6 умерло; одну девушку, страдавшую припадками, продать не удалось».

Корабль принадлежал ливерпульской судовладельческой компании «Томас Лэйлэнд и Ко», и ее главная бухгалтерская книга сохранилась. Так что чистый доход от этого плавания известен точно: 24 430 фунтов 8 шиллингов 11 пенсов. Это – доход только с одного рейса, продолжавшегося девять месяцев. А компания была крупная, и корабль у нее имелся не один…

Что еще сказать? По крайней мере, и охотники за невольниками – католики (испанцы, португальцы, французы и генуэзцы), равно как и преспокойно торговавшие своими крепостными русские православные помещики, не ссылались на Божий промысел и благословения у Бога себе не просили… а среди названий английских невольничьих кораблей отмечены и «Иисус» и «Иоанн Креститель»…

Вот и все пока о работорговле. А мы поговорим о чуточку более веселых вещах, хотя и, безусловно, отмеченных присутствием как раз черного юмора. Но что поделать, если черного юмора в восемнадцатом столетии едва ли не побольше, чем в каком-нибудь другом, – такой уж был причудливый век…

Лихие дамочки и затюканный муженек

В предыдущих книгах о пиратах Карибского моря мы говорили много и сейчас опять к ним вернемся. Только рассказ уже будет носить совершенно другой характер – никаких захватывающих повествований о лихих абордажах, грабеже богатых городов и захвате «золотых галеонов», где золота и серебра загребали несметное количество.

Просто-напросто эти прямо-таки легендарные для пиратов времена безвозвратно ушли в прошлое. Некогда могучее и грозное «береговое братство», многочисленное и опасное, жившее по неписаным, но строго соблюдавшимся законам, имевшее свой город Порт-Ройяль и даже свой остров Тортугу, перестало существовать. Как только в Европе кончилась очередная большая и долгая война, когда всем было не до пиратов, на «береговое братство» дружно обрушились флоты всех государств, имевших интересы в Америке, – очень уж оно мешало нормально жить и торговать, а нужды в каперах больше не было. Пиратов погромили основательно. Многих поймали и повесили, многие от греха подальше перебрались в Индийский океан – а Порт-Ройяль к тому же был в 1692 г. начисто разрушен страшным землетрясением, вызвавшим высоченную приливную волну.

Во Флибустьерском море (собственно, переставшем быть Флибустьерским) остались только одиночки, в лучшем случае объединявшиеся вдвоем или втроем. Воссоздать «береговое братство» они и не пытались – силенок не было. Пират нынче пошел не тот, стал мелковат. Были, конечно, удачные абордажи, была кое-какая добыча – но с прошлыми золотыми временами смешно и сравнивать. По Карибскому морю болтались одиночки, этакие индивидуальные предприниматели без образования юридического лица, не брезговавшие и парой-другой бочек солонины или табака (можно представить, как хохотали бы Рали или Морган, узнав об этаких «наследничках»). Определенно вырождалось благородное ремесло.

Поэтому я всего-навсего расскажу о трех крайне экзотических личностях, какое-то время украшавших своими персонами карибское пиратство. Дело в том, что две из них – женщины, а третий – тоже персона довольно оригинальная. Ну и все трое – англичане (правда, одна – ирландка).

Хотя и считалось, что женщина на корабле – к несчастью, таковое имело место с давних пор. Еще в 1524 г., когда Васко да Гама отправлялся из Лиссабона в свое знаменитое плаванье, по улицам города были расклеены объявления, строжайше запрещавшие женщинам плыть на кораблях под угрозой серьезного наказания плетьми. Однако на стоянке в Мозамбике на кораблях эскадры обнаружились три (а по другим сведениям – целых десять женщин). Васко да Гама, как все тогдашние мореходы, был человеком суровым и слово свое держал – всех схваченных провели по улицам города Гоа, по пути отвесив каждой по триста плетей…

В отчетах голландского военного флота зафиксировано примерно 90 случаев, когда девушки, обрезав волосы и надев мужскую одежду, нанимались на военные корабли. При тогдашней корабельной скученности удержать в тайне свою женскую природу было невероятно трудно, и, согласно тем же отчетам, никому не удавалось сохранить инкогнито дольше месяца. Мотивы могли быть самыми разными – любовь к какому-то конкретному моряку, авантюрный характер, тяга к вольной жизни на положении мужчины (в те времена существа гораздо более полноправного и вольного в поступках, чем женщина). Наконец, кто-то мог захотеть вульгарно подработать: моряки в дальнем рейсе готовы отдать последние денежки за две вещи – спиртное и женскую ласку.

Ни одна из этих авантюрных девушек никогда ни в каком качестве не участвовала в военных действиях. А вот в октябре 1720 года у берегов Ямайки английский военный корабль наткнулся на пиратское судно «Дракон». Взял его на абордаж, после ожесточенного боя одержал победу и всех оставшихся в живых пиратов взял в плен. К несказанному удивлению англичан, среди пленников оказалось сразу две женщины, одетых в мужское платье. Причем это были не какие-то вульгарные общие девочки для удовольствия – полноправные пиратки, во время боя ожесточенно и умело дравшиеся бок о бок с мужчинами.

Началось расследование, накопавшее немало интересного.

Анна Бонни, сорока лет, та самая ирландка, оказалась внебрачной дочерью адвоката из графства Корк от его служанки. История вполне стандартная не только для тех времен, а вот финал – не вполне стандартный. Когда жена адвоката умерла, он женился на служанке, взял ее и Анну и уплыл искать счастья в Америку, где поселился в колонии Южная Каролина. Он явно был из тех адвокатов, что на бедность не жалуются, – за несколько лет практики сколотил такой капиталец, что смог купить приличную плантацию и стал столпом местного делового общества. Когда Анна повзрослела, вокруг нее прямо-таки роем стали виться женихи. Кого-то наверняка привлекали плантации и туго набитый кошелек папаши, кого-то – сама Анна (исключительно красивая была девушка), а кого-то, не исключено, – и то и другое. Однако прекрасная ирландка была по характеру дерзкой, отчаянной и своенравной, а потому всех претендентов на ее любовь отшивала очень быстро. И даже более того: когда один из чрезмерно возбудившихся поклонников попытался, как бы это поделикатнее, силком добиться ее благосклонности, Анна, девушка, как сказали бы мы сегодня, спортивная, ничуть не похожая на хрупкий цветочек, как писал современник, «так его прибила, что он от побоев пошел в гроб» (по другим источникам – преспокойно, без всякого девичьего трепета зарезала ножом). Благодаря деньгам, связям и положению в обществе папаши девушке это сошло с рук – подвели под законную самооборону (что-то похожее в юриспруденции существовало уже в те времена).

А потом Анна по уши влюбилась сама – в простого матроса Джеймса Бонни, красавчика, но без гроша в кармане. И всерьез засобиралась за него замуж. Папаша об этом и слышать не хотел: зачем богатому плантатору нищеброд в зятья? Анна, проявив типично ирландскую (и свою собственную) твердость характера, без разрешения отца все же вышла замуж за Джеймса.

О дальнейшем точных сведений нет – то ли отец прогнал непокорную дочь из дома, то ли она сама бежала с мужем. Как бы там ни было, вскоре они объявились в Вест-Индии. Тут стало ясно, что Бонни привлекала в первую очередь не Анна, а ее приданое. Начались скандалы, в конце концов Джеймс Бонни завербовался на пиратский корабль и ушел в море, бросив Анну без гроша, к тому же на острове, пользовавшемся самой дурной славой в Вест-Индии как пиратское гнездо. Оставалось разве что пойти по рукам, желающих нашлось бы немало…

Однако порой в судьбах красивых девушек случаются самые неожиданные повороты. Ирландская красотка попалась на глаза одному из видных местных пиратов Джону Рэкхему по прозвищу Джек Ситцевые Штаны – за пристрастие именно к такой одежке. Рэккем, похоже, влюбился всерьез (маловато было, надо полагать, на Нью-Провиденсе свеженьких, незатасканных красоток). Предложил ей стать его постоянной подругой, переодел в мужское платье, выдал за юношу, и Анна отправилась с ним пиратствовать на его корабле. Каким-то образом Анне удалось сохранить инкогнито.

Джек Ситцевые Штаны пиратствовал у берегов Кубы, Северной Америки, Бермудских островов, скопил некоторый капиталец. Тут вышла очередная королевская амнистия пиратам, и Джек с Анной, поразмыслив, решили ею воспользоваться. Однако деньги кончились быстро, и оба решили на сей раз заняться пиратством «легальным» – Джек и Анна в мужском платье нанялись на каперский корабль, который английский губернатор Нью-Провиденса Роджерс снарядил для охоты на испанские корабли (отношения меж двумя державами в который раз испортились).

Теперь Джек и Анна были, смело можно сказать, людьми приличными и респектабельными – как каперы на государственной службе. Однако замыслы Джека простирались гораздо дальше. Он поднял на борту бунт и толкнул короткую, но убедительную речь, упирая на то, что респектабельность, конечно, вещь хорошая, но с одних испанцев много не настрижешь, так что гораздо выгоднее будет податься в «нормальные» пираты и стричь всех подряд.

На борту собралась такая публика, что речь Джека была встречена, можно бы сказать, аплодисментами, если бы они тогда существовали. Практически каждому случилось походить в «диких» пиратах, так что отказников не было. (О судьбе капитана у меня сведений нет.) На радостях Ситцевый Джек переименовал корабль в «Дракон» и отправился за удачей.

Среди экипажа новокрещеного «Дракона» пребывал красивый англичанин тридцати трех лет, пират уже с некоторым именем и репутацией отважного рубаки. Вот только это был не пират, а пиратка – выдававшая себя за мужчину (давно и успешно) уроженка Англии Мэри Рид. Уникальный случай в истории пиратства – две женщины-пиратки на все Карибское море встретились на одном корабле.

Судьба Мэри Рид была гораздо причудливее и запутаннее, чем незатейливая, в общем, история Анны Бонни. Ее отец пропал без вести – то ли утонул, то ли попросту подался искать счастья в далекие края, и вдова осталась с маленьким сыном, беременная Мэри. Какое-то время она прожила в деревне у подруги, потом, когда сын умер, а Мэри подросла, вернулась в Лондон, откуда была родом. Там она по каким-то своим соображениям стала одевать Мэри как мальчика, за мальчика же ее и выдавать (есть версия, что какой-то небедный родственник мужа выплачивал небольшое пособие племяннику – и мать решила Мэри за него и выдать).

Годы житья-бытья под видом мальчика и, несомненно, чертовски авантюрный характер очень быстро дали о себе знать. Едва Мэри исполнилось четырнадцать, она сбежала из дому и завербовалась юнгой на военный корабль, но очень быстро с него дезертировала. Возможно, с ней там проделывали кое-что, что ей очень не понравилось: хватает достоверных сведений, что бравые английские морячки вовсю использовали юнг в качестве девочек (к слову, на пиратских кораблях за гомосексуализм, хоть сто раз добровольный, казнили без всяких – ужас какие неполиткорректные и нетолерантные времена стояли!).

Однако Мэри не собиралась останавливаться и возвращаться в женское платье, от которого давным-давно отвыкла. Она подалась во Фландрию и там какое-то время, снова оставшись неразоблаченной, служила сначала в пехотном, а потом в драгунском полку. Вот там природа и взяла свое. Одежду она долго носила мужскую, а вот во всем остальном сохраняла чисто женские привычки. Влюбилась в сослуживца настолько, что открылась ему (можно представить изумление бравого вояки!). А потом открылась всем остальным. Молодые поженились, вышли в отставку и открыли в небольшом городке Бреда трактир «Три подковы». Как единственный очаг культуры в этой дыре он пользовался большой популярностью среди стоявших там войск – да вдобавок многие приходили еще и затем, чтобы поглазеть на Мэри, ее историю уже знали решительно все, и она стала местной знаменитостью.

Потом идиллия кончилась. Потому что кончилась война. Войска ушли из Бреды, а жителей в городке было слишком мало, чтобы обеспечить трактиру прежнее процветание. Вдобавок муж Мэри неожиданно умер от какой-то хвори. Молодая вдова не пала духом, пошла по проторенному пути – продала трактир, вновь переоделась мужчиной и поступила на службу в голландский пехотный полк одного из пограничных гарнизонов. Там она по неизвестным причинам задержалась недолго и решила на сей раз попытать счастья в море – нанялась матросом на голландский торговый корабль. Корабль захватили пираты.

У пиратов была давняя привычка – как правило, они предлагали части экипажа захваченного судна переходить к ним. Особенно это касалось «спецов» – штурмана, врача, плотника (важная на тогдашнем корабле фигура, приравнивавшаяся по положению и доле в добыче к офицерам). Пираты были английские, а Мэри оказалась единственным «англичанином» на судне. Так что ее без проволочек приняли в компанию, и Мэри какое-то время плавала с новыми товарищами, по-прежнему сохраняя инкогнито и помаленечку копя денежку. Когда пришло известие о той самой королевской амнистии, которой уже воспользовались Ситцевый Джек с Анной, моряки, обговорив все, решили дальше не рисковать и осесть на берегу.

Однако с Мэри произошла та же история, что с парочкой: денег удалось накопить мало, и они быстро кончились. Тогда Мэри и некоторые из ее друзей-приятелей завербовались на тот самый каперский корабль, будущий «Дракон». Какое-то время обе женщины плавали, полагая друг друга мужчинами.

Потом случился откровенный водевиль. Анна, строгостью нравов не отличавшаяся, положила глаз на «красавчика-матроса» и стала ему это объяснять самым недвусмысленным образом в темных переходах «Дракона». Тут уж Мэри пришлось открыться. Анна явно была не на шутку разочарована – но обе женщины подружились и стали проводить вместе довольно много времени.

Произошло второе действие водевиля. Вся команда по-прежнему считала «собратьев по ремеслу» мужчинами и в их тесном общении не видела ничего предосудительного: никаких признаков тех противоестественных забав, за которые у пиратов принято казнить, друзья и друзья, что тут особенного? Мало ли таких? Мужская дружба – дело святое, особенно на пиратском корабле, где друг и прикроет спину, и позаботится о раненом – да мало ли в чем может помочь крепкая мужская дружба?

Один Джек Ситцевые Штаны потихоньку сатанел. Мэри он, как все, принимал за мужчину, но касаемо Анны лучше, чем кто-нибудь другой, знал, что она – женщина. И, как очень многие на его месте, сделал нехитрый вывод: любушка Анна крутит с этим смазливым нахалом! Надо принимать меры!

Слово у него с делом не расходилось. Очень быстро он подстерег парочку в укромном уголке, вытащил нож и зловеще процедил что-то вроде:

– Ну щас, лядина ты этакая, я твоему хахалю глотку-то перережу!

И перерезал бы, можете не сомневаться. Бесхитростный был человек. Видя, что ей и в самом деле вот-вот перережут глотку, Мэри моментально наглядно доказала Джеку, к какому именно полу она принадлежит – по одним рассказам, распахнула рубаху, по другим – вообще спустила штаны, что было еще убедительнее. Джек моментально успокоился и больше ничего не имел против тесной дружбы двух «отпетых пиратов».

А там и у Мэри завелась своя симпатия. Испытывавшие нужду в хорошем штурмане пираты обнаружили такового на очередном захваченном судне – и сделали ему предложение, от которого невозможно было отказаться. Мэри, довольно долго пребывавшей в пошлом воздержании, красивый и видный молодой человек весьма приглянулся, она ему быстро открылась, и на «Драконе» в глубокой тайне закрутился второй походно-полевой роман. Конспирацию, конечно, блюли строжайшую: узнав секрет, пираты вряд ли убили бы капитана со штурманом, но вполне могли потребовать, чтобы обе красотки стали «общественным достоянием».

А впрочем, есть версия, что пираты все же узнали о принадлежности пираток к прекрасному полу. Национализировать их не потребовали, но стали наперебой за ними ухлестывать. Якобы из-за этого возлюбленного Мэри кто-то вызвал на дуэль, чтобы сделать ее «свободной». Однако Мэри была не из кисейных барышень. За два часа до дуэли она оскорбила вызвавшего ее дружка так, что он просто не мог с ней не драться. И зарубила на берегу – на борту корабля дуэли под страхом смерти запрещались, и драться можно было только на суше, если таковая поблизости имелась, а если нет – следовало подождать.

По другой версии, возлюбленного Мэри вызвали на дуэль вовсе не из-за нее – никто так и не подозревал, что они женщины, и там было что-то другое – мало ли по какому поводу может вспыхнуть дуэль? Пираты их любили не меньше, чем мушкетеры или гусары. Просто-напросто любовник Мэри скверно владел клинком (штурман, кабинетный интеллигент), и она боялась, что его противник, гораздо лучше владевший саблей, убьет ее милого на раз.

По третьей, сам штурман повел себя как-то непозволительно, что-то серьезно нагрешил то ли против пиратской чести, то ли против самой Мэри, и это именно его она вызвала на дуэль, откуда он живым уже не вернулся.

Как бы там ни было, все три версии сходятся в одном: кого бы Мэри ни вызвала на дуэль, она его зарубила. Серьезная была девочка.

Джеку Ситцевые Штаны откровенно везло. «Дракон» под его командой совершил за короткое время много удачных ограблений. Последнее и оказалось для него роковым…

Рэкхем захватил большой испанский корабль с богатым грузом в трюмах – причем военный. Одряхлела Испания, одряхлела… Добыча была столь богатой, что пираты совершили поступок, который русские люди прекрасно поймут: отыскали подходящий островок, бросили там якорь и решили отпраздновать удачу так, чтобы небу жарко стало.

Пили почти весь день, пили дружно, пили хорошо – а ближе к вечеру у островка объявился английский военный корабль…

Почти никто из пиратов не оказал сопротивления – по чисто техническим причинам. Несколько самых трезвых все же вступили в драку, причем ожесточеннее всех сопротивлялись Анна с Мэри – и даже стреляли в трусливо убегавших вглубь острова пиратов. Однако всех одолели численным превосходством и взяли в плен, благо многих и обезоруживать не было нужды – поднимай за шиворот от бочки да вяжи.

Через две недели всех судили на Ямайке. Рэкхема и почти всех членов команды приговорили к виселице, в том числе обеих лихих дамочек, на которых накопали немало интересного. Двоих или троих отпустили – они смогли убедительно доказать, что были сделаны пиратами насильно. Мэри тоже попыталась воспользоваться этой лазейкой: заявила, что ненавидит пиратское ремесло и в пираты попала, в общем, случайно. Судья сказал: но ведь в пиратах вы пробыли достаточно давно. Что вы, собственно, нашли в этом ремесле, при котором постоянно рискуете жизнью, а попав в руки к правосудию, встретите позорную смерть в петле?

Вот тут Мэри, полное впечатление, сорвало. Долго притворяться белой и пушистой зайкой она, очевидно, не могла по определению – не та биография… Дерзко глядя на судью, она буквально рявкнула уже совсем другое:

– Я не боюсь смерти или виселицы! Если бы пиратам не грозила петля, все трусливые подонки в этом мире, которые сейчас обманывают на берегу вдов и сирот, примкнули бы к пиратам и стали бы безнаказанно грабить. Тогда честный пиратский промысел перестал бы существовать.

Судья понял, что он, собственно, столкнулся с чистой воды идеологией и эта особа ничуть не похожа на запутавшуюся в трудной жизни хрупкую женщину. Вздохнул и надел черную шапочку – как с давних пор поступают английские судьи, вынося смертный приговор.

Что до Анны Бонни, она и не пыталась притворяться зайкой. Держалась непреклонно, а в качестве прощального слова бросила Рэкхему:

– Если бы ты дрался как мужчина, не был бы повешен как пес!

Что, по-моему, в изрядной мере справедливо: не устрой Ситцевый Джек лютую попойку, не попал бы за решетку, а потом на виселицу…

И все же Анна с Мэри отмотались. Уже выслушав приговор, они заявили судье, что беременны. Судебный врач это подтвердил, что решительно меняло дело: по тогдашним английским законам беременным полагалось заменить смертную казнь тюремным заключением.

Не успев родить, Мэри заразилась в тюрьме лихорадкой и умерла. Анна все же родила (по другим версиям – нет), а уже в следующем году ее загадочным образом помиловали вчистую и отпустили на свободу, после чего все ее следы теряются. По одной из версий, достаточно убедительной, отец Анны все же пожалел непутевую, но единственную доченьку и, используя свои связи и деньги, добился ее освобождения.

А вот теперь вынужден доложить читателю: нет ровным счетом никакой уверенности, что мы имеем дело с реальной историей, а не с красивой сказкой. Никаких официальных документов, подтверждавших эту историю или по крайней мере реальное существование и Анны Бонни, и Мэри Рид, нет. Единственный источник, которым пользовались впоследствии все писавшие об Анне и Мэри (и в первую очередь – вездесущий Даниэль Дефо) – книга о пиратах Карибского моря, принадлежащая перу некоего Уильяма Джонсона. Достоверно известно, что это – удалившийся на покой пират, что «Уильям Джонсон» – это псевдоним, а его настоящего имени так никто никогда и не узнал (как до сих пор неизвестно, кто скрывался за псевдонимом «Эсквемелин», автор интереснейшей книги о пиратах и сам, несомненно, бывший пират с приличным стажем). И у «Эсквемелина», и у «Уильяма Джонсона», должно быть, за душой было столько всякого, что свои настоящие имена они никогда не раскрыли.

Такие дела. Как бы там ни было, красивая история, верно?

А вот история третьего персонажа нашего повествования прекрасно документирована и литературным вымыслом никак быть не может. Она – один из печальных примеров того, до чего может довести человека сварливая жена…

Жил-поживал на острове Барбадос мистер Стид Боннет, человек на острове уважаемый, с самой лучшей репутацией, благонравный и благонамеренный. С образованием, майор в отставке, хозяин большой плантации, которой толково управлял. Одним словом, образец добропорядочного гражданина, каким он долгое время и считался.

Вот только супружница ему досталась – хоть святых вон выноси. Более всего напоминала пилу-болгарку – пилила мужа день и ночь, по любому поводу, придираясь к каждому пустяку (некоторые считают, что у нее были какие-то проблемы с психикой).

Боннет не один год терпел это, терпел… и не вытерпел. В конце концов форменным образом сбежал из дома от бесконечных скандалов. Причем сбежал довольно оригинальным образом: ушел в пираты, что стало для жителей Барбадоса форменным шоком: во-первых, как уже говорилось, человек был самый что ни на есть благонравный и благонамеренный, во-вторых, ничто в его прошлой жизни не предвещало такого вот финала.

Произошло это в 1717 г. На собственные деньги он оснастил десятипушечный шлюп, который назвал «Рэвендж» – «Месть». Не нужно в этом усматривать желание отомстить какой-то конкретной персоне: у пиратов на многое была своя мода, в том числе на названия кораблей. «Месть» было едва ли не самым популярным, согласно подсчетам особо скрупулезных историков пиратства, его носил едва ли не каждый пятый корабль «джентльменов удачи». На втором месте шли «Бродяга» и «Скиталец». Вообще, пираты того времени любили давать кораблям названия, подчеркивавшие их отлучение от «приличного» общества, напоминавшие всем и каждому, что они – изгои. В этом была не столько грусть, сколько дерзкая бравада, вызов этому самому «приличному» обществу, его законам, морали и установлениям.

Набрав команду из 70 человек, Боннет отправился пиратствовать. Нужно уточнить, что ни в морском деле, ни в навигации он совершенно не разбирался – но подыскал себе нужных специалистов, так что как-то справлялся. Как ни удивительно, дилетанту везло. За короткое время он захватил у побережья колонии Виргиния семь торговых кораблей.

Правда, его пиратство было какое-то… несуразное, что ли. Где-то даже опереточное. Он никогда не выгребал из трюмов все под метелку, брал лишь часть, что-то, что ему в данный момент было нужно. Команду и пассажиров пальцем не трогал, отпускал на все четыре стороны. Чем скорее походил на мальчишку, играющего в пиратов.

Именно эта тактика и вызвала недовольство команды – народ у Боннета собрался тертый, практически всем пришлось поплавать под черным флагом. В конце концов, когда температура перешла точку кипения, команда собрала толковище, «пиратскую сходку», как это прямо-таки у «джентльменов удачи» официально именовалось, – на что по пиратским законам имела полное право. И высказала серьезнейшую претензию: до каких пор будет продолжаться эта комедия? Здесь собрались не романтики и не искатели приключений, а люди обстоятельные, озабоченные в первую очередь тем, как подсобрать деньжат, и побольше. Всё, что кричали на этом майдане, в точности неизвестно, но наверняка стали раздаваться деловитые голоса: а не отправить ли капитана за борт?

Профессия пиратского капитана, безусловно, относилась к группе повышенного риска. Пиратская вольница, законным образом имевшая право на бунт, им частенько пользовалась и с капитанами, вызвавшими серьезное неудовольствие команды, частенько не церемонилась так же, как запорожские казаки со своими атаманами, которых запросто свергали, а то и «сажали в воду», то есть топили (такое сходство обычаев удивлять нас не должно – учитывая, что запорожцы тоже были классическими пиратами и в этом качестве фигурируют во многих книгах по истории пиратства).

Для Боннета могло кончиться вовсе уж скверно. Примеров хватало. В 1723 г. пиратского капитана Анстиса его морячки застрелили прямо в каюте неподалеку от Кюрасао. Капитана Филлипса в 1724 г. команда убила прямо на палубе неподалеку от Бостона и выбросила тело за борт. Капитана Ингленда (1720 г.) «разжаловали» и высадили на попавшийся по пути необитаемый остров. Правда, ему удалось оттуда выбраться, он добрался аж до Мадагаскара и там жил долго и благополучно в помощниках у «пиратского короля» Плантена, о котором я уже писал в прошлой книге. Гораздо меньше повезло капитану Лоу. Команда его тоже высадила на необитаемый остров (есть версия – за крайнюю жестокость к морякам), его, как и Филлипса, подобрало проходящее судно – но если Филлипса спасители не опознали, то на подобравшем Лоу корабле нашлись люди, прекрасно знавшие, что это за субъект и чем гнусно прославлен. И, не утруждаясь доставкой пирата к ближайшим судьям, без церемонии самолично вздернули его на рее, благо дело нехитрое…

Одним словом, для Боннета могло кончиться очень печально – но обошлось. Поблизости оказалось судно «Месть королевы Анны» «настоящего», «правильного» пирата Тича, удачливого и известного, – и команда Боннета настояла, чтобы «Месть» к Тичу присоединилась, справедливо рассчитывая, что уж при таком-то обороте дел их карманы пустыми не останутся.

Капитан Эдвард Тич (настоящая фамилия – Драммонд) по кличке Черная Борода был тем еще экзотом. Во времена королевы Анны он законнейшим образом каперствовал, захватывая испанские корабли (а потому, как многие такие, выглядел прямо-таки патриотом Англии), но после заключения мира, как и прочие каперы, оказался не у дел и стал работать исключительно на свой карман, захватывая и грабя всех подряд, в том числе и соотечественников – почему и англичане стали ловить недавнего «патриота» со всем усердием.