Текст книги "Социальная стабильность: от психологии до политики"

В целях рассмотрения коммуникативных факторов повседневности больших социальных групп можно выделить стабильные и временные группы. Так, если в стабильной группе люди взаимодействуют длительное время, то жизнь временной группы может быть очень короткой. Для целей нашего исследования полезно учитывать, что коммуникативные особенности временной группы в структуре городского социума сходны с социально-психологическими особенностями толпы и наделяются следующими чертами: 1) «добровольность членства, открытость границ и способность к самопроизвольному росту», регулируемому рядом негативных факторов («неблагоприятная погода, дефицит пространства, недостаток видимости и слышимости, страх тесноты или репрессий» и т. д.); 2) прямой физический контакт участников, провоцирующий всплеск идентификации, подражания и «психического» заражения как механизмов взаимодействия; 3) анонимность и равенство людей в толпе (в тесном соприкосновении с себе подобными человек теряет не только персональное пространство, но и пол, возраст, национальность, социальный статус, а вместе с ними – индивидуальность и чувство личной ответственности за собственное поведение и действия окружающих); 4) неудержимость стремления к цели (безграничный энтузиазм, вера в неисчерпаемость собственных сил, иллюзию всемогущества, порожденные снижением рационально-логического мышления); 5) наличие явного или скрытого руководящего центра, лидеров, отражающих, аккумулирующих и направляющих настроение и поведение массы[215]215
  См.: Богомолова Н. Н., Донцов А. И., Фоломеева Т. В. Указ. соч. С. 136.


[Закрыть].

Коммуникации больших стабильных групп в повседневности городского социума, по мнению ряда ведущих психологов, также характеризуются рядом сходных черт:

1) Хотя члены городского социума как большой группы в определенной степени осведомлены о существовании друг друга, близкое знакомство они способны поддерживать лишь с ограниченным кругом себе подобных. С остальными их связывают символические отношения, порожденные сходством условий и образа жизни, интересов, убеждений, ценностей, переживаний и т. п. Городской социум как сфера проявления коммуникативной активности человека описывается как совокупность воздействий, взаимодействий и отношений, как правило, в направлении от социума к индивиду. Систему коммуникаций в пространстве городского социума можно схематически представить в виде ряда концентрических окружностей, в центре которых находится горожанин, «я». Ближайшие круги составляют «значимые другие», в отношениях, с которыми он может существовать как неповторимое «я»: его семья, друзья; затем следует круг его коллег из трудового, учебного или иного коллектива, а потом – соседи. Последнюю анонимную окружность составляют прохожие, абстрактное «население города».

2) Историческая укорененность устойчивых больших групп, которая обусловливает упорядоченность и стабильность групповых ценностей и норм поведения в структуре городского социума. Агентами этнической, поло-ролевой, религиозной, политической социализации чаще всего выступают члены ближайшего социального окружения. Ритуализированные, а потому «само собой разумеющиеся» нормы коллективного поведения настолько прочны и устойчивы, что могут сохранить регуляторную функцию не только после смены человеком некой большой устойчивой группы, но и после ее исчезновения (представители старшего поколения, воспитанные в «советской» системе координат, следующие ее принципам в течение многих лет спустя после распада СССР).

3) Городской социум как большая устойчивая социальная группа внутренне предполагает наличие иных подобных групп, позволяющих провести процедуру межгруппового сравнения (дети и старики, богатые и бедные, католики и протестанты, горожане и сельские жители и др.).

Кроме вышеуказанных коммуникативных характеристик больших социальных групп в пространстве городского социума следует добавить такую, как наличие у них своего специфического языка. Это прежде всего относится к этническим группам, а для других групп специфический язык может выражаться в форме определенного жаргона, присущего, в частности, различным профессиональным группам, молодежи и др.

Говоря о специфике коммуникативных факторов городского социума как устойчивой социальной группы, представляется существенным провести дифференциацию коммуникаций в условиях крупного мегаполиса и небольшого периферийного города. Так, согласно позиции Ю. П. Зинченко, в качестве важного фактора коммуникаций повседневности городского социума выступает уровень агрессии, который существует и внутри конкретного человека или внутри общества. «…Если говорить о разнице между мегаполисом и, так сказать, некрупными городами, то, конечно, разница существует. С одной стороны, концентрация населения, концентрация вот этой агрессии индивидуальной, которую в общественной форме некоторые выливают. Мы помним, как у нас фанаты выходят и что происходит… Конечно, в тех городах степень такой концентрации несколько ниже. Но и с другой стороны, наверное, там жизнь все-таки чуть-чуть более спокойная, если не сказать, чтобы никого не обидеть, может быть, местами более вялая, чем в столице, чем в таком мегаполисе, когда ритм жизни московский, то есть насколько он быстр, насколько он скоротечен в столице…»[216]216
  Зинченко Ю.П. Онлайн конференция.15.10.2009 // http://www.novayagazeta.ru/st/online/663815/38.html


[Закрыть]. Таким образом, степень концентрации населения в немалой степени определяет повседневные коммуникации городского социума.

Население мегаполисов и малых городов в условиях повседневности городского социума составляет большие социальные группы, которые могут выступать субъектами межгрупповой коммуникации. Ярче всего это проявляется в условиях массовой коммуникации, где использование технических средств передачи информации дает возможность охватывать огромные аудитории[217]217
  См.: Богомолова Н. Н., Донцов А. И., Фоломеева Т.В. Указ. соч. С. 138–139.


[Закрыть]. Сегодня коммуникации, детерминирующие повседневность городского социума, определяются наступлением эры планетарной (глобальной) коммуникации, наступление которой связано с медиареволюцией.

Для дифференциации коммуникативных факторов больших устойчивых групп в пространстве городского социума могут использоваться следующие признаки: экономический (социальные классы (страты): интеллигенция, элита, средний класс и др.); политический, используемый для различения членов и сторонников тех или иных партий и движений; профессиональный, формирующий группировки людей по виду и характеру труда, профессиональному образованию и уровню квалификации (учителя, врачи, актеры); религиозный; гендерный; возрастной; территориальный, связанный с местами проживания (горожане, сельские жители)[218]218
  См.: Богомолова Н. Н., Донцов А. И., Фоломеева Т. В. Указ. соч. С. 138.


[Закрыть]. Важное место в ряду признаков, которые определяют дифференциацию городского социума, занимает культура. Здесь можно говорить о национальной и глобальной культуре, об европейской или азиатской культуре. Так, осмысливая роль национальной культуры в коммуникациях, можно обратиться к проблеме своеобразия русской культуры, в которой исторически сформировалось разделение понятий «государство» и «Отечество» при ценностном доминировании последнего. Это предопределило сохранение тесной связи представителей русской эмиграции, оторванных от своей страны географически и не принимающих господствующий в ней новый политический режим (и его идеологию), которые, отвергая «порочную» большевистскую власть, тем не менее оставались верны своему Отечеству. Говоря о таких людях, Н. А. Нарочницкая приводит в пример Антона Деникина и Сергея Рахманинова: «Для таких людей Россия в любом обличье оставалась родиной, и для них сохранить ее для будущих поколений было важнее, чем при жизни увидеть крах ненавистного режима… Так вот, Антон Деникин, безусловно, может быть примером. Для него беда случилась с Отечеством, а не с государством, когда напал враг. Ему даже приписывают фразу: «Если бы мне могли дать должность генерала в Красной Армии, я бы немцам показал». От него ждали благословения власовцев. А для власовцев, наоборот, лучше бы не было никакой России, чем Россия большевистская»[219]219
  См.: Нарочницкая Н. А. Русский мир. СПб.: Алетейя, 2008. С. 224.


[Закрыть]. Подчеркивая сохранение связи этих исторических персонажей с русской культурой, Н. А. Нарочницкая указывала, что, например, С. Рахманинов, не симпатизируя большевикам, активно давал концерты в Соединенных Штатах и пересылал деньги Сталину для поддержки СССР в борьбе с фашизмом, фактически с угрозой, нависшей над его Отечеством. Таким образом, ценностный приоритет понятия «Отечества» над понятием «государство» подчеркивает преобладающую важность культурно-исторических доминант и неформальных коммуникаций в сравнении с коммуникациями формальными, инициируемыми властными институтами.

Наряду с фактором национальной культуры особенности коммуникаций в пространстве городского социума определяют принадлежность к коллективистской или индивидуалистической культуре. Например, представители коллективистских культур при общении больше внимания уделяют контексту (выражению эмоций, касаниям, дистанции между участниками беседы, положению тела, громкости голоса, глазному контакту), чем люди из индивидуалистических культур. Иначе говоря, в коллективистской культуре, определяющей повседневность городского социума, огромная роль принадлежит невербальным аспектам коммуникации. Сравнение вербальных сообщений с невербальными показывает, что последние отличают большая многозначность, ситуативность, синтетичность, спонтанность[220]220
  См.: Куницына В. Н., Казаринова Н. В., Погольша В. М. Межличностное общение. СПб., 2001.


[Закрыть]. Как показывают исследования, в случае расхождения вербальной и невербальной составляющих коммуникации реципиент неосознанно реагирует именно на невербальную составляющую общения как заслуживающую доверия. Декодирование невербального сообщения носит характер психологической интерпретации, осуществляющейся в условиях многозначности невербального поведения и неочевидности его смысла.

Коллективист, уделяя большое внимание невербальным составляющим общения, должен сохранять гармоничные отношения с членами ин-группы и все время следить за тем, как он понимает партнера по общению. Таким образом, коллективисты не так открыты, непосредственны или последовательны, как индивидуалисты. Если представитель коллективистской (контекстуальной) культуры обращает в основном внимание на невербальные параметры общения, содержание вербального высказывания, то в индивидуалистических культурах люди мало доверяют тому, что не заявлено ясно. Для индивидуалистических культур коммуникатор – это фокус общения, а наиболее важными факторами выступают надежность, интеллект и знание предмета обсуждения. В коллективистских культурах коммуникаторы сосредоточены прежде всего на реципиенте информации (понимает ли меня другой человек?). Представители коллективистских культур чаще ценят интуицию, неопределенность, субъективность, утверждения общего характера, неясность и обтекаемые выражения. Также в коллективистских культурах гораздо больше, чем в индивидуалистических культурах, значение придается социальному статусу коммуникаторов[221]221
  См.: Триандис Г. Культура и социальное поведение. М.: ФОРУМ, 2007. С. 231–233.


[Закрыть].

Для коллективистов более важен процесс коммуникации (что и как говорится, делается, обнаруживается), тогда как представители индивидуалистических культур делают акцент на целях коммуникации. Индивидуалисты используют линейную логику, аргументацию и доказательство. Коллективисты зачастую прибегают к параллельной аргументации, т. е. каждый аргумент одинаково значим и либо подкрепляет предшествующие доводы, либо противоречит им. В данном контексте мы можем говорить о субъективности и ситуационности социальной коммуникации в коллективных культурах. Такую ситуационную обусловленность коммуникации, характерной для данного типа культур, можно проследить на следующем примере: торговец на базаре может существенно завысить цену, если поймет, что клиент богат, а может назначить низкую, если увидит, что клиент беден[222]222
  См.: Триандис Г. Указ. соч. С. 237.


[Закрыть].

В качестве яркого примера коллективистской культуры можно рассмотреть межличностное взаимодействие в формате японской культуры, хороший материал для которого дает в своей знаменитой «Ветке сакуры» российский журналист-международник Всеволод Овчинников. Характер коммуникативных взаимодействий в параметрах японской культуры связан с желанием избежать одиночества и боязнью на время перестать быть членом какой-то социальной группы. Также для японцев как представителей коллективистской культуры характерна «жажда причастности, более того – тяга к зависимости, в глубинной своей основе «противоположная индивидуализму, понятию частной жизни, на котором основана западная, в частности, англосаксонская мораль»[223]223
  Овчинников В.В. Избранное. Произведения разных лет. М.: ДеНово, 2001. С. 59.


[Закрыть]. Кроме того, коммуникативные факторы повседневности в японском обществе обусловлены тем, что это «общество групп». Каждый человек постоянно ощущает себя частью какой-либо группы (семьи, общины, фирмы). Он привык мыслить и действовать сообща, подчиняться воле группы и вести себя соответственно своему положению в ней. «Групповое сознание имеет глубокие корни в японской жизни. Его прототип – крестьянский двор («из»), т. е. не только семья, объединенная узами родства, но и низовая ячейка производственной деятельности. Патриархальная семья «из», основанная на совместной жизни и общем труде нескольких поколений, оказалась в Японии очень устойчивой и способствовала закреплению сословного характера общественных отношений»[224]224
  Овчинников В.В. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть]. В основе японского морально-этического кодекса лежат верность и преданность, основанные на долге признательности. Речь идет о беспредельной и безоговорочной преданности семье, общине, фирме, т. е. человек обязан подчиняться всегда воле старших, даже если они не правы, что говорит о приоритете преданности над справедливостью. «Устои патриархальной семьи – это устои японского образа жизни. Вертикальные связи «оя – ко», т. е. «отец – сын», а в более широком смысле «учитель – ученики», «покровитель – подопечный», прослеживаются, дают о себе знать повсюду» на различных уровнях коммуникативного взаимодействия в японском социуме[225]225
  См.: Овчинников В. В. Указ. соч. С. 61.


[Закрыть].

Так или иначе, в основе коммуникаций городского социума лежат коммуникативные особенности и противоречия повседневной жизни людей. В этом аспекте нам могут быть полезны идеи У. Шутца, который уделял особое внимание проблемам ситуационности и необходимости правды, полагая, что подавление правды затрудняет личностное развитие человека, вызывает различные социальные и даже физические болезни.

У. Шутц убедительно раскрывает сущность ситуационности вежливости и ее балансирование на грани правды и лжи, приводя ситуацию, согласно которой мама выговаривает своей маленькой дочке за то, что та бросила песок в лицо ребенку, с которым играла. Мать требовала от дочери, чтобы та извинилась. Дочь поначалу отказывалась, ввиду того что девочка, которой она попала в лицо песком, ей не нравилась, но потом была вынуждена подчиниться. Надувшись, девочка подошла к своей жертве, сказала, отвернувшись, «извини» и убежала. Мать, решив, что этого недостаточно, потребовала, чтобы девочка снова попросила прощения «так, как если бы действительно хотела его получить». Фактически маленькой девочке было сказано: «Солги. Солги так, чтобы было незаметно, что ты лжешь». Особое внимание в структуре коммуникативных факторов повседневности городского социума занимает маскирующая функция лжи. «Когда я не знаю, что сказать, или чувствую себя неправым, глупым, я лгу, чтобы другие не знали, что я не знаю, что сказать, что я чувствую себя неправым или глупым. Когда я не уверен в себе или виноват или мне стыдно, я лгу. Когда я хочу чего-либо, что, как я понимаю, мне не положено иметь, или когда я хочу чего-либо, что, как я думаю, кто-то может мне не позволить, я лгу. Когда я чувствую себя неспособным справиться с последствиями правды, я лгу»[226]226
  Шутц У. Совершенная ясность. Основы жизненной философии / Пер. с англ. Х.: Гуманитарный Центр, 2004.


[Закрыть]. Тем самым У. Щутц показывает, что ложь блокирует самопонимание и интерперсональные контакты, нарушая эффективность межличностной коммуникации в пространстве городского социума, создавая предпосылки для ложного определения ситуации. В этих условиях в ход реализации социальной ситуации может оказать влияние такой коммуникативный феномен, как самоосуществленное пророчество. «В начале самоосуществление пророчества является ложным определением ситуации, провоцирующим новое поведение, при котором первоначальное ложное представление становится истинным»[227]227
  Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. С. 608.


[Закрыть]. В этих случаях коммуникативные взаимодействия строятся на предубеждениях и предрассудках, которые воспринимаются как бесспорный результат собственных наблюдений, внося диссонанс в реализацию коммуникаций городского социума, дестабилизируя их[228]228
  См.: Мертон Р. Указ. соч. С. 605–608.


[Закрыть].

Изучение коммуникативных факторов в повседневности предполагает выявление основных коммуникационных проблем, которые оказывают дестабилизирующее влияние на общество. В связи с этим можно выделить психологический и, собственно, коммуникативный аспекты взаимодействия индивидов в структуре городского социума. Психологический аспект связывают с личностными факторами, выполняющими функцию барьеров (отчужденность, аутистичность, замкнутость, застенчивость). К психологическим барьерам, дестабилизирующим коммуникации городского социума, можно отнести также предубеждения, предрассудки и социальные стереотипы. Коммуникативный аспект связывают с неспособностью овладеть процессуальной стороной социальных коммуникаций (отсутствие коммуникативных умений, неготовность выразить партнеру сочувствие, понимание и принятие). Коммуникативные барьеры возникают вследствие социальных ситуаций взаимодействия, под влиянием внешних факторов (нарушение социальных норм общения, табу и ритуалов различных культур).

Различают два вида социально-психологических барьеров, которые выступают дестабилизирующими факторами в структуре коммуникаций городского социума: 1) внутренние барьеры личности, связанные с такими образованиями, как нормы, установки, ценности, а также с такими личностными особенностями, как ригидность, конформность и др.; 2) внешние, внеличностные барьеры – дефицит информации, отсутствие обратной связи, ошибки в понимании смыслов и т. д. (Б. Д. Парыгин).

Опираясь на ряд психологических исследований Г. М. Андреевой, А. А. Бодалева, Г. В. Бороздиной, А. Г. Ковалева, В. А. Лабунской и др., можно выделить три группы факторов, дестабилизирующих социальные коммуникации: факторы окружающей среды; факторы общественной среды, от которых зависит комфортность межличностных взаимоотношений; индивидуально-личностные факторы (коммуникативные свойства личности)[229]229
  См.: Болотова А.К, Жуков Ю. М., Петровская Л. А. Указ. соч. С. 140–149.


[Закрыть]. При этом только определение и всестороннее исследование факторов, представляющих угрозу социальной стабильности, позволяют выработать основания для оптимизации коммуникативных процессов в структуре повседневности городского социума.

В качестве базовой схемы функционирования коммуникативных факторов городского социума мы можем обозначить принятую в теории коммуникаций последовательность: ПЕРЕДАТЧИК – СООБЩЕНИЕ – ПРИЕМНИК (КОД – СООБЩЕНИЕ – ДЕКОДЕР). Согласно данной схеме сообщение структурируется кодом и определяется контекстом. Такая конструкция, по мнению Ж. Бодрийяра, образует симулятивную модель коммуникации, из которой заранее исключены взаимность, антагонизм партнеров и амбивалентность их обмена. Фактически в этом коммуникативном кругообороте участвует только информация, смысловое содержание, которое считается читаемым и однозначным. Та же схема работает уже на уровне знака в лингвистической теории. Каждый знак расчленяется на означающее и означаемое, которые приписаны друг к другу, находясь в «соответствующем» положении, причем каждый знак из глубины своей произвольной изоляции «коммуницирует» со всеми остальными знаками, руководствуясь кодом, известным под именем языка. Бодрийяр подчеркивает, что «теория означивания служит элементарной моделью теории коммуникации, а в произвольности теоретической схемы коммуникации и информации произвол знака (как теоретическая схема подавления смысла) набирает свойственный ему политический и идеологический размах. Такой произвол, как мы видели, распространяется не только через господствующую социальную практику (характеризуемую потенциальной монополией передаточного полюса и безответственностью приемного, дискриминацией терминов обмена и диктатом кода), но и через все поползновения ничего не подозревающей революционной практики, направленной на медиа. К примеру, ясно, что все пытающиеся подорвать содержание медиа лишь усиливают автономию изолированного понятия сообщения и, следовательно, абстрактную биполярность терминов коммуникации»[230]230
  См.: Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М.: Библион – Русская книга, 2003. С. 198–199.


[Закрыть].

Глобальность социальных коммуникаций в современном мире позволяет говорить о всеобщей заинтересованности людей в стабильности системы экономических и международных отношений, развитии новых форм сотрудничества и взаимодействия, например в форме глобальных бизнес-сетей. В связи с этим приобретают актуальность экономические факторы сохранения социальной стабильности. Они обусловлены тем, что страны – субъекты международного рынка заинтересованы в том, чтобы занять свое место в глобальной бизнес-системе, которое рассматривается как главный гарант ее стабильности и процветания. В данном аспекте коммуникативные факторы интересно рассмотреть с точки зрения «делловской теории предотвращения конфликтов». Согласно этой теории, коммуникации в социальном пространстве связаны с возникновением и распространением в мире слаженно работающих глобальных каналов поставок, что является более сильным фактором сдерживания геополитического авантюризма, нежели довольно расплывчатый фактор роста благосостояния. Согласно делловской теории, «никакие две страны, одновременно входящие в глобальную систему снабжения наподобие той, которая есть у «Делл», не начнут войну друг с другом до тех пор, пока обе будут оставаться членами этой системы»[231]231
  Фридман Т. Плоский мир: Краткая история XXI века. М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. С. 532.


[Закрыть]. Таким образом, экономические и торговые коммуникации становятся важнейшим фактором обеспечения как экономической, так и политической стабильности в современном мире.

Наряду с экономическими факторами коммуникации городского социума предопределяются факторами религиозными. Ряд исследователей, в частности С. Московичи, подчеркивают объединяющую роль религии как символической формы коммуникации и основания социальной стабильности: «Религия есть условие жизни в обществе во все времена и во всех широтах»[232]232
  Московичи С. Указ. соч. С. 61.


[Закрыть]. Подчеркивая «стабилизационный» потенциал религии, он определял ее как «совокупность представлений и практики, которые воспроизводят мировой порядок, позволяют репродуцировать и поддерживать нормальное течение жизни»[233]233
  Там же.


[Закрыть]. С. Московичи рассматривает религию как один из инструментов социального принуждения, которое трактуется как «обязанность, которая навязывается нам другими и которую мы навязываем самим себе»[234]234
  Там же. С. 58–59.


[Закрыть]. Она указывает на то, что мы должны или не должны делать. В пространстве городского социума религия как инструмент социального принуждения предполагает уверенность в том, что давление, оказываемое на нас, всегда идет изнутри. «Если такое давление существует и обладает моральным эффектом, предписывая нам делать то или приказывая не делать этого, нужно, чтобы оно казалось нам потусторонним. Иначе каким бы образом оно имело ту ценность, которая одинаково навязывается всем, почти без исключения, и которую никто не может принять или отторгнуть по своему усмотрению. Более того, каждый должен выступать в качестве его гаранта и ощущать удовлетворение от того, что чтят его совместно с другими, действуя в унисон, особенно в моменты волнений, катастроф и опасности»[235]235
  Там же. С. 59.


[Закрыть]. При этом пространство городского социума включает два класса вещей или сил, которые предопределяют характер коммуникаций: священные и мирские. «Первые вызывают уважение, а в некоторых отношениях и страх, и люди стараются избежать всякого контакта с ними. Однако при этом выявляется что-то живительное, что сплачивает людей и оказывает на них влияние, естественно, моральное. Вторые остаются в сфере повседневности и не требуют никаких специальных предосторожностей с нашей стороны»[236]236
  Московичи С. Указ. соч. С. 63.


[Закрыть]. В такой интерпретации городская коммуникация развивается в двух измерениях – священном и мирском. При этом именно «мирское» измерение коммуникации характеризует в наибольшей степени повседневность городского социума.

Рассматривая механизмы социального принуждения, которые детерминируют характер коммуникаций в структуре городского социума, обратимся к идеям Э. Дюркгейма, который называл принуждение характерным признаком всякого социального факта и полагал, что оно обязано своим возникновением тому, что индивид оказывается в присутствии силы, перед которой он преклоняется, которая над ним господствует. «Разум, показывая человеку, на сколько социальное бытие богаче, сложнее, устойчивее бытия индивидуального, может лишь открыть ему ясные основания для требуемого от него повиновения и для чувств привязанности и уважения, которые привычка запечатлела в его сердце»[237]237
  Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 137.


[Закрыть]. Опираясь на концепцию Э. Дюркгейма, мы исходим из того, что социальная жизнь вытекает из коллективного бытия, «возникает из той специальной обработки, которой подвергаются индивидуальные сознания вследствие их ассоциации и из которой берет свое начало новая форма существования. …Эти два элемента, на первый взгляд противоречащие друг другу, логически объединяются тем, что производящая ее реальность превосходит индивида»[238]238
  Там же.


[Закрыть]. Таким образом, в городском социуме индивидуальное бытие и индивидуальное сознание вступают в социальное взаимодействие, коррелируют свои цели, интересы, мотивы с социумом. В итоге коммуникативные факторы влияют на индивидуальное сознание, принуждают к восприятию сообщений и изменению содержания индивидуального бытия.

Принуждение как коммуникативный фактор повседневности городского социума выступает одним из базовых механизмов каждодневных социальных коммуникаций. В исследовании сущности социального принуждения, вслед за Э. Дюркгеймом, значительную роль сыграл Э. Гидденс. Опираясь на его трактовку принуждения как систему материальных ограничений, связанных с санкциями, нужно, по Э. Гидденсу, выделить в первую очередь ограничения, порождаемые физическими свойствами и особенностями тела и внешней среды. В качестве второго основополагающего типа ограничений, предопределяющих коммуникативные факторы повседневности городского социума, следует обозначить разнообразные санкции в диапазоне от прямого применения силы или насилия или угрозы подобного применения до мягкого и снисходительного выражения неодобрения. Также санкции редко принимают форму открытого принуждения. Фактически их можно определить как ограничения, обусловленные применением штрафных санкций одними субъектами в отношении других. Третьим типом принуждений, детерминирующих коммуникации повседневности городского социума, являются структуральные принуждения, вытекающие из контекста деятельности, т. е. «заданного» характера структуральных свойств в отношении находящихся в определенных условиях акторов. В этом случае коммуникативные факторы городского социума определяются ограничением альтернатив, доступных субъекту городского социума в данных условиях и обстоятельствах[239]239
  См.: Гидденс Э. Указ. соч. С. 256.


[Закрыть].

На рубеже XX – XXI веков на фоне глобализации одно из основополагающих мест в структуре коммуникативных факторов повседневности городского социума принадлежит информации. Это, с одной стороны, привело к всеобщей информатизации общества, с другой – способствовало возникновению качественно новых угроз стабильности социума. Таким образом, в контексте поддержания социальной стабильности особая роль принадлежит такому коммуникативному фактору повседневности городского социума, как фактор своевременности информации.

В силу того, что информация – это распадающийся продукт, возникает угроза социальной стабильности. Информация исчезает при актуализации. В соответствии с этим информационным можно назвать общество, которое в силу поначалу труднообъяснимых причин считает необходимым непрерывно себя «ошеломлять»: «Понятие информации наделяется двойным смыслом ошеломляющей селекции и переносной, передаваемой, манипулируемой частицы (хотя один смысл исключает другой). Таким образом, обретение определенности которого можно достичь благодаря информации, всегда связано с ошеломленностью и представляет определенность как контингентную, так возможную так же и иначе»[240]240
  Луман Н. Самоописания. М.: Логос; ИТДГК «Гнозис», 2009. С. 242–243.


[Закрыть]. В этом контексте актуализуется проблема формирования информационной культуры для оптимизации коммуникативных факторов стабильности. Информационная культура реализуется в возможности грамотно отличать объективные факты от их интерпретации и умении пользоваться новейшими средствами обработки и передачи данных. На микроуровне информационная культура является важнейшим коммуникативным фактором повседневности городского социума, а на макроуровне выступает как один из базовых элементов информационной стабильности государства. Характерно, что информационная культура способна быть и стабилизирующим, и дестабилизирующим фактором одновременно, вне зависимости от того, высокая она у населения или низкая. Исследователи выделяют две модели взаимодействия информационной культуры и информационной стабильности: а) прямая – высокая информационная культура способствует стабильности, а низкая – дестабилизирует ситуацию; б) обратная – низкая информационная культура способствует стабильности, а высокая – дестабилизирует ситуацию. В этом контексте ведущим фактором стабильности становится способность системы создать гомогенное пространство, единую систему мнений, оценок, норм; противостоять информационному воздействию извне и изнутри[241]241
  См.: Балахнин И. Информационная политика и политическая стабильность / http://www.rosnation.ru/index.php?D=37&goto=168


[Закрыть]. Информационная культура как коммуникативный фактор повседневности городского социума тесно связана с особенностями восприятия индивидов. Однако не все, что могло бы быть воспринято, лишь поэтому уже социально релевантно. «Ожидаемая коммуникация служит дополнительным принципом отбора – воспринимаемое прощупывают в отношении того, что именно, по возможности, могло бы быть включено в текущую коммуникацию или хотя бы стать важным для ее хода. Иначе говоря, в качестве селектора используют прежде всего социальное измерение воспринимаемого смысла, что ведет к более узкому определению границ системы»[242]242
  Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. СПб.: Наука, 2006. С. 538–539.


[Закрыть]. Исходя из этого, совместное пребывание лиц управляет отбором восприятий и обозначает перспективы социальной релевантности. При этом «благодаря центрированию и прежде всего тому правилу, что всегда может говорить лишь кто-то один, а другие должны слушать или хотя бы ожидать, возникает своеобразный избыток возможностей»[243]243
  Так же. С. 540.


[Закрыть]. На данной избыточности, с точки зрения Н. Лумана, основывается структурная эластичность систем интеракции, которая предполагает возможность выбора того, что попадает в центр общего внимания, а что остается за его пределами, определяя тем самым коммуникативные факторы повседневности городского социума.