Текст книги "Кинслер пикирует"

Жила она в маленьком уютном коттедже, утонувшем в цветущих деревьях. Они служили естественной оградой, отделившей ее жилище от всего мира, и лишь сверху могло человечество любопытным взглядом нарушить уединение. Сверху проникли и мы. Иолия посадила флайер на плоскую крышу и вышла из кабины, не забрав пусковой жетон. Не боится, что машину могут угнать.

Дальше все было по накатанной схеме – накатанной для меня и для нее. Чем она отличалась от прежних моих женщин – это уверенностью в красоте своего тела. Обычно в первый раз женщины не любят пристального, не страстного, а изучающего взгляда, стараются как можно меньше показывать тело полностью обнаженным. В их арсенале всегда найдутся фиговые листочки, чтобы у мужчины была возможность для додумывания, для доведения хотя бы мысленно ее тела до идеала. Додумывать же Иолино тело – только портить, и оно ожидало даже не комплиментов, а восхищенного молчания. Второй ее особенностью, не новой для меня в наш век эмансипации, было желание Иолии лидировать в сексе. Я мягко, ну, почти мягко, избавил ее от этого бремени.

Потом я притворился спящим, уткнувшись для этого лицом в подушку, чтобы по дергающимся векам не разгадала обман, и долго чувствовал уже на себе пристальный изучающий взгляд. Он был то агрессивным – в шею будто втыкались восковые кинжалы, то нежным – словно отогревали заботливым, теплым дыханием.

3

Было около часа ночи, когда я направил Иолин флайер в сторону отеля «Альтаир». Летел на автопилоте, чтобы обдумать последние события. Пока все идет хорошо. Даже слишком хорошо. Какая-то размягчающая обстановка на этой планете, привыкаешь к успехам и теряешь бдительность. Как бы потом не заплатить двойную цену. Надо срочно встряхнуться – самому поработать в предстоящем маленьком дельце.

У себя в номере я проверил «сексота» – микроаппарат, снимающий на пленку непрошенных посетителей. Оказывается, у меня побывал гость. Он успел осмотреть первую комнату, порылся в вещах, потом заглянул во вторую. Там он испугался Тука и сбежал из номера. Человек Менрайта? Скорее всего. Жаль, что я запретил Туку проводить небольшую воспитательную работу. У него это забавно получается: жертва остается невредимой физически, но психически выматывается так, что без моей помощи не может выйти в коридор. Кстати, а где мой сторож? Его не было ни во второй, ни в третьей комнатах, и лишь когда я заглянул в подсобку, почувствовал на плече ласковое, насколько это возможно сделать костяной пластинкой, поглаживающее прикосновение. Тук висел на стене над дверью – спрятался. Это он так играет.

Я погрел шип зажигалкой.

– Пойдем, Тук. Нас ждут недостойные дела.

Человека, который мне нужен, я нашел на окраине города, противоположной Иолиной, в четвертом по счету баре. В каждом большом городе есть такая щель, куда забиваются не лучшие члены его населения. Почему-то они любят собираться стаями. Наверное, потому, что существует критическая масса порядочности, без которой человек не может спокойно жить, и если не хватает ее у одного, то складываются несколько. А может, это критическая масса непорядочности. В любом случае мне нужна самая крупная стая. В четвертом ночном баре-притоне я нашел такую.

Заведение было похоже на загон для скота: длинная полутемная комната с низким потолком, мебель простая и добротная, рассчитанная на потасовки. Посетители были под стать бару: с мрачными и запоминающимися лицами. Я сразу выделил одно. Есть такие счастливые особи, умственные способности которых едва достигли уровня удовлетворения природных инстинктов, а поэтому инстинкты обслуживаются еще и избыточной физической силой. Именно такая особь – груда мышц, нацепленных на двухметровый ширококостный скелет и заросших густой курчавой шерстью, – сидела в самом темном углу, окруженная десятком прилипал. Особь не пила, а сосала спиртные напитки из специальной чаши вместимостью чуть ли не в литр, приставляя ее куда-то в центр растительности на лице. Борода начиналась прямо от глаз и была такой густой, что нос казался застрявшей в волосах красной сливой. Не человек, а наряженный в костюм медведь. Такие признают только силу и, чтобы сделать его верным помощником, надо чтобы он боялся тебя так, как остальные боятся его. Можно было бы запугать его с помощью Тука, но я должен сегодня встряхнуться, иначе потеряю форму, да и антистрахинчики задолбают.

Я сел неподалеку от Медведя, заказал двойной ахлуа. Когда Медведь всосал из чаши очередную порцию, я громко и с издевкой захохотал, глядя на него. Чтобы не было никаких сомнений, выдавил сквозь смех:

– Ну и проглот!

Лобовая кость у Медведя, наверное, дюйма три толщиной, издевки он явно не понял, даже заулыбался как комплименту, но одна из прилипал с трудом растолковала ему разницу. Медведь будто стряхнул с себя соседей и столик – они разлетелись в разные стороны – и попер на меня.

Я постучал Туку по одной из пластин: охраняй поединок. Прогулочной походкой отошел в угол между стойкой и стеной, чтобы обезопасить себя с тыла, повернулся лицом к надвигающейся, раскачиваясь, груде мышц. Тук замер метрах в трех от меня, в проходе, как раз напротив бармена, чтобы у того не появилось желание проверить на мне электрическую дубинку. Фаготекс оброс десятью лапами, причем три служили ногами, а остальные заколыхались над туловищем, напоминая толстый тростник над коричневым болотцем. Медведь на мгновение задержался перед Туком, соображая, кто перед ним и насколько опасен. Было забавно смотреть, как двое животных изучают друг друга. Тук не проявлял агрессивности, поэтому человекообразное двинулось на мены.

Бил он от души и довольно технично, видимо, выступал когда-то на профессиональном ринге. Но и мы не лыком шиты, поэтому кулаки его нарывались либо на блоки, либо на стены. Ох, и силен, Медведь! Мне казалось, что после каждого его удара по стене, бар подпрыгивает вместе с обстановкой и посетителями. Подпрыгивал и я, но для того, чтобы ударить: высоковат противник. За пять минут я таки измотал его. 0н уже кидался на меня вслепую, бил реже и слабее. Два прилипалы хотели было прийти ему на помощь, но получили от Тука по чудненькому апперкоту и смирненько, как набегавшиеся за день детки, отдыхали на полу. Их позы подействовали на остальных прилипал и на бармена, он прекратил возню под стойкой, где, видимо, спрятана дубинка, и даже отодвинулся подальше от Тук, а следовательно, и от меня.

Медведь уже плевался кровью. Розовая слюна запутывалась в черных кучерях бороды, и мне неприятно было бить по подбородку, в лоб же бесполезно, поэтому обрабатывал нос, пока тот не превратился в груду перезрелых слив. Тут Медведь обезумел от ярости и, разогнавшись и низко наклонив голову, решил протаранить меня. Я этого ждал. Бар подпрыгнул в последний раз, я ногами подправил оседающее тело, и оно, наконец-то, свернулось калачиком под стеной. Мир непобедимости твоей, Медведь! И свободе!

Пока Медведь оклемывался, я занял его столик. Бармен лично принес заказ, сделанный мной до драки, и даже протер столик. Лицо бармена отражало все имеющиеся в его запасе оттенки уважения – что-то около сотни, а напитка в стакане была тройная порция. Я заказал еще один для Тука и велел наполнить за мой счет чашу. Я выпил сам, напоил Тука и принялся ожидать, когда до столика доберется свергнутый тиран. Ждала и его свита. Они бы переметнулись в мой лагерь, но я ведь не приглашал, а робкую попытку одного из них предложить свои услуги отклонил настолько недвусмысленно, что никто больше не пробовал.

Медведь встал на четвереньки, замотал склоненой головой, подметая пол бородой. Затем голова поднялась, увидела меня, замерла настороженно. Я поманил пальцем. Медведь встал на задние конечности и, полусогнутый, доплелся до столика. Смотрел Медведь таким обожествляющим взглядом, как не смотрели на меня даже дикари на планете Нданга, куда я прилетал, чтобы украсть одного из них для частного зоопарка.

– Как зовут?

– Родроб, – проскрипел он, точно молол зубами гранит.

– Садись, – приказал я и двинул к нему его чашу. – Пей.

Родроб опасливо опустился на краешек тяжелой скамьи. Разбитыми, окровавленными лапами он обхватил чашу и нерешительно посмотрел на меня узкими глазками, проглядывающими в амбразуру между свисающей на них чуприной и добравшейся почти до век бородой.

– Пей, – повторил я.

Мне было интересно посмотреть, как он одолеет чашу. Я попробовал напиток. Это был айгуа, смешанный с дурманящим напитком с планеты Цинто. Смесь была один к одному, хотя цинтяне утверждают, что больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.

Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под стол, как я ожидал, наоборот, взгляд его даже просветлел. Я похвалил себя за то, что нашел больше, чем искал.

– Пойдешь со мной, – приказал я Родробу, поднимаясь из-за столика.

Родроб тенью поплелся за мной. Во флайере он сидел, не шевелясь, громко сопел и отрыгивал, наполняя кабину таким жутким перегаром, что Тук недовольно щелкал пластинами.

В отеле я обработал раны Родробу и приказал:

– Жди меня здесь, никуда не выходи. Есть и пить можешь, что хочешь и сколько хочешь. – Затем предупредил: – Тук будет тебя охранять, – и постучал по пластинке фаготекса: стеречь!

Родроб мугыкнул утвердительно и замер посреди комнаты, чуть наклонившись вперед, точно собрался отбить земной поклон, начал и вдруг передумал.

Иолия крепко спала. Простыня сползла с ее длинноногого тела, но казалось, что тело выползло из кокона, не в силах вытерпеть преграды, мешающей другим любоваться им. Особого желания любоваться у меня пока не было, поэтому принял душ, завалился рядом с роскошным телом и сразу заснул.

Проснулся через два часа и с удивлением увидел, что длинноногая рекламная модель явно не имеет желания окунуться в суету начавшегося дня. Я всегда завидую людям, умеющим спать больше восьми часов в сутки да еще и с выражением блаженства на лице, но завидую скромно, поэтому будить не стал. Минут десять я нежился, обдумывая дела на сегодня. Внимание мое привлекло вделанное в потолок зеркало – приправа к постельным развлечениям. Ничего против не имею, но именно эта «приправа» мне не понравилась. Я тихо встал, обошел все помещения коттеджа. Так и есть: в одной из кладовок стоял видеомагнитофон. На кассете было записано все, что происходило в спальне, начиная с нашего прибытия в нее, и даже мой внимательный взгляд, несколько минут назад устремленный на зеркало. Оказывается, когда думаю, выгляжу не слишком глупо. Ну что ж, сексуальных гурманок со слабой памятью я встречаю не впервые. Правда, ей незачем знать о моей ночной отлучке, поэтому я перемотал запись немного назад и пошел в спальню, чтобы завязать Иолии на память о себе узелок побольше и позамысловатее.

Иолия упорно не хотела просыпаться. Обессиленными руками она боролась со мной, принимая за героя сновидения. Губы ее приоткрылись, дыхание стало чаще и глубже, розовый язычок заскользил по нижней губе. Легонько всхлипнув, она открыла глаза. Томные и темные от расширенных зрачков, они медленно сужались, трезвея. Я не дал им отрезветь полностью, благодаря чему избавился от потуг на лидерство. И тут я продемонстрировал все, что умею, и сделал это с душой.

Иолия долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Потом ее рука нашла мою и сжала так, словно у меня была запасная. Я ответил взаимностью. Иолия вскрикнула и выдернула руку. В следующее мгновение она чмокнула меня в нос и быстро, будто боялась, что сделаю то же самое ей, убежала в ванную. Я сказал самому себе: «Браво!»

Рано я радовался. В ванную убежала одна женщина, а вернулась совершенно другая, будто вода смыла с Иолии все эмоции, осталась только милая улыбка. Настолько милая, что отдавала рекламным плакатом.

– Позавтракаем, милый? – буднично спросила она.

За это бездушное «милый» я чуть не избил Иолию.

Нет, удержал я себя, мне нужна победа не над телом, а над душой.

– Не откажусь.

За столом она весело щебетала, перемывая студийные косточки. За полчаса намыла костей на кладбище диназавров. Между сплетнями, наверное, чтобы получился более съедобный бутерброд, она клала прослойку комплиментов в мой адрес. Уж лучше бы ругала.

– Вечером свободен? Пойдем куда-нибудь? – спросила она, высаживая меня на крыше отеля.

– Конечно, пойдем, – ответил я.

Она поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:

– Скорей бы вечер!

– Да, – в тон ей произнес я и, когда флайер взлетел, долго тряс пальцем в ухе, чтобы унять зуд от фальшивых слов.

В номере меня ожидал сюрприз. Даже два. Во-первых, Родроб и Тук сидели в обнимку, если Тука можно обнять и если слово «сидеть» можно к нему отнести. Во-вторых, Тук занимал две трети комнаты, причем увеличение его тела произошло и за счет посуды. Чтобы хотя бы примерно определить, сколько они съели, я решил расплатиться. Автомат радостно хрюкнул, почувствовав в пасти-прорези кредитную карточку и в долю секунды сделал меня беднее на тысячу семьсот экю. Теперь уже хрюкнул я, но совсем не радостно.

– Тук, а ты подумал, как я тебя такого втисну в корабль?

Тук с пьяной дружелюбностью обнял меня одной лапой и небрежно помотылял в воздухе другой: мол, не ругайся, старина, как-нибудь вползем, я же бесформенный. Это точно, а к тому же и бесхарактерный. Кстати, и лап у него сейчас было двадцать четыре, наверное, по количеству распитых бутылок.

– Допустим, вползешь, но ведь на это уйдет не меньше часа, – ехидно заметил я. – Да и зачем нам в полете лишние пять тонн груза?

Тук, извиняясь, обнял меня сразу десятком лап, и внутри у него забулькало.

– Нет-нет, и не уговаривай! – Я вырвался из лап. – Через три дня будем худеть, готовься.

Родроб внимательно прислушивался к нашему разговору, ничего не понял, а потому смотрел на меня с еще большим обожанием. Избитая его физиономия так и лучилась желанием сделать для меня что-нибудь приятное, а на Тука начал коситься: мол, прикажет – мигом выпотрошу тебя, собутыльничек.

Я безнадежно махнул рукой:

– Отдыхайте и делайте, что хотите!

Соседний номер оказался свободен. Туда я и перебрался, хотя в нем было две комнаты, как в модуле. На этот раз я плюнул на суеверие, ведь жить в нем не собираюсь, так – нора для коротких передышек. Однако, переступая порог, трижды постучал по голове Родроба, который следом нес мои вещи.

4

Следующие три дня прошли в своеобразной борьбе с Иолией. Мы мило улыбались друг другу, а за улыбками скрывалась желание победить, сломать. Ночью Иолия слабела и к утру, казалось, готова была сдаться, но вдруг набиралась сил у первых солнечных лучей, и начинала изводить меня притворной любезностью. Я ответно улыбался и говорил комплименты, чтобы скрыть собственную обессиленность. К счастью, Иолия воспринимала комплименты на полном серьезе и на какое-то время оставляла меня в покое. Зато когда она грубила мне, я опять наливался силой, ведь, имея дело с женщиной, надо обращать внимание не на слова и поступки, а на чувства, их порождающие. Так вот, несмотря на всю Иолину ночную нежность, днем у меня было больше поводов гордиться собой. Иолия догадывалась об этом и снова становилась приторно-милой.

Особенно мне досталось на третий день, когда заехали в бюро по прокату флайеров. Мне нужна была грузопассажирская машина с вместительным трюмом.

– Каков хозяин – такова и машина! – язвительно заметила Иолия и перечислила, какими качествами должен обладать владелец «этого катафалка».

– Я всегда беру с собой в рейс Тука…

– А не маму? – перебила Иолия.

– Нет, Тука – что-то вроде собачонки, – спокойно продолжил я объяснение. – Он очень любит купаться в море, вот и хочу свозить на побережье, чтобы не скулил в полете, – соврал я, хотя не имел понятия, умеют ли плавать фаготексы. На их планете самый крупный водоем – лужица росы. Впрочем, я уже убедился, что фаготексы умеют все. – Он так любит море, так скучает по нему в полете!

– И где ты думаешь утопить свою собачку?

– Вот здесь. – Я показал на висевшей на стене карте океанский залив. – Ближний берег – курортная зона, придется лететь на дальний – гористый, безлюдный. Говорят, там красивые рощи реликтовых деревьев. Не хочешь слетать со мной?

– Еще чего! – возмутилась она и с издевкой обрисовала картину моего купания с «собачкой» в океанских водах.

Я выслушал солидную порцию оскорблений в свой адрес и, когда насытился, быстренько вставил комплимент:

– Зато твои великолепные ножки восхитительно бы смотрелись на золотом песке пляжа!

– Да, ноги у меня красивые, – другим тоном, серьезным и спокойным, произнесла Иолия. Затем она принялась перечислять, какие комплименты слышала в их адрес.

Чем дольше она говорила, тем сильнее я убеждался, сколь бедна у меня фантазия. Что поделаешь – не все же одному, что-то должно и другим остаться!

Потом я отвез Иолию в парикмахерскую, загнал взятый на прокат флайер в ангар отеля и отправился на деловое свидание. В моем распоряжении было часа два – столько, обычно, женщина проводит в парикмахерской. Причем время это не зависит от длины и густоты волос. Что с ними можно так долго делать – затрудняюсь сказать. По моим расчетам за два часа можно завить все листья на всех деревьях центрального городского парка. Впрочем, грех жаловаться, ведь теперь мне не надо придумывать какую-нибудь причину, чтобы без свидетелей встретиться с нужным человеком.

Звали его Леб Девкальд. Он работал инженером-электронщиком в казино «Черная дыра». Типичный лодырь с манией величия. Жена ушла от него, и все свободное от работы время он просиживал в маленьком темном баре «Пещера привидений», поджидая свободные уши. Привидениями в баре, конечно же, и не пахло, если не считать призраками посетителей: все, как на подбор, толстые и бледные, будто никогда не попадались солнцу на глаза, и в зеленовато-синем освещении походили если не на потусторонние силы, то на вздувшихся утопленников – точно. Внешний вид Девкальда сначала сбил меня с толку, я решил было, что с ним ничего не выгорит, проверил по инерции. Вроде солидный мужчина – высокого роста, движения уверенные, а лицо, хоть и бледное, но ухоженное и самодовольное, правда, волосы длинные и прическа «а ля Рембрандт „Автопортрет в молодости“». Последняя деталь оказалась кончиками ослиных ушей. Полвечера просидел я в баре за соседним столиком, не зная, как подъехать к Лебу Девкальду. Повод для случайного знакомства должен быть очень случайный. Такой долго не находился, пока официант не указал мне на кончики ушей. Девкальд, получив заказ – дешевый и слабенький, дамский коктейль, принялся что-то рассказывать официанту. Тот выслушал с профессионально-непроницаемым лицом, а когда проходил мимо моего столика, прошипел ядовито:

– Ну и враль!

Я тут же повернулся к Лебу Девкальду и пожаловался:

– Ох и обслуживание здесь!

– О-о, я вам могу об этом баре такое рассказать! – многозначительно произнес обрадовавшийся Девкальд.

– Разрешите пересесть за ваш столик? С удовольствием послушаю вас.

– Конечно!

Я пересел к нему, представился первым попавшимся именем и сообщил, что работаю в патрульной службе. Это место работы внушает доверие всем, за исключением тех, кто не в ладу с законом. Девкальд не был похож на отчаянного человека.

– Лебиус Девкальдус, – зачем-то исковеркав на латинский лад свое имя, представился он. – Главный инженер и совладелец казино «Черная дыра», мультимиллионер.

Я изобразил легкое удивление: мультимиллионер – и сидит в такой дыре?!

– Иногда хочется побыть рядовым гражданином, отдохнуть от бремени власти и денег, – с видом уставшего сноба объяснил он. – Можешь называть меня просто Лебом – мне будет приятно. Договорились?

Ну, конечно. Мы еще много о чем договорились в тот вечер. Леб Девкальд, получив свободные и терпеливо слушающие уши, разразился таким потоком беззастенчивого вранья, что я чуть в нем не утонул. По крайней мере, ночью того дня я выдал Иолии такие комплименты, что она спросила, не пьян ли я. Нет, выпил я тогда мало, больше угощал «мультимиллионера», взявшего с собой не ту кредитную карточку. А он врал и врал. И не краснел.

Засомневаться я позволил себе только один раз:

– Не может быть, чтобы у тебя были все электронные схемы казино! Ведь они хранятся в секрете даже от директора!

– Не веришь?! – На лице Девкальда появилась торжествующая улыбка: впервые говорил правду, а ему не верили. – Завтра, нет, послезавтра покажу их тебе. Прямо здесь!

– Если покажешь, весь вечер угощаю тебя, – в свою очередь пообещал я.

Сегодня я и шел с надеждой исполнить обещание. Зайдя в бар, увидел Леба Девкальда за тем же столиком. Улыбка на его лице – два на два. Значит, придется поить его.

Обменявшись приветствиями, Девкальд сунул мне под столиком миниатюрный видеомагнитофон.

– На, смотри. Только осторожно, чтобы никто не заместил.

Никто не заметил. И в этот раз, и в следующий, когда через два часа я выволок в доску пьяного Леба в туалет и переснял схемы на свой видеомагнитофон. На это ушло всего три минуты, а предыдущие сто семнадцать ушли на спаивание. Для этого мне надо было заявить, что впервые вижу человека умеющего так много выпить и не захмелеть, а потом делать почаще заказы и оплачивать их. Оказывается, хвастливость дружит с жадностью и обе у Девкальда одинакового размера – безразмерные. Сомневаюсь, что завтра он вспомнит, с кем пил и сколько раз показывал схемы.

Иолия уже отбыла свой срок в парикмахерской и что-то пробурчала о вежливости королей – точности. Хотя я, по ее мнению, не король, но пригласил Иолию в самый лучший и дорогой ресторан города. Там она приложила максимум усилий, чтобы вызвать во мне ревность. Ее очень злило, что я в этом отношении, опять-таки по ее мнению, не на королевской высоте – абсолютно лишен такого яркого чувства. Тут она ошибалась. Я ревновал ее даже к взглядам и так сильно, что стрелка моего «ревмометра» уже зашкалила, и Иолины отчаянные потуги не могли продвинуть стрелку ни на йоту дальше.

После такого вечера в ресторане и подобной ему ночи в коттедже, я вернулся в отель совершенно измочаленный. Тук и Родроб, предупрежденные мной, бодрствовали за ящиком бутылок с дешевой адской жидкостью, годной разве что для ведения химической войны. Эти двое нашли общий язык, состоявший из постукиваний и мычания, и, как я понял, болтали они без умолку.

– Родроб, возьми у меня в номере ящик с провизией, неси его во флайер, а ты Тук, – я постучал по пластинке, – выбирайся на крышу через окно.

Интересно было бы посмотреть с улицы, как Тук проделывает это. Эдакий пятнадцатиметровый червяк бесшумно полз по стене, словно нанизывая на коричневое тело бледно-голубые этажи отеля. Хорошо, что время – пять часов утра, а то бы на улице собралась толпа зевак. Во флайере он занял весь трюм, для Родроба не осталось места, пришлось дружкам разлучиться. Родроб сидел рядом со мной в кабине, восхищенно наблюдал, как я за четыре секунды вывел флайер на высоту десять тысяч метров. Он ожидал от меня еще каких-нибудь воздушных финтов, но я ввел в бортовой компьютер координаты точки приземления и переключился на автопилот. Родроб сразу же заснул, а я еще минут десять смотрел на восходящее солнце. Оно осветило клубящиеся под нами облака, сделав их розовыми, и казалось, что по красному столу размазали комковатую манную кашу. Каша медленно разжижалась, разжижалась, становилась все ближе и вдруг залепила мне глаза…

Проснулся я от прерывистого аварийного сигнала и не сразу понял, где нахожусь и что происходит. Флайер, завалившись на левое крыло, падал, вклинился уже в облака и собирался закрутиться в штопор. Я переключился на ручное управление. Флайер перекувырнулся через левое крыло, потом через правое, точно хотел намотать на свое серебристое туловище вату облаков, чтобы смягчить удар при падении. Вот он выпал из них. Под нами были горы. И ни одной мало-мальски удобной площадки не только для посадки, но и для падения. Невероятными усилиями и лишь благодаря хорошей летной практике (летаю с детства) мне удалось выровнять машину. Теперь мы планировали над острыми и тупыми горными вершинами. Я, как загипнотизированный, смотрел на них и пытался угадать, какая будет наша.

Рядом послышалась возня – Родроб вылезал из кресла. Я и забыл, что он в кабине.

– Не покидай кресло, может, придется катапультироваться, – предупредил я. – Остановился двигатель, нет подачи топлива.

– А Тук?

Я промолчал в ответ.

– Угу, – промычал Родроб и исчез в глубине флайера.

Прощаться пошел, подумал я. Напрасно: как раз Тук и останется невредимым. Я постучал в переборку, отделяющую кабину от трюма, приказывая Туку покинуть флайер.

Через минуту флайер накренился на правое крыло, выровнялся и, казалось, вздохнул с облегчением. Позади машины планировала коричневая линза – Тук пытался не отстать.

Прямо по курсу, во впадине между двумя горами, появилась небольшая долина, перерезанная посередине речушкой. Там я и хотел катапультироваться.

– Родроб!

Тишина. Интересно, не вывалился ли этот волосатый придурок вместе с Туком? Я попробовал повернуть влево или вправо, чтобы, описывая круги, спуститься в долину. Ничего не получилось. Значит, надо прыгать или врежемся вон в ту гору. Скорее всего, прямо в складку, похожую на плохообработанный кремниевый нож.

Вдруг флайер вздрогнул и рванулся вверх – заработал двигатель. Я сразу переключил его на задний ход. Через какое-то время флайер замер на месте. Теперь – вниз. Машина медленно опускалась Прямо на речушку. Ничего, перед землей толкну флайер немного вперед. И тут двигатель опять заглох, и я начал молить бога, чтобы река оказалась мелкой. Флайер все быстрее и быстрее падал на землю. Я еще раз позвал Родроба. Можно было бы и одному катапультироваться, но неудобно как-то оставлять в беде человека, который пытается спасти вас обоих. Что ж – не врезались носом, так шлепнемся брюхом – пока трудно сказать, что хуже.

Двигатель опять запустился, и падение замедлилось. Мы плавно опускались на реку. Вскоре стали видны большие валуны, обмываемые потоками чистой воды. Я уже хотел переключиться на передний ход, чтобы пропланировать немного и опуститься не на воду, как двигатель опять заглох. Все – теперь нам точно предстоит купание.

Не искупались. Выручил Тук. Он толкнул флайер вперед, и мы более-менее удачно шлепнулись на зеленую травку между речушкой и склоном.

В кабину, вытирая руки о штаны, ввалился Родроб.

– Ты запустил двигатель?

– Угу.

– Разбираешься в них?

– Работал в мастерской по ремонту.

– А почему раньше не говорил? – возмущенно задал я дурацкий вопрос.

На что получил осмысленный ответ:

– Ты не спрашивал.

Пережевав полученный урок, я проверил системы флайера. Были неисправны топливная и рулевая системы и аварийный передатчик. Не работал и радиотелефон. Значит, помощи ждать неоткуда.

Я выпрыгнул из флайера, завалился в густую траву. Когда лежишь на спине и смотришь в высокое небо, хорошо думается. А думать было о чем. Столько неисправностей – не случайное совпадение. Но зачем им убивать меня до выполнения задания? Нет, что-то тут не то. Значит, кто-то хотел, чтобы я разбил флайер, но остался жив. Судя по времени, авария должна была произойти над заливом. Никто ведь не знал, что я полечу в другую сторону. Ай, да молодец я! Флайер стоит вместе со штрафом и прочими накрутками тысяч четыреста. Ему бы дали утонуть, меня спасли, и – хочешь-нехочешь, пришлось бы выкладывать наличные. Ай, да Менрайт!

– Родроб!

– У-у, – Он стоял возле моей головы и жевал сэндвич.

– Сами отремонтируем флайер?

– Угу.

Ремонт занял двое суток. За это время Тук успел общипать всю траву в долине и порядком обмелить речушку. Он превратился в огромную тушу, передвигающуюся ползком. Хорошо, что в конце долины было глубокое ущелье. Когда мы взлетели, Тук темнокоричневым наростом метрового диаметра висел на переборке грузового трюма, а на месте ущелья появился невысокий холмик, над которым гудел большущий рой крылатых насекомых, такой плотный, что казалось, будто грозовая туча зацепилась за землю.