Текст книги "Остров кошмаров. Томагавки и алмазы"

Пират, повторяю, был удачливый и добычу собирал богатую. Одним из самых удачных его предприятий стал налет средь бела дня на портовый город Чарльстон в колонии Южная Каролина (будущую родину одноименного танца). В порту он захватил восемь торговых кораблей с ценными грузами и богатыми пассажирами. Грузы приватизировал, пассажиров ограбил до нитки, да вдобавок отправил к губернатору гонца, требуя за них не только солидный выкуп в звонкой монете, но и медикаменты (на его трех кораблях было много больных, подхвативших какую-то заразу). Если губернатор не заплатит, Тич грозил прислать ему головы пленников, все до единой. Чтобы подкрепить свои требования наглядной агитацией, Тич отправил в Чарльстон одного из своих капитанов, Ричардса, со всей командой. Пираты расхаживали по городу, как у себя дома, всячески терроризировали местных, прихватывали все, что плохо лежит, и забирали спиртное из трактиров – разумеется, не утруждая себя платой. У губернатора не было под рукой никакой вооруженной силы, чтобы дать отпор этой банде, так что он заплатил выкуп и выдал лекарства. Тич сделал ручкой и уплыл. Благородный был человек – а ведь мог и город с четырех концов запалить…

Обязательно нужно упомянуть, что Тич хорошо поработал над своим имиджем, отрастив огромную черную бородищу (отсюда и кличка). Карабасу-Барабасу он, конечно, уступал, но с Карлом Марксом мог потягаться. Перед каждым абордажем Тич тщательно заплетал бороду во множество косичек, перевязывал их кучей разноцветных бантиков и закидывал за уши. Для пущего гламура закладывал под шляпу с двух сторон два тлеющих фитиля, свисавших чуть ли не до плеч, а на грудь крест-накрест вешал две перевязи, каждая с тремя пистолетами. Представили картинку? Когда этакое вот рычащее и орущее страшилище во главе своей оравы врывалось на палубу «купца» (а то и военного корабля), это производило нехилое психологическое воздействие…

Любимое развлечение во время попоек у себя в каюте с приятелями тоже было весьма специфическое: Тич украдкой доставал два пистолета, взводил курки и, сунув руки крест-накрест под стол, стрелял наугад – на кого бог пошлет. Сам он объяснял, что таким образом проверяет, кто из дружков везучий, а кто нет. В общем, для приятелей как-то обходилось – но однажды один из них, Израэль Хендс, получил пулю в колено и охромел на всю жизнь (именно его имечко впоследствии Стивенсон дал одному из пиратов в «Острове сокровищ». Правда, как мы увидим вскоре, реальный Хендс в итоге все же оказался везучим…).

Историки пиратства до сих пор сокрушаются, что до нашего времени не дошел судовой журнал Тича (точно известно, что Тич его вел). Сохранился лишь крохотный отрывочек, интересный сам по себе: «1718. Ром кончился. Братство абсолютно трезво. Какая-то дьявольская смута царит у нас. Мерзавцы что-то замышляют. Много болтают о том, чтобы разойтись». И чуть пониже: «Встретил торговое судно. Я его захватил. На борту нашлось множестве ликеров. Я чертовски разогрел братство, и теперь все в порядке».

Вот с таким персонажем Боннета свела судьба. Очень быстро, присмотревшись к Боннету, опытный пират понял, что это человек абсолютно бесполезный в пиратском деле, и форменным образом конфисковал добротный шлюп. Правда, обставил все, можно сказать, благородно: назначил капитаном на «Месть» Ричардса, а Боннета пригласил плавать на борту своего корабля, заявив, что присваивает ему почетный титул «наблюдателя» (понятно, с ходу выдуманный Тичем). Крайне вежливо и дипломатично заявил, что для Боннета, который «незнаком с трудностями и задачами подобного ремесла, было бы лучше отказаться от командования шлюпом и наслаждаться спокойной жизнью на борту большого корабля в соответствии со своими желаниями и наклонностями». Боннет согласился: то ли понимал, что ему сделали предложение из тех, от которых не отказываются, то ли и в самом деле сообразил, что с пиратством у него и в самом деле идет как-то наперекосяк и лучше вести жизнь праздного привилегированного пассажира. В общем, Тич провернул крайне выгодную для него сделку: в качестве «постояльца» Боннет обходился ему недорого, а «Месть» была хорошим кораблем.

Кстати, и она участвовала в нападении Тича на Чарльстон – но, как мы уже видели, под командой Ричардса.

Вскоре после рейда на Чарльстон эскадра Тича рассыпалась – «Mесть королевы Анны» оказалась на мели, а два других корабля, «Месть» и барк «Авантюр», разделились. Причины не вполне ясны. По одной версии, Тич посадил своего флагмана на мель для ремонта, а два других «разошлись» оттого, что поссорились их экипажи. По другой, Черная Борода умышленно загнал «Месть королевы Анны» на мель, сбежал и от его экипажа, и от «Мести» на «Авантюре» в компании человек тридцати особо доверенных головорезов – с захваченной в Чарльстоне добычей. А она была немаленькая – только золота и серебра на 1500 фунтов стерлингов, богатый груз хлопка и еще немало всякого добра. Вот это больше похоже на правду.

Как бы там ни было, оставшемуся на «Мести» Стиду Боннету это на какое-то время сохранило жизнь – а Тичу счастья не принесло, наоборот. Кончилась его Фортуна. Он и пиратствовал-то года три, не больше.

Совсем недавно Тич захватил и ограбил большой английский торговый корабль, команду высадил на берег, а судно сжег. Потом цинично напал на 30-пушечный английский корабль «Скарборо» и, имея превосходство в пушках, едва его не потопил, так что в конце концов после многочасовой артиллерийской дуэли военным морякам пришлось спасаться бегством – что для них, понятно, было страшно унизительно. Теперь и купцы, и военные решили Черной Бороде все припомнить…

На поиски Тича отправились два шлюпа с военными моряками под командой лейтенанта Мейнарда – и вскоре обнаружили в одной из бухт у побережья Северной Каролины.

У Тича осталось меньше двадцати человек, но дрался он как черт – кем Черная Борода не был, так это трусом. Его люди ружейным и пистолетным огнем положили у Мейнарда более двадцати человек убитыми и ранеными. Решив, что лучшая защита – нападение, Тич взял шлюп Мейнарда на абордаж. Черная Борода и Мейнард схватились на саблях. Дрались так ожесточенно, что сабля Мейнарда сломалась. Но у лейтенанта оставался пистолет, и он положил Тича насмерть. Потом на теле Черной Бороды насчитали 25 ран, полученных во время этой схватки, – 20 от холодного оружия и 5 пистолетных, в том числе одну смертельную. Была ли во время этого боя борода Тича завязана в косички и перевязана бантиками, неизвестно. Возможно, и была.

Когда Тич погиб, его команда сдалась. 13 человек судили и повесили. Одного помиловали, потому что ему удалось доказать: в пираты его «забрили» насильно буквально накануне. Отвертелся от петли и разбойник со стажем Израэль Хендс. Занятно, но от виселицы его спасла как раз полученная в колено во время гулянки пуля от Тича. Раненого высадили на берег, перевязали и гуманно положили под деревом, снабдив ромом. Так что в бою с Мейнардом Хендс участия не принимал. Упирая на это, он стал вкручивать, что он вообще там был человек случайный – представьте себе, мимо проходил, а эти злодеи-пираты его из чистого зверства подстрелили. Какое-то время ему удавалось пудрить мозги следствию, но потом отыскались свидетели, прекрасно знавшие, что это за субъект и что успел натворить. Хендса тоже приговорили к виселице, но тут-то и сработало его везение: король продлил срок амнистиям пиратам. Хендса выпустили из тюрьмы и отправили в Англию. Последние годы жизни бывший «джентльмен удачи» нищенствовал в Лондоне…

Благополучно выпутавшись из этой истории, оставшись на свободе и владельцем «Мести», Стид Боннет решил все же вернуться к пиратскому ремеслу. Точнее, к респектабельному каперскому – отношения с Испанией опять обострились, и Великой Британии вновь понадобились профессиональные патриоты-мореходы. Переименовав «Месть» в «Короля Джеймса», а себя зачем-то назвав «капитаном Томасом» (видимо, Боннет считал, что так красивее), он поплыл в Северную Каролину, воспользовался королевской амнистией пиратам и попросил у губернатора каперское свидетельство, чтобы топить «проклятых папистов».

Бумагу он получил без труда. Губернатор Северной Каролины Чарльз Иден был человечком интересным – большим сипатизантом как каперов, так и откровенных пиратов. В частности, он был большим приятелем Тича Черной Бороды и долго его всячески покрывал (надо думать, отнюдь не бескорыстно). Об этом было настолько хорошо всем известно, что пострадавшие от Тича английские судовладельцы, купцы и плантаторы обратились за помощью не к Идену (заранее знали – бесполезно), а к губернатору Виргинии Спотсвуду, в шашнях с пиратами не замеченному. Спотсвуд и запросил помощи у ближайшей военно-морской базы, пославшей Мейнарда. Что интересно, Иден об этом узнал, и его секретарь отправил Тичу письмо с предупреждением. Однако Тич по самомнению своему письмо проигнорировал – как оказалось, зря…

С каперской грамотой Боннет вышел в море, но по какому-то неизъяснимому вывиху души стал захватывать не только испанские, но и вообще все корабли, какие попадутся, – что автоматически превращало его из респектабельного капера в презренного пирата (но непохоже, чтобы Боннета это волновало).

Он вновь принялся чудить на старый манер: со взятых на абордаж кораблей забирал не весь груз, а только то, что ему в данный момент было нужно: когда ром, когда перец, когда солонину или табак. На одном судне он взял только провизию, оставив весь груз, – и даже в качестве компенсации отдал капитану несколько мешков риса и старый такелаж, так что капитан, надо полагать, большой обиды на него не таил.

Одним словом, пиратство у Боннета вновь получалось какое-то нескладное, опереточное. Что в глазах закона его нисколечко не оправдывало, и Боннета принялись искать всерьез…

После длительного плавания «Король Джеймс» стал давать течь, вдобавок днище обросло ракушками, замедлявшими ход корабля. Чтобы починиться и почистить днище, Боннет положил корабль на грунт в устье одной из рек неподалеку от Чарльстона. Губернатор Чарльстона, совсем недавно изрядно потерпевшего от налета Тича (в котором, известно было, участвовал и Боннет, пусть в качестве «наблюдателя»), на сей раз кое-какой военной силой располагал. Он направил к реке два военных восьмипушечных шлюпа под командованием некоего полковника Рета. Отвагой Тича Боннет, безусловно, не обладал – после короткой пушечной перестрелки выбросил белый флаг и сдался в плен со всей командой. Поскольку в прошлой жизни он был персоной известной и важной, до суда его держали не в тюрьме, а в доме начальника тюрьмы – правда, под замком и под стражей. В тамошних тюрьмах, надо полагать, не было заведено обыскивать заключенных – и у Боннета оказалось при себе, как написали потом в судебных бумагах, «большое количество серебра». Вряд ли это были прихваченные из дома трудовые сбережения – похоже, не все грабежи Боннета были такими уж чудаковатыми… В общем, подкупив этим серебром стражника, он бежал – но вскоре был пойман тем же полковником Ретом.

10 декабря 1718 г. Боннета повесили, а чуть раньше – 28 из 30 членов его команды (у остальных, надо думать, нашлись какие-то смягчающие обстоятельства). Так и закончил жизнь, пожалуй, единственный человек, угодивший в пираты из-за невыносимо сварливой жены.

Неугомонный 1

Буквально через несколько месяцев после коронации Георг Первый заполучил крайне неприятный сюрприз – объявился претендент на престол, которого так и прозвали – Претендент. Причем это был не какой-то вульгарный самозванец (хотя и такие в истории Англии случались)…

Свергнутый и изгнанный (точнее, потихоньку выпровоженный из Англии) король Иаков Второй после неудачной попытки вернуть себе трон в 1689 г. новых не предпринимал. Он умер в первый год нового, восемнадцатого столетия – 1701-й. Тогда обретавшиеся во Франции его сторонники, прозванные якобитами, провозгласили королем Иаковым Третьим Английским и Иаковым Шестым Шотландским единственного сына покойного – молодого принца Иакова Эдуарда, того самого «младенца из грелки». Энергичный молодой человек не собирался всю жизнь просидеть в эмиграции с пышным, но чисто номинальным титулом, – всерьез собирался вернуть себе престол.

Первую попытку он предпринял в 1708 г., решив начать с Шотландии. Никак нельзя сказать, что это было глупое решение: Шотландия буквально кипела после только что заключенной Унии, объединившей ее и Англию в единое государство. Я уже писал об этом, но повторю еще раз: все свелось к тому, что шотландская элита (как не раз случалось с элитами в других странах) самым бесцеремонным образом продала собственную страну Лондону. Крупные землевладельцы сохранили все свои немаленькие привилегии, шотландские купцы и банкиры получили доступ к английской внешней торговле и финансовым операциям за границей. Все остальные, «простой народ», то есть большинство населения страны, получили дырку от бублика.

У Шотландии больше не было ни собственной армии, ни собственного парламента. Правда, шотландским депутатам благородно отвели квоту в английском парламенте: 45 мест в Палате общин (из 513) и 16 в Палате лордов (из 108). Легко понять, что это означало: при решении любых вопросов шотландские фракции всегда останутся в меньшинстве и никаких чисто «своих» решений пробить не смогут. К тому же сохранялось вопиющее неравенство в положении английского и шотландского «электората»: в Англии депутатов мог выбирать каждый, чей годовой доход составлял 40 шиллингов. В Шотландии депутата выбирали несколько десятков «джентльменов». Безусловно, английская система тоже была не подарок и «оставляла за бортом» значительную часть потенциальных избирателей, но шотландская была форменным беспределом, сущим Средневековьем…

Были еще чисто косметические меры, чисто внешние красивости. К трем золотым английским леопардам на гербе Великой Британии (он же и королевский по совместительству) добавили золотого шотландского льва. А на английском флаге, где красовались два креста, символизировавших Англию и Ирландию, появился третий, шотландский, – но простому народу от этого было ни горячо, ни холодно…

И наконец… Шотландия тех времен – страна своеобразная, и без краткого рассказа о тамошних нравах, думается мне, просто не обойтись. Еще и оттого, что это довольно интересно.

Кое в чем Шотландия как две капли воды напоминала иные горные области Кавказа. Шотландские кланы (каждый делился на несколько родов) играли практически ту же роль, что тейпы в Чечне. Каждый шотландец принадлежал к какому-нибудь клану – как сегодня каждый казах принадлежит к одному из трех жузов, казаха без жуза просто не бывает.

Многие видели шотландцев в мужских юбках-килтах из клетчатой ткани-тартана – хотя бы в кинофильмах. Так вот, разные сочетания цветов на килтах не взяты с потолка, а играли ту же роль, что гербы, – у каждого клана свое сочетание, и появиться в килте чужого клана – все равно что дворянину воспользоваться чужим гербом. Когда встречались два незнакомца, не было нужды задавать классический вопрос: «Ой ты, гой еси, добрый молодец! Ты какого будешь роду-племени?» Еще издали можно было определить по килту, к какому клану встреченный принадлежит, – и при необходимости успеть вовремя выхватить палаш-клеймор, если оказывалось, что их кланы враждуют.

(Забавный нюанс. И сегодня многие приезжающие в Шотландию английские туристы не просто покупают как сувениры килты и галстуки расцветки того или иного клана, но и порой щеголяют в них прикола ради. Времена нынче цивилизованные, никто не бросается на них с клейморами, да и все клейморы, как и прочее оружие, давно в музеях. Порой случается, что несведущий турист надевает к килту одного клана галстук другого. Шотландцы как люди вежливые помалкивают – но получают от этого зрелища большое удовольствие.)

Шотландия делилась на две части: Низинную Шотландию, Низину и Горную Страну, Хайленд. Суть ясна из названий. Низина – это равнинная часть, где ко времени Унии уже наблюдалась некоторая цивилизация: города, а следовательно, кое-какая администрация и чиновники, всевозможные законники (судьи, адвокаты, нотариусы), торговые дома, банки, эмбрион промышленности в виде довольно крупных (по шотландским меркам) мануфактур. Ну и, разумеется, такие непременные признаки цивилизации, как профессиональная проституция и кабаки.

Хайленд жил проще и гораздо патриархальнее. Вся власть на местах принадлежала вождям кланов, слышавших кое-что о писаных законах, но живших и правивших по старинным неписаным. Вожди выполняли и функции судей – каковое право еще в давние времена было за ними закреплено шотландскими королями, а с заключением Унии – и английской короной. В Хайленде не имелось ни «крапивного семени» (как в России с давних пор презрительно звали чиновничье племя), ни законников, ни (вот счастливцы обитали в Хайленде!) сборщиков налогов.

Жили вольно. Кланы непринужденно вели меж собой междоусобные войнушки, хайлендеры угоняли друг у друга скот – но этим не ограничивались. Еще одна деталь, крайне сближающая Хайленд и Кавказ, – старинная и широко распространенная традиция похищения невест. Высмотрев подходящую красотку (которая часто раньше «суженого» и в глаза не видела), молодой человек с десятком надежных друзей приезжал в ее дом, подхватывал деву в седло и уносился галопом (порой хозяйственно прихватывая несколько коровушек или овечек, принадлежавших отцу «невесты» – приданое, ага). Очень быстро находился священник, в два счета венчавший молодых (точнее, сочетавший их браком по пресвитерианскому обряду, венчания не знавшему) – даже в тех случаях, когда «невеста» кричала, что не согласна, и ее у алтаря удерживали силой.

Впрочем, до определенного времени такое – сопротивление «невесты» – случалось редко. И девушки, и родители примирялись с происшедшим. Самое интересное, что очень многие «кавказские пленницы» относились к похищению совершенно спокойно, не кусались, не царапались, у алтаря стояли спокойно и с ходу включались в выполнение супружеских обязанностей разного рода. Об этом пишет авторитетнейший знаток шотландской истории сэр Вальтер Скотт, а уж ему-то верить следует полностью. Ну вот такие были обычаи, национальное своеобразие…

Правда, во второй половине XVIII в., когда в Шотландии укрепилась английская администрация, подобных «женихов» стали преследовать повсюду – не только в том случае, когда девушка, пусть уже обвенчанная, ухитрялась добраться до суда с жалобой. Хватало и случаев, когда «невесты», которым похититель, очевидно, пришелся по душе, никуда не бежали жаловаться и начиналась вполне благополучная семейная жизнь. Тот же сэр Вальтер Скотт вспоминал: когда он в разговоре с некоей дамой из общества недвусмысленно осудил одного такого похитителя, дама… резко его отчитала. «Незачем, – заявила она, – предоставлять невесте свободу выбора; в былые дни самыми счастливыми были браки, совершавшиеся на скорую руку». И в заключение она меня уверила, что ее собственная мать никогда не видела ее отца «до той ночи, когда он привез ее из Леннокса вместе со стадом крупного скота в десять голов, а не было пары счастливей во всей округе».

Вот так. Разговор этот происходил уже где-то после 1810 года: сэр Вальтер пишет о нем «не так давно», пишет в предисловии к роману «Роб Рой» – а роман вышел в свет в 1817 г. Сколько было лет собеседнице Скотта, так и останется неизвестным, но, как ни прикидывай, ее матушку ее будущий отец похитил из родительского дома (по примеру многих, хозяйственно прихватив и десяток коров) явно уже во второй половине XVIII в. Ну что же, я всегда знал, что психология девушек – темный лес…

Так вот, часть сильных кланов Унию приняла – а часть была к ней настроена очень отрицательно по разным своим причинам. На их поддержку Претендент и рассчитывал, и в первую очередь на собственный клан, к которому принадлежал, – сильных и влиятельных Стюартов, давших не одного шотландского и английского короля.

Первую попытку Претендент предпринял в 1708 г. Сведения о ней скуднейшие. В отличие от двух последующих якобитских мятежей, подавляющее большинство историков о ней не упоминают вовсе. Мне пришлось по уши закопаться в груду книг, чтобы в результате выудить всего-навсего пару-тройку общих фраз. Ясно, что какая-то попытка все же была. Но, насколько можно понять, Иаков Эдуард отыскал себе каких-то совершенно бездарных и бестолковых исполнителей. С большой долей вероятности из этих скудных фраз можно сделать вывод, что мятеж, собственно, погас, едва вспыхнув, – ну, может, парочку стекол разбили, какому-нибудь чиновнику по шее дали, парочку кабаков разнесли (разносить кабаки при мятеже – это прямо-таки интернациональная традиция, свято соблюдавшаяся во всех, наверное, европейских странах, в том числе в нашем богоспасаемом отечестве – зачем нам отставать от цивилизованной Европы?).

Семь лет Претендент сидел тихо. А в 1715 г. решил попытку повторить. Правда, на сей раз он находился в гораздо более худших условиях. И его отец в 1689 г., и он сам в 1708 г. пользовались могучей поддержкой французского короля – Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого. Но как раз в 1715 г. Людовик отошел в лучший мир. По малолетству нового короля Людовика Пятнадцатого (внука Короля-Солнца) королевством в качестве регента правил его дядя герцог Орлеанский – а у него был свой взгляд на «проблему Стюартов». Если Людовик питал к Англии неприкрытую ненависть в хорошем стиле многовековой вражды, герцог к Англии был, в общем, равнодушен. Не испытывал к ней ни любви, ни вражды, поглощенный другими европейскими делами. И уж в любом случае не собирался ввязываться с ней в войну исключительно ради того, чтобы восстановить на престоле Иакова, который ему, вульгарно выражаясь, был до лампочки. Так что Претендент мог полагаться исключительно на собственные силы, то есть на тех сторонников, каких удастся набрать, уже не располагая, как его отец в свое время, французским золотом и французским оружием.

Трудно сказать, как развернулись бы события, высадись Иаков Эдуард в Ирландии, где англичан ненавидели все, от мала до велика. Напоминаю: когда в 1689 г. Иаков Второй приплыл именно что в Ирландию, страна моментально полыхнула от края и до края. Чтобы разбить войско Иакова и «зачистить» многочисленные и крупные партизанские отряды, королю Вильгельму понадобилось больше года…

Но Претендент рассчитывал в первую очередь на шотландские кланы и на английских католиков. Кроме того, его агенты доносили чистую правду: в самой Англии много недовольных новым королем Георгом Первым: приперся неизвестно откуда, немчура, ни слова по-английски не знает, привез с собой целую кучу немецких клоунов, которые на старом добром английском наречии тоже ни в зуб ногой…

И ведь на сей раз полыхнуло в Шотландии! Возглавивший якобитов знатный шотландский лорд граф Мар в августе 1715 г. быстро собрал в графстве Абердин (северо-восток Шотландии) не такое уж и маленькое войско – шесть тысяч хайлендеров. И двинулся с ним к английской границе. Стюарты, как и рассчитывал Претендент, явились первыми, а за ними горцы еще нескольких сильных кланов.

Однако… Недочетов, хлопот и трудностей оказалось выше крыши. Дело даже не в том, что не хватало провианта и оружия. В том же восемнадцатом столетии шотландские мятежники успешно использовали против конницы обычные косы – подсекали лошадям ноги, вспарывали животы, а потом и всаднику приходилось скверно.

Проблема была в людях. Пришедшие к графу Мару хайлендеры были, конечно, народом воинственным и смелым, но имели за плечами лишь опыт тех самых междуусобных войнушек – и ни капли военного. При первом же столкновении с регулярными английскими войсками им пришлось бы туго. К тому же многие вояки Мара принадлежали к враждующим кланам, что не способствовало тому, что военные называют боевой слаженностью.

И, наконец, в полной мере проявил себя хайлендерский характер. Многие увидели в происходящем не борьбу за восстановление на троне законного короля, а очередной грабительский набег. И, набрав по дороге кое-каких трофеев, спешили по домам. Войско Мара понемногу таяло…

Ну а с захватом Эдинбургского замка, который задумали якобиты, получилась и вовсе форменная комедия. Эдинборо Касл, мощная цитадель, господствовал над городом, и пушки там имелись. Тот, кто владел замком, владел и Эдинбургом.

Захватывать замок отправили «штурмовую группу» из восемнадцати человек. Иронизировать над столь ничтожным «войском» никак не следует. Власти Эдинбурга, хотя и прекрасно знали, что к городу движется орава графа Мара (называть ее и дальше войском у меня язык не поворачивается), проявили поразительную беспечность: могучие ворота Эдинборс Касл стояли настежь, а в замке пребывало не более пары-тройки городских стражников. Так что шансы захватить замок у якобитов были серьезнейшие.

Компания поступила совершенно по-русски: увидев по дороге симпатичный трактир, завернула туда и заорала хозяйке:

– Вина, да побольше!

Та вмиг уставила стол бутылками. Сначала выпили за славного короля Иакова Третьего Английского и Иакова Шестого Шотландского, потом – за успех предстоящего геройского предприятия, потом… Честно говоря, не знаю, за что они пили потом, но точно известно, что бравые шотландские джентльмены гулеванили два часа, причем во всю глотку объясняли всем присутствующим, кто они такие и что намерены сейчас предпринять. Скорее всего, кто-то сбегал и настучал. Тут только власти спохватились и срочно стянули к замку всю мало-мальски вооруженную силу, которой располагали. Ее оказалось не так уж много, но все же достаточно, чтобы как следует накидать вовсе уж немногочисленному «штурмовому отряду». Заявившись наконец к замку (не исключено, двигаясь несколько зигзагообразно), бравые якобиты издали увидели неприятеля, оценили его количество, прикинули свои шансы (точнее, полное отсутствие таковых) и потихонечку слиняли. А ведь замок был у них практически в руках…

Узнав о случившемся, граф Мар плюнул (наверняка отменно выругавшись) и вывел свою ораву к английской границе. Здесь его ждала неприятная неожиданность: изрядная часть горцев в Англию идти отказалась и повернула назад, в родные края. У Мара осталось не более двух тысяч человек – но он все же перешел границу, рассчитывая, что на подмогу сойдется изрядное число английских якобитов, католиков, вообще всех, кого Георг немец-перец-колбаса на английском троне не устраивал.

Надежды не оправдались: англичан к Мару пришло не более тысячи человек. Многие, надо полагать, так и остались чисто «диванной оппозицией», а кто-то, не исключено, попросту побоялся иметь дело с буйными шотландцами с их печальной славой отменных грабителей и буянов. У городка Престон в графстве Ланкашир дорогу воинству Mара преградили регулярные войска, и после недолгого сражения Мар с оставшимися в живых шотландцами отступил на историческую родину. В Англии никаких массовых беспорядков не последовало – еще и оттого, что парламент далеко не в первый раз временно отменил Хабеас корпус, Билль о правах и принял особый закон против бунтов. Невеселый был закон. Предписывал: если люди, собравшиеся вместе в количестве более двенадцати человек, не разойдутся после получения соответствующего приказа от мирового судьи или шерифа, по ним без всяких церемоний будут стрелять на поражение. Я же вам не в первый раз повторяю, что Великая Британия – образец демократии, которой нам с вами еще учиться и учиться…

В Шотландии на графа Мара примерно с таким же воинством накинулся другой знатный лорд, герцог Аргайл, самый влиятельный шотландский сторонник короля Георга (надо полагать, небескорыстный). Обе оравы сошлись у городка Шериффмьюир в графстве Перт и долго резались исключительно на шотландский манер, что для обеих сторон было делом насквозь привычным. Оба противника понесли значительные потери, но побежденным себя не признал никто – так и разошлись.

Тут в Шотландию – вот уж удачно выбрал времечко! – прибыл Претендент собственной персоной и с ходу принялся рассылать множество воззваний как король Иаков Шестой Шотландский, созывая «всех верных подданных» под свои знамена.

Подданные под знамена как-то не торопились. Аргайл, собрав еще головорезов, теснил и теснил Мара все дальше на север. Ясно было, что все пропало. Через неполный месяц окончательно это осознавший Иаков Эдуард уплыл во Францию.

Как ни удивительно для Великой Британии, массовых репрессий в Англии после подавления ланкаширского мятежа и еще парочки совсем уж мелких выступлений католических сквайров в Нортумберленде не последовало. В Лондоне отрубили головы видным якобитам лордам Кенмуту и Дервентуотеру и еще двум знатным господам, а в Ланкашире повесили двадцать два человека. Тысяча с лишним ланкаширских бунтовщиков, сдавшихся королевским войскам, подали прошение, в котором просили в виде наказания отправить их поселенцами в американские колонии. Георг дал согласие.

(Интересная позиция, которую заняли потомки ссыльных ланкаширцев во время американской революции. Это была не только война за независимость, но и гражданская война – на стороне королевских войск выступило примерно двадцать пять тысяч коренных американцев, которых назвали лоялистами. Это немало, если учесть, что революционная армия Вашингтона насчитывала около трехсот тысяч человек. Так вот, подавляющее большинство потомков ланкаширских бунтовщиков оказалось среди лоялистов. Ничего удивительного – отцы были монархистами и детей воспитали в том же духе…)

Вероятнее всего, столь малое число казненных объяснялось не гуманизмом (английские власти восемнадцатого столетия в таковом как-то не замечены), а соображениями большой политики: вполне возможно, Георг, только-только освоившийся на троне, не хотел представать в облике кровавого сатрапа. Ну а сколько кровушки нацедил в Шотландии Аргайл после подавления последних очагов сопротивления (ох, немало!), в Англии предпочли не уточнять и вообще не замечать – эти дикие хайлендеры постоянно друг друга режут, что с варваров взять?

Студенты Оксфорда, устроившие в университете беспорядки на манер майдана (Оксфорд в то время был настоящим гнездом якобитов), вообще отделались легким испугом: им погрозили пальцем и велели больше так не делать.

Вот уж кто крупно выиграл от якобитского мятежа, так это парламент. До этого он избирался на три года. Теперь, когда рулившая парламентом правящая партия вигов усмотрела великолепную возможность задержаться у власти подольше, она под шумок без труда протащила так называемый «семилетний билль», по которому парламент отныне избирался на семь лет…