Текст книги "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть шестая"

XII
Серебряное блюдо

Путешествие было приятным. Атос и его сын пересекли всю Францию, проезжая по пятнадцати лье в день.

Они доехали до Тулона за две недели и уже в Антибе потеряли след д’Артаньяна. Видимо, капитан мушкетеров желал сохранить инкогнито в этих местах, так как Атос после всех своих расспросов сделал вывод, что всадник, которого он описывал, сменил в Авиньоне своих лошадей на совершенно закрытую карету.

Рауль приходил в отчаяние от того, что не встретил д’Артаньяна. Его нежному сердцу не хватало утешения и последнего прости этого стального сердца.

По давнему опыту Атос знал, что д’Артаньян становился замкнутым, когда занимался серьезным делом, собственным или королевским. Он опасался оскорбить своего друга или повредить ему слишком настойчивыми расспросами. Однако, когда Рауль начал собирать флотилию плашкоутов и шаланд для отправки в Тулон, один из рыбаков сообщил графу, что его лодка была в починке после путешествия, которое он совершил с одним дворянином, который очень торопился уехать. Атос, предполагая, что этот человек лжет, чтобы остаться свободным, когда все его товарищи уедут, стал настаивать на подробностях.

Рыбак рассказал ему, что приблизительно шесть дней тому назад, ночью, к нему пришел человек, чтоб нанять его лодку для поездки на остров Сент-Оноре. Сговорились о цене. Но дворянин приехал с огромным ящиком, похожим на карету без колес, который он непременно хотел погрузить в лодку, несмотря на ее малые размеры. Рыбак хотел отказаться от сговора и пригрозил дворянину, но эти угрозы привели к тому, что он был сильно избит дворянином. Проклиная его, рыбак пошел за защитой к старшине рыбаков в Антибе, но дворянин показал какую-то бумагу, при виде которой старшина поклонился до земли и велел рыбаку повиноваться, упрекая его за то, что он посмел упрямиться. После этого отплыли вместе с грузом.

– Но при каких обстоятельствах вы потерпели крушение?

– Сейчас расскажу. Я шел на остров Сент-Оноре, как мне велел дворянин, но он внезапно переменил решение, уверяя, что я не смогу проехать с южной стороны аббатства. Там действительно есть опасный переход, но я проходил его тысячу раз. Дворянин потребовал, чтобы я выгрузил его на остров Сент-Маргерит.

– Ну, что же дальше?

– Дальше, сударь, моряк я или не моряк? – сказал рыбак с заметным провансальским выговором. – Знаю я свое дело или нет? Я заупрямился и хотел проехать. Тогда дворянин схватил меня за горло и спокойно объявил, что сейчас задушит. Мой помощник и я вооружились топорами. Нам еще надо было отомстить за ночное оскорбление. Но дворянин так живо схватился за шпагу, что мы не могли подойти к нему. Я собирался было кинуть свой топор ему в голову (ведь я был прав, не правда ли, сударь? Моряк на своем судне – хозяин, так же как горожанин у себя в доме), так вот, я собирался зарубить моего дворянина топором, как вдруг, – верьте или нет, сударь, – вдруг, не знаю как, открывается эта бесколесная карета, и из нее выходит какое-то привидение в черном шлеме, с черной маской, что-то ужасное и грозит нам кулаком.

– Что это было?

– Это был дьявол, сударь! А дворянин, увидя его, радостно закричал: «Ах, благодарю вас, монсеньер!»

– Странно! – пробормотал граф, посмотрев на Рауля.

– Что же вы сделали? – спросил виконт у рыбака.

– Вы понимаете, сударь, что даже против двух дворян мы, двое простых людей, были недостаточно сильны, а уж против дьявола тем более! Мы с товарищем, не сговариваясь, одновременно прыгнули в море – мы были в семистах или восьмистах футах от берега.

– А потом?

– Потом, сударь, лодка пошла по ветру на юго-восток, и ее прибило к пескам Сент-Маргерит.

– О!.. А оба путешественника?

– Ну, о них не беспокойтесь! Вот вам доказательство, что один из них был дьявол и покровительствовал другому: когда мы вплавь настигли лодку, то, вместо того чтобы найти этих двух мертвыми, не нашли ничего, даже бесколесной кареты.

– Странно, очень странно! – повторил граф. – Ну а с тех пор что вы делали?

– Я жаловался губернатору Сент-Маргерит, но он мне объявил, что убытки оплатит мне плетьми, если я ему буду рассказывать подобные небылицы.

– Губернатор?

– Да, сударь. А между тем мое судно совсем разбито, нос остался на мысе Сент-Маргерит, и плотник требует у меня сто двадцать ливров за починку.

– Хорошо, – ответил Рауль, – вы освобождаетесь от службы. Идите.

– Поедем на Сент-Маргерит, хотите? – спросил Атос де Бражелона.

– Да, граф; хотелось бы кое-что выяснить. Мне кажется, что этот человек не сказал нам всей правды.

– И я так думаю, Рауль. Эта история о дворянине в маске и исчезнувшей карете похожа на попытку скрыть насилие, которое, может быть, учинил этот негодяй над своим пассажиром в открытом море, чтобы наказать за его настойчивость.

– У меня закрадывается такое же подозрение, и я думаю, что в карете были ценности, а не человек.

– Мы это обязательно выясним, Рауль. Этот дворянин очень похож на д’Артаньяна, я узнаю его образ действий. Увы! Мы уже больше не те молодые и непобедимые люди, какими были прежде. Кто знает, не удалось ли топору или лому этого дрянного лодочника совершить то, что ни самые острые шпаги в Европе, ни пули, ни ядра не могли сделать в течение сорока лет.

В тот же день они поехали на остров Сент-Маргерит на судне, пришедшем по приказу из Тулона.

Подъехав к берегам острова, они испытали чувство восторга. Остров был полон цветов и плодов, его возделанная часть служила садом губернатору. Апельсинные, гранатовые и фиговые деревья гнулись под тяжестью золотых и лазоревых плодов. Вокруг сада, в невозделанной части острова, красные перепела бегали стаями в кустах можжевельника и терновника, а при каждом шаге испуганный заяц выскакивал из вереска и бежал к своей норе.

Этот блаженный остров был необитаем. Он был плоский, с одной лишь бухтой для причала. Под покровительством губернатора контрабандисты пользовались этим островом как временным складом, но за это обязывались не охотиться за дичью, не обворовывать сады и делиться с губернатором. Благодаря подобному компромиссу губернатор довольствовался гарнизоном из восьми человек для охраны крепости, в которой ржавело двенадцать пушек. Таким образом, этот губернатор был, скорее, счастливым фермером, собиравшим виноград, фиги, масло и апельсины, раскладывавшим лимоны на солнце на стенах своих казематов.

Крепость была окружена глубоким рвом, который служил ее единственной охраной, и над ним возвышались три башенки, соединенные между собой террасами, поросшими мхом.

Атос и Рауль некоторое время шли вдоль стены, окружавшей сад, в тщетной надежде найти кого-нибудь, кто бы их ввел к губернатору. Наконец, они проникли в сад. Был самый жаркий час дня. Все спало. Атос заметил только на террасе между первой и второй башнями одного солдата, который нес корзину с провизией на голове. Этот человек почти сразу вернулся уже без корзины и исчез в тени будки.

Атос понял, что он отнес кому-то обед и, исполнив свою обязанность, возвратился, чтобы пообедать самому.

Вдруг граф услышал чей-то голос и, подняв голову, увидел между решетками высокого окна что-то белое, похожее на машущую руку, затем что-то блестящее, будто оружие, освещенное лучом солнца.

Прежде чем он отдал себе отчет в том, что он видит, ослепительная полоса, несущаяся в воздухе и сопровождаемая свистом, отвлекла его внимание с башни на землю.

Второй, теперь уже глухой звук раздался во рву, и Рауль подбежал и поднял серебряное блюдо, откатившееся к высохшему песку.

Рука, бросившая блюдо, сделала знак обоим дворянам и исчезла.

Тогда Рауль подошел к Атосу, и они вдвоем стали внимательно осматривать запыленное блюдо. На дне его была нацарапанная ножом надпись, гласившая следующее:

«Я брат французского короля, сегодня я пленник, завтра буду безумцем. Дворяне, если вы христиане и французы, молите Бога за душу и разум сына ваших властителей!»

Блюдо выпало из рук Атоса. Рауль пытался проникнуть в таинственный смысл этих мрачных слов.

И в этот момент с башни раздался крик. Рауль с быстротой молнии нагнулся и заставил своего отца сделать то же. На стене заблестело дуло мушкета, из дула показался белый дым, и пуля ударилась о камень в шести дюймах от стоявших. Показался второй мушкет.

– Черт возьми! – крикнул Атос. – Здесь убивают людей, что ли? Спускайтесь, трусы!

– Спускайтесь! – крикнул разъяренный Рауль, показывая кулак.

Второй из нападающих, тот, что собирался стрелять, что-то удивленно воскликнул. Его товарищ хотел продолжать стрельбу и схватил заряженный мушкет, но его толкнули, и мушкет выстрелил в воздух.

Атос и Рауль, видя, что люди ушли со стены, решили подождать, когда к ним подойдут.

Не прошло и пяти минут, как барабанный бой собрал восьмерых солдат гарнизона, показавшихся на той стороне рва с мушкетами. Во главе этих людей был тот самый офицер, который стрелял первым, – его узнал виконт де Бражелон.

Офицер отдал приказ солдатам взять оружие на изготовку.

– Нас расстреляют! – вскричал Рауль. – За шпагу, по крайней мере! Мы все же сможем убить каждый по одному из этих бездельников, когда их мушкеты будут без пуль.

И Рауль вместе с Атосом бросился вперед, когда знакомый голос раздался за ними:

– Атос! Рауль!

– Д’Артаньян! – воскликнули они.

– Опускайте оружие, черт вас возьми! – крикнул солдатам капитан. – Я был совершенно уверен в том, что я прав!

Солдаты опустили мушкеты.

– Что происходит? – спросил Атос. – Они стреляют без предупреждения?

– Я собирался вас убить, – отвечал д’Артаньян. – Губернатор в вас не попал, но я бы не промахнулся, дорогие мои друзья. Какое счастье, что у меня привычка долго целиться! Мне показалось, что я вас узнал! Ах, друзья мои, какое счастье!

Д’Артаньян вытер лоб, так как он бежал и волнение его было непритворно.

– Как, – сказал граф, – человек, стрелявший в нас, – губернатор этой крепости?

– Он самый.

– А почему он стрелял в нас? Что мы ему сделали?

– Черт возьми! Вы подняли то, что бросил вам узник?

– Это правда.

– А на этом блюде… узник что-нибудь написал, так ведь?

– Да.

– Я так и думал… ах, боже мой!

Д’Артаньян в смертельном беспокойстве схватил блюдо, чтобы прочесть надпись. Когда он прочел, лицо его побледнело.

– О, боже мой! – повторил он. – Молчание! Вот подходит губернатор.

– Что же он нам сделает? Разве это наша вина? – спросил Рауль.

– Значит, это правда? – прошептал Атос. – Значит, это правда?

– Молчание, говорю вам, молчание! Если подумают, что вы умеете читать, если только заподозрят, что вы поняли… Я вас очень люблю, дорогие друзья, я дал бы себя убить за вас… Но…

– Но?.. – повторили Атос и Рауль.

– Но я не мог бы спасти вас от вечного заключения, даже если бы спас вас от смерти. Поэтому – молчание, молчание!

Губернатор уже переходил ров по деревянному мостику.

– В таком случае, – сказал Атос д’Артаньяну, – что вас останавливает?

– Вы – испанцы, – тихо сказал капитан своим друзьям, – вы не понимаете ни слова по-французски. Ну, я был прав, – обратился он к губернатору, – эти господа испанские офицеры, с которыми я познакомился в прошлом году в Ипре… Они не понимают по-французски.

– А-а! – подозрительно произнес губернатор и, взяв блюдо, пытался прочесть надпись.

Д’Артаньян отнял у него блюдо и зачеркнул надпись острием своей шпаги.

– Что вы делаете? – воскликнул губернатор. – Разве я не могу прочитать это?

– Это государственная тайна, – твердо ответил д’Артаньян, – и так как вы знаете, что проникшему в нее полагается смертная казнь, я, если желаете, дам вам прочесть, но сразу же после этого велю вас расстрелять.

Во время этих полусерьезных, полуиронических слов Атос и Рауль хладнокровно молчали.

– Не верится, – сказал губернатор, – чтобы эти господа не понимали ни одного слова.

– Оставьте. Даже если б они понимали то, что говорят, они не могли бы прочесть написанное. Они не прочли бы даже по-испански. Помните, что благородный испанец не должен уметь читать.

Губернатору пришлось удовлетвориться такими объяснениями, но он был упрям и сказал д’Артаньяну:

– Пригласите этих господ в замок.

– Отлично, я хотел это вам предложить, – отвечал д’Артаньян.

На самом деле ему хотелось совсем обратного, и он был бы рад, если б его друзья были уже далеко. Но ему пришлось выдержать роль, и он обратился по-испански к своим друзьям с приглашением, которое они приняли.

Все направились к замку, а восемь солдат, на некоторое время потревоженные необыкновенным происшествием, вернулись к привычному безделью.

XIII
Пленник и тюремщики

Они вошли в замок, и, пока губернатор отдавал распоряжения своим слугам, Атос обратился к д’Артаньяну:

– Объясните мне, пока мы одни, что здесь происходит.

– Все очень просто, – отвечал мушкетер. – Я привез на остров узника, которого король запрещает видеть кому бы то ни было; вы приехали, он вам что-то бросил из-за решетки своего окна; я в это время обедал у губернатора и увидел это, увидел также, что Рауль поднял этот предмет. Мне не надо слишком много времени, чтобы я решил, что вы состоите в заговоре с моим узником. Тогда…

– И вы приказали в нас стрелять?

– Признаюсь… что велел; но если я был первым, кто схватил мушкет, то, к счастью, был последним, кто в вас прицелился.

– Если бы вы убили меня, д’Артаньян, на мою долю выпало бы счастье умереть за королевскую фамилию Франции. К тому же это большая честь – умереть от вашей руки, руки самого благородного и верного ее защитника.

– Что вы мне говорите, Атос, о королевской фамилии? – неуверенно сказал д’Артаньян. – Неужели вы, граф, благоразумный и опытный человек, верите глупостям, написанным сумасшедшим?

– Верю.

– С тем большим основанием, дорогой шевалье, – прибавил Рауль, – что у вас есть приказ убивать всех, кто в это поверит.

– Да, так как всякая клевета, если она очень бессмысленна, – отвечал мушкетер, – может стать очень популярной.

– Нет, д’Артаньян, – совсем тихо продолжал Атос, – потому что король не хочет, чтобы тайна его семьи просочилась в народ и покрыла позором палачей сына Людовика Тринадцатого.

– Не говорите пустяков, Атос, или я больше не буду считать вас умным человеком. Ну, объясните мне, каким образом у Людовика Тринадцатого мог быть сын на острове Сент-Маргерит?

– Сын, которого вы привезли сюда замаскированным в рыбачьей лодке. Почему бы этого не могло быть?

Д’Артаньян остановился и продолжал:

– В рыбачьей лодке? Откуда вы знаете?..

– Эта лодка доставила вас на Сент-Маргерит с бесколесной каретой, в которой находился узник; узник, которого вы называли «монсеньер». О, я это знаю!

Д’Артаньян покусывал ус.

– Даже если правда, что я привез сюда узника в маске, ничто не доказывает, что этот узник – принц… принц французской королевской фамилии.

– Спросите об этом у Арамиса, – холодно ответил Атос.

– У Арамиса? – воскликнул изумленный мушкетер. – Вы видели Арамиса?

– Да, после его неудачи в Во; я видел бегущего, преследуемого, погибающего Арамиса, и Арамис мне сказал достаточно, чтобы я поверил жалобам, которые начертал на серебряном блюде этот несчастный.

Д’Артаньян удрученно опустил голову.

– Вот как Бог издевается над тем, что люди называют мудростью! Хороша тайна, клочки которой находятся в руках двенадцати или пятнадцати людей!.. Будь проклят случай, который поставил вас против меня в этом деле, потому что теперь…

– Но разве ваша тайна, – сказал Атос с ласковой строгостью, – погибла оттого, что я ее знаю? Разве я не скрывал в своей жизни столь же тяжелых тайн? Напрягите память, мой друг.

– У вас никогда не было более гибельной тайны, – продолжал с грустью д’Артаньян. – У меня мрачное предчувствие, что все, прикоснувшиеся к этой тайне, умрут, и умрут плохо.

– Да будет Божья воля! Но вот ваш губернатор.

Д’Артаньян и его друзья снова начали разыгрывать свои роли.

Губернатор, суровый и подозрительный человек, проявлял по отношению к д’Артаньяну учтивость, доходившую до приторности. Что же касается путников, то он ограничился тем, что отменно угощал их и пристально смотрел на них.

Атос и Рауль заметили, что он старался их смутить внезапными атаками или неожиданно привлечь их внимание. Но ни тот ни другой не выдали себя. То, что сказал д’Артаньян, могло быть правдоподобным, даже если губернатор не считал это правдой.

Когда встали из-за стола, Атос по-испански спросил д’Артаньяна:

– Как зовут этого человека? У него неприятное лицо.

– Де Сен-Мар, – отвечал капитан.

– Он будет тюремщиком молодого принца?

– Разве я могу это знать? Может быть, я сам на Сент-Маргерите на всю жизнь.

– Ну, что вы? Почему?

– Друг мой, я нахожусь в положении человека, который нашел сокровище среди пустыни. Он хочет его унести и не может; хочет оставить и не смеет. Король не вернет меня, полагая, что никто так не будет следить за узником, как я, но жалеет, что я далеко, так как чувствует, что близко никто не будет служить ему, как я. Впрочем, будь что будет.

– Спросите у этих господ, – перебил де Сен-Мар, – зачем они приехали на Сент-Маргерит?

– Они приехали, зная, что на Сент-Оноре есть интересный бенедиктинский[5]5
  Бенедиктинцы – монашеский орден, ставший с середины VI в. самым многочисленным. Большое внимание, уделяемое наукам, позволило сохранить в библиотеках монастырей ордена многие письменные сокровища классической древности. Принцип принятия в члены ордена только дворян привел его к постепенному упадку и разложению. В результате в XVI в., в период Реформации, из 15 000 монастырей осталось только 5000.


[Закрыть] монастырь, а на Сент-Маргерите – хорошая охота.

– Она к их услугам, как и к вашим, – отвечал Сен-Мар.

Д’Артаньян поблагодарил.

– Когда они уезжают?

– Завтра.

Потом господин де Сен-Мар пошел осматривать свои посты и оставил д’Артаньяна одного с мнимыми испанцами.

– Вот, – начал мушкетер, – жизнь и общество, которое мне крайне не нравится. Я приказываю этому человеку, а он мне мешает, черт возьми!.. Знаете, давайте поохотимся немного на зайцев? Прогулка прекрасная и неутомительная. В длину остров – полтора лье, а в ширину – пол-лье, настоящий парк. Давайте же развлекаться.

– Пойдемте куда хотите, д’Артаньян, только не для того, чтобы развлекаться, а чтобы свободно поговорить.

Д’Артаньян сделал знак солдату, который сразу понял и принес дворянам охотничьи ружья, а затем вернулся в замок.

– Ну а теперь, – сказал мушкетер, – ответьте-ка на вопрос, который задал мне этот мрачный Сен-Мар: зачем вы приехали на эти острова?

– Чтобы проститься с вами.

– Проститься? Как? Рауль уезжает?

– Да.

– Держу пари, что с герцогом де Бофором.

– С герцогом де Бофором. О, вы всегда все угадываете, дорогой друг.

– Привычка.

Пока два друга разговаривали, Рауль, подавленный и с тяжелым сердцем, сел на мшистый камень, держа свой мушкет на коленях. Он смотрел на море, смотрел на небо и слушал голос своей души. Охотники все больше удалялись от него. Д’Артаньян заметил его отсутствие и спросил:

– Он все еще ранен?

– Насмерть! – отвечал Атос.

– Я думаю, вы преувеличиваете. Рауль – крепкий человек. У всех благородных сердец есть вторая броня. Если первая пробита, вторая выдерживает.

– Нет, Рауль умрет от этого.

– Черт возьми! – мрачно проговорил д’Артаньян. После минутного молчания он спросил: – Почему вы его отпускаете?

– Потому, что он сам хочет этого.

– А почему вы не едете с ним?

– Потому, что я не хочу видеть его смерть.

Д’Артаньян пристально посмотрел на своего друга.

– Вы знаете, – продолжал граф, опираясь на его руку, – вы знаете, что в своей жизни я мало чего боялся. И вот у меня страх, непрестанный, терзающий, непреодолимый. Я боюсь, что придет день, когда я буду держать в объятиях мертвое тело сына.

– Полноте! – воскликнул д’Артаньян.

– Я вынесу все, но только не смерть моих любимых. Против этого нет лекарства. Кто умирает – выигрывает, кто видит, как умирает близкий, – теряет. О нет. Знать, что никогда, никогда больше на земле я не увижу того, кого встречал с радостью; знать, что нигде больше нет д’Артаньяна, нет Рауля! О!.. Я стар, и у меня больше нет мужества; я молю Бога пощадить мою слабость; но если он ударит меня в самое сердце, я прокляну его.

– Гм… – пробормотал д’Артаньян, потрясенный этой бурей страдания.

– Д’Артаньян, мой друг, вы любите Рауля, посмотрите на него внимательно, посмотрите на эту грусть, никогда его не покидающую. Знаете ли вы что-нибудь ужаснее, чем присутствовать при агонии этого бедного сердца?

– Позвольте, я поговорю с ним, Атос. Кто знает?

– Попробуйте, но я убежден, что вам вряд ли что удастся.

– Я не буду утешать его, я предложу ему помощь.

– Вы?

– Конечно. Разве это первый случай женской измены? Я пойду к нему.

Атос покачал головой и продолжал свою прогулку. Д’Артаньян прошел кустами и, вернувшись к Раулю, протянул ему руку.

– Вы хотели поговорить со мной? – спросил он Рауля.

– Я хочу попросить вас об услуге.

– Говорите.

– Вы когда-нибудь вернетесь во Францию?

– Надеюсь.

– Нужно ли мне написать мадемуазель де Лавальер?

– Нет, не надо.

– Но мне столько нужно сказать ей!

– Поезжайте и скажите ей все прямо в лицо.

– Никогда!

– Почему же вы приписываете вашему письму силу, которой не имеют ваши слова?

– Вы правы.

– Она любит короля, – резко сказал д’Артаньян, – и она честная девушка.

Рауль вздрогнул.

– А вас, вас, которого она покинула, она любит, быть может, больше, чем короля, но иначе.

– Д’Артаньян, вы уверены, что она любит короля?

– Да, она боготворит его. Ее сердце неприступно ни для какого другого чувства. Но если бы вы продолжали жить близ нее, вы были бы ее лучшим другом.

– Ах! – вздохнул Рауль со страстным порывом к этой мучительной надежде.

– Хотите этого?

– Это было бы трусостью.

– Вот глупое слово, которое способно было бы внушить мне презрение к вашему уму. Рауль, никогда не будет трусостью подчиняться высшей силе, слышите! Если ваше сердце говорит вам: «Иди туда или умри», идите, Рауль. Была ли она смела или труслива, когда, любя вас, она предпочла вам короля, потому что ее сердце властно приказывало его предпочесть? Нет, она была самой смелой из всех женщин. Поступите, как она, и подчинитесь самому себе. Знаете, Рауль, я убежден, что, если вы увидите ее вблизи глазами ревнивого человека… вы перестанете ее любить.

– Вы меня убедили, дорогой д’Артаньян…

– Ехать, чтобы увидеть ее?

– Нет, ехать, чтобы никогда больше ее не видеть. Я хочу вечно любить ее.

– По правде сказать, это вывод, которого я не ожидал.

– Слушайте, мой друг, вы отправитесь к ней и отдадите ей это письмо, которое объяснит ей и вам то, что происходит в моем сердце. Прочтите это письмо, я написал его нынче ночью. Что-то мне подсказывало, что я увижу вас сегодня.

Он протянул письмо д’Артаньяну, который прочел:

«Сударыня, вы не виноваты, что вы меня не любите. Вы виноваты только в том, что позволили мне верить в вашу любовь. Эта ошибка будет стоить мне жизни. Я прощаю ее вам, но не прощаю себе. Говорят, что счастливые влюбленные глухи к жалобам тех, кого отвергли. С вами так не будет, потому что вы не любили меня, но относились ко мне с волнением. Я уверен, что если бы я старался превратить эту дружбу в любовь, вы уступили бы из боязни убить меня и уменьшить уважение, которое я к вам питал. Мне будет сладко умереть, зная, что вы свободны и довольны. Но вы будете любить меня, когда не будете больше бояться моего взгляда или моего упрека. Вы будете любить меня, потому что, как бы ни была упоительна для вас новая любовь, Бог создал меня ни в чем не ниже того, кого вы выбрали, а моя преданность, моя жертва, мой мучительный конец сделают меня выше его в ваших глазах. Я выпустил по наивной доверчивости сокровище, которое было у меня в руках. Многие говорят мне, что вы меня достаточно любили, чтобы потом полюбить безраздельно. Эта мысль уничтожает во мне всякую горечь и побуждает считать своим врагом только самого себя.

Вы примете от меня это последнее прости и благословите меня за то, что я скрылся в том недосягаемом убежище, где гаснет ненависть и пребывает любовь.

Прощайте, сударыня. Если бы надо было всей моей кровью купить ваше счастье, я отдал бы ее всю. Ведь приношу же я ее в жертву своему страданию!

Рауль, виконт де Бражелон».

– Хорошее письмо, – сказал капитан, – но только одно мне не нравится.

– Что, скажите? – воскликнул Рауль.

– То, что в нем сказано все, кроме того, что изливается, как смертельный яд, из ваших глаз, из вашего сердца; кроме безумной любви, которая вас все еще сжигает.

Рауль побледнел и промолчал.

– Почему вы не написали просто: «Сударыня! Вместо того чтобы проклинать вас, я вас люблю и умираю»?

– Это правда, – сказал Рауль с мрачной радостью.

И, разорвав свое письмо, он написал на листке следующее:

«Для того чтобы иметь счастье еще раз сказать вам, что я люблю вас, я малодушно пишу вам, а чтобы наказать себя за это малодушие, я умираю».

И, подписав, он обратился к д’Артаньяну:

– Вы передадите ей эту записку, капитан?

– Когда?

– В тот день, – сказал де Бражелон, показывая на последнюю фразу, – когда вы поставите дату под этими словами.

И он побежал к Атосу, который возвращался медленными шагами.

Когда они шли назад, поднялись волны, и с яростной быстротой, свойственной Средиземному морю, легкое волнение превратилось внезапно в настоящую бурю.

Предмет какой-то неопределенной формы у берега остановил их внимание.

– Что это? – спросил Атос. – Разбитая лодка?

– Это не лодка, – сказал д’Артаньян.

– Простите, – перебил Рауль, – это лодка, и она быстро приближается к гавани.

– Там, в заливе, действительно лодка, которая благоразумно ищет здесь убежища; но то, что показывает Атос в песке… разбитое…

– Да, да, я вижу.

– Это карета, которую я бросил в море, когда причалил с узником.

– Разрешите мне дать вам совет, д’Артаньян, – сказал Атос, – сожгите эту карету, чтобы не осталось от нее и следа. Иначе антибские рыбаки, которые подумали, что имели дело с дьяволом, постараются доказать, что ваш узник был лишь человеком.

– Я хвалю ваш совет, Атос, и нынче ночью я велю его исполнить или, вернее, исполню сам. Но давайте пройдем под крышу – начинается дождь, и сверкает страшная молния.

В то время как они проходили по валу к одной из галерей, от которой у д’Артаньяна был ключ, они увидели господина де Сен-Мара, направлявшегося в камеру узника.

Д’Артаньян сделал знак, и они спрятались за поворотом лестницы.

– Что это? – спросил Атос.

– Вы сейчас увидите. Смотрите. Узник возвращается из часовни.

При свете багровой молнии, в фиолетовом сумраке грозового неба они увидели медленно шедшего в шести шагах за губернатором человека в черном, голова которого была покрыта шлемом, а лицо – забралом из вороненой стали. Небесный огонь бросал бурые отблески на полированную поверхность, и эти отблески были похожи на разгневанные взгляды, заменявшие несчастному проклятия.

Вот узник на минуту остановился и стал смотреть на бесконечный горизонт, вдыхать аромат бури и жадно глотать капли теплого дождя. Вдруг из его груди вырвался вздох, похожий на рычание.

– Идите, сударь, – резко сказал де Сен-Мар, так как он уже беспокоился, что узник слишком долго смотрит за пределы крепостных стен, – идите же, сударь!

– Называйте его «монсеньер»! – крикнул де Сен-Мару из своего угла Атос таким торжественным и страшным голосом, что губернатор вздрогнул.

Атос всегда требовал уважения к поверженному величию.

Узник обернулся.

– Кто это сказал? – спросил де Сен-Мар.

– Я, – отвечал д’Артаньян, выходя из-за поворота. – Вы хорошо знаете, что таков приказ.

– Не называйте меня ни сударем, ни монсеньером, – сказал узник голосом, который перевернул сердце Рауля, – называйте меня проклятым.

И он прошел мимо.

За ним заскрипела железная дверь.

– Вот истинно несчастный человек! – глухо прошептал мушкетер, показывая Раулю камеру принца.