Текст книги "Неукротимая любовь"

Тогда среди пугающей тишины язычества раздалось громкое урчание. Сначала я подумал, что это дух медведя карельских лесов, которого случайно вызвала Алевтина.

Но звук был более земного происхождения. Это урчало в животе у Розенберга.

Оказалось, что тамариновый соус действует на некоторых людей как сильное слабительное.

А когда мы говорим про «некоторых людей», то сразу подразумеваем, что Розенберг автоматически попадает в их число, ибо вобрал в себя все родовые болячки, аллергии и мутации со времен Исхода.

Глянув на Розенберга, я понял, что все плохо. Ибо он вспотел, покраснел и подавал мне мимические знаки о приближении кишечного фиаско.

– А теперь расскажите про Анастасию что-нибудь очень хорошее, – сказала Алевтина.

– Извините, мне срочно надо выйти, – сказал Розенберг и пополз к двери уборной.

Пока мы говорили о том, какая Настя прекрасная, как она наполняла наше существование смыслом и прочее, Розенберг выдавливал из себя тамариновый соус. Да так бурно, что, несмотря на шум включенной воды, слышно все было весьма отчетливо. Правда, звуки скорее наводили на мысль об очень болезненном половом акте или избиении в лифте.

Мы уже закончили свои камлания, а Розенберг так и не вернулся. На мой стук он ответил не сразу.

– Мы тебя в коридоре подождем, – сказал я через дверь.

Через пять минут Розенберг вышел в коридор, вспотевший насквозь и даже будто бы похудевший.

Вместе с ним вышла Алевтина:

– В каком вы номере?

– Я в двадцать восьмом, он в двадцать четвертом.

– Хорошо. Я сейчас принесу лекарство.

Мы разбрелись по номерам. Розенберг от помощи отказался и пошел давить тамарин дальше. Я заперся у себя, чтобы все это записать, пока не пришел Арчил, который отправился запивать пережитое.

Через пять минут в дверь постучали. Это была Алевтина. С кружкой чего-то горячего в руке:

– Это отвар для кишечника. Отдай другу. Не хочу его смущать.

Я понес отвар Розенбергу. Прождал минут пять, пока он наконец открыл, забрал стакан и быстро снова скрылся за дверью. Я вернулся в номер.

Алевтина не ушла, а сидела в кресле у стола, где я только что писал дневник.

– Садитесь, – сказала она, и я неловко сел на кровать перед ней.

Тут я заметил, что через халат явно просвечивает ее свободная от бюстгальтера грудь.

И хотя про прелести ее трудно было сказать, что они свежи и упруги, я возбудился.

Алевтина почувствовала это, как акула запах крови. Она посмотрела мне прямо в глаза и уперла ступню в край кровати между моих ног.

– Доброе утро, – сказала она.

Я начал как-то неловко шутить и оправдываться.

– Вам нужен не секс, Роберт, – внезапно сказала она.

– А что? – с испугом за ускользающий оргазм спросил я.

– Вам нужна нежность.

Было утро. Мы сидели на скамейке в безымянном питерском районе и пили йогурт из пластиковых бутылочек.

Из всего сумасшествия этих дней, последующей свадьбы и беспокойных, страстных ночей, проведенных бог знает как, я запомнил только одну эту фразу.

Мне нужна нежность. Алевтина в своем безумстве оказалась очень мудрой. Спустя десятилетия я часто буду это вспоминать.

Bonus track: песнь о не вещем Олеге

Поехать повидать Настю после родов было плохой идеей. Такой же плохой, как ночью ввалиться пьяными на дачу к Сталину, чтобы попеть с ним грузинские песни. Или жарить шашлыки на факельном шествии СС.

Не помню, какая сволочь была инициатором, но помню неоднократно произнесенное слово «некрасиво». Поэтому мы вобрали в себя всю возможную моральную красоту и пошли проведать Дарта Вейдера после простуды.

В квартире был приглушенный свет. Веяло склепом и фильмами про экзорцизм.

Ужаса добавляло присутствие в квартире мужа Насти (назовем его Олег). Ведь дураку было ясно – это тот самый положительный персонаж фильма ужасов, которого в середине фильма убьют с особой изобретательностью. Ну, например, женив его на Насте.

А Олег на самом деле был положительным. Пока первый час нашего пребывания Настя муссировала анатомические подробности схваток, родов и трещин сосков при ГВ, Олег угощал всех напитками, накрывал на стол и сносно шутил.

Но самым странным было другое – он улыбался. Прямо вот так, по-настоящему. Готовить еду и шутить человека можно заставить угрозами и пытками, но такая улыбка могла исходить только из недр души.

Большую часть вечера мы с Розенбергом занимались разгадкой его секрета. Поспорили на тысячу рублей, чтобы был азарт.

Я настаивал на религиозном помутнении с уклоном в сторону неопротестантских сект. Розенберг придерживался химико-психической версии – кодированный алкоголик, наркоман, суицидник-мазохист. А Настя – форма самоубийства с возможностью быть отпетым в церкви.

Весь вечер мы постепенно отметали гипотезы. На мои попытки поговорить о Славе Божьей и благодати Олег не отреагировал. С Розенбергом выпил вина. Разговор о членовредительстве и полетах с моста – не поддерживал. Путал метамфетамин с героином.

Хороший актер? Амнезия? Реланиум?

И он улыбался – все время и искренне. Не как стюардессы, а как адвентисты седьмого дня в шестой день. Когда видно, что еще чуть-чуть – и все! Хоралы. Песни. Белый зал. И все на улице согласны брать твои брошюры.

Сели за стол. И тут – бабах! Нет! Не-е-ет! Этот сектант-мазохист еще и вкусно готовит. Очень! Даже чуть лучше, чем я. А я, без лишней скромности, – Зенедин Зидан в кулинарии. Но тут был обед из двух горячих, трех салатов и пяти закусок. И все это он. Настя даже салфетки не сервировала, занятая рассказами о токсикозе.

У Розенберга возникло предположение о привороте. Но как люди рациональные мы не стали рассматривать вариант, что Настя тайно подмешивала ему в еду и напитки свою мочу, добытую в полнолуние, чтобы влюбить кавалера в себя. Хотя… на Настю это похоже.

После десерта не только у девушек, но и у нас возникло желание увести его у Насти. Помню эсэмэс Розенберга: «Ради такого медовика можно и на минет пойти!»

У Насти скопилось молоко, и она повела всех девушек на мастер-класс по сцеживанию, объединенный с лекцией про виды мастопатий. Млекоточила Настя долго.

Мы молча сидели одни. Рома обсасывал ложку и подъедал виноград. Розенберг, не выдержав, сел напротив Олега и со всей возможной однополой нежностью спросил:

– Ну? Как жизнь-то… семейная?

Олег отхлебнул чай, улыбнулся улыбкой времен первых Грушинских фестивалей и сказал:

– Настя, она… Ну что мне вам рассказывать, вы же с ней учились! Она просто дар Божий, а не женщина.

Я удовлетворенно вздохнул. Убийца – дворецкий. Морда собаки в фосфоре. Терпеть Настю помогает Господь.

Розенберг незаметно передал мне под столом купюру в тысячу рублей.

Александр Бессонов

Герасим

Ольга Ивановна была не просто женщиной с ужасным характером, она была женщиной с невозможным характером. Муж ушел, сына забрала вторая чеченская, и ей казалось, что в этом виноват весь мир. Она работала в ЖКХ главным бухгалтером. Ее ненавидели не только все бабки района, которые зашли просто узнать, «скажите, как вы так начисляете?», но и все коллеги, которым она распределяла зарплату по каким-то своим, неведомым никому законам. На нее постоянно жаловались руководству. Руководство не хотело сесть всерьез и надолго, ведь Ольга Ивановна пару раз прямо порекомендовала не обращать внимания на гавкающих, она же не обращает внимания на многие вещи из жизни ЖЭКа.

– Ольга Ивановна, можно уточнить, а почему мне начислили за электричество на общедомовые нужды в два раза больше, чем в прошлом месяце?

– Вам помирать скоро, какая разница.

– Я жаловаться буду!

– Пожалуйста, бомжам обычно слабо верят.

– Почему бомжам?

– Люди без воды и света очень быстро становятся людьми мира.

– Вы мне угрожаете?

– Рот свой закрой и иди наслаждайся теплой батареей. Обними ее и медленно встречай старость!

Ольга Ивановна ходила на работу, потому что дома еще хуже. Это был не ее мир, он предал ее. Работа – телевизор, телевизор – работа. Так сгорали дни, месяцы, годы.

Как-то руководство ЖЭКа решило влить в коллектив свежую кровь. Взять таджиков дворников. Все все понимали. Основной закон экономики в действии: снижай затраты – увеличивай доход.

Ольга Ивановна, по совместительству ещё и кадровик, трудоустраивала этих славных парней. Остался последний. В ее кабинет постучались и робко замерли на пороге двое. Мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами, как у водяного из советского мультика, и молодой парень.

– Че стоите в дверях? Вы сюда всем табором пришли? – Ольга Ивановна начала разговор в своей привычной манере.

– Это мой двоюродный дядя. Он не любит говорить, может, языка не знает. Я помогу ему заполнить документы, – сказал парень, который был рядом с ним.

Странная таджикская парочка села за стол. Мужчина посмотрел ей в глаза и улыбнулся еще больше. Ольга Ивановна немного смутилась и сказала:

– Передай своему дяде, чтобы так на меня не смотрел. Глаза выжжет, немой!

– Он не говорит, но все слышит и понимает. Может, понравились вы ему, – ответил молодой.

– Слушай, щенок с базара кураги и веников, я спрашивала твоего мнения? Заткнись и заполняй документы! – взорвалась Ольга Ивановна.

Парень быстро взял листы бумаги и начал заполнять. Мужчина улыбался – у него была странная улыбка, как будто бы он радовался и удивлялся одновременно. Потом вытащил из внутреннего кармана небольшой полиэтиленовый пакет и положил на стол перед Ольгой Ивановной. В свертке лежали сухофрукты.

– Так, оба пошли вон отсюда! – Ольга Ивановна отчаянно орала.

– Дядя из уважения к вам подарил. Я ж говорю, понравились вы ему, – оправдывался парень.

– Во-о-он! В коридоре заполнишь! Понаехали!

Когда Ольга Ивановна осталась в кабинете одна, она взяла зеркальце, поправила прическу и накрасила губы розовой помадой с перламутром. Полюбовавшись на результат, улыбнулась сама себе, развернула сверток и принялась за курагу и инжир.

Ольга Иванова называла загадочного таджика Герасим. Когда она его видела, он всегда улыбался и почтительно кивал, а в течение рабочего дня у нее на столе таинственным образом появлялись небольшие подарки: то красивое блюдце в восточном стиле, то орехи, а один раз – тарелка горячего плова. Как оказалось – очень вкусного. Ольгу Ивановну как подменили. Из серых бесформенных платьев она переоделась в яркие и интересные. Впервые за много лет она улыбнулась в ответ на кивание Герасима.

Коллеги по работе не разделяли ее радости.

– Ольга Иванова-то похорошела, подобрела, а не любовь ли это? – троллила соседка по кабинету.

– У кого-то язык как помело, я смотрю. Просто мне нравится восточная кухня.

– И восточные люди, видимо. Олюшка, пойми, это не вариант. Он, конечно, статный мужчина, работящий, но у таких, как он, там, в кишлаке, семья на сто человек и любящая жена, которая раз в неделю ждет денежных переводов от своего добытчика. А чтобы эти переводы были больше, он тебя и подкармливает, глазки строит. Я этого брата знаю, хитрые они…

– Вера, заткнись! – С этими словами Ольга Ивановна выбежала из кабинета. Впервые за много лет злые слезы прожигали щеки.

На следующий день Ольга Ивановна пришла на работу в спортивном костюме. Она была похожа на фурию: орала на всех, кто только осмелился посмотреть в ее сторону, не говоря уж о тех, кому не посчастливилось обратиться к ней по делу. Когда появился Герасим с букетом полевых ромашек, которые «нечаянно» оказались у нее на столе, она демонстративно взяла цветы, вышла на крыльцо ЖЭКа, облила их розжигом для шашлыков и подожгла.

Через три дня в кабинет Ольги Ивановны вломился пьяный сантехник Гаврилов. Говорили, что давным-давно у них что-то было. А теперь отношения перешли на новый уровень:

– Ольга, трубы горят, дай тысячу!

– Гаврилов, пошел на хрен! Не дам!

– Оля, я разнесу твой кабинет, достань из сейфа сраную бумажку!

– Гаврилов, иди проспись. Это не мои деньги.

– Ты забыла, видимо? Напомнить? – Он схватил за плечо Ольгу Ивановну и другой рукой замахнулся для удара. В кабинете поднялся крик. Ольга Ивановна зажмурила глаза. Неожиданно в кабинет кто-то зашел и оттолкнул Гаврилова. Рядом с Гавриловым стоял Герасим и улыбался своей обычной улыбкой. Гаврилов вскипел от злости:

– Ты че, офигел, чурка?! Ты страной не ошибся?! – Гаврилов молниеносно нанес удар Герасиму в корпус. Герасим согнулся, выпрямился и снова улыбнулся. Так продолжалось несколько раз. У Герасима из разбитой губы пошла кровь, но он продолжал улыбаться.

– Оль, да он долбанутый, че он ржет? Слышь, черножопый, я ж убью тебя!

Ольга Ивановна покраснела и бросилась на Гаврилова. Она визжала, била, пинала. Гаврилов оттолкнул ее и громко сказал:

– Да вы, по ходу, оба с катушек съехали, ну вас на фиг. Посадят еще. – Гаврилов вылетел из кабинета.

Ольга Ивановна кинулась к Герасиму. Она достала платок, смочила его минералкой, стоящей на столе, и вытерла кровь с его лица. Гладила одной рукой по волосам и говорила что-то успокаивающее. Он так же блаженно улыбался…

Две недели Ольга Ивановна не видела Герасима. Кто-то говорил, что он вернулся к себе домой. Кто-то – что поменял работу. Ольга не находила себе места. Как-то, вернувшись с обеда, она обнаружила у себя на столе тарелку кураги. Она тут же выбежала на улицу, на скамейке сидел Герасим в светлом костюме, с букетом ромашек и, конечно же, с улыбкой. Она села поближе к нему и обняла.

– Герасим, как же я скучала!

– Мое настоящее имя – Бача, – неожиданно сказал он.

– Так ты умеешь говорить?! А почему же тогда молчал?

– Зачем перебивать такую красивую женщину? Мне нравится тебя слушать.

– Ты куда пропал?

– Я был дома, навещал жену и дочь.

Ольга Иванова резко отстранилась.

– Пять лет назад пьяный водитель автобуса забрал их у меня. С того момента я замолчал. Чтобы я не сошел с ума, мои племянники привезли меня сюда. И тут встретил тебя. Я был на могиле и спрашивал разрешения…

– Ну и что тебе сказали?

– Сказали, что кормить тебя лучше надо, худая вон какая…

Они обнялись и сидели так долго, что автору уже надоело наблюдать за ними, и он поехал на работу продавать ПВХ.

Тату

Один мой приятель работает тату-мастером, ему не очень нравится, когда мы называем его «кольщиком». Так вот, история от него. Дело было накануне Дня всех влюбленных. Одним февральским утром к ним в салон вместе с метелью заносит девушку, по описанию приятеля – «сочную блонди», которая желает набить тату-признание чуть выше груди: «Я люблю тебя, Арсен!» Мой приятель начинает отговаривать ее, типа, мало ли что, а тату останется… Блонди заявляет, что у них с Арсеном все настолько серьезно, что не надо завидовать и лезть со своими сомнениями. В общем, приятель сделал свою работу.

Ровно через десять дней, к 23 февраля, в салон уже без метели влетает эта же дама и просит заменить имя Арсен на Валера!

Любовь – она такая.

Полосы

«Пошел на хрен из моей жизни!»

Который раз он прокручивал в голове этот крик. Это предложение было какой-то стоп-фразой их отношениям. На самой красивой улице самого красивого города земли она вопила так громко, что хотелось спрятаться, исчезнуть, сделать вид, что просто проходил мимо. Фраза, поставившая точку в их отношениях. Хорошую точку, жирнее некуда.

Растерянный мужчина сидел в самолете, выполняющем рейс по маршруту Санкт-Петербург – Хабаровск, время в пути – десять часов тридцать пять минут. Достаточно, чтобы насмотреться вдоволь в темный иллюминатор.

– Что, не можешь заснуть? – наклонилась к нему подвыпившая соседка. – Я тоже. Лечу вот в Хабаровск на аудит, у нас там «дочка». Летать боюсь страшно, пришлось накатить для храбрости. А почему такой грустный? Утюг забыл выключить или погода не нравится? Забей. Это мелочи по сравнению с жизнью человека. Как попадет в двигатель ворона, о другом думать будешь!

Он брезгливо отодвинулся.

Тайные, глубоко законспирированные отношения длились несколько лет. Они то встречались и утопали в страсти, то решали быть благоразумными и всё прекратить, не выдерживали и снова «боролись за свои чувства» – так это у них называлось. Любовь с обременениями.

В этот раз, наплевав на последствия, они вместе улетели в самый красивый город. Пили глинтвейн по ночам, любуясь разводом мостов, и губы были красными от вина и поцелуев. Почти не говорили, только прижимались друг к другу. Если бы кому-то сверху пришло в голову найти самую счастливую пару на земле, выбор был бы очевиден. Эти двое, которые стоят у Невы с пластиковыми стаканчиками в замерзших руках. «Больше не надо прятаться, – думал он. – Вот мы, вот мост, вода, ночь – мир наконец устроен правильно и просто».

Потом они встретили молодых рок-музыкантов из Воронежа, приехавших на квартирник. Нормальные парни с двумя гитарами. Пошли все вместе до Исаакия, голося хором песни Bon Jovi и Aerosmith. У собора к ним подошли неприветливые лысые люди и потребовали сыграть что-нибудь из репертуара группы «Ноль». Рокеры отказались, лысые закономерно начали угрожать. Он хотел вступиться за подрастающее поколение, а она хотела уйти. И попросила об этом – несколько раз, очень настойчиво. Он, конечно, не услышал, потому что рассказывал любителям «Ноля», как надо себя вести в компании интеллигентных людей. Когда конфликт был исчерпан, ее уже не было рядом. Телефон отключен.

Чувствуя, как хмель выветривается, уступая место панике, он побежал по ночным улицам. Плохие мысли потом, сейчас надо искать, обходить дворы один за другим.

Она сидела на лавочке у большого серого дома. Глаза припухли от слез. Рядом стояла початая бутылка вина.

– Где ты была?

– А тебе не пофиг?

– Что ты несешь, дурочка.

– Я несколько раз сказала: пошли отсюда. Опять ты хочешь быть хорошим для всех на свете, кроме меня!

– Там делов на десять минут было. Ребята молодые, как им не помочь?

– А если драка? Спаситель человечества, Бэтмен на полставки. Когда она позвонит, тоже помчишься помогать?

– Это в прошлом.

– Не смей обманывать! – Она срывалась на крик, нотки в голосе появились неприятные, визгливые: – Побежишь как миленький, а мне скажешь: «До скорого, позвоню». Ты двуличен до мозга костей, всегда всем врал, начиная с себя.

– Хватит! Только что у моста мы были самыми счастливыми на свете, а ты хочешь нас сделать самыми несчастными. Замолчи уже.

– А то что? – нервно засмеялась она. – Ну заткни мне рот, попробуй. Даже этого не можешь, ты же боишься конфликтов и ссор, да?

Его кулаки непроизвольно сжались. Чтобы не ударить, он развернулся и пошел прочь. Вслед ему неслось: «Пошел на хрен из моей жизни!»

В номере он быстро собрал вещи, расплатился и поехал в Пулково. Билеты на ближайший рейс еще были.

– … И тут он грит: «Хочу жить с тобой!» А я ему: «Чувак, польщена, но ты негр. Что люди подумают?» Выдал: «Люди? Хрен им в груди!» Нормально, думаю, обрусение полным ходом!

Загорелась табличка «Пристегните ремни». На обычную зону турбулентности это было не похоже: трясло и качало так, что закружилась голова. Чей-то ребенок заплакал, чья-то жена закричала, что самолет обязательно разобьется. Капитан вышел на связь и сообщил, что из-за небольшой неисправности воздушное судно приземлится в ближайшем аэропорту. По интонации стало понятно: насчет неисправности сказал правду, а про небольшую – соврал.

Удивительно, но страха не было совсем. «Может, дойдёт наконец, что так нельзя. Невозможно жить на качелях этих бесконечных». Он закрыл глаза и представил, как все пройдет. Какое платье она наденет, будет ли плакать навзрыд или, наоборот, из последних сил держать лицо.

Соседка вцепилась в его руку, оставляя на запястье следы от ногтей.

– Если жить останусь, сразу скажу да, – сдавленно прошептала она. – Сразу. На людей пофиг. Что с нами будет? Не молчи. Мы падаем, не дошло? Сидишь как каменный.

А что, если она летит на другом самолете, с которым тоже что-то случилось? Или не вернулась в гостиницу? Ночь, одна на лавочке. Господи, где она, вообще?

Он посмотрел на соседку и свободной рукой накрыл ее ладонь.

– Не падаем. Успокойтесь, все будет хорошо.

В Екатеринбурге он сразу включил телефон. Тридцать два пропущенных звонка и двенадцать сообщений. Она писала, что смотрела новости, что их пилот – герой и что она сейчас садится на самолет до Хабаровска.

«У меня все нормально», – написал он.

«Ты забыл зарядку, свитер и магнит с собором. Заедешь, как доберемся?»

«Заеду».

«Хорошо. Купи вина».

Девушка с татуировкой…

За одним длинным столом с двумя ноутбуками сидели мама и дочка.

– Держись за эту работу, изо всех сил держись!

– Мам, что в ней хорошего? Сидишь в холле гостиницы целыми днями, навязываешься, как дура, каждому встречному-поперечному.

– Зато в тепле. Не гайки на улице в минус сорок крутить.

– И фашисты холодной водой не поливают при этом. Пожалуйста, заканчивай смотреть канал «Хистори».

Они помолчали.

– Как ты будешь отмечать Новый год?

– Ты же знаешь, мама, что я ненавижу этот вопрос. Или на работе, или дома у одной славной женщины, которая любит телевизор. Выпьем шампанского и ровно в полночь пойдем в мороз крутить гайки.

В небольшой отель, в котором происходил диалог, зашел усталый мужчина лет сорока с двумя сумками такого размера, что их правильнее было бы назвать баулами. Наверное, там пряталась вся его семья, сэкономившая на билетах. Или мужчина был обычным гостем этого приграничного городка и полдня потратил на таможню и паспортный контроль. Оглядев холл, он направился к стойке регистрации. Женщина помладше выскочила навстречу, перегородив ему путь, и застрекотала:

– Приветствую вас в отеле «Эдельвейс»! Поздравляю, вы только что выиграли скидку на ночь в номере для новобрачных! Вас ждет комфортабельный люкс с ванной в форме сердечка и панорамными окнами. Должна предупредить, что из них видно не только кусочек леса и забор государственной границы, но и городское кладбище. Вы ведь не суеверный? Многим такая экзотика даже нравится.

– Девушка, номер для двоих, а я тут один.

– Мы к вам живенько соседа подселим, – энтузиазм девушки был неиссякаем. – Например, вашего коллегу – какого-нибудь предпринимателя, навьюченного баулами. Скоро придет автобус с китайцами.

– А ничего, что номер для новобрачных?

– Стерпится – слюбится.

– Не зная броду, не суйся в воду. Извините, я спать хочу.

Он обошел ее, волоча за собой сумки, и направился к ресепшену. Девушка вернулась за стол к маме, которая пряталась за экраном, как за бруствером, и напряженно ловила каждое слово.

– Мам, ну не продается! Какой идиот придумал, что этим номером надо заниматься отдельно? Стояла бы сейчас спокойно за стойкой регистрации.

Женщина пожевала губами:

– Так. Вечером продолжишь. Иди пока съешь булочку. А мне дай ключи от новобрачных, хоть подремлет мама в комфорте.

– Держи. Только не ломай там ничего, пожалуйста, как в прошлый раз.

Прошло несколько часов. Девушка за столом помнила, что скоро придет рейсовый автобус из Китая. Единственная гостиница будет забита по самую крышу, никому не захочется с багажом ехать на другой берег. Быть расторопнее, не дать опомниться, загрызть овечку, отбившуюся от стаи, – и готово.

На этот раз удача ей улыбнулась, ничего не пришлось делать самой. Бойкие китайцы быстро разобрали свободные номера, и единственный русский из автобуса после безуспешных переговоров на стойке регистрации подошел к ней. Красивый, кудрявый, без баулов, с одним пакетом в руках. За шубой для жены ездил, что ли?

– Доброй ночи, девушка. Номера закончились, но мне сказали, что один свободный есть у вас.

Улыбнувшись, он стал еще красивее.

– Номер для новобрачных к вашим услугам. А где невеста?

– Я неисправимый холостяк.

– Не переживайте так, онанизм не запрещен законом.

Мужчина изменился в лице.

– Простите, не хотела. По ночам я шучу глупо.

– Бывает. А я устал как собака, юмор уже не воспринимаю.

Мужчина вздохнул:

– Оформите мне номер, пойду спать.

– Конечно, сейчас внесу информацию в систему гостиницы, – важно сказала девушка.

Система представляла собой обычную таблицу в «Экселе». Цокая по клавишам правой рукой, левой девушка набирала на мобильном мамин номер. Длинные гудки…

– Все готово, но придется чуть-чуть подождать. В номере уборка. Чем вы занимаетесь?

– Я предприниматель.

– Тут все предприниматели с баулами.

– Снова пытаетесь мне нахамить, а я устал. Нету баулов. Зато есть магазин в Чите, торгуем аксессуарами для телефонов. Зарядки, наушники и прочее.

– Китайское барахло, в общем.

– Вы неисправимы. Товар не китайский, а пекинский, качественный. Как там номер?

В вотсап, скайп и инстаграм летели сообщения: «Мам, просыпайся, у меня клиент!»

– Подождите пару минут, пожалуйста. Вот вам шоколад, не скучайте.

Девушка взлетела на третий этаж. Храп мамы она начала слышать еще на лестнице. Она от души попинала дверь номера для новобрачных. Бесполезно. Мама, закрывшись изнутри, спала, раскатисто похрапывая.

Когда девушка вернулась, и шоколадка, и огрызок бутерброда были съедены.

– Еще немного, уже заканчивают.

– Видно, не судьба мне уснуть сегодня. Извините за личный вопрос, что у вас на руке? Чернила пролили?

– Вы совсем темный? Это же тату Леонардо Ди Каприо. Ну да, щеки у него немножко расползлись, я на первом курсе была худее. Но узнать-то можно. Немного на мукомола какого-то похож.

Мужчина засмеялся.

– Извините, а как вас зовут? – спросил мужчина.

– Называйте меня – девушка с татуировкой мукомола.

Мужчина смеялся уже в голос. И что-то было в нем такое. Они проговорили еще четырре часа. Было так легко обоим. Он рассказал ей про свой город. Она про свой. Родственные души – так, кажется, это называется. Через два часа и четыре чашки чая в холл спустилась мама, предварительно прислав полную отчаяния эсэмэску: «Доча, прости, я уснула в сердечке».

– Вот ключи. Извините.

– Большое спасибо, Маргарита Павловна, вы хороший работник, не то что эти, которые номер для новобрачных убирают. Совести нет у людей, – сказала дочка.

– Ну гость может подняться в номер, который я только что убрала, – ответила мама.

Мужчина возразил:

– Нет, только номер для новобрачных. Подожду. Я с самого Китая ради этого номера ехал.

Он посмотрел на девушку за столом. В этом взгляде было все.