Текст книги "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая"

– Четыре часа? – сказал насмешливо Арамис.

– Честное слово Фуке! Никто не станет преследовать вас до этого времени. Вы на четыре часа опередите всех, кого король захочет послать в погоню за вами.

– На четыре часа! – повторил Арамис.

– Вы вполне успеете добраться на лодке до Бель-Иля, который я предлагаю вам в виде убежища.

– Вот как… – прошептал Арамис.

– Бель-Иль для вас – так же, как Во для короля. Уходите, д’Эрбле, уходите; клянусь, пока я жив, ни один волос не упадет с вашей головы.

– Благодарю вас, – сказал с мрачной иронией Арамис.

– Прошу вас, уезжайте и дайте мне руку на прощание, прежде чем мы побежим спасать: вы – свою жизнь, а я – свою честь.

Арамис вынул руку из-за пазухи. Она была окровавлена; он ногтями разодрал себе грудь, как бы желая наказать ее за то, что в ней родилось столько мечтаний, более пустых, безумных и быстротечных, чем человеческая жизнь. Фуке почувствовал ужас и жалость; он подошел к Арамису с раскрытыми объятиями.

– У меня нет с собой оружия, – прошептал Арамис, суровый и неприступный, как тень Дидоны.

Потом, не коснувшись протянутой руки Фуке, он отвернулся и отошел на два шага. Его последним словом было проклятие, его последним жестом была анафема, которую он начертал окровавленной рукой, запятнав несколькими каплями своей крови лицо Фуке.

И оба бросились из комнаты на потайную лестницу, которая выходила во внутренний двор.

Фуке велел закладывать своих самых лучших лошадей, а Арамис остановился у лестницы, которая вела в комнату Портоса. Он задумался, а в то время карета Фуке во весь опор выезжала из главного двора.

«Уезжать одному?.. – думал Арамис. – Предупредить принца?.. О проклятье! Предупредить принца и что же делать потом?.. Бежать с ним?.. Всюду за собой тащить это живое обвинение?.. Война?.. Неумолимая гражданская война?.. Без сил, увы!.. Невозможно! Что он будет делать без меня?.. О, без меня он обрушится, как и я… Кто знает?.. Пусть свершается судьба. Он был обречен, так пусть остается обреченным… Погиб! Я погиб! Что делать? Ехать в Бель-Иль? Да! А Портос останется здесь и будет говорить и всем все расскажет! Портос, быть может, пострадает!.. Я не хочу, чтобы Портос страдал. Он – часть меня; его боль – моя боль. Портос уедет со мной и разделит мою судьбу. Так надо.

И Арамис, боясь встретить кого-нибудь, поднялся по лестнице, никем не замеченный.

Портос, только что вернувшийся из Парижа, уже спал сном праведника. Его громадное тело забывало усталость так же, как его ум забывал мысль.

Арамис вошел, легкий как тень, и положил свою нервную руку на плечо великану.

– Проснитесь, Портос, проснитесь! – крикнул он.

Портос повиновался, встал, открыл глаза, но разум его еще спал.

– Мы уезжаем, – сказал Арамис.

– А! – произнес Портос.

– Мы поедем верхом и поскачем так быстро, как никогда в жизни не скакали.

– А! – повторил Портос.

– Одевайтесь скорее, друг мой.

Он помог великану одеться и положил ему в карманы его золото и бриллианты. И в то время, как он этим занимался, его внимание привлек легкий шум.

В дверях стоял д’Артаньян.

Арамис вздрогнул.

– Какого черта вы тут так суетитесь? – спросил мушкетер.

– Шш! – прошептал Портос.

– Мы едем по важному поручению, – добавил епископ.

– Везет же вам! – сказал мушкетер.

– Нет, я устал, – сказал Портос, – я предпочел бы поспать; но ничего не поделаешь, королевская служба!

– Вы видели господина Фуке? – спросил Арамис д’Артаньяна.

– Да, в карете, только что.

– Что он вам сказал?

– Он простился со мной.

– И все?

– Что же он должен был сказать мне еще? Разве я что-нибудь стою теперь, когда вы все в милости?

– Слушайте, – сказал Арамис, обнимая мушкетера, – для вас вернулись хорошие времена; вам не придется больше никому завидовать.

– Да что вы!

– Я предсказываю, что сегодня произойдет событие, которое вдвое улучшит ваше положение.

– Правда?

– Вам известно, что я знаю новости?

– О да!

– Вы готовы, Портос? Едем!

– Едем!

– И поцелуем д’Артаньяна.

– Еще бы!

– Лошади готовы?

– Здесь их достаточно. Хотите мою?

– Нет, у Портоса здесь конюшня. Прощайте, прощайте!

Беглецы сели на лошадей на глазах у капитана мушкетеров, который помог Портосу сесть на коня и проводил взглядом своих друзей, пока они не скрылись из виду.

«Во всяком другом случае, – подумал гасконец, – я сказал бы, что эти люди бегут; но нынче политическая жизнь так изменилась, что это называется – ехать по важному поручению. Мне все равно. Пойду по своим делам».

И он философски вернулся к себе в комнату.

III
Как соблюдаются приказы в Бастилии

Фуке летел как молния. По дороге он возвращался мыслями к тому, что он только что узнал, и ужас охватывал его.

«Какими же были, – думал он, – эти необыкновенные люди в молодости, раз они даже теперь, будучи стариками, умеют создавать подобные планы и выполнять их не моргнув глазом?»

Ему казалось, что все рассказанное Арамисом – сон, басня, ловушка, и, приехав в Бастилию, он застанет приказ об аресте, по которому его, Фуке, запрут вместе со свергнутым королем. Подумав об этом, он по дороге дал несколько запечатанных распоряжений в то время, как меняли лошадей. Эти распоряжения были адресованы господину д’Артаньяну и всем начальникам частей, верность которых была вне подозрений.

«Таким образом, – решил Фуке, – буду ли я заключен или нет, я окажу услугу, которую требует от меня моя честь. Распоряжения придут после меня, если я вернусь свободным, и, значит, их не распечатают и я возьму их назад. Если я опоздаю, это будет значить, что случилось несчастье. Тогда я могу ждать помощи и для себя и для короля».

Приготовившись таким образом, он подъехал к Бастилии. За один час суперинтендант проехал пять с половиной лье.

И тут с господином Фуке случилось то, что никогда не случалось в Бастилии с Арамисом. Напрасно он называл себя, напрасно старался заставить себя узнать – его отказывались пропускать в крепость.

Наконец, после бесконечных просьб, угроз и приказаний, он убедил одного часового сообщить о нем младшему офицеру, чтобы тот, в свою очередь, доложил о нем майору. Что же касается коменданта, то его так и не решились даже потревожить ради этого.

Фуке ожидал в карете возвращения младшего офицера, весь дрожа от нетерпения. Наконец тот появился с сердитым выражением лица.

– Ну, – сказал нетерпеливо Фуке, – что сказал майор?

– Сударь, он засмеялся мне в глаза и сказал, что господин Фуке в Во, а даже если бы господин Фуке был в Париже, он не встал бы в такой час.

– Черт возьми! Вы – стадо болванов! – вскричал министр и бросился из кареты.

Прежде чем младший офицер успел закрыть дверь, Фуке проскользнул во двор и побежал вперед, несмотря на крики офицера, звавшего на помощь.

Фуке бежал все дальше. Офицер, настигая его, крикнул часовому, охраняющему вторую дверь:

– Хватайте, хватайте, часовой!

Часовой направил на министра пику, но Фуке, сильный и ловкий, вдобавок разгневанный, выхватил пику из рук солдата и ударил его по плечу. Младший офицер, подошедший слишком близко, тоже получил свою порцию; оба стали неистово кричать, и на их крики тут же выскочил весь первый взвод охраны.

И между этими людьми нашелся один, знавший суперинтенданта. Он закричал:

– Монсеньер!.. Ах, монсеньер!.. Остановитесь же, что вы делаете?

И он остановил солдат, которые собирались отомстить за своих товарищей.

Фуке приказал, чтобы ему открыли решетку, но ему ответили, что приказано никому не открывать. Тогда он велел позвать коменданта, но тот уже знал об этом шуме у ворот и бежал со своим майором на помощь во главе двадцати человек, убежденный, что на Бастилию было произведено нападение.

Безмо узнал Фуке и выронил обнаженную шпагу, которой он размахивал.

– Ах, монсеньер! – пробормотал он. – Тысячу извинений…

– Сударь, – сказал весь красный и потный суперинтендант, – поздравляю вас, ваша охрана служит на славу.

Безмо побледнел, подумав, что эти слова – ирония, предвещавшая дикий гнев.

Но Фуке отдышался и жестом подозвал часового и младшего офицера, потиравших плечи.

– Двадцать пистолей часовому, – сказал он, – пятьдесят офицеру. Поздравляю вас, господа; я замолвлю за вас слово королю. Теперь давайте поговорим с вами, господин де Безмо.

И под одобрительный шепот он последовал за комендантом Бастилии.

Безмо уже дрожал от стыда и беспокойства. Казалось, последствия утреннего визита Арамиса начинали сказываться, да такие последствия, которым он по праву мог ужаснуться.

Стало еще хуже, когда Фуке, настойчиво глядя на коменданта, резко спросил:

– Сударь, вы видели сегодня утром господина д’Эрбле?

– Да, монсеньер.

– И вам не внушает ужаса преступление, в котором вы участвовали?

«Ну, начинается!» – подумал Безмо.

Потом громко произнес:

– Какое преступление, монсеньер?

– За которое вас можно было бы четвертовать, сударь, подумайте об этом! Сейчас же ведите меня к узнику.

– К какому узнику? – спросил дрожащий Безмо.

– Вы притворяетесь ничего не знающим? Что же, это лучшее, что вам остается делать. Если бы вы признались в подобном соучастии, вам был бы конец. Я сделаю вид, что верю в ваше неведение.

– Прошу вас, монсеньер…

– Хорошо, ведите же меня к узнику.

– К Марчиали?

– Кто такой Марчиали?

– Это арестант, которого привез сегодня утром господин д’Эрбле.

– Его зовут Марчиали? – сказал суперинтендант, смущенный наивной уверенностью Безмо.

– Да, монсеньер, он здесь записан под этим именем.

Фуке взглянул в самую глубину души Безмо. В ней он прочел, со свойственной могущественным людям проницательностью, полную искренность. Впрочем, поглядев одну минуту на эту физиономию, как можно было подумать, что Арамис взял подобного человека в поверенные?

– Это, – сказал он коменданту, – тот самый узник, которого господин д’Эрбле увез третьего дня?

– Да, монсеньер.

– И которого он привез обратно сегодня утром? – живо добавил Фуке, тотчас понявший сущность плана епископа.

– Да, да, монсеньер. Если монсеньер приехал сюда, чтобы взять его у меня, я буду очень рад, так как я уже собирался писать по поводу этого Марчиали.

– Что же он делает?

– С утра он меня чрезвычайно изводит; у него такие припадки бешенства, что, кажется, Бастилия от них обрушится.

– Я действительно избавлю вас от него, – сказал Фуке.

– Ах, тем лучше!

– Ведите меня в его темницу.

– Но вы дадите мне приказ?

– Какой приказ?

– Приказ короля.

– Подождите, я вам подпишу его.

– Этого мне недостаточно, монсеньер; мне нужен приказ короля.

Фуке свирепо посмотрел на коменданта.

– Вы так щепетильно относитесь к выходу заключенных, но покажите-ка мне приказ, на основании которого вы уже отпускали этого человека!

Безмо показал приказ об освобождении Сельдона.

– Сельдон не Марчиали, – сказал Фуке.

– Но Марчиали не освобожден, монсеньер, он здесь.

– Вы же говорите, что господин д’Эрбле увозил его и привез обратно?

– Я этого не говорил.

– Вы так определенно это сказали, что я будто сейчас это слышу. Господин де Безмо, берегитесь!

– Мне нечего беречься, монсеньер, у меня вся отчетность в порядке.

– Как вы посмели это говорить?

– Я бы это сказал и перед Богом. Господин д’Эрбле привез мне приказ об освобождении Сельдона, и Сельдон освобожден.

– Я вам говорю, что Марчиали вышел из Бастилии.

– Но это надо доказать, монсеньер.

– Дайте мне увидеть его.

– Монсеньер, те, кто управляет королевством, знают, что доступ к заключенным без приказа короля запрещен. Это нарушение.

– Господин д’Эрбле ведь входил к заключенному!

– Это еще требуется доказать, монсеньер.

– Еще раз, господин де Безмо, будьте осторожны в словах.

– За меня мои дела.

– Господин д’Эрбле уничтожен.

– Уничтожен господин д’Эрбле? Невозможно!

– Вы видите, что он подчинил вас своему влиянию.

– Я подчиняюсь, монсеньер, только правилам королевской службы; я лишь исполняю свой долг. Дайте мне приказ короля, и вы войдете.

– Послушайте, господин комендант, я даю вам честное слово, что, если вы впустите меня к узнику, я в ту же минуту дам вам приказ короля.

– Дайте мне его сейчас, монсеньер.

– А если вы мне откажете, я тотчас же велю арестовать вас со всеми вашими офицерами.

– Прежде чем совершить это насилие, монсеньер, примите во внимание то, – сказал побледневший Безмо, – что мы подчинимся только приказу короля, и вам все равно, достать ли приказ короля, чтобы увидеть господина Марчиали, или для того, чтобы причинить столько зла мне, невинному. Обратите ваше милостивое внимание на то, как вы пугаете меня, монсеньер: я дрожу, я сейчас упаду в обморок.

– Вы еще больше задрожите через некоторое время, господин Безмо, когда я вернусь сюда с десятью тысячами солдат и тридцатью пушками.

– Боже мой, теперь монсеньер сходит с ума!

– Когда я соберу против вас и ваших проклятых бойниц весь парижский народ, взломаю ваши ворота и велю повесить вас на зубцах угловой башни.

– Монсеньер, монсеньер, ради бога!

– Я даю вам десять минут на размышление, – сказал Фуке спокойным голосом. – Сейчас я сажусь в это кресло и жду. Если через десять минут вы будете продолжать упорствовать, я выйду. Можете меня считать сумасшедшим сколько угодно, но вы увидите!

Безмо топнул ногой в отчаянии, но ничего не ответил.

Видя это, Фуке схватил перо, бумагу и написал:

«Приказ господину купеческому старшине собрать ополчение горожан и идти на Бастилию, чтобы послужить королю».

Безмо пожал плечами; Фуке написал:

«Приказ герцогу Бульонскому и принцу Конде стать во главе швейцарцев и гвардии и идти на Бастилию, чтобы послужить его величеству…»

Безмо стал размышлять. Фуке написал:

«Приказ всем солдатам, горожанам и дворянам схватить и задержать, где бы они ни находились, господина шевалье д’Эрбле, ванского епископа, и его сообщников, к которым принадлежит, во-первых, господин де Безмо, комендант Бастилии, подозреваемый в измене, мятеже и оскорблении величества…»

– Остановитесь, монсеньер! – воскликнул Безмо. – Я ничего в этом не понимаю; но в ближайшие два часа может случиться столько бед, что король, который будет меня судить, увидит, был ли я не прав, нарушая установленный порядок перед угрозой неизбежной катастрофы. Пойдемте в башню, монсеньер, вы увидите Марчиали.

Фуке бросился вон из комнаты, и Безмо последовал за ним, вытирая холодный пот, струившийся с лба.

– Какое ужасное утро! – говорил он. – Какая напасть!

– Идите скорей! – отвечал Фуке.

Безмо сделал знак тюремщику, чтобы он шел вперед. Он явно боялся своего спутника. Фуке это заметил и сурово сказал:

– Довольно ребячиться! Оставьте этого человека; возьмите ключи и показывайте мне дорогу. Надо, чтобы никто, понимаете вы, никто не услышал того, что здесь произойдет.

– Ах, – нерешительно произнес Безмо.

– Опять! Cкажете еще раз нет, и я уйду из Бастилии и сам отнесу свои приказы.

Безмо опустил голову, взял ключи и один поднялся с министром на башню.

По мере того как они поднимались по головокружительной спирали лестницы, заглушенные стоны становились явственными криками и ужасными проклятиями.

– Что это? – спросил Фуке.

– Это ваш Марчиали, вот как вопят сумасшедшие!

Фуке вздрогнул. В крике более страшном, чем другие, он узнал голос короля.

Он остановился и взял связку ключей из рук Безмо. Последний подумал, что новый безумец проломит ему череп одним из ключей.

– Ах! – крикнул он. – Господин д’Эрбле мне об этом не говорил!

– Ключ! – закричал Фуке. – Где ключ от двери, которую я хочу отомкнуть?

– Вот он.

Ужасный крик, сопровождаемый бешеным ударом в дверь, пронесся эхом по всей лестнице.

– Уходите! – угрожающе сказал Фуке.

– Ничего не имею против, – пробормотал Безмо. – Но если двое бешеных останутся наедине, то один пожрет другого, я в этом уверен.

– Уходите! – повторил Фуке. – Если вы только вступите на эту лестницу раньше, чем я позову вас, помните, что вы займете место самого последнего из узников Бастилии.

– Я погибну! – проворчал Безмо, удаляясь шатающейся походкой.

Крики узника раздавались все громче. Фуке убедился, что Безмо дошел до последних ступенек, и тогда он открыл первый замок.

Тут он явственно услышал охрипший голос короля, который с яростью кричал:

– На помощь! Я король! На помощь!

Ключ от первой двери не подходил ко второй.

Фуке пришлось перебрать всю связку.

В это время король, не помня себя, безумный, закричал диким голосом:

– Фуке меня посадил сюда! На помощь против Фуке! Я король! На помощь королю против Фуке!

Этот крик разрывал сердце министра. Крик сопровождался ужасными ударами в дверь стулом, который служил королю тараном. Фуке, наконец, нашел ключ. Король был уже без сил, он не способен был больше произносить членораздельные звуки, он рычал:

– Смерть Фуке! Смерть негодяю Фуке!

Дверь открылась.

IV
Королевская благодарность

Два человека, бросившиеся друг к другу, внезапно остановились и в ужасе вскрикнули.

– Вы пришли убить меня, сударь? – сказал король, узнав Фуке.

– Король в таком виде! – прошептал министр.

Вид молодого короля в тот момент, когда его застал Фуке, был ужасен. Его одежда была в лохмотьях; его открытая и разорванная рубаха была пропитана потом и кровью, сочившейся из его разодранной груди и рук.

Растерянный, бледный, с пеной у рта, с растрепанными волосами, Людовик XIV был похож на статую отчаяния, голода, страха. Фуке был так потрясен, так взволнован жалостью, что подбежал к королю с протянутыми руками и со слезами на глазах.

Людовик поднял на Фуке обломок стула, которым он только что так яростно орудовал.

– Вы не узнаете вернейшего из ваших друзей? – спросил Фуке дрожащим голосом.

– Друг? Вы? – повторил Людовик, скрежеща зубами. В этом скрежете слышалась ненависть и жажда скорой мести.

– Почтительного вашего слугу… – добавил Фуке, бросаясь на колени.

Король уронил свое оружие. Фуке склонился к его коленям и поцеловал их.

– Мой король, дитя мое! Как вы должны были страдать!

Людовик опомнился от такой перемены положения, взглянув на себя и устыдившись своей растерянности, своего безумия и оказываемого ему покровительства, отступил.

Фуке не понял этого движения. Он не почувствовал, что высокомерие короля никогда не простит ему того, что он стал свидетелем такой слабости.

– Поедемте, ваше величество, вы свободны, – сказал он.

– Свободен? – повторил король. – О, вы возвращаете мне свободу после того, как посмели поднять на меня руку!

– Вы ведь не верите в это! – воскликнул возмущенный Фуке. – Вы сами не верите, что я в этом виновен.

Быстро и горячо он рассказал всю уже хорошо знакомую читателям интригу.

Пока длился рассказ, Людовик переживал ужаснейшие страдания, и гибель, которая ему грозила, поразила его еще больше, чем тайна, относящаяся к его брату-близнецу.

– Сударь, – сказал он вдруг Фуке, – это рождение близнецов – ложь; невозможно, чтобы вы дали себя так обмануть.

– Ваше величество!

– Невозможно подозревать честь и добродетель моей матери. И мой первый министр еще не покарал преступников?

– Подумайте, ваше величество, прежде чем гневаться. Рождение вашего брата…

– У меня один младший брат, вы это знаете так же, как я. Здесь заговор, я уверен, в котором участвуют все, начиная с коменданта Бастилии.

– Будьте осторожны, ваше величество. Этот человек был обманут, как и все, сходством с вами принца.

– Какое сходство? О чем вы?

– Видимо, этот Марчиали очень похож на ваше величество, раз все были введены в заблуждение.

– Безумие!

– О нет, ваше величество; люди, которые готовы встретиться лицом к лицу с вашими министрами, с вашей матерью, с вашими офицерами и вашим семейством, должны быть очень уверены в этом сходстве.

– Да, – прошептал король. – Где эти люди?

– В Во.

– В Во? И вы терпите, чтобы они там оставались?

– Мне кажется, что прежде всего нужно было освободить короля. Я исполнил этот долг. Теперь я буду делать то, что прикажет ваше величество. Я жду.

Людовик задумался на мгновение.

– Собрать войска в Париже, – сказал он.

– Приказ уже отдан.

– Вы отдали приказ? – воскликнул король.

– Да, ваше величество. Через час ваше величество будет во главе десяти тысяч человек.

Тут король схватил руку Фуке с таким жаром, что сразу стало видно, какое он сохранял до сих пор недоверие к своему министру, несмотря на все его действия.

– С помощью этих войск, – продолжал король, – мы осадим в вашем доме мятежников, которые, наверное, уже там окопались.

– Это бы меня удивило, – ответил Фуке.

– Почему?

– Их глава, душа этого предприятия, мною разоблачен, и я думаю, что поэтому весь план рухнул.

– Вы разоблачили самозваного принца?

– Нет, я его не видел.

– Тогда кого же?

– Главу всей этой затеи, а не этого несчастного. Он лишь орудие, обреченное на вечное несчастье, я это вижу.

– Согласен.

– Виновник всего аббат д’Эрбле, ванский епископ.

– Ваш друг?

– Он был моим другом, ваше величество, – ответил благородно Фуке.

– Мне очень жаль, что это так было, – сказал король менее великодушно.

– В такой дружбе не было ничего позорящего, ведь я не знал о преступлении.

– Надо было его предвидеть.

– Если я виновен, я отдаю себя в руки вашего величества.

– Ах, господин Фуке, я совсем не об этом, – продолжал король, недовольный тем, что показал свою злобу. – Но я говорю вам, что, несмотря на то, что этот негодяй был в маске, у меня шевельнулось смутное подозрение, что это он. Но с этим главою предприятия был еще один помощник, грозивший мне своей геркулесовой силой. Кто он?

– Это, должно быть, его друг, барон дю Валлон, бывший мушкетер.

– Друг д’Артаньяна? Друг графа де Ла Фера? А! – вскрикнул король, произнеся последнее имя. – Обратим внимание на связь заговорщиков с господином де Бражелоном.

– Ваше величество, не заходите слишком далеко. Граф де Ла Фер – честнейший человек во Франции. Довольствуйтесь теми, кого я вам назвал.

– Теми, кого вы назвали? Хорошо! Ведь вы выдаете мне виновных, не правда ли?

– Как ваше величество это понимает?

– Я понимаю это так, что мы придем с войсками в Во, что мы захватим все это змеиное гнездо и что никто из него не спасется, никто!

– Ваше величество приказывает убить этих людей?

– До единого!

– О, ваше величество!

– Не поймите меня превратно, господин Фуке, – сказал король. – Теперь уже не те времена, когда убийство было единственным, последним правом короля. Нет, слава богу! У меня есть парламенты, которые судят моим именем, и эшафоты, на которых исполняются мои верховные повеления!

Фуке побледнел.

– Осмелюсь заметить вашему величеству, что всякий процесс, связанный с этим делом, есть смертельный удар для достоинства трона. Нельзя, чтобы августейшее имя Анны Австрийской произносилось бы народом с усмешкой.

– Надо, чтобы совершилось правосудие, сударь.

– Хорошо, ваше величество. Но королевская кровь не должна проливаться на эшафоте.

– Королевская кровь! Вы верите в это? – воскликнул с яростью король и топнул ногой. – Рождение близнецов – выдумка. Именно в этом, в этой выдумке, я вижу преступление господина д’Эрбле. Я хочу наказать их за это преступление больше, чем за насилие и оскорбление.

– Наказать смертью?

– Да, сударь.

– Ваше величество, – твердо произнес суперинтендант, гордо подняв до того опущенную голову, – ваше величество велит, если ему будет угодно, отрубить голову французскому принцу Филиппу, своему брату. Это касается вашего величества, и вы посоветуетесь об этом с Анной Австрийской, вашей матерью. И все, что ваше величество прикажет, будет хорошо. Я не хочу больше вмешиваться в это даже ради чести вашей короны. Но я должен просить вас об одной милости, и я прошу о ней.

– Говорите, – сказал король, смущенный последними словами министра. – Что вам нужно?

– Помилования господина д’Эрбле и господина дю Валлона.

– Моих убийц?

– Только мятежников, ваше величество.

– О, я понимаю, что вы просите помилования для друзей.

– Моих друзей! – подчеркнул глубоко оскорбленный Фуке.

– Да, ваших друзей, но безопасность моего государства требует примерного наказания виновных.

– Я не хочу обращать внимания вашего величества на то, что я только что вернул вам свободу и спас жизнь.

– Сударь!

– Я не хочу обращать вашего внимания на то, что если бы господин д’Эрбле захотел стать убийцей, то он мог просто убить ваше величество сегодня утром в Сенарском лесу, и все было бы кончено.

Король вздрогнул.

– Выстрел в голову, – продолжал Фуке, – и лицо Людовика Четырнадцатого, ставшее неузнаваемым, принесло бы вечное прощение господину д’Эрбле.

Король побледнел от ужаса, представив себе опасность, которой он избежал.

– Если бы господин д’Эрбле, – продолжал Фуке, – был убийцей, он не стал бы мне рассказывать свой план, чтобы преуспеть. Избавившись от настоящего короля, он делал невозможным разоблачение поддельного короля. Если бы узурпатор был узнан даже Анной Австрийской, он все равно остался бы для нее сыном. А для совести господина д’Эрбле узурпатор был бы королем, сыном Людовика Тринадцатого. К тому же заговорщик получил бы безопасность, тайну, безнаказанность. Один выстрел давал ему все это. Подарите ему прощение, ваше величество, во имя вашего спасения!

Но король ничуть не растрогался великодушием Арамиса, напротив, почувствовал себя глубоко униженным. Его неукротимая гордость не могла смириться с мыслью, что какой-то человек держал в своих руках нить королевской жизни. Каждое слово Фуке вливало новую каплю яда в уже изъязвленное сердце Людовика XIV. Поэтому ничто не могло умилостивить его, и он резко сказал Фуке:

– Я, право, не понимаю, сударь, почему вы просите у меня помилования этих людей. Зачем просить то, что можешь получить без просьб?

– Я вас не понимаю, ваше величество.

– Это очень просто. Где я?

– В Бастилии.

– Да, в темнице. Меня считают сумасшедшим, не так ли?

– Да, ваше величество.

– И все здесь знают лишь Марчиали?

– Да, только Марчиали.

– В таком случае, оставьте все как есть. Предоставьте сумасшедшему гнить в темнице, и господам д’Эрбле и дю Валлону не понадобится мое прощение. Их новый король простит им.

– Напрасно вы оскорбляете меня, ваше величество, – сухо ответил Фуке. – Если бы я хотел возвести на трон нового короля, как вы считаете, мне бы не нужно было врываться силой в Бастилию, чтобы извлечь вас отсюда. Это не имело бы никакого смысла. У вашего величества ум помутился от гнева. Иначе вы не стали бы оскорблять вашего слугу, оказавшего вам столь значительную услугу.

Людовик понял, что зашел слишком далеко и что ворота Бастилии еще не открылись перед ним, в то время как понемногу открывались шлюзы, которыми великодушный Фуке сдерживал свой гнев.

– Я это сказал не для того, чтобы вас оскорбить, сударь, – сказал он. – Вы обращаетесь ко мне с просьбой о помиловании, и я отвечаю вам по совести; хотя, я полагаю, виновные, о которых мы говорим, не заслуживают ни помилования, ни прощения.

Фуке ничего не ответил.

– То, что я делаю, – добавил король, – так же великодушно, как то, что вы сделали, и даже великодушнее, потому что я в вашей власти, и вы мне ставите условия, от которых может зависеть моя свобода и моя жизнь. И отказать – значит пожертвовать ими.

– Я действительно не прав, – отвечал Фуке. – Да, я был похож на человека, вымогающего милость; я в этом раскаиваюсь и прошу прощения у вашего величества.

– Вы прощены, дорогой господин Фуке, – сказал король с улыбкой, которая осветила его лицо, измученное столькими переживаниями.

– Я получил прощение, – продолжал упрямо министр, – а господа д’Эрбле и дю Валлон?

– Они никогда его не получат, пока я буду жив, – отвечал неумолимый король. – Будьте добры, никогда больше об этом мне не говорить.

– Я повинуюсь вашему величеству.

– И вы не сохраните против меня досады?

– О нет, ваше величество, так как я это предвидел и принял кое-какие меры.

– Что вы хотите этим сказать?

– Господин д’Эрбле вверил себя в мои руки, господин д’Эрбле дал мне счастье спасти моего короля и мою родину. Я не мог осудить господина д’Эрбле на смерть. Я также не мог подвергнуть его законнейшему гневу вашего величества. Это было бы все равно, что самому убить его.

– Что же вы сделали?

– Я предоставил господину д’Эрбле своих лучших лошадей, и они опередили на четыре часа всех тех, которых ваше величество сможет послать за ними в погоню.

– Пусть так! – пробормотал король. – Свет достаточно велик, чтобы мои слуги успели наверстать те четыре часа, которые вы подарили господину д’Эрбле.

– Даря ему эти четыре часа, я знал, что дарю ему жизнь. И он сохранит ее.

– Как так?

– После хорошей езды, опережая на четыре часа ваших мушкетеров, он достигнет моего замка Бель-Иль, который я ему предоставил как убежище.

– Вы забыли, что подарили мне Бель-Иль.

– Не для того, чтоб там арестовывать моих гостей.

– Значит, вы его отнимаете у меня?

– Для этого – да, ваше величество.

– Мои мушкетеры займут его, вот и все.

– Ни ваши мушкетеры, ни даже ваша армия, ваше величество, – холодно сказал Фуке. – Бель-Иль неприступен.

Король позеленел, и в его глазах сверкнула молния. Фуке почувствовал, что он погиб, но он был не из тех людей, которые отступают, когда их зовет голос чести. Он выдержал злобный взгляд короля. Людовик подавил свое бешенство и после некоторого молчания сказал:

– Мы едем в Во?

– Я жду приказаний вашего величества, – ответил Фуке, низко кланяясь, – но мне кажется, что вашему величеству необходимо переменить одежду, прежде чем предстать перед вашим двором.

– Мы заедем в Лувр. Идем.

И они прошли мимо растерянного Безмо, который увидел еще раз, как выходил Марчиали. Комендант в ужасе рвал на себе последние волосы.

Правда, Фуке дал ему расписку, на которой король написал: «Видел и одобряю. Людовик».

Безмо, не способный больше связать и двух мыслей, в ответ на это ударил изо всей силы кулаком по собственной голове.