Текст книги "Социальная стабильность: от психологии до политики"

Не менее важно для стабилизации общественных связей взаимопонимание как механизм координации действий. Понятие коммуникативного действия определено таким образом, что акты взаимопонимания, связующие между собой планы действий различных участников и соединяющие целенаправленные действия в единую и связную интеракцию, не могут быть, в свою очередь, сведены к телеологическому действию. Процессы взаимопонимания нацелены на достижение согласия, которое зависит от рационально мотивированного одобрения содержания того или иного высказывания. Согласие невозможно навязать другой стороне, к нему нельзя обязать соперника, манипулируя им: то, что явным образом производится путем внешнего воздействия, нельзя считать согласием. Последнее всегда покоится на общих убеждениях. Формирование убеждений можно проанализировать по реакции на приглашение к речевому акту. Речевой акт удается только тогда, когда другой человек принимает содержащееся в нем приглашение, занимая, пусть даже косвенным образом, утвердительную позицию по отношению к притязанию на значимость, которое может быть подвергнуто принципиальной критике.

В этих условиях особое место занимает значимость консенсуса – как в коммуникации, так и в социуме в целом. Если понимать действие как процесс овладения некоей ситуацией, то понятие коммуникативного действия, наряду с телеологическим аспектом проведения в жизнь того или иного плана действий, выделяет в этом процессе коммуникативный аспект совместного истолкования ситуации и вообще аспект достижения консенсуса. Ситуация представляет собой некий фрагмент, выделенный в жизненном мире применительно к той или иной теме. Тема возникает в связи с интересами и целями участников действия; она очерчивает релевантную область тематизируемых предметов. Индивидуальные планы действий акцентируют тему и определяют актуальную потребность во взаимопонимании, которая должна быть удовлетворена в ходе интерпретативной работы. В этом аспекте ситуация действия есть одновременно ситуация речи, в которой действующие лица попеременно принимают на себя коммуникативные роли говорящего, адресата и соприсутствующих при этом лиц. Эта система перспектив говорящего перекрещивается с системой широких социальных параметров и мировых перспектив.

В рамках исследования социальной стабильности большой интерес представляет значение и роль исторического сознания. Поскольку коммуникативное действие, согласно Ю. Хабермасу, представляет собой круговой процесс, в котором положение актора двояко: он является инициатором действий и в то же время продуктом традиций, в которых он живет[93]93
  См.: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2006. С. 199–202.


[Закрыть]… то историческое сознание по своей сути во многом является фактором влияния на коммуникативный аспект истолкования исторической ситуации, а также на сплоченность групп, интегрированных на основе тех или иных ценностей и компетенции образующих общество индивидов, в ином отношении, нежели культурные традиции, которые тоже служат ресурсами для действий, ориентированных на достижение взаимопонимания.

Отрицание или потеря культурных ценностей, культурных традиций ведет к разрушению коммуникативного взаимопонимания. Как показывает история, одним из таких примеров разрушения может служить создание итальянского и немецкого государств идеологами национал-социализма, представляющее своего рода «историю бунта и нигилизма», в основе которого лежит изменение исторического сознания, базирующееся на отрицании рациональных основ в историческом развитии, сведение истории к «случайному противоборству сил». После поражения в Первой мировой войне в общественном сознании немцев наблюдалось отчаяние, а в его основе – «горечь унижения и ненависть». Люди действия, пребывающие в безверии, никогда не доверяли ничему, кроме действия. Одним из оснований неразрешимого парадокса Гитлера выступало его стремление утвердить стабильный порядок на основе беспрестанного действия и отрицания. Все это привело в конечном счете к замене истинных гуманистических ценностей «низкопробными ценностями», моралью уголовного мира, которые навязывались целой цивилизации. Социальная стабильность на основе «неукротимого динамизма», «вечного двигателя завоевания и захвата», «иррационального террора», который превращает человека в вещь, в «планетарную бактерию», согласно выражению Гитлера, ставит своей целью не только разрушение личности, но и уничтожение заложенных в ней возможностей, таких, как способность к мышлению, тяга к единению, призыв к абсолютной любви. Гитлер – «единственный в истории пример тирана, не оставившего после себя ничего положительного»[94]94
  Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство / Пер. с фр. М.: Политиздат, 1990. С. 261.


[Закрыть]. Таким образом, как отмечает А. Камю, нигилистическая революция, исторически воплотившаяся в гитлеровской религии, привела только к бешеному всплеску небытия, в конце концов обратившемуся против себя самого[95]95
  См.: Камю А. Указ. соч.


[Закрыть].

Сегодня мы наблюдаем подрыв социальной стабильности в результате искажения роли России в современном мире (например, использование имени Сталина, превращенного на Западе в символ вселенского зла всех времен и народов, чтобы опорочить и обесценить величайшее событие русской национальной истории – победу над фашистской Германией, стремление западных СМИ доказать, что война была не Отечественной, что у русских нет ничего положительного, что они всегда стремились к ложным идеалам)[96]96
  См.: Нарочницкая Н. Русский мир. СПб.: Алетейя, 2008. С. 232, 243.


[Закрыть]. Да, сталинская модернизация, с одной стороны, была жестокой, но с другой стороны, именно при Сталине произошла беспрецедентная по темпам индустриальная модернизация, следствиями которой были победа в Великой Отечественной войне и создание советской сверхдержавы.

Такая смена исторического сознания, искажение исторического прошлого во многом привели к развитию антирусской политики в странах Восточной Европы, к кризису в отношениях с иностранными партнерами. Одним из факторов такого отношения стало, как отмечает Е. М. Примаков, изменение характера взаимоотношений с Украиной, когда «в результате «оранжевой революции» в Киеве пришли к власти люди, далеко не во всем импонировавшие Москве – и по своим заявлениям, и по начавшейся антирусской политике»[97]97
  Примаков Е.М. Мир без России? К чему ведет политическая близорукость. М.: Российская газета, 2009. С. 148–149.


[Закрыть].

Смена исторического сознания оказывает дестабилизирующее влияние на социум, лечение от политической близорукости – в укреплении основ российского исторического сознания. В силу своей специфики историческое сознание в наиболее концентрированном виде отражает все сферы жизнедеятельности общества. Адекватно реагируя на все изменения в общественном бытии, активно воздействуя на него, а также на другие формы общественного сознания, оно определяет в значительной степени направленность и характер их развития. В силу этого преодоление кризиса исторического сознания является важным условием преодоления кризиса общественного сознания и в целом. Историческое сознание закономерно выступает в качестве одного из факторов социальной стабильности, выполняющего функции интеграции, консолидации различных поколений, социальных групп и индивидов.

1.3. Межгрупповое взаимодействие в системе социальной стабильности

Реальность общественных отношений такова, что люди в процессе своей жизнедеятельности объединяются в группы, поэтому рассмотрение ситуационного среза социальной стабильности исходит из необходимости исследования отношений между социальными группами. Интересные данные приводит британский психолог А. Тэшфел, выяснивший в своей известной работе, что степень влияния межгрупповых отношений на межличностные зависит от того, насколько субъекты этих отношений воспринимают как себя, так и других (и/или воспринимаются другими) прежде всего как членов какой-либо группы, иначе говоря, обозначена внутренняя иерархия восприятия этих взаимодействий. Оба этих подхода исходят из того, что одним из базовых элементов социальных отношений выступает межгрупповое взаимодействие, которое основывается на совокупности представлений личности о своем социальном окружении и взаимосвязях, а также характерных способах их восприятия и оценки. Такую совокупность Г. Триандис называет «субъективной культурой», которая также имманентно включает в себя идеи, теории, убеждения, социальные стандарты, оценки.

Исследование межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности исходит из связи микро– и макроуровня, индивида (элемента) и структуры, поскольку социальная стабильность не существует вне деятельности, изменчивости и взаимодействия. Так, на смену классическому противопоставлению индивида структуре (например, у Э. Дюркгейма структуры обладают принудительной силой к индивиду, а у М. Вебера выступают как результат человеческого поведения) приходит представление (в частности, Р. Бхаскара) о том, что структуры не существуют независимо от видов деятельности, направленных ими; структуры не существуют независимо от идей и представлений субъектов о сути своей деятельности; общество – не продукт деятельности индивидов; существует особый способ связи между структурой и людьми – воспроизводство и преобразование индивидами структур. Тем самым по отношению к индивидам общество выступает как нечто такое, что существует только благодаря их деятельности. Это позволяет говорить о наличии такого направления взаимодействия социальных групп, как преобразование и воспроизводство социальной стабильности, что обусловливает рассмотрение стабильности как формы социального взаимодействия.

Социальная стабильность реализуется как сочетание различных элементов и тенденций. Во-первых, разных видов и степеней стабильности и, во-вторых, системообразующих и системоизменяющих тенденций, устойчивости – с одной стороны, и изменения, неопределенности, непредсказуемости, нестабильности – с другой. Стабильная система осуществляет баланс этих разных начал в межгрупповом взаимодействии.

Состояние социальной системы характеризует способ функционирования системы (один из возможных) и является элементом процесса. Исследование стабильности процессов помогает раскрыть механизм функционирования изменяющейся, динамической структуры социального взаимодействия, в которой сочетаются и способность сохранять фиксированные параметры, и в то же время способность к развитию.

Социальное взаимодействие выступает как обмен ресурсами: отличительными и универсальными. Дифференциация видов социального взаимодействия в интересующем нас плане социальной стабильности может быть представлена ассоциативными и диссоциативными видами взаимодействия, субординационным, доминирующим взаимодействием, а также интимными, межличностными видами. Д. Адамопулус и Р. Бонтемпо обнаружили, что формы социального поведения развиваются в определенной последовательности. Анализируя содержание письменных текстов (например, «Илиаду» Гомера), они показали, что в ранних текстах много говорится об ассоциативных – диссоциативных типах поведения (например, Ахилл любил Патрокла и ненавидел Гектора), а также есть упоминания об отношениях «доминирования и подчинения» (например, Агамемнон настоял на своем, а Ахилл отказался от битвы) и «торга» (например, лошадь обменивалась на раба). Однако в текстах почти нет описания интимных и формальных отношений (никаких ссылок на личную жизнь людей или высказываний о конкретных доверительных отношениях личностного плана). С тех пор ресурсы социального взаимодействия претерпели серьезные изменения.

Главным полем межгруппового взаимодействия в XXI веке стал город как «пространство знаков господствующей культуры». По выражению Ж. Бодрийяра, город стал не только средоточием экономико-политической власти, но и пространством/временем террористической власти средств массовой информации, знаков господствующей культуры.

Город перестал быть политико-индустриальным полигоном, каким он был в XIX веке, в период развития информационного общества – «это полигон знаков, средств массовой информации, кода. Тем самым суть его больше не сосредоточена в каком-либо географическом месте, будь то завод или даже традиционное гетто. Его суть – заточение в форме/знаке – повсюду. Он представляет собой гетто телевидения, рекламы, гетто потребителей/потребляемых, заранее просчитанных читателей, кодированных декодировщиков медиатических сообщений, циркулирующих/циркулируемых в метро, развлекающих/ развлекаемых в часы досуга»[98]98
  Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. 3-е изд. М.: Добросвет; Изд-во КДУ, 2009. С. 157.


[Закрыть]. В этих условиях исторические формы взаимодействия групп – фабричная, соседская, классовая – исчезли и межгрупповое взаимодействие стало характеризоваться разобщенностью и безразличием под властью моделей поведения, запечатленных в массмедиа и даже в планировке городов, трансформировавшись под влиянием семиократии – «новейшей формы закона ценности – тотальной взаимоподстановочности элементов в рамках функционального целого, где каждый элемент осмыслен лишь в качестве структурной переменной, подчиненной коду…»[99]99
  Бодрийяр Ж. Указ. соч. С. 158.


[Закрыть]. В результате получили распространение симулятивные модели социального взаимодействия, которые не предусматривают чью-то идентичность или персонифицированность, а стимулируют коллективную анонимность. «…Имена отстаивают не чью-либо идентичность или личность, а радикальную исключительность клана, группировки, банды, возрастной, этнической или иной группы, принадлежность к которым, как известно, реализуется через присвоение имени и через беззаветную верность этому тотемному наименованию…»[100]100
  Там же. С. 159.


[Закрыть]. Можно сказать, что здесь есть негласная конвенция, соглашение между группами, как и между индивидами об анонимности взаимодействия.

Социальное взаимодействие в современной городской среде разворачивается между отправителями и получателями знаков, между производителями и потребителями на уровне тотального манипулирования кодами и значениями. Так, революционные бунты в области манипулирования кодами, которые соотносятся с появлением нью-йоркских граффити в 1970-е годы, были связаны с ломкой структур кодов, кодированных отличий с помощью отличия абсолютного, некодифицируемого, при столкновении с которым система сама по себе распадается. В систему социальных взаимодействий стали все чаще включаться охота на электронные коды, значимость кодов доступа, сбои в банковской кодировке (Германия, начало 2010 года). Фактически это уже символические конфликты в недрах семиократии.

Новые принципы иерархии и субординации в межгрупповом взаимодействии нашли свое отражение на уровне характера взаимодействия исполнителей и руководителей, руководителей среднего звена и топ-менеджмента. Динамическое развитие компьютерных сетей способствовало развитию демократического и унифицированного стиля общения, обеспечивая возможность профессионального взаимодействия специалистов в едином времени и в едином компьютерном пространстве. Это привело к тому, что «технология разрушила иерархию»: «Люди, связанные между собой проводами, проявляют меньше почтительности к тем, кто стоит на более высоких ступенях служебной лестницы, и не стесняются прямо, а то и резко высказывать свое мнение»[101]101
  Стюарт Т. Интеллектуальный капитал. Новый источник богатства организаций / Пер. с англ. В. Ноздриной. М.: Поколение, 2007. С. 261.


[Закрыть]. На фоне того, что затраты на создание, умелое обращение и передачу информации существенно сократились, крупные организации распадаются, получает распространение аутсорсинг, связанный с привлечением внешних ресурсов, компании уменьшаются, специализируются.

Экономика, основанная на информационных ресурсах, предопределила развитие трех форм построения современной организации, детерминировавших процессы межгруппового взаимодействия: внутренняя сетевая структура, виртуальная корпорация, экономическая сеть. «Компании с внутренней сетью, виртуальные организации и экономические сети пользуются одной и той же логикой Века информации, сводящейся к тому, что идеи, знания, обработка информации и другие нематериальные активы – человеческий, структурный и потребительский капитал – способны создавать богатство намного быстрее и дешевле, чем традиционные физические и финансовые ресурсы»[102]102
  Стюарт Т. Указ. соч. С. 280.


[Закрыть].

В условиях глобальной, универсальной семиократической анонимности иначе ставится вопрос целей межгруппового взаимодействия, порождая новый тип неопределенности целеполагания. Это больше не вопрос попыток оценить средства, это вопрос рассмотрения того, какая из многих привлекательных целей, лежащих в пределах досягаемости, является приоритетной, учитывая количество имеющихся в распоряжении средств, актуализуя потребность в установлении приоритетов. Межгрупповое взаимодействие в этой ситуации как в персонифицированной, так и в электронной форме представляет огромный набор возможностей свободы «стать кем-то», и в то же время такая изменчивость возможностей предопределяет состояние незавершенности, неполноты, неопределенности. Выбор среди множества возможностей межгруппового взаимодействия – это одна из главных проблем современности. На этот вопрос, однако, Античность давала иной ответ, отстаивая разделение функций и деятельности сословий, при этом главным принципом такого разделения в своем фундаментальном труде «Государство» Платон считает справедливость как совместной деятельности и как социального взаимодействия в целом: «…государство мы признали справедливым, когда имеющиеся в нем три различных по своей природе сословия делают каждое свое дело. А рассудительным, мужественным и мудрым мы признали государство вследствие соответствующего состояния и свойств представителей этих же самых сословий»[103]103
  Платон. Государство // Сочинения. В 3-х тт. Пер. с древнегреч. / Под общ. ред. А. Ф. Лосева и В. Ф. Асмуса. Т. 3 Ч. 1. М.: Мысль, 1971. С. 227.


[Закрыть].

На фоне внедрения в повседневность новых средств коммуникаций произошло существенное изменение феномена справедливости и характера человеческих взаимодействий. Их масштабы и формы стали всецело определяться средствами коммуникаций, сообщениями. Содержание и характер сообщений как средства коммуникации стало оказывать существенное влияние на масштабы и форму человеческой ассоциации и человеческого действия.

Осознание изменения характера человеческих взаимодействий под влиянием новых средств коммуникации произошло постепенно. Так, по мнению исследователей, внедрение книгопечатных принципов «гомогенизировало» французскую нацию: «Французы стали похожи друг на друга от севера до юга. Книгопечатный принцип единообразия, непрерывности и линейности переборол сложности древнего феодального и устного общества. Революция была совершена новыми литераторами и юристами»[104]104
  Маклюэн Г. М. Понимание Медиа: внешние расширения человека / Пер. англ. В. Николаева; закл. ст. М. Вавилова. 2-е изд. М.: Гиперборея; Кучково поле, 2007. С. 17.


[Закрыть]. Произошедшие изменения в структуре межличностных и межгрупповых взаимодействий ярко иллюстрируют приписываемые Наполеону Бонапарту слова: «Трех враждебно настроенных газет следует бояться больше, чем тысячи штыков».

В современном обществе средство коммуникации выступает как культурная матрица человеческих взаимодействий. Так, новейший подход к изучению средств коммуникации принимает во внимание не только «содержание», но также само средство как таковое и ту культурную матрицу, в которой это конкретное средство функционирует. При этом технологии действуют не на уровне мнений или понятий, они способствуют изменению чувственных пропорций, или образцов восприятия, «субъективной культуры» в последовательном порядке и без сопротивления. В процессе воздействия средств коммуникации или новых технологий человек зачастую утрачивает непосредственный характер восприятия реальности, увеличивается удельный вес реакций на мнение, сформулированное в СМИ, на образы, предлагаемые в литературе и рекламе. Процесс социального познания приобретает черты вторичного познания.

Внедрение в повседневность новых средств коммуникаций привело к ускорению человеческих взаимодействий в современную эпоху, выраженному в совпадении действия и ответной реакции, обусловило их интегральность и глобализацию. Развитие сетевых и виртуальных взаимодействий привело к увеличению амплитуды контактов и роли моральных норм пользователей в сети. В этих условиях межгрупповое взаимодействие в системе социальной стабильности определяется осознанием человеком своей ответственности, поскольку он становится сопричастным с последствиями каждого своего действия. Роль современных средств коммуникации в системе социальной стабильности была объективно оценена Папой Пием XII, который 17 февраля 1950 года сказал: «Не будет преувеличением сказать, что будущее современного общества и стабильность его внутренней жизни зависят в значительной степени от сохранения равновесия между мощью технических средств коммуникации и способностью человека к индивидуальной реакции»[105]105
  Маклюэн Г. М. Указ. соч. С. 25.


[Закрыть].

Обращаясь к истокам межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности, целесообразно рассмотреть социально-философский опыт анализа возникновения социальных групп и их взаимодействия. Согласно Платону, образование социальных групп детерминировано разделением труда сообразно потребностям и природным задаткам, эти же принципы лежат в основе сложения государства как формы межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности: «Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства…»[106]106
  Платон. Государство // Сочинения. В 3-х тт. Пер. с древнегреч. Под общ. ред. А. Ф. Лосева и В. Ф. Асмуса. Т. 3. Ч. 1. М.: Мысль, 1971. С. 145.


[Закрыть]. Очерчивая социальную структуру общества, Платон выделял такие сословия (социальные группы), как правители, ремесленники, земледельцы, стражи (войны). Особые качества предписывалось иметь представителям сословия стражей (воинов), отмечалась несовместимость их дела с другими занятиями. Философ подчеркивал особую важность деловых и нравственных качеств у людей, стоящих на страже законов и государства, указывал на необходимость в первую очередь их «мусического» воспитания, направленного на преобразование душевных качеств воспитуемого, а уже потом – гимнастического, ориентированного на телесное развитие.

При этом характер межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности, способствовавшей росту и благоустройству государства, связывался с предоставлением всем сословиям возможности «иметь свою долю в общем процветании, соответственно их природным данным»[107]107
  Платон. Указ. соч. С. 208.


[Закрыть]. Нарушение принципа разделения труда между сословиями и возможность мобильности членов различных сословий рассматривалось Платоном как угроза социальной стабильности: «Значит, вмешательство этих трех сословий в чужие дела и переход из одного сословия в другое – величайший вред для государства и с полным правом может считаться высшим преступлением»[108]108
  Платон. Указ. соч. C. 226.


[Закрыть].

Современные тенденции экономического развития создают фундамент для преобразования человеческих взаимодействий. В системе описания Э. и Х. Тоффлер первая волна богатства человечества связана с выращиванием продуктов, вторая – с их производством (индустриализм), третья возникла на развитии услуг, знаний, профессионализма. Те социальные сдвиги, которые принесли эти волны перемен, привели к деградации старых социальных институтов, но одновременно запустили инновации и эксперименты в процессе поиска людьми новых способов жизни, новых коммуникаций, новых ценностей, направлений в искусстве, музыке, типов отношений между различными социальными группами. Особенно быстрые темпы таких изменений демонстрирует Азия, которая в последнее десятилетие является родиной шести из десятка самых быстро развивающихся экономик. Особая роль в этих процессах, по признанию аналитиков, принадлежит Китаю. По данным CIA World Fastbook, приведенным в журнале «Эксперт», объем ВВП по паритету покупательской способности (в трлн долл.) в 2008 году составлял в России – 2,2, в Индии – 3,3, Японии – 4,4, в Китае – 7,8. Другими словами, экономика КНР «превосходит экономики Японии и Индии, вместе взятые»[109]109
  Завадский М. Сумо в аквариуме // Эксперт, 2009, № 13. С. 23.


[Закрыть].

Успех Китая связывают с ориентацией на «двухкомпонентную» стратегию развития, включающей приоритеты развития не только экономики Второй волны, но и экономики Третьей волны, формированием не только активного индустриального сектора, но и конкурентоспособного наукоемкого сектора, базирующегося на знаниях и внедрении новых технологий, которые на тот момент уже активно осваивались на Западе[110]110
  См.: Тоффлер Э. Революционное богатство // Элвин Тоффлер, Хейди Тоффлер. М.: АСТ МОСКВА, 2008. С. 456.


[Закрыть]. Тем самым в условиях глобализации человеческих взаимодействий Китай предпринял специфическую, но эффективную стратегию развития, позволившую ему соответствовать мировым тенденциям развития.

Глобализация человеческих взаимодействий инициировала распространение сетевого принципа социальной организации в системе социальной стабильности. Известно, что сети как социальные группы существовали давно (неформальный коллектив и т. д.), но имели первоначально неофициальный характер. Однако технологическая революция, связанная с внедрением в повседневность компьютерных технологий, привела к возникновению сознательной организации по сетевому принципу и изменению принципов управления производством: «Там, где раньше были пирамиды, босс, отделы, филиалы, теперь мы имеем сети, объединения, образования, коллективы»[111]111
  Стюарт Т. Указ. соч. С. 258.


[Закрыть]. Это прогнозировали еще в 1958 году Г. Левит и Т. Уислер в статье «Менеджмент в восьмидесятые», опубликованной в журнале «Harvard Business Review», говоря о падении централизованной власти руководителей среднего звена и их замене компьютерными сетями. В связи с этим показательны слова Томаса Стюарта, одного из идеологов интеллектуального капитала: «Сегодня сети персональных компьютеров, соединенных телефонными проводами, являются главной техникой, при помощи которой компании управляют знаниями, – фактически правят»[112]112
  Стюарт Т. Указ. соч. С. 260.


[Закрыть].

Наряду с распространением сетевых форм в системе межгруппового взаимодействия утвердился курс на ускорение как приоритет экономического развития. По свидетельству Э. Тоффлера, замечательные навыки использования скорости как инструмента конкуренции приобрел Китай. Избранная им стратегия ускорения не только не ограничивается сферой бизнеса и технологий, но и становится компонентом китайской культуры. На этом фоне осуществляется расширение Китаем своего пространства в сфере технологии, финансов и завоевания мирового рынка, развития вооружений и военного потенциала страны. Кроме того, «Китай стал мировым лидером в создании, покупке – и воровстве – данных, информации и знания»[113]113
  Тоффлер Э. Указ. соч. С. 461–462.


[Закрыть], при этом уделяется огромное внимание созданию собственной научно-исследовательской базы. Это азиатское государство создает основы для стабильного и стремительного развития на базе обогащения знанием путем «присвоения» всего необходимого для ускоренного развития интеллектуального и информационного потенциала. Таким образом, «Китай осуществляет сжатие времени и одновременно пространственно расширяет свое влияние»[114]114
  Тоффлер Э. Указ. соч. С. 461.


[Закрыть]. Феномен динамичного развития этой страны обращает внимание на изменение пространственно-временных характеристик. По известному замечанию З. Баумана, «пространство сделалось ценностью, время – инструментом».

Изменение особенностей межгруппового взаимодействия по сравнению с предыдущей эпохой З. Бауман связывает с завершением эпохи «тяжелой современности»: «В тяжелой версии современности прогресс означал увеличение размера и пространственную экспансию». Богатство и могущество в этом периоде зависели прежде всего от размера и качества, были «медлительными, неповоротливыми, неудобными для размещения». Характерной моделью рационального взаимодействия в период тяжелой современности стал завод Форда как место взаимодействия труда и капитала, характеризующихся тесной взаимосвязью, неразрывностью и постоянством взаимодействия. Тяжелая современность, в терминологии М. Вебера, определялась как эра инструментальной рациональности, при этом время являлось средством, которое требовалось разумно использовать для получения максимальной ценности в форме пространства. В эру «легкой современности» эффективность времени как средства приобретения ценности приближается к бесконечности, сопровождаясь эффектом уравнивания всех объектов в области потенциальных целей. В аспекте взаимосвязи между пространством и временем это означает, что все части пространства могут быть достигнуты за одно и то же время. В мире «программного обеспечения» перемещение осуществляется со скоростью света, в такого рода взаимодействии «различение между «далеко» и «здесь» аннулировано» – проблема сместилась со средств на цели[115]115
  См.: Бауман З. Текучая современность / Пер. с англ.; Под ред. Ю. В. Асочакова. СПб.: Питер, 2008. С. 128–129.


[Закрыть]. В результате пространство межгруппового взаимодействия больше не устанавливает пределы действиям, утрачивая свою многовековую и традиционную стратегическую важность.

Эра «легкой современности», которая выступает как эра информации, преобразовавшая межгрупповое взаимодействие в системе социальной стабильности в направлении смены вертикальных, иерархических структур на горизонтальные – сетевые, отказа от долговременных паттернов межгруппового взаимодействия, ориентации на универсальную адаптируемость, пластичность связей, представила новую модель успешной карьеры, лозунг которой не «стабильность», а адаптивность, корреляционная изменчивость, ситуативность. Во главу угла современной карьеры встала ориентация на достижения, на специализацию и компетентность, важность которых обусловливает внедрение системы трудового взаимодействия не на должностной, а на проектной основе.

Невзирая на текущие изменения, обусловленные наступлением эры информации, все же сохранились традиционные детерминанты межгруппового взаимодействия в системе социальной стабильности, среди которых можно назвать принадлежность к коллективистской или индивидуалистической культуре. Так, межличностное и межгрупповое взаимодействие характеризуется в коллективистских культурах высокой контекстуальной зависимостью и важностью невербальных параметров общения в противоположность индивидуалистическим культурам, в которых люди мало доверяют тому, что не заявлено ясно. В высококонтекстуальных (коллективистских) культурах взаимодействие строится на важности личных отношений, кроме того, там весьма высок уровень социального контроля. Это означает, что репутация, достоинство и «потеря лица» выступают более серьезными факторами взаимодействия в коллективистских культурах, чем в индивидуалистических.

Исследования межкультурных коммуникаций показывают, что люди больше склонны устанавливать межгрупповые взаимоотношения (например, «Я нападаю на врага», «Я встретил негра»), чем межличностные, в тех случаях, когда: 1) в прошлом были конфликтные отношения между группами; 2) существуют представления о несовместимости целей (т. е. когда одна группа чего-то достигает, а другая что-то важное при этом теряет); 3) члены ин-группы испытывают сильную привязанность к ней; 4) существует анонимность группового членства (например, группы настолько отделены друг от друга, что не могут «визуально» наблюдать лиц друг друга, или люди носят маски, как в ку-клукс-клане); 5) переход из одной группы в другую затруднен или практически невозможен. Как правило, человек располагает обширной информацией в отношении своих ин-групп и имеет адекватное представление как об отрицательных (социально не одобряемых), так и положительных (социально одобряемых) характеристиках членов собственных групп. В случае с аут-группами люди располагают более скудной информацией и, возможно, только в отношении отрицательных характеристик. Эта разница приводит к тому, что при оценке собственной группы люди главным образом характеризуются как положительные, а аут-группы получают нейтральные или негативные характеристики. Это можно проследить на результатах анализа взглядов представителей тридцати африканских групп на себя и на другие группы. Было обнаружено, что только два племени из тридцати оценили другое племя более позитивно, чем собственное[116]116
  См.: Триандис Г. Культура и социальное поведение: Учебное пособие / Пер. с англ. В. А. Соснина. М.: ФОРУМ, 2007. С. 321.


[Закрыть]. Сходные результаты можно получить не только в африканских племенах, но и в крупных индустриальных городах. Так, проведенное в 2007 году исследование в городе Екатеринбурге[117]117
  Исследование проводилось среди 12 учебных групп Уральского экономического колледжа (224 опрошенных).


[Закрыть] показало неподдельный энтузиазм студентов в оценке характеристик своей группы, только в одном случае аут-группа получила позитивные оценки. Рассматриваемые результаты коренятся не только в приверженности интересам, ценностям, целям ин-группы, но и в уровне коммуникативной компетентности субъектов взаимодействия. Процессуальный подход к ее формированию отражен в позиции Г. Триандиса, который определяет четыре стадии компетенции в межгрупповом взаимодействии: 1) неосознаваемое отсутствие компетентности, когда люди интерпретируют поведение других ошибочно, но не осознают этого; 2) осознаваемое отсутствие компетентности, когда люди понимают, что неправильно интерпретируемое поведение, но не знают, что с этим делать; 3) осознаваемая компетентность, когда люди изменяют поведение, принимая во внимание факт взаимодействия с представителем другой культуры; 4) неосознаваемая компетентность, когда правильная модель стала частью привычной структуры общения[118]118
  См.: Триандис Г. Указ. соч. С. 228–229.


[Закрыть]. Очевидно, что начиная с третьей стадии человек обретает возможность регулирования взаимодействий в интересах социальной стабильности.