Текст книги "Русь неприкаянная"

Александр Дудин
Русь неприкаянная
Стихи

Александр Дудин

Член союза композиторов-песенников Красноярского края. Автор-исполнитель. Лауреат Всероссийского телевизионного фестиваля патриотической песни «Россия молодая» (2001 г.), фестиваля Министерства обороны «Песни о космических войсках» (2003 г.), Первого краевого конкурса молодых поэтов Красноярья. Автор поэтических сборников: «Один за всех», «Душегрея», «Имя моё», «Незваный гость». Печатался в журнале «Откровение Life», альманахах «Перезвон» и «Поэт года – 2013», антологии «Поэзия Красноярского края – XX век». Дискография: «От первого лица» (Енисейск, 2001 г.), «Зеро» (Красноярск, 2003 г.), «Поцелуи на морозе» (Новосибирск, 2006 г.).

«Тихо. Близится время рассвета…»

 
Тихо. Близится время рассвета.
Тают сумерки, брезжит восток.
К берегам лучезарного лета
От весны переброшен мосток.
 
 
Заалели цветы на угорах,
Утонули поля в зеленя,
И зарянки заливистым хором
Средь берез заплутали меня.
 
 
Я люблю предрассветные рощи
И долин белоснежный туман,
Где извечно сирени полощут
Фиолетовый свой сарафан.
 
 
Где черемухи пенистым цветом
Умывают небесную высь,
Где я стал бесшабашным поэтом,
Где впервые стихи родились.
 
 
Здесь давно, среди ив и смородин,
Выпил пьяное счастье до дна.
Нет, других не желаю я родин!
Мне нужна лишь Россия одна.
 

«Душно мне среди домов высоких…»

 
Душно мне среди домов высоких —
Всюду белокаменная злость.
Снова манят синие протоки
И леса, где сердце прижилось.
 
 
Не сменяю золотое поле
На безликость мертвую камней.
С детства я привык к зеленой воле,
К деревянной родине моей.
 

Заповедь

 
Не проси ничего, но давай:
Бедным – денег, голодному – хлеба,
Если будет народу потреба,
То и сердце народу отдай.
 
 
Для себя – только совесть и стыд
Сохрани, да еще, может, веру;
Не рыдай, лучше смейся навзрыд
И во всем знай разумную меру.
 
 
Если кто непристойно затронет
За живое в словах иль строке,
Пусть обида мгновенно утонет
В доброте, будто камень в реке.
 
 
Проживи лет несчитано боле,
Лишь бы совесть осталась чиста.
Помни только о муках и боли,
Лишь о муках и боли Христа.
 

«День погожий сердце радует…»

 
День погожий сердце радует,
Птицы душу веселят.
Пчелки – сестры толстозадые —
Возбужденные, жужжат.
 
 
Стрекоза крылами жидкими
Средь кувшинок мельтешит.
Куст малиновый, как нитками,
Паутинками прошит.
 
 
Над таежными болотами,
Над зеленой гладью вод
Кружит с дискантными нотами
Комариный хоровод.
 
 
Разметало утро травами
Рассыпные жемчуга.
На полянах, за дубравами,
Шапкой дыбятся стога.
 
 
Мне бы тучей быстрокрылой,
Мокрогрудой, грозовой,
С необузданною силой
Раздождиться над землей.
 
 
Над сиреневыми весями
Теплым ливнем прокачусь,
Окроплю дождями-песнями
Неприкаянную Русь.
 

Ноша

 
Не по чину мне досталась ноша —
Прославлять в бесхитростных стихах
Край, где бриллиантовые броши
Надо мной сияют в небесах.
 
 
Где искрятся жемчугами травы,
Где туманы – белые, как дым.
Где простые детские забавы
Делают навечно молодым.
 
 
Где вчера, средь буйного застолья,
Танцевал с березками кадриль.
На просторах русского приволья
Поднимал чахоточную пыль.
 
 
Избродил, исколесил родные
Дальние и близкие края.
Не кричал, не клялся, как иные,
Что Россия – Родина моя!
 
 
Ведь любовь – значение святое,
И о ней не стоит говорить.
Нужно просто сердцем и душою
Беспредельно Родину любить.
 

Реформа

 
Распалила заря
Новый день в литургии мороза.
Застудила берез
Белокаменно-твердую плоть.
Оказалось, не зря:
Этой жизни суровая проза
Простодушие грез
Вдруг осмелилась перемолоть.
 
 
Заметались снега,
Залетая во тьму перелеска.
Отбесилась метель,
Утопая в забытый пустырь.
Придавив берега,
Месяц тонким упал недовеском,
Обстругав под галтель
Смоляную таежную ширь.
 
 
Отшумел магазин
Неуместной пародией флирта,
Закипела внутри
Алкогольно-спесивая смесь.
И какой-то грузин,
Торговавший этиловым спиртом,
Заключает пари,
Ставя на кон кавказскую честь.
 
 
Прохудилась мошна,
Денег нет и, конечно, не будет.
Кем-то выпита чача,
Оттанцованы все «ча-ча-ча».
Никакого рожна
Не отыщешь в притворности буден,
Каждый день неудача
И фискальный топор палача.
 
 
Свора беглых собак
Из контейнера кости волочит,
Забывая свою
Благородно-дворовую стать.
Предводитель-байбак
По инстанциям кляузы строчит,
Надевая шлею
На рабоче-крестьянскую рать.
 
 
Недомыслия груз
Не выносят ослабшие ноги,
Недоверия плеть
Все больнее стегает хребты.
Бриллиантовый туз
Захотели чиновные боги
Для себя поиметь,
Чтоб мужицкие сгладить черты.
 
 
Реформаторства суть
Оголяет аорты и нервы,
Ощеряя оскал
Приблудившей мистерии сил.
Поднимается муть:
Кто был крайним – становится первым;
За червонец продал,
Что вчера за полушку купил.
 
 
Революция есть! —
Нам не надо ещё революций.
Надоело смотреть
На терпимость безродных людей.
Но разносится весть,
Что Россия – вертеп экзекуций,
Чтобы так умереть,
Нам не надо великих идей.
 

Декабрь

 
С неба сыплется легкое чтиво
На страницы широких полей,
Отбивают поклоны учтиво
Тени старых больных тополей,
 
 
Шепелявят еловые лапки,
Забывая слова впопыхах,
На заборе боярские шапки
В горностаево-белых мехах.
 
 
Неуклюже ютится церквушка,
Прикорнув в неживых облаках, —
Как потерянная игрушка,
Переломанная в веках.
 
 
Память тяжко сжимается болью
И саднит накатившая грусть —
То декабрь сживается с ролью
В балагане под вывеской «Русь».
 

«Ворвался вечер в мусорные баки…»

 
Ворвался вечер в мусорные баки
дворов. Измят небесный коленкор.
И ветры – беспородные собаки —
метут хвостом из подворотен сор.
 
 
Два облака на скуле небосвода,
как вспененное мыло для бритья.
И в окнах свет в любое время года
и сквозняков киржачья лития.
 
 
Пальтишечко, что куплено на вырост,
мало, и циклопический размер
стопы – таким вот
пасынком родилась
моя судьба в ночь вымученных сфер.
 
 
Не очень разбираясь в сути дела,
Брала за горло прихотью своей.
Бессонницей совелою глядела
Во тьму души облаянной моей.
 
 
Не постучать в зашторенное время
Дня и во мрак полуночи не бить…
Свербят года седеющее темя
И не дают прошедшее забыть.
 

Город

 
Дышат печные драконы на крышах,
Заполночь пьет торжество вакханалий,
И фейерверков стоцветные искры
Высь надрывают раскатами грома.
Плоть веселится, похерив законы,
Город замешан на пьяной опаре,
Щупальца улиц влекут за собою
Праздные толпы. Слепит фонарями
Громкоголосая дикая сцена —
Вечный притон трубадуров и бардов,
И скоморохов увечные лики
Смех изрыгают в гулящие толпы.
Ночь. Забегаловка. Пьяная дева
В кружке пивной ищет признаки счастья
И не находит… счастье осталось
За рубиконом избывного века.
Сгинуло где-то в зачаточном виде,
Лет сорока, не дожив до сегодня…
Всё замутилось на винном угаре:
Гонор учености с матерным трёпом,
Скудость мышления, клад интеллекта,
И азиатов блудливая похоть,
И москалей трафаретное снобство…
Давится город слоеным коктейлем,
Круто замешанным с пеной и кровью…
Жду не дождусь развенчанья ночного,
Тихого утра с пунцовым рассветом.
Выплывет солнце в седые туманы,
Бросив вдоль улиц янтарные струны.
Грянет набатом величие Спаса,
Брызжа в лазурь купола золотые,
И заиграют напевные птицы
Дивную песню домам деревянным.
Вечную песню, что издревле пелась
Землю, работу и хлеб прославляя.
Люди вернутся к делам повседневным,
Будут любить, и мечтать, и смеяться,
Верить, грустить, предаваться работе…
Только вернется прохлада полночья,
Ядом вольется в растленные души.
Вновь позабудется святость дневная
И целомудрие перечеркнется.
 

«То ли было, а то ли не было…»

 
Я помню тот Ванинский порт
И вид пароходов угрюмый…
 

Из песни

 
То ли было, а то ли не было,
То ль в Анадыре, то ли в Тикси,
В белой кепи, подперши небо,
Вождь народов поставлен в гипсе.
 
 
Взор орлиный под хмурой бровью.
Перст, в грядущее указующий,
Где восход полыхает кровью,
На свершения обязующий.
 
 
А под ним, и с серпом, и с молотом,
Разместилась вся эСэСэСэРия:
В авангарде товарищ Молотов,
А за ним и товарищ Берия.
 
 
Вертухаи вокруг с собаками,
Опера, звонари с сексотами,
Да веночки алеют маками,
Да оркестрик терзает нотами.
На Таймыре погода мерзкая,
А у нас под окном проталина.
Есть сегодня причина веская:
Раздавить пузырек за Сталина.
 
 
За Калинина и за Булганина,
По сто граммов, на закусь котлеточку.
…Утром баржей до порта Ванино:
Френч в полосочку, небо в клеточку…
 

«Какое дело вам…»

 
Какое дело вам,
Ханжи и ротозеи,
Зачем живет любовь
В сознании моем,
Что нет, не я открыл
Когда-то Мангазею
И что не я погиб
В году тридцать седьмом.
 
 
Не я стонал от ран
На Бородинской битве
И с Магелланом шар
Не обогнул земной,
И в церкви не радел,
Неиствуя в молитве,
Когда дурела смерть
На площади Сенной.
 
 
Я не был среди тех,
Кто сгинул на Сенатской,
Кто жилы надрывал
В железных рудниках.
Я кровью не харкал
От тяготы солдатской.
Я не тащил на крест
Иисуса на руках.
 
 
Шагали без меня
Полки Наполеона
И в лед на полюсах
Вмерзали корабли.
Я не стоял в толпе,
Неистовой от стона,
Когда на плаху шли
Шуты и короли.
 
 
Живет в моей душе
Любовь и благодушье
Без грешной суеты,
Но нет моей вины
В том, что живу вдали
От злобы и бездушья,
С такими же, как я,
Не знавшими войны.
 
 
Я мирный. Я не тот,
Кто в лихолетье сгинул,
Но, если подойдет
Когда-нибудь черед,
Жестокому врагу
Я не подставлю спину,
Собою заслоню
Россию и народ.
 
 
Оставшись навсегда
Бесхитростным и честным,
В рязанском иль тверском
Березовом лесу
Я в травы упаду
Солдатом неизвестным,
Уткнув горячий лоб
В холодную росу.
 
 
Не будет обо мне
Ночами плакать мама,
Другие запоют
На ветках соловьи,
И кто-нибудь другой
По-юношески прямо
Напишет о своей
Несбывшейся любви.
 

«Говорят, что души наши грешные…»

 
Говорят, что души наши грешные
Перейдут в другое бытиё.
До чего ж пророчества потешные,
Что пребудет каждому своё.
 
 
Не хочу собакой или вишнею,
Или – даже ангелом в раю:
Попрошу пощады у Всевышнего —
Жизнь одну отмерить, но мою.
 
 
Чтобы, встретив девушку хорошую,
От любви неистовой сгорать,
Крест нести, но под тяжелой ношею
Не скулить, не гнуться, не стонать.
 
 
Я готов хоть в ад с душою ринуться,
Только чтобы можно было там
По рублю с приятелями скинуться
И устроить пьяный тарарам.
 
 
Потому как радости и горести —
Лучший человеческий удел…
Дай нам, Бог, писать простые повести
С эпилогом: «Прожил, как умел!»
 

«Пусть дифирамбы поют златоусты…»

 
Пусть дифирамбы поют златоусты.
Что мне за дело до них?
Все их слова одинаково пусты,
Как недоношенный стих.
 
 
Не за идею в высоком боренье,
Не за парадный салют:
В первую очередь – благодаренье
За окрыленность минут.
 
 
Нету в душевном смятении прока —
Всюду веселье и смех…
Не по плечу мне одежда пророка,
Звездный венец для утех.
 
 
Больше влечет одиночества схима,
Чем похвалы благовест:
«Всё заберите и топайте мимо,
Вот вам и слава, и крест».
 
 
Мне и без них ковылять недалече —
Истина жизни проста:
Вас вдохновляют хвалебные речи,
Мне достаются мученья Предтечи,
Ржавые гвозди Христа.
 

«А мне по-пьяному не пишется…»

 
А мне по-пьяному не пишется,
А мне по-трезвому не верится,
Что жизнь не той дорогой движется,
Не теми метражами мерится.
 
 
Не ресторанными нарезками,
Не благородными закусками,
А пайковыми недовесками
И коридорчиками узкими.
 
 
Червонцы с царскими особами
Зашиты в ношеные валенки,
Вожди – наколками под робами,
Иконы древние в завалинке.
 
 
И бабушки с христовой верою
Под флагами на Красной площади,
И трибуналы с высшей мерою,
И конниц взмыленные лошади.
 
 
Все это век двадцатый выносил
В своей утробе бабой дюжею:
Он весь наш род под корень выкосил
И запахал колымской стужею.
 
 
Сбылись великие пророчества
И предсказания мудреные:
По свету бродят одиночества,
Звездою дьявольской клейменные.
 

Аввакум

 
Разменяв двоеперстье святое
На блажную холопью щепоть,
Распоясалось время лихое,
В кровь терзая и душу, и плоть.
 
 
Диким посвистом ухают плети,
Дух смердящий шибает в носы,
Воеводовы сукины дети
Да боярские верные псы
 
 
Заковали в цепы и вериги,
Посемейно, с бабьём и детьми…
И пошли по Сибири расстриги
Гатить топи своими костьми.
 
 
Бросив скарб у родных лукоморий,
По излогам нетореных троп,
Неизбывное мыкали горе,
Призывая вселенский потоп.
 
 
А за ними вдогонку указы
На расправу, что смерти лютей:
«Изурочить под корень заразу!
Не щадить стариков и детей!»
 
 
И пошло над Московской державой
Колоколенное битиё.
Запылало зарею кровавой
Староверческое житиё.
 
 
Почернели колеса и плахи,
На воротах холопы гроздьми…
Правят скорбную тризну монахи
Над пропащими всуе людьми.
 
 
Богоматерь не имет поклонам,
И в остроге, усталый от дум,
Захлебнулся молитвенным стоном
На костре протопоп Аввакум.
 

Псари

Жалует царь, да не жалует псарь.

Русская пословица

 
Как-то пьяные царёвы псари
Разговоры завели до зари:
Кто-де ухарь, кто-де вовсе герой, —
Друг на друга то стеной, то горой.
 
 
Говорил один из них с пьяных глаз:
«На охоте я с царем как-то раз
По нехоженым угодьям бродил,
Волкодавами лося затравил.
 
 
Был тот зверь поздоровее коня,
Чуть копытами не двинул меня,
Да я, прыткий, сиганул на сосну, —
Было это в прошлогодню весну».
 
 
«А мене, – кричал другой сгоряча, —
Государь отдал шубейку с плеча!»
«Эка невидаль, – второй говорил, —
А меня наш царь кнутом отходил»…
 
 
Покатилась по углам говорня,
То шепча, а то набатом гремя.
Про охотничью псарёвую страсть,
Да в опалу как к царю не попасть.
 
 
Кто скулил про житиё-бытиё,
Кто хвалил потомство сучье свое,
Ну, а в общем, разговор для души,
Так горяч – ну хоть портянки суши.
 
 
Поднялся тут некий псарь молодой,
Покачал кудрявою головой:
«Эх, вы, братушки, царёвы псари,
Знать, не очень вас балуют цари!
 
 
У меня к царям подходец иной:
Я обласканный царёвой женой.
У нее свои награды и власть:
Сердца пламень да амурная страсть.
 
 
Уж ее я обнимал, миловал,
В губы алы горячо целовал.
И пока гонялся царь за зверьем,
Мы любовью наслаждались вдвоем.
 
 
А как кончился положенный срок,
Народился у царицы сынок.
Вот помрет наш царь (не вечны цари),
Государством править станут псари…»
 
 
Распалились тут дружки – не унять,
В чертов корень и ядреную мать:
«Не пристало бить поклоны царям,
Разбежимся по боярским дворам!»
 
 
Слово сказано – топор не востри —
Про охоту позабыли псари.
И пошел тут по стране тарарам,
По купеческим да барским дворам…
 
 
С той поры уж много минуло лет,
И теперь – ни для кого не секрет,
Что холопов тех внебрачный приплод
Государству и народу – «оплот».
 
 
Ни рожна тебе, ни умных идей
От дворовых и кухаркиных детей.
Завивают канителью слова,
А на деле – отруха да полова.
 
 
Отреклись от государства цари,
Мутят властью ухари да псари.
И по этой вот причине, видать,
Стороной обходит Русь благодать.
 

Обыкновение

 
Нет, я не праздники люблю,
а больше – праздности.
Слова красивые мелю
для пущей важности.
 
 
Одетый в новое пальто
и кепи новое…
Хоть знаю: все это – не то,
все бестолковое.
 
 
Картинно снегом порошит
заплоты с крышами,
а в сердце память мельтешит
пустыми нишами.
 
 
От фонаря до фонаря,
скользя по наледи,
иду, теряя время зря…
спешу… а надо ли?
 
 
Меня не ранит Купидон —
все стрелы пущены,
ни Евтушенко, ни Гордон
не стали Пушкиным.
 
 
И мне, наверное, не стать
(хоть вышей золотом),
стихи рожденному писать
серпом и молотом.
 
 
В наш глупый век играть в слова —
обыкновение…
Умолкнет праздная молва,
придет забвение.
 

Мышеловка

 
Не ищите во мне причины,
Не такой уж я важный чин.
От мудрености до дурачины,
Как до пропасти, – шаг один.
 
 
Не от крепости алкоголя,
Не от выспренних новостей
Притомила меня неволя
Гамаюновых крепостей.
 
 
Не пою дифирамбы и лавры,
Не кладу на свое чело:
Пусть другому гремят литавры,
Всем богам и чертям назло.
 
 
Ну, а если случится драка,
За идею иль просто так?…
Человек я, а не собака,
Не приемлю дурацких драк.
 
 
Я ступаю по жизни с миром,
Веря в промысел и благодать…
Дайте мне мышеловку с сыром,
Чтобы счастье свое поймать!
 

Соль земли

 
Неторопливо в мир потусторонний
Уходят поколенья и века.
Гниют стволы и отмирают корни,
Но остается вечною строка.
Великий Пушкин! Лермонтов великий! —
И среди их величья, второпях,
Толкается народец многоликий,
Черкающий заметки на полях.
Уверенно, с наивной простотою
Меняют соль земли на шелуху,
Чтобы своей сермяжной чистотою
Быть на устах у всех и на слуху.
Не мысль важна – продвинутое имя,
И, всей литературе вопреки,
Шлейф рукотворства тянется за ними,
Сверкая «многогранностью руки».
Как велики потуги недержанья,
Манерность речи, выверты словес…
И крылья не ума, а подражанья
Взлетают до невиданных небес.
Их много – филигранчатых поэтов —
Творенья продающих по рублю…
В них нет души, и именно за это
Я не других, а Пушкина люблю!
 

«Не единожды в жизни терпел я фиаско…»

 
Не единожды в жизни терпел я фиаско,
Не единожды спорил с судьбой.
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
Хочешь – небо рисуй, хочешь – горные реки,
Петербургскую ночь или снег северов…
Утверждать не берусь, хоть уверен навеки:
Цвет души – есть основа основ.
 
 
Если б мне суждено было стать Пиросмани,
Рисовал бы я цветом одним:
Голубой теплоход в голубом океане
Под небесным шатром голубым.
Голубые коты, бирюзово-усаты,
Васильковые платья невест.
В голубых парусах голубые пассаты,
На Голгофе лазоревый крест…
 
 
Пилигримов бродячих сапфирные маски,
В день морозный дымок над трубой…
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
 

«Домик, холодные сени…»

 
Домик, холодные сени,
Пола дощатый настил…
Может, когда-то Есенин
В гости сюда заходил?
 
 
Копотью пышет огарок
Недогоревшей свечи,
Каждая строчка – подарок
Долгой бессонной ночи.
 
 
Льются в окошко потемки,
Смуты в душе не унять…
Будут ли наши потомки
Умные книги читать?
 
 
Будет ли новая вьюга
Чувства в душе ворошить?
Будем ли мы друг для друга
Вечную верность хранить?…
 
 
Сад замирает осенний,
В кущах молчат соловьи —
Это стучится Есенин
В пьяные мысли мои.
 

Рыбацкое

 
Мы забросили в залив сети,
И попало в сети – сверх квоты.
Я тащу один, а друг Петя
Тяпнул спирта и упал с бота.
 
 
Бригадир кричит: «Лови, братцы!
Человек за бортом, дрянь дело!»
И еще, для связки слов, вкратце
Пару фраз, да так, что в жар тело.
 
 
А Петруха все гребет кролем,
Всех на свете костерит матом…
Миль полста и… вот она, воля,
Курсом держит напрямик к Штатам.
 
 
Только зря он рисовал краски,
Стать Рокфеллером хотел, сука!
Но немного не доплыл до Аляски —
Зацепили мы его крюком.
 
 
Ох, подкинул нам Петро лиха! —
Ни к чему нам суета и авралы.
Россиянин должен жить тихо,
А не то загонят в гроб федералы.
 
 
В лагеря его упечь, гада,
Может, будет опосля кротким…
Ну, хорош, братва, пойдем!.. Надо
Штопать сети да смолить лодки.
 

В зимовье

 
До утра замолкла рация,
За окошком глушь и тишь…
Отчего, мой друг Горацио,
Ты загадочно молчишь?
 
 
Иль стихи твои не вяжутся
Посреди печальных вьюг,
Иль в ночи березки кажутся
Лесом брошенных подруг?
 
 
Может быть, безмолвье темное
Думы горечью гнетет,
Или сердце неуемное
Позабыться не дает?
 
 
Зачехли свои унылости,
Грусть-печаль запри на ключ.
Из любви – не ради милости —
Безголосием не мучь.
 
 
Звезды в небе ходят с грацией,
Дали снежные тихи…
Не молчи, мой друг Горацио! —
Почитай свои стихи.
 

«Змейкой воровской вползает вечер…»

 
Змейкой воровской вползает вечер
В город неуютный и большой…
В полутьме шагает мне навстречу
Человек с копеечной душой.
 
 
Жалкие минуты собирает,
Пять веков неглажен и небрит:
То ли бремя жизни проклинает,
То ль судьбу-злодейку костерит.
 
 
С метою веревочной на вые
И с холодной искрою в очах,
Он прошел все войны мировые,
Смысл ища в пожарах и мечах.
 
 
А теперь и в мой заштатный город,
Страшный, вероломный и большой,
Он принес безверие и холод —
Человек… с копеечной… душой.
 

«Трепыхаюсь в путах лирики….»

 
Трепыхаюсь в путах лирики,
Убегаю от судьбы,
А вокруг гудят сатирики
Да эстрадные жлобы.
 
 
Гоношатся луковатые,
Упиваясь шутовством,
Напомаженно-косматые,
С неприкрытым естеством.
 
 
И сучат кривыми ножками
Мефистофельские па,
Скачут аглицкими блошками,
Не артисты – шантрапа.
 
 
И не звоном колоколенным
Громыхает в залах медь…
И живу я обездоленным,
Нечем душу обогреть.
 

Февраль

 
В проулке снежок хороводится,
Уснул монастырь на горе,
Где тихо грустит Богородица
По солнцу и летней жаре.
 
 
Плывут облака многоснежные
В таежную синюю даль.
Несет холода неизбежные
Разгульный бродяга февраль.
 
 
Стрекочут сороки испуганно,
Свистят флюгера соловьем,
Вдали огородное пугало
Приветливо машет тряпьем.
 
 
Беснуется вьюга, утайкою
В сугробах январь хороня.
Колючею хлещет нагайкою
И бьет под микитки меня.
 
 
А трубы печные гобоями
Играют торжественно туш,
Как дворники, между запоями,
Будя беспросветную глушь.
 
 
Пусть снежная сыпь хороводится,
Но сколько б метель ни мела,
Прошу я тебя, Богородица, —
Плесни в мою душу тепла!
 

«Не судите по стихам обо мне…»

 
Не судите по стихам обо мне,
Я такой же, как и вы, человек.
По своей ли простодушной вине
Прожигаю мне отпущенный век?
 
 
Пустословлю, будто кур потрошу,
Суесловием полна голова,
И все чаще, все безумней пишу,
Хоть не верю в разбитные слова.
 
 
Я по улицам брожу городов,
Рву букеты на поляне лесной,
Ореол плету из ярких цветов,
Удивляя, как могу, люд земной.
 
 
Только это все – одна суета,
Наводить словами тень на плетень.
Хоть и есть во мне душа – да не та,
Хоть характер есть – да, знать, не кремень.
 
 
И плыву я по словесной реке,
Все мечтаю стихотворцем прослыть…
А поэзия – костер вдалеке,
И без вёсел до него не доплыть.
 

«Приютился на высоком берегу…»

 
Приютился на высоком берегу,
Куполами упираясь в небосвод,
Городок, забыть который не могу,
Где девчонка синеглазая живет.
 
 
Там скамейки средь березовых аллей
Повидали и разлуку, и обман,
В белоснежном одеянии церквей
Растворяются рассветы и туман.
 
 
В быль и небыль превращаются мечты,
Плещут волны бархатистые у ног,
И признания, как первые цветы,
В целомудренный сплетаются венок.
 
 
Мне б на этом безмятежном берегу,
Бросив камешек, желанье загадать…
Об одном жалею – больше не смогу
Синеглазую девчонку повидать.