Текст книги "Гатчинский бес"

– Насчет мотива ничего на ум не приходит, – откровенно сказал Сергей, – но вспомнилась мне одна странность. Дюваль-то вчера был гостем у моей хозяйки. Ну, знаете, у нее там что-то вроде светского салона собирается…

– Вот как? И что?

Сергей рассказал про вечер, про сеанс ясновидения и про то, как француз уехал совершенно неожиданно и вид при этом имел не то ошарашенный, не то просто испуганный.

Болотин слушал очень внимательно, машинально потирая широкие ладони с длинными сильными пальцами.

– Любопытно, – оценил он. – Вы вот что, Сергей Васильевич… Вас, наверное, вызовут на допрос. Так не забудьте рассказать о поведении француза следователю, пусть подумает. Хотя я бы особых выводов не делал. Может, обычное чудачество. Может, и впрямь, как предположил доктор, внезапно занедужил. Но, скорее всего, он просто обиделся. Сами же говорите, что сначала приняли его великолепно, а потом возникла какая-то неловкость, стали расспрашивать, не будет ли, дескать, он копаться в мыслях собравшихся. Да еще допустили бестактность по поводу семейного положения. Узнаю мадам Веревкину… Что-то еще странное было?

Сергей пожал плечами.

– Пожалуй, что нет. Хотя постойте… Гатилов меня удивил.

– Чем же?

– Как только Дюваль начал откланиваться, все его обступили, остаться уговаривают. А Гатилов стоит в стороне, мрачный до невозможности, и смотрит на француза так, словно хочет взглядом насквозь просверлить и душу сквозь дырку вынуть.

Болотин хохотнул:

– Браво, Сергей Васильевич! Вам бы не художником быть, а литератором, прямо-таки метафорами изъясняетесь…

– Да какая там метафора! На меня ровно так же наш эскадронный смотрел, прежде чем на гауптвахту отправить.

– За что же, позвольте спросить?

– А-а, за ерунду. Накануне у подпоручика Славина был день рождения, гульнули малость, – уклончиво сказал Сергей. Не объяснять же Болотину, что из-за этой «малости» к командиру полка явилась делегация местных жителей с требованиями. Требования были простые: унять гусар, запретить им салютовать в ночное время и бить обывателей. А заодно уж возместить ресторану, где праздновали день рождения, убытки за сломанную мебель и выпитое в долг шампанское…

Болотин, в свою очередь, встал и сделал несколько шагов, разминая ноги.

– Давайте пройдемся, что ли, – предложил он. – Вы человек вольный, а мне на службу пора. Заодно и проводите.

Они медленно пошли по направлению к дворцу, провожаемые мрачным взглядом вороны.

– Почему Гатилов волком смотрел на француза, не так уж важно, – сказал Болотин. – Не понравился ему француз, вот и вся история. Или не понравилось в принципе, что какой-то ясновидец может порыться в голове, узнать потайные мысли. Мне бы тоже не понравилось, между прочим… Но раз уж заговорили про Гатилова, у меня просьба, Сергей Васильевич. Надо бы с ним познакомиться поближе, пообщаться.

– Зачем? – удивился Сергей.

– Видите ли, Гатилов – человек непростой. Из обеспеченной семьи, получил философское образование в Московском университете. Два года стажировался в Англии. Потом вернулся в Россию, а тут дядюшка умирает. По завещанию отказал любимому племяннику кое-какие деньги и, главное, большой книжный магазин в Гатчине. Так что Гатилов уже года три как переехал к нам, торгует книгами.

– И что тут необычного?

– Тут – ничего. Но! – Болотин многозначительно поднял палец и даже остановился. – Двоюродный брат Гатилова, с которым они очень дружили, был активным народовольцем, помогал Кибальчичу делать бомбы, которыми взорвали государя. После цареубийства получил пожизненную каторгу. Следствие велось очень тщательно, связи народовольцев проверялись чуть ли не до десятого колена. Естественно, в поле зрения как близкий родственник попал и Гатилов. Его несколько раз допрашивали, однако ничего злонамеренного установить не удалось. Короче, отпустили с Богом. С тех пор тем не менее находится под негласным надзором полиции. И хотя по-прежнему ни в чем порочащем не замечен, наблюдения с него не снимают. Все же Гатчина, резиденция императора…

– …Повышенные меры предосторожности, – закончил Сергей. Это он уже слышал, и не раз. – Я-то чем помогу? С двух разговоров и одного брудершафта разоблачу скрытого карбонария?

– Ну, это вряд ли. И, возможно, Гатилов с народовольцами вовсе не связан. Однако посмотреть на него свежим взглядом, оценить степень вольнодумия – вот это было бы полезно. А там, глядишь, и завести приятельство…

Сергей с трудом удержался от непристойного жеста, аж кровь в голову бросилась. За кого, спрашивается, его тут принимают – за соглядатая, что ли?

– Вынужден отказаться, Иван Николаевич, – сказал он ледяным тоном. – Полицейскому ремеслу не обучен и в сие ведомство не нанимался. У меня тут своя задача – с вашими сумасшедшими разобраться.

Болотин вздохнул с нескрываемой досадой.

– С нашими, Сергей Васильевич, с нашими, – сухо заметил он. – А вы зря горячитесь. Полиция – ведомство преполезное, во все времена просто необходимое. И, замечу, не в бирюльки играет. А вы, как офицер, хотя и отставной, находитесь в моем распоряжении, так что извольте исполнять высказанную просьбу. Не хочу употреблять слово «приказ», – жестко добавил он, пристально глядя на гусара.

Сергей сжал кулаки… и промолчал.

– Ну, вот и славно, – как ни в чем не бывало сказал Болотин. – Теперь о вашем давешнем желании посетить госпиталь и пообщаться с безумцем…

Глава девятая

Магазин Гатилова находился на той самой Купеческой улице, по которой Сергей на днях фланировал и даже нежданно-негаданно скрутил обезумевшего приказчика суконной лавки. Помнится, тогда еще рядом с книжной витриной стоял какой-то юноша в студенческой тужурке и увлеченно разглядывал выставленные за стеклом разноцветные тома и томики. Было, было на что посмотреть, глаза разбегались…

Шагая по направлению к магазину, Сергей обдумывал встречу с подполковником. Любопытный человек этот Болотин. К строевой службе, судя по всему, никакого отношения не имеет, да и мундиром лишний раз себя не обременяет. А вот по разговорам и кругу интересующих тем явственно вырисовывается принадлежность к военной контрразведке. Именно так. Победоносцев, известно же, полицию и корпус жандармов не жалует, но армию ценит высоко, считает истинной опорой государства, и связи у него в этом ведомстве обширнейшие. Потому и адресовал Сергея не к кому-нибудь, а к подполковнику, исправляющему должность помощника дворцового коменданта, хотя по какой-то причине не счел необходимым прояснить истинный характер службы офицера.

Так вот, Болотин. Его просьба-приказ покороче сойтись с книготорговцем Сергея, в общем-то, не тронула. Он не на службе, к тому же есть кому отдавать приказы и без Болотина – Победоносцеву, дяде. И если Сергей, в конце концов, согласился, то вовсе не из любезности. Просто Гатилов был ему любопытен. Даже мимолетное знакомство позволило заметить мрачный ум, сквозивший в язвительных репликах и меланхолическом взгляде. Притом это странное разглядывание Дюваля… И что думает худой сутулящийся хозяин магазина насчет убийства ясновидца?

Час был еще довольно ранний, и в торговом помещении пребывал лишь немолодой продавец в чинном сюртуке, раскладывающий книги на прилавке. При виде Сергея лицо его расцвело гостеприимной улыбкой.

– Доброе утро, сударь! Проходите, прошу вас, – с этими словами он сделал приглашающий жест. – Что интересует? Поэзия, проза? Классика или современность? Может быть, надо что-нибудь по научной части? Есть труды по истории, филологии, географии… Выбор у нас исключительный, на любой вкус. Можем сделать заказ на зарубежные издания, – доверительно закончил он и выжидательно посмотрел на Белозерова.

– Благодарю, – сдержанно сказал Сергей. – Предпочитаю отечественное.

Не объяснять же продавцу, что интересует исключительно хозяин магазина. Хотя книги Сергей любил с детства. Покойная матушка всячески приучала к чтению и сестру Варвару, и его. В маленькой семейной библиотеке были зачитанные до дыр издания русских сказок, томики Пушкина, Лермонтова, Кукольника, Загоскина. И хотя завзятым книгочеем Сергей не стал, – служба к чтению вообще располагает мало, – уважительное отношение к человеческой мысли, воплощенной в отпечатанные и переплетенные строки, вошло в него однажды и навсегда.

Магазин был небольшой и уютный. Его стены украшали портреты писателей, в которых Сергей признал Шекспира, Вольтера, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Толстого. Как ни крути, уже эта галерея с головой выдавала вольнодумие хозяина, – подбор персонажей таил в себе оттенок вызова. Один Вольтер, предвестник французской революции, чего стоил. Байрон – тот вообще плевал на все существующие в мире авторитеты. А у Александра Сергеевича, Михаила Юрьевича, Федора Михайловича и Льва Николаевича были общеизвестные трения с властью. В общем, кроме Шекспира, – сплошь бунтари. Философское образование не прошло даром, заразив господина Гатилова либеральными взглядами, о которых кое-что сообщил Болотин. А может быть, сказалось и общение с братом-революционером…

За спиной прозвучала меланхолическая реплика:

– Господин Белозеров? Какими судьбами?

Сергей обернулся. Рядом стоял Гатилов, вышедший из подсобного помещения с пачкой книг в руке. Как и накануне, он сутулился и вид у него был хмурый, словно не выспался или недомогал.

– Здравствуйте, Владимир Петрович, – обрадованно сказал Сергей. На ловца и зверь бежит. – Вот, прогуливаюсь с утра. Дай, думаю, загляну по пути, давненько книжными новинками не баловался, все недосуг.

– Правильно, что заглянули, – оценил Гатилов, покашливая. – У нас лучший в городе выбор. Чем интересуетесь?

– Да мне бы что-нибудь криминальное. Сыщики там, преступники… И нервы щекочет, и для ума зарядка. Люблю, знаете ли, по ходу чтения разгадывать, кто там убийца или грабитель.

Гатилов нехотя кивнул:

– Согласен с вами, интересное занятие. Думаю, у нас вы найдете то, что нужно. Вот, изволите ли, есть целая полка с уголовными романами. – Он увлек Сергея на другой конец зала и принялся снимать со стеллажа книгу за книгой. – Рекомендую, сочинение литератора Ахшарумова «Концы в воду». Весьма увлекательное произведение. Или роман господина Шкляревского «Убийство без следов». Не оторветесь, право слово. А вот это наверняка понравится – избранные сочинения господина Цехановича. Тут и «Русский Рокамболь», и «Страшное дело», и «Темный Петербург». Роскошное издание! Посмотрите, какой титул, какой форзац. Расхватывают, как пирожки.

Уголовные романы, ощущалось, Гатилов нахваливал без энтузиазма, по необходимости: коли есть товар – надо сбыть. «Сам-то небось читаешь что-нибудь посерьезнее», – мельком подумал Сергей. Наскоро перелистав томики в твердых переплетах, он решил не мелочиться и набрал целый ворох книг. Благодаря дядиным командировочным деньгам он мог истратить одиннадцать рублей без сожаления; для пущего знакомства с Гатиловым истратил бы и больше.

Оценив размер покупки, книготорговец поднял брови.

– Однако! Первый нынче покупатель – и столько набрал. Мелкий опт, практически. Ей-богу, дал бы скидку, да не могу: сам торгую с минимальной наценкой. Знаете что? Покамест Тимофей Митрофанович увяжет книги, пойдемте ко мне, выпьем чаю. Должен же я как-то вас отблагодарить.

Сергей охотно согласился.

В небольшой подсобной комнате, заставленной пачками книг, оставалось пространство для стола с самоваром и пары стульев.

– Вы что предпочитаете к чаю? – спросил Гатилов, доставая из шкафчика чашки, блюдца и ложки. – Есть сахар, мед, варенье. Вот свежая сдоба, конфеты, лимон.

– Ну, у вас тут прямо скатерть-самобранка, – восхитился Белозеров, с удовольствием оглядывая стол, на котором по мановению хозяйской руки появились разные сладости. – Да с таким угощением я как честный человек должен у вас купить еще столько же.

– Не откажусь, – со смехом откликнулся Гатилов, разливая чай. – А может, что-нибудь покрепче, а?

– Рановато вроде, – с сожалением произнес Сергей. Гусарские инстинкты говорили одно, соображения приличия другое.

– А мы с вами по чуть-чуть. И никому не скажем, – пообещал Гатилов, доставая коньяк.

За процветание магазина выпили по рюмке. Гатилов свою опрокинул залпом и тут же налил еще.

– Про убийство Дюваля вы уже знаете, – то ли спросил, то ли констатировал он.

– Знаю, – со вздохом сказал Сергей. – Я, собственно, иду от гостиницы. С утра пораньше Авдотья Семеновна рассказала, я и собрался посмотреть, где все произошло. Как раз успел на вынос тела. Вот оно как бывает: еще вчера жив-здоров, мысли читает наотлет, а сегодня уже и нет ясновидца…

Гатилов махнул рукой.

– Был бы ясновидцем, собственную смерть не проспал бы, – мрачно обронил он, покусывая дольку лимона. – Хотя не могу отрицать, что вилку он отыскал в высшей степени ловко… Кстати, Девяткин мне сказал, что вы художник, верно?

– Ну да, в некотором роде, – скромно согласился Сергей.

– Жалко, что вчера не рисовали, – сказал Гатилов. – Вам бы портрет Дюваля сделать. Необычное лицо, такое редко встретишь. А теперь уж и не придется…

– Ну, отчего же, – медленно произнес Сергей, ставя рюмку на стол. – Я ведь могу и по памяти нарисовать.

– В самом деле? Ну-ка, ну-ка, ловлю на слове…

С этими словами Гатилов достал из ящика стола несколько листов писчей бумаги и карандаш.

Сергей на минуту опустил веки – сосредоточился, вызывая в памяти лицо покойного ясновидца. Потом карандаш запорхал по листу. Гатилов с интересом наблюдал, как под рукой Сергея возникает лицо человека с высоким морщинистым лбом, горбатым носом, легкомысленно подкрученными усами. И – в контраст их легкомыслию – черные, выпуклые, очень большие глаза. Непропорционально большие. Их тяжелый пронизывающий взгляд вызывает смятение, рождает безотчетный страх, ломает волю…

Готовый рисунок Сергей протянул Гатилову.

– Отличный портрет, – сказал тот после долгого разглядывания. – Черт знает что такое! Пока болтал с дамами и пил вино – человек как человек, с виду ни дать ни взять – обычный француз-рантье. Мало ли я таких видел в Европе. Но как только начал свой сеанс, сразу в нем проявилось что-то дьявольское. Глаза, взгляд… Это вы точно схватили.

Сергей слегка порозовел от комплимента.

– Спасибо на добром слове… А вообще-то страшное дело, – добавил он задумчиво. – И странное.

– Страшное – само собой, но что вы считаете странным? – спросил Гатилов, поднося зажженную спичку к папиросе слегка дрожащими пальцами.

– Да все! Ну, вот что он вчера так неожиданно засобирался? Сбежал ведь, по сути. Чем мы его обидели?

– Да ничем, – отмахнулся Гатилов. – Конечно, мадам Веревкина была несколько бестактна, однако это не повод для бегства, тем более для светского человека.

– Вот видите! Какая причина еще? Доктор говорил о каком-то возможном приступе, но что-то не похоже. Если человека скрутила боль, это всегда заметно. Я лично ничего такого не заметил.

– И я.

– Так в чем же дело?

Гатилов иронически посмотрел на Сергея и плеснул по рюмкам еще коньяку.

– Ах, Сергей Васильевич, Сергей Васильевич… Любите читать уголовные романы, разгадывать описанные преступления. Да у вас уже должен быть пяток версий!

– Так то описанные преступления, а тут настоящее, – буркнул Сергей. – Нет у меня версий. Правда, показалось…

– Что именно?

– Что испугался он вдруг чего-то. Да так испугался, что рванул, как наскипидаренный.

Гатилов с чувством пожал ему руку.

– Браво, коллега! Мы же с вами сейчас коллеги по раскрытию убийства, не так ли? (Сергей заинтригованно кивнул.) Разумеется, он испугался. Я тоже обратил на это внимание… Не хлопнуть ли нам за дедукцию?

«Частит», – подумал Сергей, косясь на бутылку, в которой всего-то за полчаса общения осталось меньше половины.

– Итак, причину бегства мы установили: это страх. Причем страх неожиданный, сильный. Иначе не было бы спешки и нарушения приличий. – Гатилов поставил рюмку на стол. Глаза его возбужденно блеснули. – Осталось выяснить природу этого страха, откуда он взялся и почему пыльным мешком ударил по голове нашего ясновидца. Что скажете?

Как всегда в минуту сложных размышлений, Сергей взъерошил пышный чуб.

– Да черт его знает… Преступник с ножом не вламывался, Баба-яга на ступе не залетала. Видимых причин для испуга вроде бы нет.

– Сформулировано точно, – сказал Гатилов, кладя руку на плечо Сергея. И следа не осталось от его меланхолии. То ли коньяк начал действовать, то ли понравилось дедуктировать. – Но если нет причин видимых, стало быть, есть невидимые. Логично?

– Логично… А вы, собственно, что имеете в виду?

Пальцы книготорговца слегка сжали плечо гусара.

– Тут мы должны вспомнить удивительный талант Дюваля проникать в сознание окружающих. Все очень просто, Сергей Васильевич. Он ощутил, о чем думает один из присутствовавших, уловил его мысли, – скорее всего, невольно и не сразу. И мысли эти были настолько ужасны или, как минимум, отвратительны, что ясновидец ударился в панику. Ну и сбежал от греха подальше.

С этими словами Гатилов откинулся на спинку стула, раскуривая очередную папиросу.

Сергея взяла оторопь. Логика в словах Гатилова, несомненно, была. Во всяком случае, странное поведение Дюваля такая версия объясняла. Но все остальное было вне понимания, о чем Белозеров чистосердечно и сообщил.

– Что же вас смущает в моих рассуждениях? – спокойно спросил Гатилов, в очередной раз потянувшись за бутылкой.

– Да помилуйте! Формально рассуждения безукоризненные, кто спорит? Но из них вытекает, что вчера среди нас был какой-то злоумышленник, преступник, – словом, злодей. Чьи бы еще мысли могли так напугать Дюваля? А ведь он был человек опытный, искушенный… Вы всех членов кружка знаете давно. И что же, по-вашему, среди солидных, почтенных людей затесался опасный негодяй?

– Очень может быть, – равнодушно сказал Гатилов.

– Не верю, – отрубил Сергей. Разговор нравился ему все меньше, тем более что хозяин, судя по всему, вознамерился прикончить бутылку окончательно.

– Сергей Васильевич, Сергей Васильевич… Только ваша молодость извиняет вашу наивность, вы уж не обижайтесь, – произнес Гатилов со вздохом. – Дюваль вчера сказал, что ангелов среди людей нет, и был совершенно прав. Вполне пристойная внешность может маскировать самые низкие мысли и намерения. Нет таких глубин подлости и мерзости, на которые не способен человек. Знаю, насмотрелся… И с пословицей насчет тихого омута вполне согласен.

– Это все теория, – хмуро сказал Белозеров. – А вот практически… Вы кого имеете в виду? Кто злодей? Адвокат, доктор, редактор, чиновник? Может быть, дамы?

– А хоть бы и чиновник. Всему городу известно, что градоначальник Трефилова третирует, гоняет, как сидорову козу. На Рождество даже наградных лишил. Разве нельзя предположить, что наш сотоварищ по кружку обдумывает план, как извести мучителя, точно зная, что самый вероятный преемник намного более дружелюбен и при нем служба пойдет не в пример легче, успешнее?

– Ерунда какая-то…

– Или взять мадам Меняйло. Она вдвое моложе супруга. Тот уже почти развалина, а Полина Федоровна только-только вошла в пору женского цветения. Диво ли, что в ее головке уже роятся мысли насчет следующего брака с более молодым привлекательным мужчиной. Может, уже и на примете кто-то есть. Лишь бы постылый муж не зажился…

– Ну, знаете…

– Знаю, знаю. Читайте Шекспира, батенька. Никто лучше него человеческую мерзость не исследовал, – сказал Гатилов с неприятным смешком. Язык уже заметно подводил хозяина. – Нету ангелов, нету, уж не обессудьте. Даже нашу прелестную Настеньку, – и ту можно подозревать.

Вздрогнув, Сергей невольно сжал кулаки.

– Настеньку? В чем?

– Ну, как же… Она Печенкиной внучатая племянница. Бездетная Авдотья Семеновна приютила сироту из милости и, в общем, не балует. А теперь представьте, что старушка приказала долго жить. Настенька разом получает дом, сбережения вдовы и полную свободу. Есть над чем девушке задуматься, а? – закончил он, хихикнув.

Гусарская натура не стерпела. Сергей встал, ру́ки сами собой взяли хозяина за лацканы пиджака, и тощее тело книготорговца воспарило над стулом.

– Ты, брат, говори, да не заговаривайся, – от души посоветовал Белозеров, глядя прямо в ошалевшие глаза Гатилова. – Такой болтовней можно все, что угодно испоганить. Красивое, чистое… Не надо!

– А жизнь вообще погано устроена, – прохрипел тот, задыхаясь. – Красивое, чистое – это все сказки для идиотов… Да пошло оно все к чертовой матери! Я сам такой! Лучший человек, которого я знал, – энергичный, умный, талантливый, – гниет в Сибири на пожизненной каторге. Я мог бы бороться вместе с ним, плечом к плечу, ан нет: струсил, сбежал в Европу. Теперь вот книгами торгую, коньяк с утра хлещу. А он там, в Вилюйске, кровью харкает – чахотка в последней стадии, не сегодня завтра отмучается… Да отпусти ты!

Сергею стало жалко и стыдно. Бить хозяина в его собственном доме все же не по-людски. Он убрал руки и даже разгладил помятые лацканы.

– Вы уж не обижайтесь, Владимир Петрович, это я не со зла, – смущенно и чуть растерянно сказал он. – Нашло что-то, вспылил…

Гатилов оправил пиджак и сел, кашляя. Помолчал.

– Ясно, что не со зла, – неожиданно спокойно сказал он. – Да и я хорош: насчет Настеньки переборщил. Девушка она славная… А что наговорил тут, – забудьте. Давайте-ка выпьем мировую, инцидент похерим, и я вам скажу одну вещь. Только обещайте, что впредь за грудки хватать не будете.

Выпили и закусили: Гатилов лимоном, Сергей печеньем.

– Так вот, насчет Настеньки, – заговорил книготорговец, убирая со стола пустую бутылку. – Да вы не напрягайтесь, не напрягайтесь… Заметил я, какими глазами вчера на нее смотрели. И сейчас вот по физиономии чуть не съездили за одно лишь дурное предположение. Приглянулась она вам, не иначе.

– А если бы и так? – спросил Сергей, ощетиниваясь.

Гатилов покачал головой.

– Напрасно, Сергей Васильевич, видит Бог, напрасно. Вы мне нравитесь, и я намного старше, так что не обижайтесь. Ну, вскру́жите бедной девушке голову, и что? Как приехали, так и уедете, а ей здесь жить. Сплетни пойдут, у нас это любят… А у нее уже партия намечается, хоть сама и бесприданница.

– Это что же за партия?

– Да вы его знаете. Это доктор Терентьев. Человек серьезный, уважаемый, даром что в городе не так давно. Имеет собственную практику, опять же – в свободное время в госпитале прирабатывает, стало быть, деньги есть. Недавно обмолвился, что дом собрался купить. А в доме хозяйка понадобится непременно. К Настеньке формально еще не сватался, но заглядывается давно. Авдотье Семеновне Терентьев по душе, она-то его в кружок и пригласила. У девушки же особого выбора нет, понимаете? Дело идет к свадьбе.

– Чего ж не понять, – сказал Сергей, уставившись в пол. От резонных слов Гатилова настроение упало окончательно.

Гатилов сочувственно посмотрел на гусара.

– Вы, по всему, человек порядочный, вот и думайте, – негромко закончил он. – Разбить женское сердце легко, Сергей Васильевич, и дело это приятное, но зачем брать грех на душу?

Не спалось, хоть убей. Сергей вышел на воздух, присел на порог флигеля и закурил, пуская дым в небо. Белая ночь окутала землю серебристо-серым облаком… впрочем, какая там ночь? Скорее вечер с прозрачными сумерками, в которых видны и дом с погасшими огнями, и постройки, и деревья сада.

На душе было тоскливо. Казалось бы, что ему за дело до девушки-сироты, с которой случайно свела судьба и которую, скорее всего, забудет через неделю, много две после отъезда из Гатчины? Но вот поди ж ты! Перед глазами неотступно стояло прелестное лицо с кротким взглядом больших карих глаз и нежным овалом в обрамлении густых темных волос. Что скрывать, не святой был наш гусар, совсем не святой. Случались у него романы, случались и романчики, однако такую девушку встречать еще не доводилось. Душой художника Сергей ощущал чистый свет, излучаемый Настенькой; ощущение это рождало и радость, и тревогу, и предчувствие необычного. Жар-птица влюбленности уже расправила легкие крылья, уже готова взлететь в заоблачную высь, уже зовет за собой, обещая сказку и счастье…

К черту!

Спасибо Гатилову, – приземлил. Ну да, почти что влюбился. Хотя самому себе не соврешь: просто влюбился – по уши. А дальше? Ни кола ни двора, будущее в тумане, кроме руки и сердца, предложить нечего. Хороша пара – отставной гусар без рубля за душой и сирота-бесприданница… С другой стороны, есть солидный нестарый жених, собой вовсе не урод, с достатком и положением. Что еще надо девушке, из милости пригретой дальней родственницей? Вот и выходит, что он, Белозеров, уже удостоенный нескольких заинтересованных взглядов, как честный человек должен этим удовлетвориться и никак чувства к Настеньке не проявлять, иначе дело может зайти далеко. Оно ведь как? Вчера обменялись взглядами, сегодня невзначай взялись за руки, а там и до поцелуя недалеко. Знаем, проходили…

«Господи, о чем я вообще думаю?» – внутренне возопил Сергей в полном смятении. В городе творится неладное: по неведомой причине люди сходят с ума; совершено жестокое убийство, а он, Белозеров, вместо того, чтобы по заданию обер-прокурора Святейшего синода со всем этим разбираться, возмечтал о личном! Стыдно, господин поручик. Отставить. Выбросить амурные эмпиреи из головы и думать лишь о деле. Точка.

Итак, дело…

Прав, прав Гатилов. Сергей и сам смутно подозревал, что причина поспешного исчезновения Дюваля связана с его даром нечувствительно улавливать мысли окружающих. Что-то он, сам того не желая, вчера вечером узнал. Нечто мерзкое, или опасное, или страшное… Но, если так, хозяин мыслей, напугавших француза, был совсем рядом, в гостиной Авдотьи Семеновны. Он же, выходит, догадавшись о причине бегства ясновидца, его убил. Испугался разоблачения… Вот он, мотив, о котором говорил Болотин! Остается лишь угадать, кто из гостей госпожи Печенкиной является убийцей.

Вроде бы задача не из самых трудных, – не так уж много людей собралось вчера. Но опять-таки прав Гатилов: чужая душа – потемки, и самый благообразный человек может таить в себе бесовскую начинку… В общем, завтра надо увидеться с Болотиным и рассказать ему о разговоре с книготорговцем. А дальше думать вместе.

Завтра же предстоит посетить госпиталь. Болотин договорился с его начальником, что художника пустят к ефрейтору Мордвинову на сеанс рисования. Сергей понимал, что шансов разговорить сумасшедшего и выудить из разговора причину его безумия практически нет. Но и сидеть сложа руки больше невмоготу. В Гатчине уже почти неделю, а к пониманию ситуации не приблизился ни на вершок. Зря только дядины деньги проедает…

От невеселых мыслей отвлек слабый шум со стороны дома. Рассохшиеся доски крыльца негромко скрипнули под чьей-то ногой, однако в ночной тишине их скрип прозвучал вполне отчетливо. Сергей затаил дыхание. Однако! Кто это там собрался выйти из дома заполночь? Может, служанка Глашка, дождавшись, пока уснет хозяйка, намылилась на свидание с каким-нибудь местным ухажером?

Сергей встал и тихонько подошел к развесистой яблоне. Спрятавшись за толстым стволом, выглянул – и чуть не вскрикнул. Протер глаза, потряс головой и снова пригляделся. Нет, ошибиться он не мог. В прозрачных сумерках белой ночи вырисовывался стройный девичий силуэт. То была Настенька!

Постояв на крыльце, девушка спустилась по ступенькам и медленно, неуверенной походкой двинулась вперед. На ней была лишь длинная ночная сорочка, а больше ничего; ноги – и те босые. Она брела с протянутыми вперед руками, огибая деревья сада, как будто направлялась к цели, известной ей одной. Вот она приблизилась к яблоне, за которой притаился Сергей, и гусар похолодел: глаза Настеньки на мраморно-белом лице блестели и были широко открыты, но этот взгляд!.. Слепой, неестественный, каменный… Эти развевающиеся от легкого ветерка волосы… Сергей вдруг вспомнил зачитанную в детстве до дыр книгу писателя Гоголя «Вий». Не с таким ли безжизненным лицом ведьма панночка искала в полумраке церкви семинариста Хому Брута?..

Настенька прошла в каком-то метре от Белозерова, не заметив его, и Сергей перевел дыхание. Он не знал, как поступить, – опешил. Окликнуть? Тихо уйти к себе во флигель? Но, может быть, девушке нужна помощь? Что с ней творится, в конце концов?

Предел колебаниям положило явление нового персонажа. Крыльцо снова жалобно скрипнуло – на этот раз под тяжестью грузного тела. На пороге дома стояла Авдотья Семеновна. Зябко кутаясь в платок, она всматривалась в призрачные очертания сада, словно что-то искала в нем. Сергей окончательно растерялся. Час от часу не легче! Да что ж это за народные гуляния в недоброе ночное время?..

Настенька между тем двигаясь неровной, рваной походкой, дошла до забора и уперлась в него. Зашарила вокруг руками. Не найдя прохода, начала мерно стучать кулачками по доскам. На этот звук, встрепенувшись, устремилась Авдотья Семеновна. Она быстро, почти бегом, преодолела расстояние между домом и забором, шумно дыша и хватаясь на ходу за сердце.

– Вот ты где, – сказала она.

Девушка, не обращая внимания на Печенкину, продолжала машинально колотить по забору, как заведенная.

– Опять, значит, – устало произнесла Авдотья Семеновна. – А я-то, дура, думала, что все уже прошло, успокоилась…

Она всхлипнула. Обессилев, Настенька привалилась к забору лбом. Из груди вырвался невнятный звук, напоминающий шипение.

– Ну ладно, что ж теперь делать? – еле слышно сказала Печенкина, вытирая слезы краешком платка. – Пойдем домой, утро вечера мудренее… Господи! За что ей это?.. А мне?

С этими тяжко произнесенными словами она осторожно повернула Настеньку к себе, обняла за плечи и повела по направлению к дому. Девушка не сопротивлялась. Сейчас она была похожа на большую механическую куклу, медленно переставляющую ноги.

Высунувшись из-за яблони, Сергей потрясенно смотрел им вслед. Яростно взъерошил чуб. У него было ощущение, что от пережитой жути, недоумения и тревоги за Настеньку он сам вот-вот сойдет с ума.