Текст книги "Яблоневый сад"

Довольно!

Долго и неспокойно размышлял, можно ли назвать словом «мульткультура» тот многоцветный, тропический ливневый поток западных мультфильмов в кино-, видео– и компьютерных вариантах, который принесли ветры недавних перемен в Россию и который точно бы обрушился на незащищённые головы и сердца наших детишек. Наверное, можно столь широко, глобально охарактеризовать это явление современной жизни – мульткультура, культура, потому что она настойчиво, напористо, без передышки пропитывает духовные, интеллектуальные запросы и капризы подрастающего поколения. Но что потом? А потом идёт с ними по жизни, вгрызшись в сердце, в душу, в саму суть человеческую, видоизменившись, утвердившись в каких-то уже взрослых проявлениях и влечениях.

По-настоящему любящий родитель хотя бы немножко, да строг, требователен со своим ребёнком. А если с тем же любящим взыском взглянуть на то, что дети видят и слышат в мультфильмах?

Многие из нас – говорю об относительно взрослых людях – перед невообразимыми и несусветными 90-ми годами и далее, далее интересовались или даже, что греха таить, увлекались западными мультфильмами. Дети же повально прилипали к экранам. Помнится, поначалу было до чрезвычайности занятно и любопытно взрослому человеку: оказывается, вот они какие, мультики на Западе! Отличаются от наших, да ещё как. Единственно, «Ну, погоди!», может быть, из того же ряда. Бывало, с азартом смотрели мы многокилометровые истории о привидениях, о приключениях Тома и Джерри, о космических войнах. Да, не скрою, впечатляло, притягивало, заражало. Однако в человеке, в котором надёжно, умно засеяно хотя бы с десяток зёрен от всегда благодатной национальной культуры, зёрен лучших, высшего сорта, провеянных на ветрах исторических и личных, сбережённых от дыхания плесени или огня, в таком человеке уже на какой-то недалеко убежавшей вперёд энной серии начинает в сердце закисать скука, интеллект – противиться, тупить. Причём эти люди принимаются скучать до того, бедолаги, отчаянно, невыносимо, что если не дети – щёлк выключателем: довольно! Но, однако, сдавливают в себе протест, сминают гнев и с интеллигентской старательностью начинают обдумывать: как же, собственно, по-настоящему оценить то, что мы увидели и услышали?

Да, исстари привыкли мы ко всему заморскому относиться с почтением, даже с некоторым пиететом, но вот незадача – потянуло на гнев, на злое слово, покритиковать. И призадумался исторически робкий российский культурный обыватель: скажу что-нибудь не то да не так – обвинят меня, назовут дураком, ретроградом. Пока, однако, помолчу, братцы. Надо бы подумать, обмозговать это дело!

Вот и думает, размышляет, а ливень крепчает, расходится не в шутку. Стихия разрушает тропы и даже магистрали национальной культуры, прорывает дамбы. Где была почва для засева зёрен – там образовалась хлябь. Пузырится болото, в котором сгнить, сгинуть зёрнышку. А мы, российские культурные люди, всё думаем, колеблемся, совестимся.

Ребёнок же тем временем смотрит мультфильмы, в компьютерных играх уничтожает врагов. Что же он видит? Сразу отметим то, что в сознании стоит как вогнанный кол: он видит много-много уродов – космических, лесных, человеческих, звериных, гермафродитных, маниакально-извращенческих, психически ненормальных, непонятного происхождения. У каждого уродливого варианта десяток подвариантов: например, урод космический с рогами, или в доспехах рыцаря Средних веков, или с хвостом, или с особенно большими, обязательно клацающими зубами, обладающий неограниченной, порой какой-то вселенской властью, или просто прихлебатель, ублюдок. У подвариантов с десяток подподвариантов: например, уродливый правитель-интеллектуал или же обозлённый против всего на свете тупица. Впрочем – довольно перечислений. Дело не в вариантах, а в том – детскую душу-то зачем калечить, господа хорошие?! Зачем растаптывать её, растлевать полчищами уродов, бессмыслицей, заумью? Остановить, загородить поток всех этих героев, порождённых жаждой наживы, которая перекривила, изранила эстетический вкус художника, если, конечно, вообще наличествовали какой-нибудь хотя бы тривиальный вкус, какая-нибудь простенькая, незамысловатая эстетика! Хотя один из этих мультуродов носил бы на себе божественный отпечаток оригинальности, был бы заряжён каким-нибудь высоким, душевным содержанием, которое воспитывало бы наших детей, развивало бы умственно! Но перед нами – банальность, разукрашенная, позолоченная, озубаченная, изрыгающая маты, сленговый мусор и чёрт знает что ещё такое.

– Опротивело! Надоело! Довольно! – раздаётся в наших сердцах.

Разве не так?

Так!

Мы столь язвительно и гневно не выступили бы против современных мультуродов, западных мультфильмов как явления нездорового, бесталанного, даже страшного, если из великих литератур мира не знали бы высоких, поистине захватывающих, интересных образов, образцов уродов, уродства – Циклоп, Квазимодо, Вий, ведьмы-оптимистки. А неувядающая, прекрасная, великолепная наша Баба-яга? А сонмище дурачащихся чертей, домовых, водяных, другой сказочной, народно-сказовой нечисти? Ни нахальных вычурных красок в них, не ослепляет и не отупляет интеллект эта тысячелетиями идущая с людьми – и, несомненно, для людей, для их становления и развития, – братия, а воспламеняет детский мозг благородным протестом, случается, жалостью, сочувствием. Воспитывает. Душой принимается. Устрашает в том, в чём не грех устрашить ребёнка; если надо – проучить его. Побуждает к небанальным творческим поискам – в рисунке ли, в слове ли, в карнавальном ли костюме, во многом другом.

Доброго слова не можем сказать и о так называемых положительных героях, или, если оставаться в рамках нашей, конечно же, близкой к доморощенной, классификации, о неуродах, – чего-то среднего, как правило, в современной мультипликационной героике не встречается, или же оно настолько бледное, что его не замечаешь и не осознаёшь вовсе. Положительные тоже многовариантны и – подподвариантны. Вся эта мешанина ужасно избита и нередко даже с налётом пошлости. Первое: либо перед вами невероятно красивая и невероятно добродетельная девочка; иногда, правда, не разберёшься, маленькая она или подросток; или – уже умеющая кокетничать, краситься, примерять наряды и вести светские разговоры, к примеру, о деторождении девушка-женщина. Второе: либо силач, обязательно в одних только трусиках или с набедренной повязкой, но самое главное – обвешанный мускулами, как мясные ряды на рынке – тушами. Третье: либо сначала невообразимо глупые, а чуть позже существенно поумневшие, правда, исключительно от пары ударчиков в челюсть или какой-нибудь болванкой по башке; и человеческие персонажи, и утиные, и собачьи, и бес знает какие ещё. Не будем перечислять, потому что на хотя бы беглый анализ – или даже перечисление – вариантов и под-, подпод– уйдёт немало бумаги и времени. Выделим ключевое, режущее глаз, поднимающее в нас возмущение, протест, практически в каждом сериале встреченное, – персонажи жаждут славы, денег, удовольствий, власти.

Мы понимаем, что иной наш российский обыватель может нас остановить, одёрнуть, иронично усмехнувшись:

– Стоп, стоп, уважаемый критик, правильный человек! Разошёлся ты, однако! Сначала узнай-кась у детей, что им нравится и почему.

Если у нас спросили бы так – попали бы в самую больную точку.

Да что там! Уже спрашивали мы и огорчились: нравятся нашим детям современные мультфильмы и игры. Восторгаются они ими. А нам – грустно, очень даже как грустно и – обидно.

Мы, взрослые, по крайней мере та часть – или всего частичка? – взрослых, которые имели счастье познать истинные восторги от истинного искусства, не знаем, как быть, что делать. Мы понимаем, что нынешняя мульткультура – грязевая лава, уже не только джунглевый ливень, а потоки, реки грязевые, которые забивают наши уши, глаза, души. До островов истины, которые где-то робко зеленеют в смраде испарений лучащегося грязевого болота, добраться нелегко: кругом каша, слизь, трясина. Вязнут в тине ноги. Идти, продвигаться тяжело, тяжко, временами невозможно. Тучи комаров. Жутко. Не напугаемся ли, приняв друг друга за уродов? И не сойдём ли с ума?

Однако давайте, друзья, единомышленники, задумаемся, пока, кажется, ещё не поздно: мы лишь только в грязи. Может, всё же дотянем до островков – а вдруг там целые материки! – и очистимся?

Детям, несмышлёнышам нашим дорогим, может нравиться всё что угодно, но мы-то ещё способны думать и чувствовать! Да, урод нагрянул и победно шествует, но всё же временами возникает сомнение и надежда – окончательно ли одолены мы?

(1994)

Как реки сливаются в море

Советский Союз не хочу ругать – он моя Родина, там моя колыбель. Но и не ругать не могу, потому что крепко хочу, чтобы восставшая своей государственностью и культурой Россия отныне и во веки веков никоим образом, никакими силами и соблазнами не ступила на зыбкие пути, которые в итоге и сгубили великое государство с гордым и славным именем СССР.

Об одном из этих зыбких путей – о заклятой (нерушимой = мёртвой (обр.) – слова-синонимы) дружбе народов – было сложено немало талантливых, заразительных стихов и спето, несомненно, замечательных, душевных куплетов. С высоких и другой величины трибун, из теле, радио и газет, в классных комнатах и в студенческих аудиториях сведущие товарищи и клятвенно, и минорно, и по-разному уверяли нас, что все мы дружны, что мы одна семья – семья народов. О, если бы так, если бы так! Однако до поры до времени скрытые язвы национального недружелюбия, подозрительности, обид, зависти изначально разъедали великое государство, которое воистину было призвано историей всего человечества сдружить народы, примирить в них на первый взгляд непримиримое. Не получилось. Однако надеемся, что не получилась попытка номер один.

Возможно, не надо много читать томов скрупулёзных и по большей части добросовестных исследований учёных мужей и хлёстких, местами, к сожалению, не без вральностей художественных, журналистских разоблачений, но постараться сквозь годы и расстояния своей памятью и совестью хотя бы вслушаться в нашу повседневную речь той эпохи – в ней сплошь и рядом сквозили свинцовые мерзости. В ней вполне уютно чувствовали себя словечки – «чурка», «чуркистан», «жид», «налим», «кацап», «хохол», «азер», «злой, как татарин», «русская свинья», «москаль», «чукча» (как синоним предельной, или даже запредельной, глупости и тупости), «узкоглазый», «черномазый», «чернож…» – да, хватит, конечно же, хватит! До сквернословия не дело опускаться. И эта взаимная нелюбовь, увы, и по сей день в ранжире едва не обыденщины, автоматизма, культуры, если хотите. К тому же она ловко использовалась и используется поныне, нужно отметить, разных мастей авантюристами из так называемых цивилизованных держав, а также нашими доморощенными правдорубами. Но винить можно, конечно, кого угодно и как угодно, однако и к себе самому пристальнее присмотреться не будет лишним и зазорным. Присмотревшись и уразумевши кое-что, следовало бы подумать хорошенько, сделать выводы и – действовать. Да, действовать. Но уже правильно – с умом и с душой – действовать: без идеологических бредней и бравады, без суеты и агитации с барабанными лозунгами и тем более без вранья, выдавая желаемое за действительное. И самолучший способ для такого действования – малыми каждодневными делами на местах; тише едешь, говаривают исстари, дальше будешь.

Нам известен один социально-педагогический опыт, хотя и совсем негромкий, скромный, будничный, но настраивающий на кропотливую созидательную работу и нынешние, и другие, подрастающие, поколения наших граждан. Послушайте, пожалуйста; возможно, и вам сгодится что-нибудь.

* * *

Расскажем о приангарском посёлке Тараса, который находится в Боханском районе Усть-Ордынского бурятского автономного округа и который как бы миниатюрная модель России с её национальной разветвлённостью, переплетениями судеб. Основных ветвей в посёлке три – буряты, русские, татары; а есть ещё немного, совсем наперечёт, поляков, литовцев, чувашей, цыган, украинцев, белорусов, выходцев из Средней Азии и с Северного Кавказа. На деле никто никогда ни в посёлке, ни в районе не терзался над вопросом, быть или не быть национальной культуре русских, бурят или татар. От случая к случаю устраивались какие-то национально окрашенные мероприятия, празднества, проходившие разок в год-два-три и заканчивавшиеся или, напротив, начинавшиеся, не будем скрывать, пьянкой. Оторванное от литературных источников владение родным – бурятским и татарским – языком, который от десятилетия к десятилетию высыхал, как беспощадно высыхают даже большие реки или озёра, если не подпитываются ручьями, речушками. Родной язык становился неинтересен, чах, исподволь отторгался из жизни, по преимуществу, конечно, молодёжью. Национальную одежду с её особенной философией орнамента и покроя, формировавшейся веками радости и страданий народа, можно было увидеть единственно в школьной музейной комнатке и крайне редко на заканчивающих свой земной путь стариках.

Но вот радостный парадокс-надежда, на который мы натолкнулись, исследуя социокультурную ситуацию в Боханском районе и в той же Тарасе: как медведь в глубокой берлоге, жила и живёт – но почивала дремучим сном, только мало-мало шевелилась – тяга к своему национальному жизнетворчеству – языку, одежде, танцам, орнаменту, народной мудрости, религии, кухне, агротруду. Так и ждёшь: спит, спит медведь, довольствуясь сосанием лапы, да вдруг очнётся, рявкнет и – полезет на волю.

Однако медведь – спит. «Не отошёл ли в мир иной? – тревожимся. – Да нет, дышит!» То же самое порой и с национальной культурой: мощная, точно медведь, но – дремлет, ждёт какого-то часа пик или же того, кто её растормошит.

Мы убеждены, что без усилий по разбуживанию национального самосознания, без шагов, действий общественности, местной власти, сельского мира, наконец, – спать медведю сему неведомо сколько, разлагаться, умирая потихоньку. Кто знает, может и не сработать инстинкт самосохранения. Что ж, надо действовать: надо будить! И впрямь не почили бы медведи в своём сонном и нередко пьяном оцепенении!

Итак, очевидное и радостное: тяга к возрождению своей национальной культуры, родного языка живёт, хотя и всего-то теплится. В Тарасе мы даже большее увидели: русские более-менее сносно владеют бурятским или татарским языком; всем селом хотя и редко, но отмечают национальные праздники. С учётом этих тяг, или предрасположенностей, и была разработана программа по развитию национальных культур бурят, русских и татар.

Первостепенное: был создан на базе методического куста, многие годы лишь на бумаге объединявшего среднюю и три начальных школы, «Тарасинский образовательный комплекс с развитием национальных культур» – такое у этого нового управленческого, организационно-педагогического, научно-методического, финансово-хозяйственного и просветительского организма официальное название. Также в него вошёл детский сад. То есть если раньше начальные школы и детский сад развивались порознь, а чаще всего вообще не развивались, выпуская в среднюю школу слабо подготовленных детей, то теперь все были объединены в одну крепкую упряжь учебно-воспитательного плана, в один финансово-хозяйственный механизм – все проблемы любого учреждения комплекса решаются таким своеобразным педагогическим миром, постановления и решения которого исполняет директор комплекса. Под педагогическим контролем находится вся система подготовки детей от детского сада и до выхода из средней школы. Комплексность и непрерывность образования пропитали, охватили собою многое что: изучение конкретных предметов, вхождение и углубление детей в мир национальных ценностей, освоение языков – как русского и своего родного, так и народа-соседа, овладение трудовыми навыками скотовода и землепашца; и всё это от детского сада и выше, дальше.

Мы опасались, будут ли охотно изучать русские и татарские дети бурятский язык. Со взрослыми, к слову, несколько иначе: их быт и тесные трудовые контакты подталкивали осваивать бурятский. Нам теперь совестно за свои опасения. Дети с ещё незамутнёнными и не отравленными в условиях глубинного села душами деловито, с крестьянской основательностью своих родителей и старанием принялись за нелёгкое дело освоения языка коренного народа – народа-соседа, народа-брата. И опять напомним: с детского сада и выше, дальше – да, верим, потом они пойдут по жизни со своим благодатным многоязычием. Татарский язык, кстати, изучается факультативно, но к нему не ослабленное внимание, не второстепенный он в языковом переплетении Тарасы. Просто желающих изучать его пока что мало, предпочтительнее – бурятский и русский.

Пронизаны духом и материей национальной культуры русских, бурят и татар учебные планы общеобразовательных предметов. Например, физкультура: преподаются национальные виды борьбы, осваивается стрельба из лука; дети состязаются на лошадях. В географию органично вплелись сведения по краеведению – климат, рельеф, почвы не только далёкой Африки, но и знакомой с детства – однако, как выясняют ученики, не очень-то знакомой и удивительно интересной – родной земли. В историю влились сведения историко-краеведческого характера – о проживающих на Боханской земле народах: выясняют, волею каких исторических ветров они сошлись и теперь сожительствуют. Предметы биологического цикла расширились – небесполезно ученикам узнать о животном и растительном мире района, Усть-Ордынского округа и окрестностей своего села. В домоводство пришли темы по национальным кухням. На трудах мальчики пробуют вырезать узоры из дерева, обрабатывать кожу. На уроках литературы изучаются забытые нами бурятские и татарские поэты и писатели.

Но урока, разумеется, маловато, чтобы культура, язык своего народа стали кровью и нервами души подрастающего поколения. Семья должна лелеять хрупкое семя, зароненное педагогами, ухаживать за неловко и неуверенно выбившимися росточками. Но в семьях – во многих, увы – скверно обстоит дело не только с родным языком, но и с национально окрашенным бытом, образами, традициями. Чудом сохранились какие-то крупинки. Мы видели: хочет, очень хочет родитель, чтобы моё, родное, национальное наконец-то расцвело, обласкало душу. Как же быть? Нашлись в Тарасе люди, которые яснее понимали и вернее знали культуру своего народа. Благодаря им народились клубные объединения для сельчан и детей: «Уряал» – бурятский центр, «Рэхим» – татарский, «Светёлочка» – русский. Дети вместе со взрослыми копаются в пыли веков – составляют родословные. Утеряны некоторые ниточки, темно и беззвучно для современников прошлое многих родов: мало кого на протяжении последних пятидесяти – семидесяти лет интересовали предки, их мысли, свершения, заботы, опыт. Но древние греки говорили: начало – половина дела. Тарасинские школьники и взрослые шагнули к мудрости предков, и какую и чего половину они уже получили? Наверное, как разумнее обустраивать свою личную и сельского мира жизнь. Забота о памяти, нам представляется, – не только совершенствование настоящего, но и забота о будущем. Детей воспитывает прошлое – будем верить, что для более счастливого, чем у нас, будущего.

Начато составление летописей всех родов Тарасы. Пустот, неизвестного, таинственного, непонятного – завалы. «Помаленьку разгребём», – говорят немногословные тарасинцы.

В национальных клубах дети изучают обряды своего кровного народа, бытовые мелочи, которые хотя и пришли из старины, но оказались пригодными нынешнему времени, например навыки по выделке кож, хранению продуктов питания, приготовлению настоев целебных трав, кройке, шитью, по способам верховой езды на лошадях, по традициям народной кухни, игре на полузабытых музыкальных инструментах. В частности, дети осваивают шитьё подушек из телячьих шкур и узнают, что целесообразнее набивать их шерстью диких коз – не скатывается. Корпят над узорами – зашифрованной философией народа.

Всё то, что дети узнали, освоили на уроках и в клубах, выливается в яркие традиционные национальные праздники. Но отмечают не за высоким забором, не узконационально, а всем селом, всем многоцветным миром Тарасы и ближайших сёл. В этом году широко отпраздновали Масленицу.

Но никакой, думается, праздник не сдружит народы, если дружеством, товариществом, духом мирного сожительства и терпимости не будут пропитаны будни с совместным трудом, целеустремлениями, заботами. В головной школе образовано пять центров – трудового воспитания, спортивно-массовой работы, туристско-краеведческий, трудновоспитуемых под названием «Искорка» и центр ремёсел и прикладных искусств. Через центры подрастающее поколение и взрослые всех национальностей объединяются в общем труде: на полях местного акционерного общества, на свиноферме, в ремонте школ и детского сада, в заботах о трудновоспитуемых детях, нерадивых родителях, в подготовке праздников, в походах, – наверное, не надо перечислять. И всё это обычные, школьные, сельские будни, в которых болит голова, но в которых нередки и всплески радости – одного ли человека, всех ли – тоже неважно. Когда-нибудь, быть может, мы поймём: от счастья, радования одного человека прилетает – не может, поверьте, не прилететь! – пушинка счастья-радости к ближнему. Только научиться бы примечать эти пушинки, не обрастать бы толстой кожей.

* * *

Нынче весной мы съездили в гости к тарасинцам и порадовались – село их живёт так, как и задумано было несколько лет миром. Однако местная администрация неудовлетворительно подпитывает его финансами. Нелишними могли бы оказаться видеомагнитофон, телевизор, стройматериалы для ремонта малокомплектной школы, автомобиль, который помог бы инспекторской и методической службам комплекса почаще бывать в отдалённых школах. Но нам представляется, когда-нибудь наконец-то заживёт Россия – глядишь, и дела в Тарасе и во всём нашем народном образовании страны поправятся.

Другое покрепче обеспокоило нас: власти Усть-Ордынского бурятского автономного округа явно равнодушны к тарасинскому проекту. Была презентация достижений комплекса – ни полчеловека не приехало из Усть-Ордынского. Обращались тарасинцы в окружное ГлавУНО: мол, помогите с образовательными программами, учебниками, курсами повышения квалификации, – таинственное помалкивание. Впрочем, ладно; не стали бы вредить делу, – весьма тревожное равнодушие.

* * *

Уезжали мы из Тарасы – выдался славный день: широко раскрылось синее-синее – даже в глазах побаливало – небо. Припекало небывало яркое солнце. Тепло – долгожданное, и в груди становилось легче. Душа тянулась к ястребу, кружившему над серыми, сбросившими снег тарасинскими взгорьями, над ещё мёрзлой землёй полей и огородов. Мчавшаяся с холмов талая вода бурлила, густо-грязно пенилась и разбрызгивалась, ударяясь о коряги и камни. Ручьи сшибались в один, в два мощных потока, с гулом неслись вдоль дороги, скучивались в заводи, в которых метались щепки и сухая трава.

Мы в автобусе стремительно ехали в Иркутск. В салоне было жарко; скинув куртки и шапки, подрёмывали, но слышали тихий говорок двух стариков:

– Гляди-ка, солнце чиво набедокурило – враз растопило все снега. Влага, Палыч, не задержалась на полях – поди, не бывать нонче урожаю.

– Типун тебе, Сергей, на язык: молодой ишо, вот и мелешь без толку. Снег хотя и живёхонько сошёл, да куда шибче вернётся. Всего сполна получит земля – и влаги, и солнца. Ишо вспомянешь моё слово!

Через три дня на землю упал тяжёлый сырой снег и несколько дней не сходил, просачиваясь в поля и огороды.

(1995)