Текст книги "Гатчинский бес"

Глава седьмая

Месье Дюваль, немолодой человек лет пятидесяти, по внешности был настоящий француз: худощавый, темноволосый, с внушительным горбатым носом, упиравшимся в подбритые, лихо закрученные усики. Черные глаза на узком морщинистом лице смотрели на окружающих спокойно, цепко и с большим достоинством. Судя по фраку и лакированным ботинкам, Дюваль приехал в салон прямо с выступления.

Авдотья Семеновна обратилась к нему с подготовленным приветствием на ужасном французском языке, спотыкаясь через слово.

– Не трудитесь, мадам, – вежливо сказал Дюваль по-русски, хотя и с заметным акцентом. – Я много выступаю в России, так что ваш язык мне хорошо знаком. А если все же чего-то не пойму, поможет Леонид.

– Запросто, – подтвердил Фалалеев, украдкой поглядывая на фуршетный стол.

Именитого гостя усадили на диван, вручили бокал с шампанским и спросили, не возражает ли он перекусить. Месье Дюваль не возражал, импресарио тоже. Подносы с тарелками Настенька поставила им прямо на колени, предварительно застеленные салфетками.

– У нас тут фуршет, без церемоний, – несколько смущенно пояснила Авдотья Семеновна.

– Это прекрасно, мадам, – успокоил Дюваль, изящно цепляя ломтик нежно-розовой семги. – Нет ничего утомительнее церемоний! Мне приходилось сидеть за столом вместе с некоторыми августейшими особами. Так я вас уверяю, что из-за требований этикета… как это по-русски… икра в горло не лезла.

Выпили за гостя.

– Как вам показалась наша Гатчина? – спросил Веревкин, приступая к светской части беседы.

– Она очаровательна, – живо откликнулся француз и даже взмахнул вилкой. – Маленький, уютный, очень красивый город, – что может быть лучше? Я не раз выступал в Петербурге и в Москве. У столиц есть свои преимущества, но они подавляют размерами и суетой. А здесь я себя чувствую, словно приехал в Версаль. Такой же зеленый городок неподалеку от центра, и королевская резиденция тоже есть. Надеюсь, после выступлений у меня останется немного времени, чтобы поближе познакомиться с Гатчиной (на слове «Гатчина» он споткнулся и произнес его по слогам).

– В таком случае мы будем рады сделать для вас экскурсию, – пообещала госпожа Меняйло с душевной улыбкой, и все дружно закивали: мол, с удовольствием.

Дюваль благодарно приложил руку к сердцу.

Начали расспрашивать о том, как прошло выступление в клубе.

– Все было хорошо, – сообщил француз. – Но знаете, что я вам скажу, друзья мои? Всюду примерно одно и то же. Франция, Англия, Германия, Россия – публика везде одинакова. Всех интересует, действительно ли я умею читать мысли окружающих, не шарлатан ли я. Отвечаю: нет, не шарлатан. И каждым выступлением это доказываю!

Кружковцы переглянулись.

– А можно ли и нам доказать? – застенчиво спросила вдруг Настенька, опередив открывшего было рот Девяткина.

В глазах француза мелькнула тень усмешки.

– С удовольствием, мадемуазель, – галантно и чуть снисходительно сказал он. – Нет ничего проще.

– Да, но как?

– А вот так. Возьмем любой предмет… ну, хоть эту вилку (он тщательно протер вилку салфеткой) и вручим любому из присутствующих… например, молодому человеку (он передал вилку Сергею). После этого я выйду в соседнюю комнату, и меня будет сопровождать один из вас. Как говорят в России, чтобы не подглядывал. Молодой человек тем временем спрячет предмет в любом месте. Вернувшись в комнату, я посмотрю ему в глаза и по мыслям узнаю, где эта вилка спрятана. Вот и все. Устраивает?

– Вполне, – сказала пунцовая от волнения Настенька.

– Как интересно! – потрясенно шепнула Авдотья Семеновна.

Сопровождать ясновидца в соседнюю комнату вызвался Девяткин. Когда они вышли, Сергей принялся лихорадочно оглядываться в поисках места, куда можно было бы спрятать вилку. Под диван, что ли?.. Предел колебаниям положила мадам Веревкина. Недрогнувшей рукой она отняла у Сергея вилку, сунула в свой объемистый бархатный ридикюль и приложила палец к губам. Оставалось подчиниться.

– Входите! – пискнула Трефилова.

Распахнув дверь, ясновидец с порога осмотрелся и неторопливо подошел к Белозерову. Тяжело, из-под полуприкрытых век, вгляделся в глаза Сергея. Гостиную объяла мертвая тишина. Гусару стало чертовски неуютно. Возникло чувство, что под властным пронзительным взглядом француза он цепенеет, тело наливается свинцом и нет сил, чтобы сбросить невидимую тяжесть. Вот, значит, как мысли-то читаются… Собрав волю в кулак, Сергей ответил французу вызывающим взглядом. Посмотрим, как у него получится сообразить насчет ридикюля…

– Достаточно, – произнес месье Дюваль, делая шаг назад.

С улыбкой на тонких губах он повернулся к Лидии Прокофьевне.

– Мадам, я никогда не позволю себе рыться в дамской сумочке, – вежливо сказал он. – Однако если вы откроете свой ридикюль, мы там найдем спрятанную вилку. Поищите, поищите… Я прав?

Веревкина растерялась. Неуверенным движением она расстегнула сумочку и принялась копаться в ее недрах. Наконец искомый прибор появилась на свет. При этом Веревкина отчего-то выглядела смущенной, словно при соучастии Сергея совершила кражу хозяйской вилки и была в том уличена.

– Вот, – сказала она виновато.

– Что и требовалось доказать, – заключил ясновидец с легким полупоклоном.

Гостиная взорвалась бурными аплодисментами.

– Браво! – взревел Веревкин.

– Это неподражаемо! – выдохнула госпожа Меняйло, прижав руки к пышному бюсту.

Девяткин трепетал от восторга. Не зря, не зря он бесплатно печатал объявление месье Дюваля! Сергей готов был биться об заклад, что в этот миг в лысой голове редактора уже складывается сногсшибательный материал о визите ясновидца в салон госпожи Печенкиной и потрясающем сеансе чтения мыслей.

Месье Дюваля окружили со всех сторон и принялись восхищенно жать руки. Трефилов сгоряча даже обнял. Трефилова кинулась к роялю и начала играть «Марсельезу», громко барабаня по клавишам.

– Как это у вас получается? – с сомнением в голосе спросил меланхолик Гатилов. Весь вид его показывал, что не верить собственным глазам он не может, но верить отказывается. – Или это секрет фокуса?

Француз деликатно освободился от объятий Трефилова и сел на диван.

– Никакого фокуса в чтении мыслей нет, стало быть, и секрета нет, – сказал он спокойно. – А как получается, попробую объяснить… Видите ли, от природы я наделен особым свойством. Можно сказать, с ним родился. Вот, например, все мы чувствуем жару или холод, не так ли? А я точно так же чувствую чужие мысли. Чтобы ощутить их, надо только, чтобы человек был от меня не далее нескольких метров. Ну и сосредоточиться немного.

– Метафизика какая-то, – пробормотал доктор Терентьев.

– Что, прямо-таки читаете чужие мысли, как в книге? – уточнил Гатилов.

– Нет, месье, книга здесь ни при чем. Как бы это объяснить… Человек ведь мыслит не столько словами или фразами, сколько образами. Я и воспринимаю образы. Проще говоря, картинки. Но в этих картинках весь человек как на ладони. Его прошлое, настоящее, планы на будущее…

Сергей внутренне вздрогнул. Хорошенькое дело! А если ясновидец не ограничился выяснением судьбы вилки, а заглянул в мысли дальше и теперь знает о его, Белозерова, секретном задании? О Победоносцеве, дяде, Болотине? Экий карамболь, черт возьми…

– В Средние века вас непременно сочли бы колдуном и сожгли на костре! – восторженно сообщила Девяткина.

– Непременно, мадам, – согласился француз. – Больше того, – уверен, что среди бесчисленных жертв инквизиции немало моих… как бы сказать… коллег. Что делать, такая была эпоха. Зато в конце девятнадцатого века благодаря общественному прогрессу я не только не скрываю свой дар, – напротив, с его помощью зарабатываю на хлеб насущный. Ведь со своими сеансами я объездил немало стран.

– А сколько еще объездим, – проворчал Фалалеев, малость осоловевший от вина и плотной закуски.

– Вам бы в жандармском управлении цены не было, – неожиданно сказал Трефилов. – Любого злодея с ходу разоблачили бы.

Дюваль засмеялся:

– Мог бы, конечно… Однако полицейское поприще меня не прельщает. Я по другой части. Да меня всерьез власти и не воспринимают.

Установилась тишина. Восторг схлынул, все успокоились и кое о чем задумались. Общее настроение выразил Гатилов, спросивший напрямик:

– Так вы, стало быть, знаете, что у каждого из нас в голове?

Лицо ясновидца сделалось удивительно серьезным.

– Откровенно говоря, я ждал этого вопроса, – задумчиво сказал он. – Вы спросите почему? Да потому, что об этом спрашивают в любой аудитории. И всякий раз я говорю, что специально, за исключением сеансов, чужие мысли не читаю. Правильнее сказать, что отголоски людского сознания сами собой проникают в меня… И что с того? Мой дар принуждает к величайшей деликатности. Все, что я случайно узнал, остается при мне. Вы даже не представляете, сколько всего может быть в голове у самого приличного человека…

– Например? – холодно уточнил доктор Терентьев.

Француз хмыкнул:

– Да все что угодно… Почтенная матрона, мать семейства, мечтает очутиться в объятиях молоденького лакея. Солидный чиновник думает, как бы отдать городской заказ знакомой фирме и получить вознаграждение – процентов пять от суммы. Уважаемый обыватель сочиняет сплетню, которая должна погубить репутацию не угодившего ему соседа… И это еще не самые худшие примеры. Каждому из нас могут быть свойственны тайные пороки, извращенные желания, низменные устремления. Такова человеческая природа. Ангелов нет, друзья мои. Я это знаю наверное, – заключил он со вздохом.

– Надеюсь, к присутствующим сказанное вами не относится? – еще более холодно спросил Терентьев.

– Ну, разумеется, – сказал Дюваль, малость помедлив.

– И на том спасибо…

С этими словами Терентьев отошел от француза. Сергею показалось, что ясновидец доктора чем-то раздражает. Впрочем, кому понравится человек, перед которым ты как на ладони? А каково, кстати, этому человеку постоянно жить в атмосфере чужих мыслей и секретов? Знать, что тебя опасаются? Трудно, поди…

– Вы правы, месье, – негромко сказал Дюваль, и Сергей не сразу сообразил, что ясновидец отвечает на невысказанный вопрос. – Во многих знаниях многие печали. Благодаря своему таланту я знаю слишком много. Мне это ни к чему, но тут уж ничего не поделаешь. Иной раз возникает желание уединиться, стать отшельником, жить вдали от людей… Судьба Робинзона Крузо меня, пожалуй, устроила бы.

– Ну уж и Робинзон, скажете тоже… А что по этому поводу думает ваша супруга? – кокетливо спросила Веревкина.

– Я не женат, мадам, – коротко ответил француз.

«Да кто ж за тебя, ясновидца, выйдет? Разве святая какая-нибудь, которой и скрывать-то нечего», – подумал Сергей и тут же мысленно прикусил язык.

Коротко взглянув на гусара, Дюваль отвернулся.

Возникла неловкая пауза. Чувствовалось, что светский разговор, блестяще продолженный сеансом ясновидения, мало-помалу стал чересчур серьезным и даже обрел некий драматический оттенок. Чутко уловивший общее настроение Девяткин предложил выпить за успешные гастроли дорогого гостя, и все с некоторым облегчением поддержали тост. Неугомонный редактор тут же предложил второй – за хозяйку салона, который играет важную роль в общественной жизни города и собирает под своей крышей лучших людей Гатчины. Тут уж энтузиазм взыграл от души. Раскрасневшаяся Авдотья Семеновна шепнула Настеньке, чтобы та принесла из погреба еще вина. Словом, обстановка разрядилась.

И все-таки Сергей заметил, что ясновидцу не по себе. Не в своей тарелке был ясновидец и чем дальше, тем сильнее.

Он участвовал в общем разговоре и даже вымученно улыбался, однако на вопросы отвечал невпопад. Что-то его беспокоило. Взгляд француза блуждал по гостиной, время от времени останавливаясь на ком-то из кружковцев и тут же уходя в сторону. Лицо Дюваля сделалось бледным, на высоком лбу выступили росинки пота. Он нервным движением отстранил предложенный бокал и закурил, но, сделав две-три затяжки, погасил папиросу. «Да что с ним такое? – удивленно подумал Сергей. – Что не так?»

Состояние Дюваля заметил и Фалалеев. Наклонившись к хозяину, импресарио о чем-то спросил вполголоса. Выслушав ответ, высоко, в неподдельном удивлении, задрал светлые брови и снова посунулся к уху. «Обидятся же…» – расслышал Сергей. Француз ответил резким жестом.

Импресарио развел руками и, вытерев рот салфеткой, поднялся.

– Дамы и господа, прошу извинить! – громко сказал он. Чувствовалось, что Фалалееву неловко. – Месье Дюваль вынужден покинуть ваше замечательное общество. К сожалению, он очень устал после выступления и вообще…

– Рад был познакомиться медам и месье, – перебил его Дюваль, вставая и делая общий полупоклон. – Благодарю за приятный вечер. Надеюсь, развлек вас в меру возможностей. Но теперь… как это по-русски… пора и честь знать.

Гостя обступили.

– Ну что вы, еще так рано! – взволнованно сказал Девяткин.

– Мы же еще и чай не пили, – поддержала Авдотья Семеновна на правах хозяйки.

– Мы чем-то вас расстроили? – простодушно предположила Настенька.

Сергей мельком глянул на Гатилова и невольно удивился. Лицо книготорговца было сумрачно, губы сжаты, брови насуплены. Взгляд сверлил бледного Дюваля, который, пожимая руки и раскланиваясь, кое-как продирался сквозь не желающих отпускать его кружковцев.

Пожав плечами, Девяткин вышел вслед за французом и Фалалеевым – проводить гостей и поймать им извозчика. Остальные, чуть закрылась дверь, принялись обсуждать неожиданный уход ясновидца.

– Как прикажете понимать? – риторически воскликнул Веревкин, оскорбленно сложив руки на животе и вертя большими пальцами. – Приняли от всей души, на закуску не поскупились, почет и уважение оказали, а он… Наелся-напился, сделал какой-то фокус и сбежал, не отбыв и часа. Это же против всякого политеса! Я даже не успел расспросить, точно ли, что он может предсказывать будущее.

– Чистый моветон, – внушительно добавил Меняйло. – Никакого уважения к обществу и хозяйке дома.

Авдотья Семеновна, соглашаясь, тяжко вздохнула.

– Еще надо посмотреть, куда этот шарлатан от нас намылился, – тревожно сказала Трефилова. – Добро, если к себе в гостиницу, а если к мигаловцам?..

– И очень даже просто, – поддержал супругу Трефилов. – Мы-то его на бесплатное объявление зацепили, а те и денег могли сунуть, лишь бы нам карту перебить! Знаем мы их…

Кружковцы ужаснулись, но тут слово взял доктор Терентьев. Опершись на каминную доску и остро поблескивая из-под очков холодным взглядом голубых глаз, он сообщил, что, судя по некоторым внешним признакам, у француза не все в порядке с печенью и желудком. А кое-какие детали говорят о возможном заболевании сердца. Поэтому, так или иначе, логично предположить, что ни о каком оскорблении общества и, паче того, перебежке к мигаловцам речи нет. А вот внезапный приступ, сопровождаемый болевыми ощущениями в брюшной полости или грудине, – это дело вполне возможное. Отсюда внезапное, на грани приличий, бегство ясновидца. В таком состоянии, знаете ли, уже не до политеса. Правда, мог бы пожаловаться, и он, доктор, оказал бы первую помощь…

Короткая речь Терентьева всех остудила. Француза простили и даже начали жалеть, особенно женщины. «Бедненький», – сострадательно произнесла Меняйло. «Ну, сердечный приступ, – это еще куда ни шло», – проворчал Веревкин, сдаваясь.

Спорить с врачом Сергей, разумеется, не стал. Однако версия доктора при всем правдоподобии одного обстоятельства все же не объясняла. Да и чем объяснить, что, пожимая на прощание руку Дювалю, гусар отчетливо заметил в глазах ясновидца ужас?..

Наутро жильцы лучшей гатчинской гостиницы «Норд» проснулись от истошных криков Фалалеева.

Постучавшись в запертый номер месье Дюваля и не получив ответа, импресарио встревожился. Вызванный коридорный открыл дверь запасным ключом, они зашли в комнату, а там…

Ясновидец лежал в своей постели на спине, укрытый по горло одеялом, и, казалось, крепко спал. Вот только шея его была свернута набок…

Глава восьмая

Гатчина ужаснулась, и было от чего…

Маленький уютный город, утопающий в покое и зелени, далекий от столичных бурь и тревог, благоденствующий под сенью царской резиденции, – так вот, этот Богом спасаемый город чрезвычайных происшествий не ведал. Не бывало здесь чрезвычайных происшествий. Из года в год, из поколения в поколение гатчинцы мирно торговали, или занимались ремеслом, или ходили в присутствие, или служили во дворце, или просто доживали век в окружении родных и близких. В этом тихом размеренном существовании для потрясений места не было.

Но вот – случилось. Можно сказать, грянуло…

Шокирующая новость о смерти француза-ясновидца разошлась по городу с быстротой степного пожара. К восьми часам утра она достигла Гатчинского посада, а уже в восемь с четвертью Авдотья Семеновна без стука ворвалась во флигель к Белозерову с криком:

– Беда, беда!

Всегда хорошо причесанная и аккуратно одетая, Печенкина сейчас выглядела нелепо – простоволосая, в полузастегнутом халате поверх ночной рубашки, в галошах на босу ногу.

В это время Сергей, умываясь, полоскал рот и чуть не подавился.

– Что случилось, Авдотья Семеновна? – сипло спросил он, кое-как откашлявшись.

– Убили француза-то нашего! – выпалила хозяйка, торопливо крестясь.

Сергей с величайшим изумлением уставился на Печенкину.

– Кого? Месье Дюваля?!

– Его, болезного, – подтвердила хозяйка и тяжело осела на стул – ноги не держали.

Сергей бросил полотенце на кровать и наклонился к Авдотье Семеновне:

– Да правда ли это? Может, утка или сплетня какая?

– Правда, Сергей Васильевич, правдивее не бывает. Мне Клинкова рассказала, а той Никишова, а Никишовой – зять. Он как раз в гостинице служит, и покойника видел своими глазами. Какая уж тут сплетня…

Сергей машинально сунул в рот папиросу, хотя давал себе зарок до завтрака не курить. Мысли в голове устроили натуральный канкан. Что за черт?! Еще и полусуток не прошло, как Дюваль был у них в гостях, демонстрировал свой талант, отвечал на вопросы и пил вино… Правда, уехал так неожиданно…

– Постойте, да почему же убили? – спросил он, мучительно морщась. – Доктор же говорил о признаках каких-то болезней. Скрутил человека ночью сердечный приступ, он и помер, царство небесное…

– А перед смертью сам себе шею свернул, ровно цыпленку, – ядовито откликнулась Печенкина. – У бедняги-то шея набок свернута, зять Никишовой точно разглядел. Нет уж, Сергей Васильевич, дело тут преступное, не иначе. А мы, выходит, чуть ли не последние, кто его видел. Теперь в полицию затаскают…

Вдова всхлипнула. То ли покойного Дюваля жалела, то ли представила себя на допросе в полиции.

Кое-как выпроводив хозяйку и наскоро одевшись, Сергей проглотил остаток вчерашней булки, запил водой (не до самовара!) и ринулся на улицу. Город он еще почти не знал и местонахождение гостиницы «Норд» представлял смутно, однако помогли прохожие. Несмотря на ранний час, обыватели в немалом количестве потянулись к месту происшествия. Оставалось лишь идти вслед за возбужденными, разговаривающими на ходу людьми.

Гостиница в три этажа стояла в центре поселка Ингербург, неподалеку от Гатчинского посада. Судя по множеству окрестных магазинов и лавок, место было приличное. Улица, застроенная добротными двух– и трехэтажными домами, вела прямиком к императорской резиденции и упиралась в решетки, опоясавшие обширную площадь перед дворцом. А за оградой во всем великолепии открывалась живописная панорама дворцовых корпусов, башен, садов и парков. В другое время душа художника восхитилась бы прекрасной картиной, рука сама собой потянулась за кистью, но теперь…

А, собственно, что теперь? И чего ради он, словно отпетый бездельник, с утра пораньше кинулся к месту, где простился с жизнью едва знакомый иностранец? Каким боком его смерть относится к делу, из-за которого он, Белозеров, появился в Гатчине?

Надо полагать, никаким. Но уж коли дядя с Победоносцевым наказали быть в гуще событий и крутить головой на триста шестьдесят градусов, было бы странно пройти мимо страшного события, всколыхнувшего город.

У входа в гостиницу толкались взбудораженные горожане. Маленькая толпа гудела от любопытства, и было в этом любопытстве что-то нездоровое. Как многие военные, Сергей штафирок недолюбливал. Да и за что любить зевак, которые с утра пораньше слетелись поглазеть на место преступления, точно воронье на падаль? Если бы не городовые у гостиничных дверей, они бы уже вломились внутрь. Мужчины и женщины, молодые и старые… Спасибо, хоть детей не привели. Сергей неприязненно покосился на даму средних лет в зеленом платье и светло-желтой соломенной шляпке, увлеченно беседующую с соседкой, от которой за версту разило дешевыми духами.

– Представляете, Марфа Антиповна, у меня на сегодняшний вечер куплен билет в клуб на его выступление. Полтора рубля отдала. А ясновидца-то убили. Ну, может, и сам умер, но, говорят, убили. Не важно. Что теперь с билетом-то делать?

– А я вам так скажу, Наталья Тихоновна: билет надо сдать обратно в кассу. Убили там или не убили, это полиция разберется. А полтора рубля на дороге не валяются.

– Это уж точно… А может, все-таки убили?

– А нам с вами какая разница? Хотя, если убили, оно, конечно, интереснее. Отродясь у нас такого не было…

Швейцар широко распахнул двери гостиницы, и дюжие мужики в заляпанных белых халатах вынесли носилки, на которых под простыней вперед ногами лежал покойник. По бокам, придерживая шашки, шагали городовые. Следом вышли двое в серых вицмундирах, – должно быть, следователь с прокурорским. Рядом отирался оживленный Девяткин с блокнотом и карандашом в руках, на ходу задавая какие-то вопросы. Ну ясно… Кому-то беда, а журналисту пропитание. Вместе с ними вышел заплаканный, страшно осунувшийся Фалалеев. Сергея кольнула жалость. Вот кто по-настоящему переживает. Сколько он с Дювалем работал, сколько городов и весей вместе объехали. И, наверно, француз был для импресарио не одним лишь кормильцем, но и старшим товарищем…

В этот миг порыв ветра откинул край простыни с головы мертвеца. Люди ахнули и, толкая друг друга, качнулись к носилкам. Сергей невольно последовал их примеру и в просвете между шляпами и шляпками увидел налитое трупной синевой, спокойное лицо ясновидца с закрытыми глазами. Шея Дюваля действительно была неестественно свернута.

– Отойдите! – задушенно вскрикнул Фалалеев и, кинувшись вперед, вернул простыню на место, словно прикрыл наготу близкого человека. – Чего глазеете? Цирк вам тут, что ли?

Толпа недовольно зашумела.

– А ты кто такой, чтобы командовать? – рявкнул было какой-то усатый, простецкого вида зевака в клетчатом костюме, но ойкнул и осекся. Вымещая раздражение, Сергей от души наступил ему на ногу. А вес у нашего гусара, заметим, был нешуточный. И плечи соответствовали.

Оценив стать обидчика, усатый поджал губы и ограничился сдержанной репликой:

– Пардон, сударь, вы мне ногу отдавили…

– Это вы меня пардон, – небрежно сказал Сергей, неохотно убирая ступню с чужого штиблета. – Экий я нынче неловкий… Желаете удовлетворения?

Зевака шарахнулся.

Между тем носилки уложили в стоящую поодаль обшарпанную санитарную повозку, и старая лошадь, повинуясь вознице, равнодушно повлекла скорбный груз. За ней тронулась коляска со следователем, куда ухитрился пристроиться и Девяткин. Фалалеев потерянно смотрел вслед и тер глаза тыльной стороной ладони.

– Доброе утро, Сергей Васильевич, – сказал кто-то на ухо Белозерову.

– Кой черт, доброе, – буркнул Сергей, не оглядываясь. Голос Болотина он узнал сразу.

– Давайте отойдем, – негромко предложил подполковник.

Они выбрались из толпы и неторопливо побрели по направлению к Гатчинскому посаду.

– Небось не ждали встретить здесь? – спросил Болотин, прерывая паузу.

– Не ждал, – откровенно ответил Сергей. – Помощник дворцового коменданта среди глазеющих обывателей – странно как-то. Зачем?

Болотин тихо засмеялся.

– Не присесть ли нам? – предложил он, указывая на уединенную скамейку в тени тополей. – Поговорим тет-а-тет.

Сергей огляделся. Кроме иссиня-черной вороны, оседлавшей толстую ветку, рядом и впрямь никого не было. Закинув ногу на ногу и достав портсигар, Болотин свойским жестом положил руку Сергею на плечо.

– Все очень просто, Сергей Васильевич. Вы наверняка уже поняли, что главное в Гатчине – резиденция государя императора. В этом смысле весь город – лишь приложение к дворцу. Придаток. А дворцовый комендант, в сущности, является комендантом всей Гатчины. Стало быть, должен быть в курсе всего, что здесь происходит. На доклад к Черевину ездят и полицмейстер, и прокурор, и градоначальник. И если в городе убивают знаменитость, я как помощник коменданта просто обязан побывать на месте преступления, чтобы осмотреть своими глазами.

– А Дюваль, значит, на самом деле был знаменитостью? – уточнил Сергей.

Подполковник кивнул.

– Еще какой. Покойник объездил всю Европу, выступал со своими сеансами перед австрийским императором, датским королем, немецкими князьями… Да и к нам приехал неслучайно. О Дювале рассказали государю, и тот заинтересовался. Француза со дня на день хотели пригласить ко двору. А в ожидании приглашения Дюваль, чтобы не терять времени, пока выступал в местном клубе. Теперь можете представить меру скандала, который грянет, как только самодержцу доложат об убийстве ясновидца?

– Не хочу и представлять, – отрезал Сергей, невольно ежась.

– И правильно. А нам – приходится. Убит почти что гость императора, да еще где? В километре от дворца. Я уж молчу, с французским посольством теперь надобно объясняться. Беда…

«Беда, беда!» – невольно вспомнил Сергей утренние причитания Печенкиной. Хозяйка даже не знала, насколько права.

– Что вы насчет всего этого думаете? – спросил Болотин, швыряя окурок в урну.

Сергей пожал плечами:

– Пока ничего. Но только, сдается мне, слухи о мирной гатчинской жизни сильно преувеличены. За считаные дни трое рехнулись, одного убили… Дальше-то что?

– Поживем – увидим, – тихо сказал Болотин. – Ладно… Я поднимался вместе со следователем в апартаменты покойника, осмотрелся. Дюваль поселился на втором этаже, взял лучший номер – с ванной, с ватерклозетом. Даже телефонный аппарат есть. Как все произошло? Тут, в общем, загадки нет. Это, конечно, убийство. Номер был заперт изнутри, значит, убийца проник снаружи, через окно.

– Взлетел на второй этаж? – уточнил Сергей.

– Ну, зачем взлетел… Окно выходит во внутренний сад, а там есть садовая лестница. Убийца ею-то и воспользовался. По случаю жары форточка была открыта. Форточка большая, в треть окна, пролезть можно. А уж как пролез, то и до Дюваля добрался, свернул ему шею. Тот, судя по всему, спал. Во сне и отошел…

Сергей вспомнил безмятежное лицо покойника и согласился с Болотиным.

– Но, если так, убийство почти наверняка произошло ранним утром, часа в три-четыре, – продолжал подполковник. – Это время, когда наступает самый крепкий сон. Стало быть, и риску меньше. Вы заметьте, место населенное. Рядом жилье, кто-нибудь мог заметить, как убийца перемахнул через забор гостиницы и забрался в сад. Опять же, белые ночи, все, как на ладони…

– Риск большой, – медленно сказал Сергей. – Убийца, само собой, это понимал. Что ж его так припекло? Какие вообще могут быть причины? Ограбить хотел? Или отомстить за что-то?

– А хрен его знает, – мрачно сказал подполковник. – Только насчет ограбления – это вряд ли. По словам импресарио, ничего не тронуто. Да и не было у француза при себе крупных денег. Гонорар за выступление сразу положил в банк. А повседневными расходами ведал Фалалеев. Месть? Ну, может быть. Хотя сомнительно. В этом случае Дюваль должен был притащить мстителя с собой на хвосте. А приезжих мы более-менее контролируем. Их пока немного, еще не сезон, и что-то не припомню, чтобы за последние дни в город прибыл подходящий человек.

– В каком смысле подходящий? – спросил Сергей с недоумением.

– А вот в таком… Взобраться на второй этаж по лестнице и пролезть в форточку не так-то просто. Сломать человеку шею, да так, чтобы не пикнул, и того труднее. В итоге получаем сильного, ловкого, скорее всего нестарого человека. А в город пока приезжают в основном женщины с детьми да старики – дачи на лето снимать. В общем, не складывается с приезжим…

Сергей поднялся, подошел к тополю и от души пнул ни в чем не повинное дерево. (Сидевшая на ветке ворона встрепенулась и осуждающе каркнула.) Господи, как же хотелось в этот миг ощутить на плечах эполеты, на боку – саблю, под собою седло, и чтобы любимая Фиалка везла в гости к Феодоре Спиридоновне, подальше от мрачных загадок Гатчины. Втравил дядя в историю, ничего не скажешь…

Впрочем, долго поддаваться слабости гусар не привык. Сжав зубы и внутренне выругавшись по матери, он вернулся на скамейку, сел. Болотин, с пониманием следивший за телодвижениями младшего товарища, протянул портсигар.

– Нате вот, покурите, успокойтесь… У самого голова кипит.

– Ну, если не приезжий, то, значит, кто-то из местных? – вернулся Белозеров к теме разговора, беря папиросу.

– В этом-то и загвоздка. По логике так, да только нет в городе убийц. У нас, если хотите знать, и преступлений-то почти не бывает. Вот разве мастеровые перепьются и драку учинят. Мелкие воришки есть, не без этого. Я еще могу с трудом представить, что кто-то кого-то в сердцах или там под градусом ножом пырнет. Но вот так, хладнокровно проникнуть ночью в гостиницу, убить спящего человека… Хотя обстоятельства говорят, что поработал именно кто-то из своих. Местный может знать и гостиницу, и сад, и заметить, что в саду валяется лестница. Кстати, местному легче выяснить, в каком номере остановился Дюваль, особенно если в гостинице работает знакомый человек…

Сергей облокотился на колени и сжал голову руками, безжалостно ероша пышный чуб. С дедукцией было плохо. Не получалась дедукция. С одной стороны, убийца вроде бы из местных. С другой, подполковник божится, что в городе таких злодеев нет. И среди приезжих за последнее время подходящего по типу человека тоже нет. Что ж теперь, убийца с неба упал? Или Болотин чего-то не учитывает?

– А я вот что скажу, Иван Николаевич, – наконец произнес гусар. – Вы весь город знаете, люди тут, как на ладони – кто спорит? Но ведь каждому внутрь не заглянешь. Вполне может быть, что живет по соседству какой-нибудь обыватель, с виду человек как человек, а в душе по какой-то причине бесовщина творится. И однажды эта бесовщина прорывается…

Болотин закинул руки за голову и уставился в голубое безоблачное небо.

– Может, и так, – сказал он безрадостно. – Только это еще хуже. Приезжих мы худо-бедно можем проверить. А по вашей версии надо прошерстить полгорода. Где столько следователей набраться? Опять-таки и у скрытого беса должен быть хоть какой-то мотив. Даже если у него руки чешутся кого-нибудь прихлопнуть – просто так, ради чистого удовольствия убивать, – ну и прихлопнул бы первого встречного. Так нет же! Проникает на закрытую территорию, лезет на второй этаж, рискует быть замеченным… Мотив! Вот чего не хватает. Пока его не найдем, убийца будет гулять на свободе.