Текст книги "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая"

XIII
Обыск

Принцесса повела Рауля через двор к тому крылу здания, где жила Лавальер, поднялась по той лестнице, по которой уже поднимался Рауль в это утро, и остановилась у той двери, где молодой человек был так странно встречен Монтале.

Момент был хорошо выбран, чтоб осуществить план принцессы Генриетты: дворец был пуст, король, придворные кавалеры и дамы уехали в Сен-Жермен. Одна Генриетта, зная о возвращении Бражелона и обдумывая, как использовать это возвращение, сослалась на нездоровье и осталась дома.

Поэтому принцесса была уверена, что комната Лавальер и помещение Сент-Эньяна будут пусты. Она вынула из кармана ключ и открыла дверь комнаты своей фрейлины.

Взгляд де Бражелона обежал комнату, которую он узнал, и вид ее причинил ему одно из первых мучений, которые его ожидали.

Принцесса посмотрела на него, и ее опытный взгляд различил то, что творилось в сердце юноши.

– Вы у меня просили доказательств, – сказала она, – не удивляйтесь же, если я предоставлю их вам. Теперь, если у вас нет сил перенести их, время еще есть, удалимся.

– Благодарю вас, ваше высочество, но я пришел сюда, чтоб убедиться. Вы обещали доказать мне – доказывайте.

– Тогда войдите и заприте за собой дверь.

Бражелон повиновался, потом обернулся к принцессе и вопросительно посмотрел на нее.

– Вы знаете, где вы находитесь? – спросила Генриетта.

– По-видимому, ваше высочество, я нахожусь в комнате мадемуазель де Лавальер.

– Да.

– Но я позволю себе заметить вашему высочеству, что комната – всего лишь комната, а не доказательство.

– Подождите.

И принцесса направилась к кровати, сдвинула ширму и, нагнувшись к паркету, сказала:

– Вот, наклонитесь и сами поднимите доску этого люка.

– Люка? – повторил пораженный Рауль. Слова д’Артаньяна начинали вспоминаться ему, и ему показалось, что д’Артаньян как будто произносил это слово.

И Рауль стал искать глазами щель, указывающую отверстие, или кольцо, с помощью которого можно было бы поднять какую-нибудь часть пола, но поиски его были безуспешны.

– Ах, правда, – засмеялась Генриетта, – я забыла о скрытом механизме: четвертый листок на рисунке паркета. Надо нажать на то место, где на доске сучок. Вот указание. Нажмите сами, виконт, нажмите, это здесь.

Рауль, бледный как мертвец, нажал пальцем на указанное место, и в ту же секунду механизм пришел в движение, и доска сама приподнялась.

– Это очень хитро, – сказала принцесса, – видно, архитектор предвидел, что пускать в ход этот механизм придется маленькой ручке: видите, как люк легко открывается?

– Лестница! – воскликнул Рауль.

– Да, и даже очень изящная. Видите, виконт, у этой лестницы есть перила, чтоб не могли упасть нежные особы, которые отваживаются по ней спускаться, поэтому и я решаюсь спуститься. Следуйте за мной, виконт, следуйте за мной.

– Но прежде чем следовать за вами, ваше высочество, скажите мне, куда ведет эта лестница?

– Ах, правда, я забыла вам об этом сказать. Вы знаете, что раньше граф де Сент-Эньян жил почти напротив короля. И вот он получил разрешение от короля переменить удобную и красивую квартиру, которую вы знали, на две маленькие комнатки, в которые ведет эта лестница и которые вдвое меньше и в десять раз дальше от апартаментов короля, соседством с которым обыкновенно не пренебрегают господа придворные.

– Прекрасно, ваше высочество, но продолжайте, пожалуйста, так как я все еще не понимаю.

– И вот оказалось случайно, что новое помещение графа де Сент-Эньяна расположено под комнатами моих фрейлин, в частности под комнатой Лавальер.

– Но для чего этот люк и эта лестница?

– Право, не знаю. Не хотите ли спуститься к Сент-Эньяну? Быть может, там мы найдем разгадку.

И принцесса, показав пример, начала спускаться первая. Рауль, вздыхая, последовал за ней.

Каждая ступень, скрипевшая под ногой де Бражелона, приближала его к таинственному приюту, который еще заключал в себе вздохи Лавальер и сладкий запах ее тела. Вдыхая судорожно воздух, Бражелон понял, что девушка здесь проходила. После этих неодолимых и верных доказательств явились цветы, которые она любила, книги, выбранные ею. Если б у Рауля оставалась какая-нибудь доля сомнения, она бы исчезла при виде тайной гармонии вкусов с предметами ежедневного обихода. Лавальер незримо присутствовала в убранстве, в тканях, в самих отблесках паркета.

Немой и раздавленный, он уже все знал и следовал за своей безжалостной провожатой, как обреченный следует за палачом. Принцесса, жестокая, как всякая изощренная и нервная женщина, не скрыла от него ни одной подробности. Но надо сказать, что, несмотря на апатию, в которую он впал, ни одна из этих подробностей не ускользнула бы от Рауля, даже если б он остался один. Счастье любимой женщины, когда это счастье подарено ей соперником, – страшная пытка для ревнивого человека. Но для ревнивца, каким был Рауль, для этого сердца, которое впервые напитывалось желчью, счастье Луизы было бесславной смертью, смертью тела и души.

Он угадал все: сжимавшиеся руки, сближавшиеся лица, губы, которые соединялись перед зеркалами, вид нежной клятвы любовников, видящих свое пленительное отражение.

Он угадал невидимый поцелуй под тяжелыми опущенными занавесями. Он претворил в лихорадочное страдание красноречие ложа, скрытого в их тени.

Эта роскошь, эта изысканность, полная опьянения, это заботливое старание избавить возлюбленную от всякого неудовольствия или подарить ей прелестную неожиданность, эта сила любви, умноженная королевским могуществом, поразила Рауля смертельным ударом. О, если есть смягчение жгучих мук ревности, то его дает ваше превосходство над человеком, которого вам предпочли. И напротив, если есть ад в аду, мука без названия на человеческом языке, то это – божественное всемогущество в распоряжении соперника вместе с юностью, красотой, прелестью. В такие мгновения кажется, что сам Бог вооружился против покинутого любовника.

Последний удар ожидал бедного Рауля: принцесса Генриетта подняла шелковый занавес, и за ним он увидел портрет Лавальер. Не портрет, а самое Лавальер – молодую, прекрасную, радостную, вдыхающую жизнь всеми порами, потому что в восемнадцать лет жизнь есть любовь.

– Луиза, Луиза! – прошептал Бражелон. – Значит, это правда? О, ты никогда не любила меня, потому что ты никогда так не глядела на меня!

И ему показалось, что сердце сжалось в его груди.

Принцесса Генриетта смотрела на него, почти завидуя проявлению такой боли, хотя она прекрасно знала, что завидовать ей нечему и что де Гиш так же любил ее, как Бражелон любил Лавальер. Рауль увидел взгляд принцессы и сказал:

– О, простите, простите! Я знаю, мне следовало бы лучше владеть собой, находясь перед вашим высочеством. Но дай бог, чтоб никогда не обрушился на вас тот удар, который поразил меня сегодня! Ибо вы женщина и, вероятно, не могли бы вынести такого страдания. Простите меня, я только бедный дворянин, а вы – вы принадлежите к числу тех счастливых, тех всемогущих, тех избранных…

– Господин де Бражелон, – отвечала Генриетта, – такое сердце, как ваше, заслуживает забот и внимания королевского сердца. Я ваш друг, виконт, поэтому-то я и не хотела, чтоб ваша жизнь была отравлена коварством и загрязнена насмешкой. Я была храбрее ваших друзей (я исключаю графа де Гиша), я вас вызвала из Лондона; я дала вам доказательства мучительные, но необходимые, которые приведут к вашему выздоровлению, если вы мужественный любовник, а не плаксивый Амадис. Не благодарите меня и служите королю не хуже, чем прежде.

Рауль горько улыбнулся:

– Да, это правда, я забыл, что король – мой господин.

– Речь идет о вашей свободе! О вашей жизни!

Ясный и проникновенный взгляд Рауля показал Генриетте, что она ошибается и что последние ее слова не могут взволновать его.

– Будьте осторожны, виконт, – сказала она, – не взвешивая своих поступков, вы разгневаете государя, не умеющего сдерживать своих порывов; вы повергнете в печаль ваших друзей и вашу семью. Покоритесь, смиритесь, излечитесь.

– Благодарю вас, ваше высочество, я ценю совет, который вы даете мне, и постараюсь ему последовать. Но скажите мне еще одно слово, прошу вас.

– Говорите.

– Будет ли нескромно спросить у вас, как вы узнали тайну этой лестницы, этого люка, этого портрета?

– О, ничего не могло быть проще: чтобы наблюдать за поведением моих фрейлин, у меня есть вторые ключи от их комнат. Мне показалось странным, что Лавальер так часто запирается, мне показалось странным, что граф де Сент-Эньян переменил квартиру, мне показалось странным, что король посещает ежедневно Сент-Эньяна, хотя он и близкий его друг; наконец, мне показалось странным, что все это случилось после вашего отъезда и что все привычки двора от этого изменились. Я не хочу, чтоб король обманывал меня, я не хочу служить ширмой его любовным делам, потому что после плаксивой Лавальер придет очередь хохотуньи Монтале или певуньи Тонне-Шарант. Мне не пристало играть такую роль. Я пренебрегла деликатностью дружбы и открыла секрет… Я понимаю, какую рану нанесла вам, еще раз простите, но я должна была сделать это. Теперь кончено, вы предупреждены. Гром не замедлит грянуть, берегитесь.

– Вы делаете все же какой-то вывод, ваше высочество? – спросил де Бражелон. – Ведь вы не предполагаете, что я приму безмолвно позор и измену?

– Вы поступите, как найдете нужным, господин Рауль. Только не открывайте источника, из которого вы узнали правду; вот все, что я прошу у вас, вот вознаграждение, которое я требую за оказанную услугу.

– Я обещаю вам это, ваше высочество, – сказал с горькой усмешкой Бражелон.

– Я подкупила слесаря, которого любовники вовлекли в свой заговор. Ведь вы могли сделать то же самое?

– Да, принцесса. Итак, ваше королевское высочество не дает мне никакого совета и не требует от меня ничего, кроме обязательства не компрометировать ваше высочество?

– Ничего другого.

– В таком случае я буду просить ваше высочество разрешить мне пробыть еще одну минуту здесь.

– Без меня?

– О нет, это неважно. То, что мне надо сделать, я могу сделать и при вас. Я прошу у вас минуту, чтоб написать несколько слов одному лицу.

– Это опасно, виконт. Будьте осторожны!

– Никто не узнает, что ваше королевское высочество оказало мне честь, проводив меня сюда. Впрочем, я подписываю свое письмо.

Рауль вынул свою записную книжку. Вырвал листок и быстро написал следующие слова:

«Граф!

Не удивляйтесь, найдя здесь это письмо, подписанное мною, раньше чем один из моих друзей, которого я вскоре пришлю к вам, будет иметь честь объяснить вам причину моего визита.

Виконт Рауль де Бражелон».

Он свернул листок и всунул в замочную скважину двери, ведущей в комнату любовников. Убедившись, что письмо было хорошо видно и де Сент-Эньян не сможет не заметить его по возвращении домой, он поднялся за принцессой, которая уже стояла на верхней ступени.

На площадке они расстались. Рауль выразил деланную благодарность ее высочеству. Генриетта выразила глубокое сожаление, искреннее или притворное, несчастному, которого она только что обрекла на такую ужасную муку.

– О, – прошептала она, видя, как он удаляется, бледный, с глазами, налитыми кровью, – о, если б я знала, я скрыла бы истину от этого бедного юноши!

XIV
Метод Портоса

Множество лиц, которых мы ввели в эту длинную повесть, объясняет, почему они появляются по очереди и в зависимости от хода рассказа. Поэтому-то наши читатели не имели случая встретиться с нашим старым другом Портосом со времени его возвращения из Фонтенбло.

Почести, оказанные ему королем, не изменили спокойного и добродушного характера почтенного дворянина; он только чуть выше держал голову, и в его повадке появилось нечто величественное с тех пор, как он имел честь обедать за королевским столом.

Портос все собирался облечь Мушкетона каким-нибудь особым достоинством, установить иерархию среди остальных своих слуг; это не противоречило обычаям больших полководцев, и в предшествовавшем веке такую роскошь себе позволяли господа де Тревиль, де Шомберг[21]21
  Шомберг – немецкая семья, из которой вышли несколько полководцев, служивших под французскими знаменами. Сложно сказать, о ком здесь идет речь.


[Закрыть], де Ла Вьевиль, уж не говоря о Ришелье, Конде и Буйон-Тюренне.

И Портосу, другу короля и господина Фуке, барону, инженеру, почему бы не пользоваться всеми удовольствиями, присущими людям с большим состоянием и большими заслугами?

Портос был несколько забыт Арамисом, который, как мы знаем, очень много занимался господином Фуке. Д’Артаньян тоже немного забросил Портоса из-за своей службы. Трюшен и Планше ему надоели, и он ловил себя на каких-то неясных мечтаниях. И если кто-нибудь спросил бы его, не хватает ли ему чего-нибудь, он, наверное, ответил бы: «Да».

Однажды после обеда, когда Портос, повеселевший от хороших вин, но опечаленный честолюбивыми мыслями, старался припомнить все подробности королевского обеда и собирался уже слегка вздремнуть, его камердинер доложил ему, что виконт де Бражелон желает с ним поговорить.

Портос вышел в соседнюю залу и увидел там своего юного друга, преисполненного, как известно, серьезных намерений.

Рауль пожал руку Портосу, который очень удивился его мрачному виду, и предложил ему сесть.

– Дорогой господин дю Валлон, я хочу попросить вас об услуге, – сказал Рауль.

– Вот и хорошо, – отвечал Портос. – Мне как раз прислали сегодня из Пьерфона восемь тысяч ливров, и если вам нужны деньги…

– Нет, мне не деньги нужны, благодарю вас, мой добрейший друг.

– Очень жаль. Я слышал, что это самая редкая из услуг, но самая удобная. Эти слова меня поразили, а я люблю вспоминать слова, которые меня поражают.

– У вас столь же здравый ум, как и доброе сердце.

– Вы слишком добры. Вы, может быть, желаете пообедать?

– О нет, я не голоден.

– Вот как! Ну, как вам Англия? Правда, ужасная страна?

– Не очень. Но…

– Если б там не было превосходной рыбы и хорошего мяса, там было бы совсем нестерпимо.

– Да… Я пришел…

– Я вас слушаю. Позвольте мне только освежиться. В Париже едят очень солоно. Фу!

И Портос велел принести бутылку шампанского. Он наполнил стакан Рауля, потом свой, выпил большой глоток и, утолив жажду, продолжал:

– Мне было нужно это, чтобы слушать вас внимательно. Теперь я весь к вашим услугам. Что угодно, дорогой Рауль? Чего вы желаете?

– Скажите мне ваше мнение о ссорах, дорогой друг.

– Мое мнение? Ну, проясните же немного вашу мысль, – ответил Портос, почесывая голову.

– Я хочу сказать: в хорошем ли вы настроении, когда происходит ссора между вашими друзьями и посторонними лицами?

– О, в прекрасном, как всегда.

– Отлично. Что же вы тогда делаете?

– Когда у моих друзей происходят ссоры, я держусь принципа: потерянное время не вернуть, и никогда никакое дело так хорошо не устраивается, как когда люди еще разгорячены.

– Ах, неужели таков ваш принцип?

– Именно таков. Поэтому, когда ссора в разгаре, я свожу противные стороны. Вы понимаете, что при таких обстоятельствах невозможно, чтоб дело не устроилось.

– Я думал, – сказал удивленно Рауль, – что, когда дело так ведется, оно должно, наоборот…

– Ни в коем случае. Вспомните, что у меня в жизни было что-то вроде ста восьмидесяти или ста девяноста настоящих дуэлей, не считая случайных встреч.

– Это хорошее число, – сказал Рауль, невольно улыбаясь.

– О, это почти ничего, – я ведь такой кроткий. Вот д’Артаньян считает свои дуэли сотнями. Правда, он суров и придирчив, я это ему часто говорил.

– Значит, вы обыкновенно улаживаете дела, которые вам поручают ваши друзья?

– Не было случая, чтоб я не добился благоприятных результатов, – сказал Портос с таким добродушием и уверенностью, что Рауль чуть не подпрыгнул.

– Все были удовлетворены?

– О, я вам ручаюсь за это. По этому поводу я вам сообщу еще один свой принцип. Как только мой друг посвятил меня в свою ссору, вот как я действую: я сразу же отправляюсь к его противнику, вооружаюсь вежливой речью и хладнокровием, которое необходимо в таких обстоятельствах, и говорю ему: «Сударь, невозможно, чтоб вы не понимали, до какой степени вы оскорбили моего друга».

Рауль нахмурил брови.

– Иногда, и даже очень часто, – продолжал Портос, – мой друг вовсе не был оскорблен, он даже первый оскорбил: отсюда можете убедиться, как ловка моя речь.

И Портос громко расхохотался.

В то время как громом раскатывался его смех, Рауль думал: «Мне решительно не везет. Де Гиш плохо принял меня, д’Артаньян издевается надо мной, а Портос чрезмерно мягок – никто не хочет уладить это дело, как мне хотелось бы. А я-то обратился к Портосу, надеясь встретить шпагу вместо рассуждений… Ах, как не везет!»

Портос отдышался и продолжал:

– Итак, я одной фразой ставлю противника на место виновного.

– Это как когда, – заметил рассеянно Рауль.

– Нет, это способ верный. Я его ставлю на место виновного; в этот момент я расстилаю перед ним всю свою любезность, чтоб привести свой план к счастливой развязке. И вот я подхожу с приветливым видом, беру руку противника…

– О! – воскликнул нетерпеливо Рауль.

– И говорю: «Сударь, теперь, когда вы убедились в оскорблении, мы можем быть уверены в удовлетворении. Отныне между моим другом и вами может быть только обмен любезными действиями. Ввиду этого мне поручено сообщить вам длину шпаги моего друга».

– Как? – вскричал Рауль.

– Подождите же… «Длину шпаги моего друга. Внизу у меня есть для вас лошадь; друг мой в таком-то месте ожидает вашего прибытия; я увожу вас. Вашего секунданта мы захватим по дороге. Дело улажено».

– И вы мирите противников на месте дуэли? – спросил Рауль, бледнея от досады.

– Как? – вскричал Портос. – Мирю? Зачем?

– Вы говорите, что дело улажено?

– Разумеется, раз мой друг ждет.

– Ну, если он ждет…

– Ждет для того, чтоб размять ноги. А у противника еще все тело напряжено от верховой езды. Становятся в позицию, и мой друг убивает своего врага. Вот и все.

– Ах, он убивает его?! – вскричал Рауль.

– Еще бы! Разве я выбираю в друзья людей, которые дают себя убить? У меня сто один друг, во главе которых ваш почтенный отец, Арамис и д’Артаньян, кажется, все они люди совсем живые!

– О, милый барон! – воскликнул Рауль с восторгом.

И он поцеловал Портоса.

– Значит, вам нравится мой метод? – спросил великан.

– Он мне так нравится, что я обращусь к вашей помощи сегодня же, без промедления, сию минуту. Вы как раз тот человек, который мне нужен.

– Ладно, я к вашим услугам. Вы хотите драться?

– Во что бы то ни стало.

– Это очень интересно… С кем?

– С графом де Сент-Эньяном.

– Я его знаю… он очаровательный молодой человек, который был очень любезен со мной, когда я имел честь обедать у короля. Разумеется, я ответил бы ему любезностью, даже если б это не входило в мои привычки. Что же, он оскорбил вас?

– Смертельно.

– Черт возьми! Я могу ему сказать слово «смертельно»?

– Если хотите, даже больше.

– Это очень удобно.

– Вот мы с вами и уладили дело, не правда ли? – сказал улыбаясь Рауль.

– Разумеется… Где вы хотите его ждать?

– Это очень сложно, простите. Граф де Сент-Эньян – близкий друг короля.

– Я это слышал.

– А если я убью его?

– Вы его, несомненно, убьете. Вы сами должны принять предупредительные меры; ведь теперь эти вещи делаются без труда. Если б вы жили в наше время, вот было бы хорошо!

– Милый друг, вы меня не поняли. Я хочу сказать, что дуэль будет труднее устроить, так как Сент-Эньян – друг короля, и король может узнать заранее.

– Ну, нет! Вы знаете мой метод: «Сударь, вы оскорбили моего друга и…»

– Да, я знаю.

– А потом: «Сударь, лошадь вас ждет внизу». И я увожу его прежде, чем он с кем бы то ни было успеет поговорить.

– Даст ли он себя так увести?

– Черт возьми! Хотел бы я поглядеть! Он был бы первый… Ну, так я его унесу, если понадобится.

И Портос тут же пояснил свои слова, подняв Рауля вместе со стулом.

– Очень хорошо, – сказал смеясь молодой человек. – Теперь нам остается разъяснить вопрос графу де Сент-Эньяну.

– Какой вопрос?

– Вопрос об оскорблении.

– Но мне кажется, что больше ничего не нужно.

– Нет, дорогой господин дю Валлон, у нынешних людей, как вы говорите, есть правило, по которому надо объяснять причины вызова.

– Да, по вашей новой системе. Ну, в таком случае расскажите мне, в чем дело?

– Видите…

– Вот уж и затруднение. В прежние времена нам никогда не приходилось рассказывать. Дрались, потому что дрались. Я, по крайней мере, не искал лучшей причины.

– Вы совершенно правы, друг мой.

– Я слушаю ваши основания.

– У меня их слишком много. Но так как надо уточнять, и так как, с другой стороны, дело полно затруднений и требует полной тайны…

– О, еще бы!

– Вы только будете добры сказать графу де Сент-Эньяну – и он поймет, – что он меня оскорбил, во-первых, своим переездом.

– Переездом… Хорошо, – сказал Портос, загибая один палец. – Дальше.

– Потом тем, что устроил люк в своей новой квартире.

– Понимаю – люк. Черт, это серьезно! Я понимаю, что вы должны быть страшно злы на это. И как смел этот негодяй устраивать люки, не посоветовавшись с вами! Люки! Сто чертей!.. У меня ничего подобного нет, если не считать моей подземной тюрьмы в Брасье!

– Вы добавите, что последнее мое основание считать себя оскорбленным – это портрет, который хорошо знает граф де Сент-Эньян.

– Ну, еще портрет!.. Как, переезд, люк и портрет? Но, друг мой, одного из этих трех оснований достаточно, чтобы все дворянство Франции и Испании перерезало друг другу горло, а ведь это немало.

– Значит, дорогой друг, вы достаточно снабжены сведениями?

– Я беру с собой вторую лошадь. Выбирайте место и, пока ждете, поупражняйтесь в плие, это дает редкую гибкость.

– Благодарю вас. Я буду ждать в Венсенском лесу.

– Прекрасно… А где мне искать этого графа де Сент-Эньяна?

– В Пале-Рояле.

Портос зазвонил в большой колокольчик. Появился его лакей.

– Мое придворное платье, – сказал он, – седлать моего коня. Еще одного оседланного коня я беру с собой.

Лакей поклонился и вышел.

– Ваш отец знает об этом? – спросил Портос.

– Нет, я напишу ему.

– А д’Артаньян?

– Господин д’Артаньян тоже нет. Он осторожен и отсоветовал бы мне действовать.

– Однако д’Артаньян умный советчик, – сказал Портос, удивленный в своей благородной скромности, что можно обратиться к нему, когда есть на свете д’Артаньян.

– Дорогой господин дю Валлон, – отвечал Рауль, – умоляю вас, не расспрашивайте меня. Я сказал все, что мог. Я жду действия. Жду, что оно будет сурово и решительно, как вам свойственно. Вот почему я выбрал вас.

– Вы будете довольны мной.

– И знайте, дорогой друг, что, кроме нас, никто не должен знать об этой дуэли.

– Об этих вещах всегда догадываются, когда находят труп в лесу. Ах, милый друг, я вам все обещаю, кроме того, чтобы скрыть труп. Он тут, его увидят, это неизбежно. У меня принцип не зарывать. Это отдает убийством. От риска к риску, как говорят нормандцы.

– Храбрый и дорогой друг, за дело!

– Доверьтесь мне, – сказал великан, допивая бутылку, в то время как его лакей расстилал на кресле роскошное платье и кружева.

Рауль вышел с тайной радостью, говоря себе:

«О, коварный король! О, предатель! Я не могу поразить тебя: короли – особы священные! Но твой сообщник, твой сводник, который представляет тебя, этот подлый человек заплатит за твое преступление! В его лице будешь убит ты, а потом подумаем о Луизе».