Текст книги "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая"

IX
Рауль готовится к отъезду

Атос понял, что не в силах разрушить это непоколебимое решение, и два дня отсрочки, данной герцогом, посвятил снаряжению Рауля. Он поручил это дело Гримо, который тотчас же принялся за него с известными читателю готовностью и обстоятельностью. Атос приказал достойному слуге отвезти вещи в Париж, как только они будут собраны, а сам вместе с сыном поехал на следующий же день после посещения господина де Бофора, чтобы не заставлять ждать герцога.

Возвращение в Париж, в общество людей, которые его знали и любили, взволновало бедного юношу.

Каждое знакомое лицо напоминало ему либо о страдании, когда-либо им испытанном, либо о каком-нибудь обстоятельстве его несчастной любви. Приближаясь к Парижу, Рауль чувствовал, что он умирает. Когда он приехал к де Гишу, ему сказали, что господин де Гиш у брата короля.

Рауль отправился в Люксембургский дворец и, не зная, что он находится там, где живет Лавальер, услышал столько музыки и вдохнул столько ароматов, услышал такой веселый смех и увидел столько танцующих теней, что, если бы его не заметила одна сердобольная женщина, он просидел бы, унылый и бледный, в приемной за портьерой, а затем ушел бы оттуда навсегда.

Забыв обо всем, Рауль сидел перед остановившимися часами, как вдруг прошелестело платье в соседней гостиной, послышался смех и мимо него прошла молодая хорошенькая женщина, оживленно споря о чем-то с дежурным офицером.

Офицер отвечал спокойно и твердо; это была, скорее, любовная ссора, чем спор между придворными людьми, и она кончилась тем, что кавалер поцеловал даме пальчики.

Вдруг, заметив Рауля, дама замолчала и, остановив офицера, сказала:

– Уходите, Маликорн; я не знала, что здесь есть еще кто-то. Я вас прокляну, если нас видели или слышали!

Маликорн тут же скрылся, а молодая женщина подошла сзади к Раулю и, улыбнувшись, сказала:

– Сударь, вы порядочный человек… и, конечно…

Потом она вдруг вскрикнула:

– Рауль! – и густо покраснела.

– Мадемуазель де Монтале! – проговорил Рауль, бледный как смерть.

Он встал, шатаясь, и хотел бежать по скользкому мозаичному полу; но она поняла его мучительное состояние, почувствовала в его бегстве осуждение или, по крайней мере, подозрение. Ей захотелось оправдаться перед ним, и она остановила Рауля посреди галереи.

Рауль с такой холодностью принял ее вызов, что если бы кто-нибудь застал их там, то не было бы никаких сомнений относительно поведения мадемуазель де Монтале.

– Ах, сударь, – сказала она возмущенно, – то, что вы делаете, недостойно дворянина. Мое сердце подсказывает мне поговорить с вами, а вы меня компрометируете, отвечая так неучтиво; вы не правы, сударь, смешивая ваших друзей с врагами. Прощайте!

Виконт поклялся себе никогда не говорить о Луизе, никогда не смотреть на тех, кто ее видел; он переходил в другой мир, чтобы не встречать ничего, что видела или к чему прикасалась Луиза. Но после первого удара по самолюбию, после того, как он увидел Монтале, подругу Луизы, – Монтале, напоминавшую ему башенку в Блуа и его юное счастье, все его благоразумие тут же исчезло.

– Простите меня, мадемуазель, – сказал он, – но я совсем не хотел быть с вами неучтивым.

– Вы хотите поговорить со мной? – сказала она с прежней улыбкой. – Тогда пойдемте куда-нибудь в другое место, так как здесь нас могут застать.

– Куда?

Она неуверенно посмотрела на часы, потом, подумав, сказала:

– Ко мне, у нас есть еще целый час впереди.

И, легкая, как фея, побежала в свою комнату; Рауль последовал за ней. Войдя, она закрыла дверь и передала камеристке мантилью, которую держала в руках, затем обратилась к Раулю:

– Вы ищете господина де Гиша?

– Да, сударыня.

– Я попрошу его подняться ко мне, когда мы с вами поговорим.

– Благодарю вас, сударыня.

– Вы на меня сердитесь?

Рауль одно мгновение смотрел на нее, затем, опустив глаза, сказал:

– Да.

– Вы думаете, что я участвовала в заговоре, который привел к вашему разрыву с Луизой?

– Разрыву! – сказал он с горечью. – О, сударыня, разве может быть разрыв там, где никогда не было любви?

– Вы заблуждаетесь! Луиза вас любила.

Рауль вздрогнул.

– Это не была страсть, я знаю, но она вас любила, и вам надо было жениться на ней до отъезда в Лондон.

Рауль мрачно захохотал, и Монтале вздрогнула.

– Вам хорошо так говорить, сударыня… Разве мы женимся на той, кто нам по сердцу? Вы, видимо, забываете, что в то время король уже берег для себя свою любовницу, о которой мы говорим.

– Должна вам сказать, – продолжала молодая женщина, сжимая холодные руки Рауля, – вы поступили крайне опрометчиво, сами виноваты: мужчина вашего возраста не должен оставлять одну женщину ее возраста.

– Значит, верности в мире больше не существует, – сказал Рауль.

– Нет, виконт, – спокойно ответила Монтале. – Однако замечу, что если бы вместо того, чтобы холодно и философски любить Луизу, вы разбудили бы ее сердце…

– Довольно, прошу вас, сударыня! Я чувствую, что вы все принадлежите к совсем другому веку, чем я. Вы умеете смеяться и мило издеваться. А я любил мадемуазель де… – Рауль не мог договорить имя. – Я любил ее, я верил ей, а теперь я расплачиваюсь за свою веру тем, что больше ее не люблю.

– О, виконт! – воскликнула Монтале, подавая ему зеркало.

– Понимаю, что вы хотите сказать, сударыня. Я очень изменился, не правда ли? Знаете почему? Мое лицо – зеркало моей души, и внутри я изменился так же, как снаружи.

– Вы утешились? – насмешливо спросила Монтале.

– Нет, я никогда не утешусь.

– Вас не поймут, господин де Бражелон.

– Меня это меньше всего беспокоит. Сам себя я слишком хорошо понимаю.

– Вы даже не пытались поговорить с Луизой?

– Я? – вскричал молодой человек, сверкая глазами. – Я? Право, а почему вы мне не советуете на ней жениться? Может быть, король теперь и согласился бы на это!

И в гневе он встал.

– Я вижу, – сказала Монтале, – что вы не излечились и что у Луизы есть еще один враг.

– Враг?

– Фавориток не очень-то жалуют при французском дворе.

– Разве мало ей защиты ее возлюбленного? Она выбрала возлюбленного такого сана, что никаким врагам его не осилить. И потом, – добавил он после паузы с некоторой иронией, – у нее есть такая подруга, как вы.

– Я? О нет: я уже не принадлежу к тем, кого мадемуазель де Лавальер удостаивает взглядом, но…

В этом «но» было полно угроз, от этого «но» забилось сердце Рауля, так как оно предвещало горе той, которую он так любил; на этом многозначительном «но» разговор был прерван довольно сильным шумом в алькове за деревянной панелью.

Монтале прислушалась, а Рауль уже встал, когда в комнату спокойно вошла женщина и прикрыла за собой потайную дверь.

– Принцесса! – воскликнул Рауль, узнав невестку короля, Генриетту.

– О я несчастная! – прошептала Монтале, слишком поздно бросаясь навстречу принцессе. – Я ошиблась часом!

Однако она успела предупредить идущую прямо на Рауля принцессу:

– Господин де Бражелон, ваше высочество.

– Ваше королевское высочество, – поспешно заговорила Монтале, – так добры, что подумали об этой лотерее и…

Принцесса начинала терять присутствие духа.

Рауль, еще не догадываясь обо всем, торопился уйти, так как чувствовал, что он лишний.

Принцесса собиралась что-нибудь сказать, чтобы прекратить это неловкое положение, как вдруг напротив алькова открылся шкаф и из него вышел сияющий де Гиш. Принцесса чуть не упала в обморок и поспешила прислониться к кровати. Никто не посмел ее поддержать. Прошло несколько ужасных минут молчания.

Рауль прервал его, направившись к графу, у которого от волнения дрожали колени. Он взял его за руку и сказал:

– Дорогой граф, скажите ее высочеству, что я так несчастлив, что заслуживаю ее прощения; скажите ей, что я любил, и ужас перед предательством, жертвой которого я стал, делает меня нетерпимым к любому предательству, которое бы совершилось вокруг меня. Вот почему, сударыня, – сказал он, улыбаясь Монтале, – я никогда не открою тайну ваших свиданий с моим другом. Добейтесь у принцессы (принцесса так милостива и великодушна), чтобы она простила вас, хоть она только что застала вас вместе. Вы ведь оба свободны, так любите же друг друга и будьте счастливы!

Принцесса пришла в непередаваемое отчаяние. Несмотря на изысканную деликатность Рауля, ей было неприятно зависеть от возможной нескромности. Ей также было неприятно воспользоваться лазейкой, которую предоставлял ей этот деликатный обман. Живая и нервная, она переживала это. Рауль понял ее и еще раз пришел к ней на помощь. Он преклонил перед ней колено и совсем тихо сказал:

– Ваше высочество, через два дня я буду далеко от Парижа, а через две недели я буду вдали от Франции и никогда больше меня никто здесь не увидит.

– Вы уезжаете? – радостно спросила она.

– С герцогом де Бофором.

– В Африку? – воскликнул де Гиш. – Вы, Рауль? О, мой друг, в Африку, где умирают!

И, забыв все, не подумав, что самое это забвение больше компрометирует принцессу, чем его появление в этой комнате, он сказал:

– Неблагодарный, вы даже не посоветовались со мной!

И он крепко обнял Рауля.

В это время с помощью Монтале исчезла принцесса, а за нею исчезла и сама Монтале.

Рауль провел рукой по лбу и сказал с улыбкой:

– Кажется, мне все приснилось!

Затем, обратившись к де Гишу, продолжал:

– Друг мой, я не скрываю от вас ничего, ведь вы избраны моим сердцем: я еду туда умирать, и ваша тайна умрет со мной раньше чем через год.

– О, Рауль! Вы же мужчина!

– Знаете, о чем я думаю, де Гиш? Я думаю, что, лежа в могиле, я буду более живым, чем сейчас, в этот последний месяц. Ведь мы христиане, друг мой, а я не мог бы отвечать за свою душу, если б это страдание продолжалось.

Де Гиш хотел возразить, но Рауль перебил его:

– Ни слова больше обо мне; я хочу дать вам совет, дорогой друг, и это очень важно. Вы рискуете больше, чем я, так как вы любимы.

– О!..

– Для меня такая радость говорить с вами об этом. Де Гиш, остерегайтесь Монтале.

– Она добрый друг.

– Она была подругой… той… кого вы знаете, и погубила ее из тщеславия.

– Вы ошибаетесь.

– А теперь, погубив ее, она хочет отнять у нее то единственное, что извиняет ее в моих глазах, – ее любовь.

– Что вы хотите сказать?

– Что против любовницы короля – заговор, и этот заговор в самом доме принцессы.

– Вы так думаете?

– Я в этом убежден.

– И Монтале участвует в заговоре?

– Она наименее опасная из всех врагов, которые могут повредить… той…

– Объяснитесь, друг мой, я должен вас понять…

– В двух словах: принцесса ревновала короля.

– Я это знаю…

– О, не бойтесь ничего, де Гиш, вас любят; чувствуете ли вы цену этих двух слов? Они значат, что вы можете ходить с поднятой головой, что вы можете спать спокойно, что вы можете благодарить Бога каждую минуту вашей жизни! Вас любят – это значит, что вы можете выслушать все, даже совет друга, который хочет уберечь ваше счастье. Вас любят, де Гиш, вас любят! У вас не будет ужасных ночей, бесконечных ночей, которые проводят с сухими глазами и истерзанным сердцем несчастные, обреченные на смерть. Вы будете долго жить, если будете поступать как скупец, который по капелькам и крошкам собирает бриллианты и золото. Вас любят! Разрешите же мне сказать вам, как нужно поступать, чтобы вас любили всегда.

Де Гиш некоторое время смотрел на молодого человека, полубезумного от отчаяния, и в его душе промелькнула тень стыда за свое счастье.

Рауль мало-помалу успокаивался, переходя постепенно от возбуждения к своему обычному спокойствию.

– Заставят страдать, – сказал он, – ту, чье имя я уже не могу больше произнести. Поклянитесь мне, что вы не только не будете содействовать этому, но защитите ее так же, как я сам бы ее защищал.

– Клянусь! – отвечал де Гиш.

– И в тот же день, когда вы окажете ей какую-нибудь важную услугу, в тот день, когда она будет благодарить вас, обещайте мне, что вы скажете ей: «Сударыня, я сделал вам добро по просьбе господина де Бражелона, которому вы сделали столько зла».

– Клянусь! – прошептал тронутый де Гиш.

– Вот и все. Прощайте! Я завтра или послезавтра уезжаю в Тулон. Если у вас есть несколько свободных часов, подарите их мне.

– Все мое время – для вас!

– Благодарю вас.

– А что вы сейчас собираетесь делать?

– Я отправлюсь к Планше, где мы надеемся, господин граф и я, увидеть господина д’Артаньяна. Я хочу проститься с ним перед отъездом. Он хороший человек и любил меня. Прощайте, дорогой друг. Вас, наверное, ждут. А когда вы захотите меня увидеть, вы меня найдете у графа. Прощайте!

Молодые люди поцеловались. Тот, кто увидел бы их, не преминул бы сказать, указывая на Рауля:

– Вот этот человек действительно счастлив.

Х
Опись Планше

Во время визита Рауля в Люксембургский дворец Атос действительно пошел к Планше, чтобы узнать что-нибудь о д’Артаньяне.

Придя на Ломбардскую улицу, граф нашел лавку Планше в большом беспорядке. Но беспорядок происходил не от бойкой продажи или привоза товара. Один приказчик с пером за ухом, другой с записной книжкой в руке записывали массу каких-то цифр, в то время как третий считал и взвешивал.

Увидев, как нескольким покупателям было отказано, Атос подумал, что он, который ничего не собирался покупать, будет еще менее желанным. Поэтому он весьма вежливо обратился к приказчикам с вопросом, не может ли он увидеть господина Планше.

Ему довольно небрежно ответили, что господин Планше сейчас кончает укладываться.

Атос насторожился и спросил:

– Как – кончает укладываться? Разве господин Планше куда-то уезжает?

– Да, сударь, сейчас он уезжает.

– В таком случае, господа, будьте добры доложить, что граф де Ла Фер желает переговорить с ним.

Услышав имя графа де Ла Фера, один из приказчиков, знавший, что здесь это имя весьма почтительно произносят, встал и пошел докладывать Планше.

Именно в этот момент Рауль, после сцены в комнате Монтале, приближался к двери лавочника.

Планше, услышав от своего приказчика о гостях, бросил работу и выбежал к Атосу.

– Ах, господин граф, какая радость! И какая звезда привела вас?

– Милый Планше, – сказал Атос, – мы пришли узнать у вас… Но что за хлопоты? Вы весь белый, как мельник. Куда вы лазили?

– Ах, будьте осторожны, сударь, и не подходите ко мне прежде, чем я как следует не отряхнусь.

– Почему?

– То, что вы видите у меня на руках, это – мышьяк. Я делаю запас для крыс.

– О, в таком заведении, как ваше, крысы доставляют много хлопот.

– Я не об этом заведении забочусь, господин граф.

– Что вы хотите сказать?

– Но ведь вы видели, граф: составляют опись моих товаров.

– Вы бросаете торговлю?

– Ну да, я уступаю заведение одному из моих приказчиков.

– Вот как! Значит, вы достаточно разбогатели?

– Сударь, мне опротивел город. Может быть, потому, что я старею, а как говорил однажды господин д’Артаньян, когда стареешь, чаще думаешь о своей юности; но с некоторых пор я чувствую влечение к деревне и садоводству. Я ведь когда-то был крестьянином.

Атос сделал одобрительный жест и сказал:

– Вы покупаете землю?

– Я уже купил, сударь, домик в Фонтенбло, с несколькими арпанами земли по соседству.

– Очень хорошо, Планше, поздравляю вас.

– Но здесь нам неудобно беседовать; вот вы кашляете от моей проклятой пыли. Черт возьми, я совсем не хочу отравить самого достойнейшего дворянина во всем королевстве.

Но Атос не улыбнулся этой шутке, которую Планше пустил, чтобы выказать светскую непринужденность.

– Да, – сказал граф, – поговорим где-нибудь в стороне. У вас, например. Ведь у вас есть тут квартира, не правда ли?

– Конечно, господин граф.

– Наверху?

И Атос, видя, что Планше стесняется, прошел первым.

– Дело в том… – начал смущенно Планше.

Атос не понял значения этого смущения и, идя вперед, проговорил:

– Ничего, Планше! Квартира торговца в этой части города не может быть дворцом. Пойдемте.

Рауль быстро опередил его и вошел.

И тут раздалось одновременно два, даже три крика. Громче всех был женский крик. Второй вырвался из уст Рауля. Вскрикнув, он мгновенно закрыл дверь. Третий крик был криком ужаса Планше.

– Простите, – сказал он, – госпожа одевается.

Рауль, несомненно, убедился, что Планше говорил правду, так как он сделал шаг вниз по лестнице.

– Госпожа?.. – спросил Атос. – Ах, простите, милый мой, но я не знал, что у вас там наверху…

– Это Трюшен, – добавил покрасневший Планше.

– Кто бы это ни был, Планше, простите нашу нескромность.

– Прошу вас, входите, господа, уже можно.

– Нет, мы не войдем, – сказал Атос.

– О, если б она была предупреждена, она бы успела…

– Нет, Планше, прощайте!

– Но вы же не захотите меня обидеть, господа, оставаясь на лестнице и уходя от меня, так и не присев?

– Если б мы знали, что у вас там наверху дама, – отвечал Атос со своим обычным хладнокровием, – мы бы попросили у вас позволения с ней поздороваться.

Планше так смутился, что быстро распахнул дверь, чтобы впустить графа и его сына.

Трюшен была совсем одета. У нее был вид богатой и кокетливой купчихи и лукавые немецкие глаза. После двух реверансов она вышла и спустилась в лавку.

Планше очень хотелось все объяснить, и, несмотря на то, что Атос всячески избегал этого, он рассказал, что Трюшен – радость его зрелых годов и что она принесла ему счастье в делах, как Руфь Воозу[3]3
  Руфь, Вооз – персонажи Ветхого Завета, супруги.


[Закрыть].

– Теперь вам не хватает только наследников вашего благополучия, – сказал Атос.

– Если у меня будет наследник, он получит триста тысяч ливров.

Атос понял, что лавочник женится на Трюшен и будет иметь потомство. Это показалось ему тем более вероятным, когда он узнал, что приказчик, которому Планше продал свою лавку, приходился родственником Трюшен. Граф вспомнил, что это был краснощекий, курчавый и широкоплечий малый. Итак, Атос понял все и потому без всякого перехода спросил:

– Что поделывает господин д’Артаньян? В Лувре его нет.

– Но, господин граф, господин д’Артаньян исчез.

– Исчез? – удивился Атос.

– О, мы знаем, что это значит!

– Но я этого не знаю.

– Когда господин д’Артаньян исчезает, это всегда бывает ради какого-нибудь дела или поручения.

– Он сам с вами об этом говорил?

– Никогда.

– Однако вы знали заранее о его поездке в Англию?

– Из-за спекуляций, – неосторожно сказал Планше.

– Спекуляций?

– Я хочу сказать… – перебил смущенный Планше.

– Хорошо, хорошо, ни ваши дела, ни дела нашего друга нас не касаются; мы вас расспрашивали только из дружбы к нему. Но раз здесь нет капитана мушкетеров и раз мы ничего не можем узнать от вас относительно того, где увидеть господина д’Артаньяна, то мы с вами простимся. До свидания, Планше, до свидания! Едем, Рауль!

– Господин граф, я хотел бы вам сказать… Думаю, нет ничего нескромного в том, если скажу вам, что господин д’Артаньян был здесь на днях…

– А, вот как!

– И он несколько часов разглядывал географическую карту. Вот эта карта как доказательство, можете взглянуть, – добавил Планше.

И он действительно принес графу де Ла Феру карту Франции, на которой опытный глаз Атоса различил маршрут, наколотый тонкими булавками; там, где отсутствовала булавка, вехой и доказательством служила оставленная ею дырочка.

Проследив глазами за булавками и дырочками, Атос увидел, что д’Артаньян отправился на юг по направлению к Средиземному морю и Тулону. Около Канн отметки обрывались. Граф де Ла Фер несколько минут ломал себе голову, стараясь догадаться, зачем мушкетеру понадобилось ехать в Канны. Но размышления Атоса ничего не дали, и его обычная проницательность ему изменила. Рауль также ничего не разгадал, как и его отец.

– Что же делать? – спросил он у графа, который молча пальцем прочертил ему путь д’Артаньяна. – Как будто какой-то рок всегда сближает нашу судьбу с судьбой господина д’Артаньяна. Вот он возле Канн, а вы, граф, провожаете меня до Тулона. Будьте уверены, мы легче найдем его на нашем пути, чем на этой карте.

Затем, попрощавшись с Планше, который распекал своих приказчиков и даже своего преемника, родственника Трюшен, граф отправился с сыном к герцогу де Бофору.

Выйдя из лавки, они увидели фуру, на которой должны были поместиться прелестная Трюшен и мешки с золотом Планше.

– Каждый идет к счастью той дорогой, которую он себе выбрал, – промолвил Рауль.

– В Фонтенбло! – крикнул Планше своему кучеру.

XI
Опись господина де Бофора

Разговор с Планше о д’Артаньяне и отъезд Планше из Парижа в деревню были для Атоса и его сына как бы прощанием со всем столичным шумом и со всей их прежней жизнью. Что оставляли за собой эти люди? Один исчерпал всю славу прошлого века, другой – все страдание нового времени. Очевидно, им больше нечего было требовать у своих современников.

Оставалось только нанести визит герцогу де Бофору и уточнить условия отъезда.

Герцог жил в Париже с тем великолепием и пышностью, которые напоминали некоторым старикам расточительное время Генриха III.

В те времена некоторые вельможи были богаче самого короля. Они это знали и не отказывали себе в удовольствии немножко унизить этим его королевское величество. Это была та эгоистичная аристократия, которую Ришелье принудил платить дань своей кровью, деньгами и поклонами. Короче, он принудил ее к королевской службе.

От Людовика XI, страшного косаря великих мира, до Ришелье – сколько семейств снова подняли голову! И столько от Ришелье до Людовика XIV склонили головы, чтобы больше никогда их не подымать! Но герцог де Бофор родился принцем, и в его жилах текла такая кровь, которая проливается на эшафоте только по приговору народа.

Будучи принцем, он сохранил привычку жить в роскоши. Как оплачивал он расходы на лошадей, слуг и стол? Никто этого не знал, а он еще меньше, чем другие. Просто в те времена королевские сыновья имели ту привилегию, что никто никогда не отказывал им в деньгах, одни – из почтительности и преданности, другие – твердо веруя в то, что когда-нибудь им будет заплачено.

Атос и Рауль нашли дом герцога в таком же беспорядке и таким же заваленным вещами, как дом Планше.

Герцог тоже составлял опись своего имущества, то есть раздавал своим друзьям, которые все как один были его кредиторами, сколько-нибудь ценные вещи из своего дома. Нуждаясь в двух миллионах, что было по тем временам огромной суммой, герцог де Бофор рассчитал, что не может отправиться в Африку без этих денег, и, чтобы их добыть, он раздавал своим старым кредиторам посуду, оружие, драгоценности и мебель. Это было и роскошнее и вдвое выгоднее, чем продажа.

Действительно, как человек, который в свое время дал в долг десять тысяч ливров, откажется принять в подарок вещь, стоящую шесть тысяч ливров, к тому же более ценную тем, что она принадлежала потомку Генриха IV? И, унося с собой такой подарок, как отказать в новых десяти тысячах ливров такому щедрому вельможе?

Так и случилось. У герцога больше не было дома, так как дом не нужен адмиралу, живущему на корабле. У него больше не было коллекции оружия, ведь он стоял среди своих пушек; не было драгоценностей, ведь их могло поглотить море; зато у него было триста или четыреста тысяч экю в сундуках.

Всюду в доме царило веселое оживление среди людей, думавших, что они грабят герцога.

Следует отметить, что герцог обладал даром осчастливливать самых несчастных своих кредиторов. Ко всякому спешащему человеку, ко всякому пустому кошельку он относился с терпением и пониманием.

Одним он говорил:

– Я бы хотел обладать тем, чем вы обладаете, тогда я бы отдал это вам.

А другим:

– У меня есть только этот серебряный кувшин; но он все же стоит пятьсот ливров, возьмите его.

Любезность – очень ценная монета, и поэтому у герцога не бывало недостатка в кредиторах.

На этот раз обходились без церемоний; можно было подумать, что происходит грабеж: герцог отдавал все.

Господин де Бофор кончил тем, что раздал своих лошадей и даже запасы сена. Он осчастливил тридцать человек своей кухонной посудой и триста человек – содержимым своих погребов. К тому же все уходили с уверенностью, что господин Бофор поступает таким образом в ожидании нового состояния, скрытого в арабских кочевых шатрах.

Разоряя его дворец, всякий повторял, что король посылает его в Джиджелли для восстановления его растраченного богатства; и что все африканские сокровища будут разделены между адмиралом и королем Франции; все это богатство находится в рудниках алмазных и прочих драгоценных камней; о золотых и серебряных россыпях в Атласских горах даже не упоминалось.

А кроме рудников и россыпей, которые можно будет разрабатывать только после войны, есть к тому же и военная добыча. Господин де Бофор отнимет все, что богатые пираты украли у христиан со времени битвы при Лепанто[4]4
  Лепанто – морское сражение 7 октября 1571 г. между турецким и испано-венецианским флотами. Турки потерпели сокрушительное поражение, потеряв почти все корабли. Это сражение положило конец безраздельному господству турецкого флота на Средиземноморье.


[Закрыть]. Количество миллионов уже не поддавалось счету. Поэтому ему незачем хранить бедную обстановку своей прежней жизни, раз он отправляется за такими сокровищами.

Из этого следовало, что незачем беречь имущество того, кто так мало сам себя оберегает.

Таким было положение вещей, и Атос, со свойственной ему проницательностью, определил его с первого взгляда.

Адмирал Франции был в несколько рассеянном настроении, так как только что вышел из-за стола после ужина на пятьдесят человек, во время которого много и долго пили за успех экспедиции; после десерта остатки пиршества были оставлены лакеям, а пустые блюда любопытным. Герцог был опьянен и своим разорением, и своей популярностью. Он пил свое старое вино за здоровье своего будущего вина.

Когда он увидел Атоса с Раулем, он воскликнул:

– Вот мне привели моего адъютанта! Входите, граф, входите, виконт.

Атос искал прохода сквозь груды белья и посуды.

– Шагайте прямо! – сказал герцог.

И предложил полный стакан вина Атосу.

Атос выпил, а Рауль едва пригубил.

– Вот первое поручение, – сказал герцог Раулю. – Я очень рассчитываю на вас. Вы поедете впереди меня до Антиба.

– Слушаю, монсеньер.

– Держите приказ. Вы знаете море?

– Да, монсеньер, я путешествовал с принцем.

– Хорошо. Все эти транспортные суда будут меня ждать, чтобы сопровождать меня и перевезти мои припасы. Надо, чтобы войска могли погрузиться через две недели.

– Все будет исполнено, монсеньер.

– Этот приказ дает вам право осмотра и обыска на всех прибрежных островах; вы там произведете все рекрутские наборы и все обложения, какие найдете нужными для меня.

– Хорошо, герцог.

– А так как вы человек деятельный и будете много работать, вам нужно будет много денег.

– Надеюсь, что нет, монсеньер.

– А я надеюсь, что да. Мой управляющий приготовил чеки по тысяче ливров, которые будут выплачиваться во всех городах юга Франции. Вы получите сто этих чеков. Итак, вперед, виконт.

Атос перебил герцога:

– Берегите деньги, монсеньер, для войны с арабами вам понадобится и золото и свинец.

– Мне бы хотелось пользоваться только свинцом, – сказал герцог. – К тому же вы знаете, что я думаю об этой экспедиции: много шума, много огня, а я исчезну в дыму, если мне это понадобится.

После этих слов господин де Бофор хотел было снова засмеяться, но заметил, что это неуместно в присутствии Атоса и Рауля.

– Ах, – воскликнул он с вежливым эгоизмом, свойственным его положению и возрасту, – вы принадлежите к тем людям, с которыми не следует встречаться после обеда, вы слишком холодны, сдержанны и сухи, тогда как я – весь огонь и хмель. Нет, черт меня возьми! Я всегда буду встречаться с вами натощак, виконт, а с вами, граф, если вы не изменитесь, я и вовсе не буду встречаться.

Говоря эти слова, он пожимал руку Атосу, который, улыбаясь, отвечал ему:

– Монсеньер, не разбрасывайтесь деньгами потому только, что у вас их сейчас много. Я вам предсказываю, что через месяц вы будете сухи, холодны и сдержанны перед вашим сундуком, тогда как Рауль, который будет рядом с вами, будет весел, жизнерадостен и щедр, потому что сможет вам предложить новенькие экю.

– Да услышит вас Бог! – воскликнул в восторге герцог. – Вы остаетесь со мной, граф?

– Нет, я еду с Раулем; поручение, которое вы дали ему, трудное и тяжелое. Ему одному будет слишком трудно его выполнить. Вы сами не заметили, монсеньер, что дали ему чрезвычайно высокое назначение, да еще во флоте.

– Да, это правда! Но разве такие, как он, не делают всего, что им захочется?

– Монсеньер, вы ни в ком не найдете столько старания и ума, столько настоящей храбрости, как в Рауле; но если ваша посадка на суда не удастся, вы будете сами виноваты.

– Вот теперь он бранит меня!

– Монсеньер, чтобы снабдить провиантом флот, собрать флотилию, набрать людей на службу, потребовался бы целый год адмиралу. Рауль же кавалерист, и вы ему на все даете всего две недели!

– Я уверен, что он справится.

– Надеюсь, но я все же помогу ему.

– Я рассчитываю на вас и даже думаю, что, доехав с ним до Тулона, вы не отпустите его одного.

– О! – воскликнул Атос и покачал головой.

– Терпение! Терпение!

– Монсеньер, позвольте нам проститься с вами.

– Идите, и да поможет вам мое счастье!

– Прощайте, монсеньер, и да поможет вам тоже ваше счастье!

– Интересное начало для такой экспедиции, – сказал Атос своему сыну, – ни провианта, ни резервов, ни грузовой флотилии. Что можно с этим сделать?

– Если все едут туда за тем же, за чем я еду, – пробормотал Рауль, – то провианта хватит.

– Сударь, – строго ответил Атос, – не будьте несправедливы и безумны в вашем эгоизме или, если хотите, в вашем страдании. Если вы едете на войну с единственным намерением быть убитым, то вам никто не нужен и не стоило мне рекомендовать вас господину де Бофору. Вы забываете, что вы родились в стране, которая всегда гордилась своей военной славой. Если хотите умереть, умирайте, но только со славой и пользой для Франции. Ну, Рауль, не огорчайтесь моими словами; я люблю вас и хотел, чтобы вы были как можно более совершенны.

– Я радуюсь вашим упрекам, – тихо ответил молодой человек, – они врачуют меня и доказывают, что кто-то еще любит меня.

– А теперь едем, Рауль.

Договорившись об основном пункте, отец и сын отправились в путь, подчиняясь своим собственным желаниям больше, чем предначертаниям судьбы.

Жертва принесена.