Текст книги "Парижане и провинциалы"

XIV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ПЕЛЮШ ПОЛУЧАЕТ САМЫЕ ЛУЧШИЕ ОТЗЫВЫ О МАДЛЕНЕ И О ГОСПОДИНЕ АНРИ

Увидев г-на Пелюша в роскошном охотничьем наряде и не заметив рядом с ним собаки, папаша Мартино и кум Баке понимающе переглянулись.

Хозяин гостиницы, как и повелевал ему долг, взял в руки свой колпак и, подойдя к г-ну Пелюшу, спросил:

– Господин и мадемуазель чего-нибудь желают?

– Очень многое, – ответил г-н Пелюш надменным тоном, который внушило ему внимание его дорожного попутчика, оказанное Камилле. – Очень многое!

– Только одно, – улыбаясь, произнесла молодая девушка.

– Тогда, – сказал папаша Мартино, – мы сначала обслужим мадемуазель. Чего же вы желаете?

– Комнату и воды, чтобы привести себя в порядок после ночи, проведенной в дилижансе, сударь.

– Маргарита, – закричал папаша Мартино, – первый номер для мадемуазель!

– Ты голодна? – спросил г-н Пелюш удочери.

– Я, отец? – переспросила Камилла. – Не знаю.

– Как это ты не знаешь?

– Извините, отец, я задумалась и не слышала ваш вопрос.

– Я тебя спрашиваю, голодна ли ты?

– Разве нам не говорили, что мы приедем к обеду?

– Да, но нам предстоит еще, и нам об этом тоже говорили, по крайней мере целый час пути. К тому же надо еще достать коляску и как следует поторговаться, ведь в провинции воображают, что сам Бог велел им обманывать парижан; все это займет у нас еще около часа, и, я думаю, будет неплохо наполнить наши желудки хорошей чашкой кофе.

– Хорошо, пусть будет кофе, отец.

– Не заставляй себя ждать, Камилла.

– Нет, отец, не беспокойтесь.

И Камилла скрылась на лестнице.

– Гм! – хмыкнул г-н Пелюш, поворачиваясь к владельцу гостиницы. – Я говорил…

– Вы говорили, что вам предстоит еще по меньшей мере час пути; похоже, господин направляется в наши края.

– Я еду в деревню Вути; знаете вы такую?

– Ну, разумеется знаю! Это в полульё отсюда, но поскольку там большой подъем, то, в самом деле, вы потратите на дорогу туда около часа, а то и больше.

– Но если вы знаете деревню, то должны знать и ее обитателей.

– От лесника до мэра, и если я могу вам помочь…

– Знаете ли вы некоего Мадлена?

– Господина Кассия?

– Да, именно господина Кассия.

– Знаю ли я его?! Ну еще бы! Да, сударь, я имею честь быть с ним знакомым.

– Черт, похоже господин Кассий пользуется уважением в округе?

– О! Что касается этого, сударь, то да, он всецело достоин уважения. На последних выборах он отказался от поста мэра.

– От поста мэра?

– Да, сударь, от поста мэра.

– Тогда меня нисколько не удивит, – заметил г-н Пелюш, покосившись на свою медвежью шапку и саблю, – если вы мне скажете, что он имеет чин в национальной гвардии.

– О! Если он не имеет чина в национальной гвардии, то лишь потому, что сам не захотел этого. Ему достаточно сказать слово, и он станет во главе национальной гвардии всего округа, не правда ли, кум? (Мартино повернулся к колбаснику, который слушал разговор, неподвижно стоя около кухонного стола.)

– Правда ли это?! – подхватил кум Баке. – Когда наш капитан господин Жюль Кретон был избран на эту должность, он сказал: «Хорошо, я согласен, но только при условии, если господин Кассий отказывается». Однако же отличный капитан этот господин Жюль Кретон, ведь он нам позволяет делать все, что мы хотим!

– Так вот, мой друг, – проговорил г-н Пелюш, увидев, что может рискнуть и что его достоинство нисколько не пострадает от знакомства с Мадленом, – не стану скрывать от вас долее, что я еду к господину Кассию.

– Тогда вам предстоит некоторое время побыть с нами. Господин Кассий – чародей. Попав к нему, никогда не знаешь, когда выйдешь обратно.

– Ну, что же, значит, я человек более сведущий, чем остальные, и могу вам заранее сказать, милейший сударь, что через две недели вы увидите, как я проследую назад.

Папаша Мартино покачал головой – жест, означающий отрицание, – и кум Баке последовал его примеру.

– Господа, – горделиво произнес г-н Пелюш, – когда занимаешься крупной коммерцией и заключаешь более чем на миллион сделок в год, не можешь себе позволить посвятить отдыху и удовольствиям более двух недель; впрочем, – прибавил г-н Пелюш, растягивая губы в высокомерной улыбке, – сомневаюсь, что развлечения, которые предложит мне мой друг Мадлен, заставят меня забыть удовольствия столицы цивилизованного мира.

– Вы охотник, не правда ли, сударь? – спросил папаша Мартино.

Господин Пелюш сделал неопределенное движение головой и плечами и бросил на свое одеяние взгляд, как бы говоривший: «Мне кажется, что это и так видно».

– Вы рыболов?

– Я могу им стать… У меня большие способности ко всем физическим упражнениям.

– Вы наездник?

– Гм-гм!.. Можно сказать, я был им в молодости. В окрестностях Парижа есть деревушка Монморанси, в которой проживал, как вам должно быть известно, философ из Женевы, великий Жан Жак Руссо, так вот, я иногда наезжал туда по воскресеньям.

– И там вы брали уроки верховой езды?

– Именно там.

– Хорошо! Охота, рыбная ловля, прогулки верхом, – продолжал хозяин гостиницы «Золотой крест», – все это вы найдете у господина Мадлена.

– Как?! – вскричал г-н Пелюш, чье удивление росло чем дальше, тем больше. – Имея полторы тысячи франков ренты, ну, самое большее две тысячи, Мадлен позволяет себе охоту, рыбную ловлю и лошадей?

– Ну, если он сам не в состоянии позволить себе подобное, то все это есть у его друзей, а это совершенно одно и то же.

– У Мадлена есть друзья, имеющие лошадей, земли и пруды?

– Конечно. Возьмите, к примеру, того молодого человека, который приехал вместе с вами в моем дилижансе…

– Так это ваш дилижанс? – прервал его г-н Пелюш. – Поздравляю вас с этим.

– Да, в нем изрядно трясет, не так ли? Но вот зимой, на плохих дорогах он имеет свои преимущества, поскольку весьма устойчив. Так вот, этот молодой человек, который приехал вместе с вами в моем дилижансе и которого дожидались здесь его грум, тильбюри и лошадь, – друг господина Мадлена.

– Господин Анри? – вскричала Камилла, которая, закончив туалет, спустилась из своей комнаты, незамеченная подошла к беседующим и услышала сказанное папашей Мартино. – Господин Анри – друг господина Мадлена?

Затем, заметив, что вопрос, пожалуй, прозвучал слишком пылко, она добавила, безуспешно пытаясь изгнать волнение из голоса:

– Не считаешь ли ты, отец, весьма удивительным совпадением то, что мы ехали вместе с другом нашего лучшего друга?

Господин Пелюш некоторое время постоял с задумчивым видом, подняв согнутый указательный палец правой руки к губам.

Затем он посмотрел на Камиллу и задумчиво произнес:

– Случайно, господин Анри не тот красивый малый двадцати пяти лет, о котором Мадлен писал мне в постскриптуме? Гм-гм!

Камилла опустила глаза под взглядом г-на Пелюша и покраснела до ушей. Она была уверена, что это был именно он.

– О! – воскликнул дядюшка Мартино. – Если господин Кассий в постскриптуме своего письма рассказал вам о красивом малом двадцати пяти лет, то, вероятно, речь шла о господине Анри, потому что он, без сомнения, самый красивый малый в департаменте. Не правда ли, кум? – продолжил владелец «Золотого креста», обращаясь к колбаснику.

Баке кивнул головой в знак согласия.

– Но этот господин Анри, должно быть, богат, раз он имеет грума, тильбюри, лошадей? – спросил г-н Пелюш, все сильнее и сильнее сжимая указательный палец, что служило у него признаком глубокого волнения.

– Да, он богат, – ответил Мартино. – И к тому же богат, как сеньор! Так вы не знаете, что он приемный сын родовитого дворянина, оставившего ему земель более чем на миллион? Вся коммуна Вути принадлежит ему. А когда он достигнет необходимого возраста, то только от него самого будет зависеть, станет он депутатом или нет, ценз не будет ему помехой.

– Вы говорите, – продолжал г-н Пелюш, следуя своим мыслям, – что он приемный сын родовитого дворянина?

– Хоть я и говорю «приемный сын», но, по моему мнению и по мнению многих других – не правда ли, кум Баке?.. (Колбасник опять утвердительно кивнул.) По моему мнению, господин Анри, вполне возможно, его родной сын. Вы ведь сами понимаете, сударь, что никто просто так не оставит свое имя, свой титул и свое состояние чужому человеку.

– А разве у господина Анри есть титул? – спросил г-н Пелюш, чей интерес к этому разговору рос с каждой минутой, в то время как Камилла в свою очередь не упустила из него ни одного слова.

– Конечно, у него есть титул, – ответил Мартино, – ведь он граф.

– Граф! Какой граф?!

– Граф де Норуа. Прекрасная земля Норуа площадью в пятьсот арпанов, приносящая двенадцать добрых тысяч ливров ренты, принадлежит ему, и он с нее никому не должен ни одного су. А есть еще три или четыре сотни арпанов земли, разбросанные то здесь, то там, под лесами, прудами и болотами. Знаете ли вы, например, зачем он ездил в Париж?

– Нет; возможно, с моей стороны это и было ошибкой, но я не стал разговаривать с этим молодым человеком. Вы отец, господин Мартино – я прочел ваше имя на дверях гостиницы, – вы отец, и мне больше нечего сказать.

– Этого достаточно, сударь. Правда, я всего лишь отец юноши, а это не совсем то же самое, что быть отцом такой красивой девушки, как ваша дочь… Но о чем же я рассказывал, когда вы меня перебили?

– Вы меня спрашивали, знаю ли я, зачем господин Анри приезжал в Париж.

– Да, именно. Так вот! Он приезжал, чтобы купить Генский лес, площадью в восемьдесят арпанов, расположенный между Малым портом и Ансьенвилем. Господин Мадлен постоянно говорил: «Досадно иметь посреди наших владений – он ведь рассматривает владения господина Анри как свои собственные, – досадно иметь посреди наших владений лес, полный кроликов и косуль, в котором нельзя охотиться». Однажды господин Анри спросил у него: «Вам сильно досаждает то, что вы не можете охотиться в Генском лесу?» – «Меня это просто выводит из себя», – ответил господин Кассий». – «Хорошо, не стоит так волноваться по пустякам, через неделю вы будете там охотиться, крестный», – пообещал ему господин Анри. И он сдержал слово.

– Как?! – воскликнула Камилла. – Господин Мадлен крестный отец господина Анри?

– Да. А что в этом удивительного, моя прекрасная мадемуазель?

– Но ведь он и мой крестный отец. Папа, как же это любопытно.

– Да, это любопытно, в самом деле, очень любопытно… – пробормотал г-н Пелюш. – Так вы говорите, что господин Анри купил Генский лес?

– За тридцать семь тысяч пятьсот франков! Позавчера у господина Омон-Тьевиля была подписана купчая, а вчера были внесены деньги, так что сегодня господин Мадлен подаст вам на ужин кроликов из нового владения господина Анри, а возможно, завтра или послезавтра и кабанов, – ведь в Генском лесу водятся кабаны.

– Черт возьми! – воскликнул г-н Пелюш, распалившись при мысли стать равным Мелеагру. – Я бы дорого дал, чтобы убить кабана.

– Вы никогда не охотились на кабана? – спросил г-н Мартино.

– Никогда, – ответил г-н Пелюш. – Но если они водятся в Генском лесу, я могу позволить себе такую прихоть.

– Знаете ли, – заметил г-н Мартино, – охота на кабана не всегда проходит гладко.

– Почему же?

– Кабан, он сам идет на охотника.

– Тем лучше, – ответил г-н Пелюш, не слишком хорошо поняв значение сказанного ему. – Тем легче его убить, если он идет на охотника сам!

– Ну-ну! – заметил хозяин «Золотого креста». – Похоже, с вами не так-то просто сладить. Впрочем, рядом с господином Мадленом можно ничего не опасаться. Скажите ему, чтобы он поставил вас рядом с собой, и цельтесь кабану в плечо. Не правда ли, кум Баке?

Колбасник сделал знак, подтверждающий, что действительно целиться надо именно так.

– Но, – произнес папаша Мартино, – я все говорю, говорю, а ваш кофе уже давно подали. Гостиница «Золотой крест» дорожит доброй славой своего кофе, поэтому не стоит его пить холодным.

– Вы правы, сударь. Идем, Камилла.

И г-н Пелюш, покровительственно кивнув обоим друзьям, прошел в обеденную залу.

XV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ РУЖЬЕ ГОСПОДИНА ПЕЛЮША ОЦЕНИВАЕТСЯ ПО ДОСТОИНСТВУ

Стол в гостинице «Золотой крест» накрывался с той аккуратностью, которая и составляет деревенский шик: скатерть и салфетки на нем были из тонкого белого полотна; тарелки – из фарфора, а столовое серебро – ложки, вилки, кофейник, молочник – было подлинным: настоящая редкость в ту пору, когда кристофль стал употребляться даже в лучших домах. И наконец, масло было только что сбито, редис сорван с грядки, яйца снесены недавно, хлеб испечен этой ночью, а сливки, своей густотой и желтизной напоминающие масло, сняты сию минуту на ваших глазах с молока, надоенного накануне вечером.

Камилла, ценившая изящество сервировки завтрака гораздо больше, чем подаваемые на него кушанья, одобрительно кивнула папаше Мартино, следовавшему за путешественниками с салфеткой под мышкой и поварским колпаком в руке.

Господин Пелюш и Камилла сели за стол, и г-н Пелюш, изучив поданные кушанья, казалось, остался так же удовлетворен ими, как Камилла – изяществом сервировки.

Но при первых же долетевших до него звуках отодвигаемых стульев персонаж, о котором все забыли за исключением, пожалуй, папаши Мартино, не терявшего из виду зародившуюся у него идею, подобно тому как г-н Пелюш не забывал о своей, подумал, что раз гости садятся за стол, то он имеет право присутствовать во время их трапезы, хотя этот час не был привычным ни для завтрака, ни для обеда.

Поэтому Фигаро вылез из-под кровати и, как ни в чем не бывало, к этому времени уже зализав свою рану, отправился за подстилкой, принес ее, положил между г-ном Пелюшем и Камиллой на почтительном расстоянии от стола и сел, ничего не выпрашивая: столь деликатному поведению способствовал, по-видимому, подготовительный завтрак, который Фигаро позволил себе за счет кума Баке.

Камилла наблюдала за действиями пса с удивлением, а г-н Пелюш – с восхищением.

Фигаро, понимавший, что двое путешественников изучают его внимательнейшим образом, облизнулся и умильно прищурил глаза, однако не позволил себе никаких нескромных просьб.

– Каналья! – пробормотал кум Баке, подойдя к двери. – Черт меня побери, если он не пролезет живым в рай.

Мартино глазами велел колбаснику замолчать. Тот ответным жестом руки показал, что его куму нечего опасаться.

– Вот, клянусь честью, – сказал г-н Пелюш, окуная в яйцо узкий ломтик хлеба длиною в двадцать пять сантиметров, – вот прекрасно воспитанная собака.

– А как скромно она себя ведет! Посмотрите, отец, – произнесла Камилла, опуская на голову Фигаро свою изящную белую руку.

– Смело могу вам сказать, что по части скромности Фигаро не имеет себе равных.

– О отец! – воскликнула Камилла. – Его зовут Фигаро. Какое красивое имя! Но он вовсе ничего не просит.

– Конечно, он не просит, – пробормотал колбасник. – Он и не утруждает себя просьбами, мерзавец: он берет.

– Кум! – перебил его Мартино.

– Дело в том, – продолжал Баке, желая исправить зло, которое могло причинить его замечание, долетевшее, впрочем, лишь до ушей Мартино, – дело в том, что, как сказал мой кум, по части скромности ему нет равных.

– Как и в охотничьем деле, – добавил хозяин «Золотого креста».

– А-а! Он охотится?! – вскричал г-н Пелюш. – Такты охотник, дружище?

– На три льё кругом нет ни одной собаки, за исключением Мандрена, собаки господина Мадлена, умеющей выслеживать лучше этого молодца.

– Как! Он умеет выслеживать? – спросил г-н Пелюш.

– Умеет ли он выслеживать?! – подхватил Мартино. – Слышишь, куманек, господин спрашивает, умеет ли Фигаро выслеживать?!

– Как жандарм, – ответил колбасник, восхищенный тем, что может вставить словцо, слышанное однажды им в разговоре и казавшееся ему как нельзя более остроумным.

– И кого же он ловит? – спросил г-н Пелюш, серьезно восприняв шутку кума Баке. – Бродяг, воров?

– Ха-ха! – рассмеялся папаша Мартино. – Нет, должен сказать, что до этого дело не доходит, он выслеживает кроликов.

– Он выслеживает кроликов?

– Как патруль.

– Эти дьявольские создания, я видел их сегодня утром в вересковых зарослях…

– В вересковых зарослях Гондревиля?

– Возможно… Я определил, что это вереск, поскольку он пользуется большим спросом в цветочном деле. Но я не знаю, называются ли эти вересковые заросли Гондревильскими. Так ваша собака, ваш Фигаро – по-моему, вы так ее называли – выслеживает этих животных, которые бегают как тысяча дьяволов?

– Она их выслеживает!

– А куропаток она тоже выслеживает?

– О! Куропатки, – сказал колбасник, – тут она сильна.

– Вот как! Но не такая уж заслуга, как об этом говорят, убивать дичь, когда имеешь собаку, способную ее выследить.

– Да, – заметил Мартино, – это весьма облегчает дело. Говорят, что охотник делает собаку, я же переиначил бы эту пословицу и сказал: собака делает охотника.

– И я думаю, что вы правы, сударь, – подтвердил Пелюш, откидываясь назад. – С собакой, способной так выслеживать дичь, я берусь убить столько же кроликов и куропаток, как мой друг Кассий. Вот только действительно ли Фигаро так смышлен, как вы об этом говорите?

– Хотите посмотреть, как он работает?

– Что?! Посмотреть, как он работает?

– Да, хотите взглянуть на него в деле?

– Если это не займет у нас много времени и если для этого не придется слишком далеко ехать…

– Ах! Боже мой, это дело пяти минут, всего-то и требуется выйти в сад.

– Так идемте, черт возьми! Идемте же! – сказал г-н Пелюш, вставая.

– А ваш кофе, отец? – спросила Камилла.

– Мы выпьем его, когда вернемся. Господин Мартино позаботится о том, чтобы он не остыл.

– Это дело Огюста, я же пойду с вами. Хотите взять ружье Огюста? Оно заряжено.

– О! – вскричал г-н Пелюш. – У меня есть свое собственное, сударь.

И, вытащив ключ из кармана, г-н Пелюш приготовился открыть футляр и извлечь из него свое оружие.

Ружье, привезенное из Парижа, всегда диковина для провинциальных охотников, а поскольку в провинции каждый житель – охотник, то Баке подошел, отойдя от двери, а Огюст приблизился, оставив плиту, чтобы посмотреть, что за шедевр появится из столь изящного ларца.

Никто не остался в стороне, даже Фигаро: догадавшись, о чем идет речь, он поднялся с подстилки, подошел к комоду, на котором лежал футляр, и, встав на задние лапы, передними оперся на поверхность комода.

– Посмотрите-ка на эту хитрую бестию, – сказал Мартино, – он уже угадал, в чем дело. Да, моя собачка, да, мы сейчас покажем охотнику из Парижа, на что мы способны.

– Прошу прощения, – произнес кум Баке, видя, как отдельные части драгоценного оружия, лежащие в футляре, постепенно соединяясь друг с другом, принимают облик ружья, – прошу прощения, ну и роскошь!

– А! Сразу видно хорошее ружье! Чего уж тут говорить, – заметил Огюст.

– А дело обстоит так, – решил перещеголять всех Мартино, – что я никогда не видел ничего подобного. О, никогда, никогда в жизни!

– Хотите посмотреть на него поближе? – сказал владелец ружья, весь раздувшись от гордости и обращаясь к Огюсту.

– Да, это доставит мне удовольствие, признаюсь вам.

– Ну что же, вот оно, я доверяю его вам, молодой человек. И г-н Пелюш подал ему ружье.

Огюст, прежде чем взять оружие, вытер о фартук руки и сразу же, с видом настоящего знатока, взвел курки, на что никогда не отваживался г-н Пелюш.

– Какое удобное, – заметил он, продолжая вскидывать ружье к плечу. – И целиться хорошо! Тот, кто не посылает из этого ружья в цель три выстрела из четырех, просто мазила: вот мое мнение.

– Извините за нескромный вопрос, – проговорил кум Баке, – сколько стоит подобное ружье?

– Подобное ружье… – отозвался Огюст, так и этак вертя в руках ружье.

– Угадайте! – сказал Пелюш.

– Подобное ружье… – повторил Огюст, – если вы заплатили за него три тысячи, то это совсем недорого.

– Мастер, изготовивший его, утверждает, господин Огюст, что оно обошлось ему почти в четыре тысячи франков.

– О! Это меня не удивляет, – заметил Огюст.

– Все равно, – возразил Баке, – это красиво, это великолепно, но надо иметь шальные деньги, чтобы выложить три с половиной тысячи франков за ружье.

– Сударь, – величественным тоном произнес владелец «Королевы цветов», – когда занимаешь в обществе определенное положение и имеешь вес в промышленности, следует поощрять искусство!

– Черт! Конечно, в этом нет ничего плохого, – заявил Баке, – если только можешь себе такое позволить, но надо еще быть в состоянии сделать это. Я бы и хотел, да не могу.

Господин Пелюш покровительственно улыбнулся колбаснику.

– Идемте! Идемте! – спохватился папаша Мартино. – Вперед! На кролика! – Затем вполголоса он спросил у сына: – Ты уверен, что он все еще там?

– Да, – так же тихо ответил Огюст. – Бастьен видел его сегодня утром на грядке с капустой.

– На кролика! – повторил Баке.

– На кролика! – повторил г-н Пелюш, сердце которого билось, как это бывает во время театрального дебюта. – Ты идешь, Камилла?

– Если вы позволите, отец, – ответила Камилла, – я поднимусь в свою комнату. У меня никогда не хватит духу присутствовать при убийстве этого бедного животного.

– Камилла, – с важностью произнес г-н Пелюш, – подобные чувства недостойны дочери охотника.

И г-н Пелюш, загнав два патрона в ствол ружья, с важным видом возглавил процессию, спустился во двор и, следуя указаниям папаши Мартино, направился в сад.

Камилла же поднялась к себе в комнату, облокотилась на подоконник и, устремив рассеянный взгляд на длинную, обсаженную деревьями аллею, которая вела на дорогу в Вути, принялась размышлять об этой странной игре случая или, скорее, Провидения, давшего г-ну Анри того же крестного отца, что и ей, и совсем тихо прошептала:

– Дорогой, дорогой мой крестный Мадлен!