Текст книги "Годин"

…

Да, время в школе идет быстрее…

…

Опять прерывала свои записи. Нет мне оправдания, но правда просто нет времени.

Но попробую припомнить важные вещи. Были контрольные по алгебре, русскому языку. По физике и английскому приходили практиканты, почти не учились с ними. Все время сбивали их на песни Cheroke people, etc. „So hard to live, so proud to die…“ Или вообще пропускаем занятия.

Езжу на автобусе в школу. И все время слышу какие-то забавные истории, реплики:

– Внимательнее, товарищ, вы рвете мне колготки…

– Полный автобус похож на женское сердце: нужно нажать, чтобы влезть.

И кто-то добавил:

– И всегда есть место для еще одного…

Поругались с Марком. А мне опять хочется сблизиться с П.

О, my English is terrible! Сейчас в школе десятидневка, когда по всем предметам говорим только на английском…

…

Экскурсия… контрольные…

…

В первом классе учительница рассказывает о звуке „Р“ и просит детей назвать слово с этим звуком. Молчат, потом один мальчик радостно кричит: „Самолет! – Почему? – Ну, он же так делает: р-р-р-р!“

На уроке истории:

– Балканские страны от турецкого рабства освободила русская армия, а от фашистов…

Молчание.

– Хорошо, помогу вам! А от фашистов – красная…

Дети:

– Шапочка!

Вчера была на дне рождения у Милы. Замечательно…»

Левая рука Година замерла на месте, правая скользнула по кальсонам дальше вниз. Прыщавый, продолжая расстегивать ремень, сделал шаг к нему. Алексей чуть присел и запустил ладонь в сапог. Выдернул из него кованый шип длиною в три ладони. Прихватил его из кузни – прапорщик вроде бы не заметил пропажи. Намотал на толстый край шипа тряпку, получилась удобная рукоятка. Другая сторона сходилась четырьмя поверхностностями в узкое острие. Теперь в его руке лежал настоящий стилет. Им так удобно наносить глубокие колотые раны, которые если и не убивают, то очень долго, сложно зарастают.

Сжав в руке «стилет», Годин смотрел на не дошедшего до него прыщавого:

– Ну, чего остановился! Подходи, будешь первым!

Тот не спешил двинуться с места. Тогда Алексей обвел взглядом всех остальных:

– Кто-нибудь другой хочет быть первым? Или вторым? Третьим? Четвертым?..

«Все, Годин, отслужил!»

Побледневший прыщавый отступил назад. На лице щербатого появилась кривая улыбка, глаз у него заметно подергивался:

– Да, ты че, Годин? Мы же пошутили!

Тут же подали голос и другие:

– Ну да, проверить тебя хотели!.. На стойкость!.. Настоящий ты советский солдат или так, баба!..

Алексей смотрел на них недоверчиво:

– Так проверяйте до конца! Подходите! Хоть по одному, хоть все вместе, и я вас на прочность проверю! Может, всех не успею, но парочку точно на тот свет отправлю.

– Больной, что ли? – Никак не мог застегнуть ремень дрожащей рукой прыщавый.

Щербатый сплюнул на пол:

– Дурак, ты, Годин, хоть и умный! Пошли, ребята!

Все семеро, побросав окурки, быстро покинули туалет.

Алексей простоял еще несколько минут в одиночестве и диком напряжении. Рука, сжимавшая «стилет», побелела. Левой он вынул его из правой. Опустился на пол, откинувшись спиной и головой на стену. Подобрал рядом лежащий, еще дымящий «бычок», вставил в распухшие от ударов губы и глубоко затянулся.

Днем на работах ему, как и всем другим «духам», по-прежнему доставалось то подзатыльника, то пинка. Но били его теперь без особой жестокости, как бы «по обязанности». Главное же, что после еще нескольких почти бессонных ночей, когда ждал, что его все-таки снова вызовут в туалет, он наконец смог полноценно отсыпа́ть свои положенные по уставу «от отбоя до подъема» – за ним больше не приходили.

Годин тем не менее не расслаблялся. Любую работу старался делать на совесть, обмундирование держал в чистоте и порядке и ни на минуту не расставался со «стилетом». С «товарищами по армейскому счастью» больше проблему ночных вызовов не обсуждали. После «знакомства» каждый решил ее в одиночку и по-своему.

В работе, в теоретических занятиях и практических тренировках, в ожидании писем с «гражданки» пролетали день за днем, и как-то совсем неожиданно вышел очередной приказ министра обороны об увольнении в запас и новом призыве. «Дедушки» вообще забили на службу, на офицеров и солдат – стали «дембелями». Годин сотоварищи перешли в новую категорию, превратились в «слонов». Как и положено, бывших «духов» ритуально отбили табуретом по заднице:

– Ну, вот теперь вы – настоящие боевые «слоны»!

Когда он в очередной раз попал на работы в кузницу, прапорщик как бы мимоходом сказал:

– Положи на место то, что брал… Больше это тебе ни к чему!

Значит, он видел, как Алексей стащил «стилет», понимал, для чего. А в конце дня немногословный кузнец неожиданно разговорился:

– Слушай, Годин! Отслужишь, оставайся на сверхсрочную – вижу, у тебя настоящий интерес к металлу есть. Научу тебя с железом работать. Подготовлю себе замену…

Годину слова кузнеца были приятны, но он не знал, что ему ответить:

– Я подумаю.

– Подумай, сынок, подумай. Дело и интересное, и… – Похлопал себя по рабочим штанам, – и на карман всегда будешь иметь.

– Я подумаю…

Армейская жизнь Година налаживалась. После дежурств он научился никем не видимым досыпать в танке, в закутке ангара, а то и прямо над тетрадью во время политзанятий или над подшивкой газет в синем красном уголке:

«Вьетнамскими войсками свергнут кровавый режим Пол Пота в Камбодже…

В СССР стартовала Всесоюзная перепись населения…

Аятолла Хомейни вернулся после пятнадцатилетней зарубежной ссылки и провозгласил Иран исламским государством…

В пустыне Сахара выпал снег…

Осуществлен запуск космического корабля „Союз-33“, пилотируемого международным экипажем в составе летчика-космонавта СССР Н. Н. Рукавишникова и первого космонавта Болгарии Георги Иванова…

В Киеве открылся театр драмы и комедии…

Элтон Джон дал концерт в Ленинграде, став первой западной звездой рок-музыки, выступившей в СССР…

Фирма Sony представила Walkman…

В Никарагуа победила сандинистская революция. Покончено с многолетним правлением кровавого и коррумпированного режима „своего для США сукина сына“ Анастасио Сомосы…

В небе над Днепродзержинском (Украина) произошло столкновение двух пассажирских самолетов „Ту-134“. Погибло 173 человека, в том числе 17 футболистов узбекской команды „Пахтакор“…

Советские спортсмены Людмила Белоусова и Олег Протопопов запросили политического убежища в Швейцарии…

Иранская „революционная гвардия“ (студенты) захватывает американское посольство в Тегеране…

Вследствие ошибки американского компьютера, сообщившего о советском ядерном нападении, в США объявлена ядерная тревога. В течение десяти минут мир находился на краю ядерной войны…

Впервые осуществлено переливание искусственной крови человеку…

Pink Floyd выпустили двойной альбом The Wall…»

Отступал и голод. Родители высылали то «трешку», то «пятерку», которые теперь у него никто не отбирал, и можно было прикупить в «чипке» сгущенки, пряников, печенья или конфет. А еще появившиеся знакомые дежурные из солдатской столовой подбрасывали то хлеба с маслом, то пригоршню сахара-рафинада, а то и кусок колбасы. Годин жевал и с улыбкой вспоминал мудрые слова отца: «Главная заповедь солдата: держись подальше от начальства и поближе к кухне…»

Теперь голова Алексея могла полноценно работать, и он уже вполне осмысленно занимался боевой подготовкой. Садился на место механика-водителя и самостоятельно управлял танком. Натренировался вручную заряжать до восьми снарядов в минуту. В любой момент мог заменить командира экипажа. Постепенно становился одним из лучших наводчиков части.

Только сейчас стал замечать, что танк – это очень неудобная для человека конструкция. Со всех сторон приборы, механизмы, все время бьешься обо что-то. Зимой в танке холодно, летом – жарко. Назад лучше не оборачиваться – за спиной располагается боекомплект. Как представишь, что будет с тобой, если хоть один из этих снарядов взорвется…

Все в бронированной машине напоминало о том, что «танк рассчитан на сорок минут боя». Если будет война, то жить членам экипажа на поле брани положено лишь эти самые сорок минут. Зачем тебе комфорт, удобства? Как-нибудь стерпишь. Сорок-то минут.

Еще во время тренировок, дневных и ночных стрельб на полигоне Алексей понял, как важно правильно готовить боевую машину к действию. После первых же выстрелов, которые были очень удачными – точно поразили мишень, у него в глазах вдруг все помутилось, к горлу подошла синяя тошнота. «От радости что ли такое со мной?» – подумал и уже чуть не потерял сознание, когда услышал голос командира экипажа: «Открыть люки!»

Остановились, провентилировали танк, с ужасом глядя на зеленые физиономии друг друга. Оказалось, что чуть не угорели всем экипажем: не проверили нагнетатель, который создает избыточное давление внутри башни, и отработанные пороховые газы после выстрела вылетели не в ствол, а в боевое отделение. Вовремя сообразил командир экипажа, а то могли бы уже никогда не прийти в себя.

А на следующий день Годин познакомился с «джином». Во время стрельбы из пушки в башню через плохо почищенный клин-затвор прорвались вообще не выгоревшие пороховые газы: раскаленная, как в газовой горелке, струя. Отклонись Алексей чуть в сторону – и голова превратилась бы в головешку. Как же они чистили потом этот клин-затвор весом под семьдесят килограммов! Его сначала еще и снять надо было, вытащить из башни. Чуть не размозжили кисть механику-водителю, когда клин-затвор начал соскальзывать на край люка. Тот чудом успел выдернуть руку из-под поехавшей не в ту сторону железяки.

В конце учебных стрельб впопыхах загнали в ствол лишний снаряд, а команды «Огонь!» не последовало. Что делать? По инструкции пушка разряжается исключительно выстрелом. Но тогда пришлось бы отчитываться за этот лишний, потраченный неизвестно на что снаряд. Командир экипажа приговорил:

– Делать нечего: будем выковыривать его обратно с помощью деревянной прокладки и шомпола.

Это было непросто и жутковато. На полигоне им показывали выгоревший изнутри танк. Оплавившийся металл. От человека остается кучка пепла. Если, конечно, ударной волной не разнесет по окрестностям вместе с металлическим фаршем. И хоронить будет нечего…

То один, то другой сослуживец бросал в сердцах:

– Танк – это гроб на гусеницах!

Но все в минуты отдыха с удовольствием пели неизвестно кем сочиненную песню:

 
«На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой,
А молодого командира
Несли с пробитой головой.
По танку вдарила болванка,
Прощай, родимый экипаж,
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж…»
 

Под печальные жесткие военные песни сразу вспоминались мама, отец, сестренка и, конечно, такая мягкая на ощупь Катя. Вот и очередное ее письмо: ждет, расписывает, какой будет свадьба, где и как ее проведут. И такие особенные слова: первая брачная ночь…

Родители стали больше писать о здоровье, о каких-то недомоганиях, снадобьях. Лиля, наоборот, кажется все бодрее с каждым днем, у нее взамен старых появляются новые увлечения. Она забросила карандаши и фломастеры, пошла в музыкальную школу: «Учу играть по нотам во поле березонька стояла, а битлс как на твоем магнитофоне никто здесь не учит…»

Еще родители напоминали, что после армии можно восстановиться в педагогическом институте. Но Годин на это только вздыхал. Он все еще не знал, что делать, куда податься после службы. Отсрочка, которую сам себе устроил, сбежав из дома, рано или поздно закончится…

«Позвонила Миле – должны вместе поехать в дом отдыха.

…

Поехали с папой в дом отдыха. На большой черной машине. С ужасом обнаружила, что потеряла пальчик-талисман, который подарила сестра. Поиски безрезультатны.

Вспомнила историю с Андреем. Он также ехал из дома отдыха, но автостопом. Шофер грузовика спросил его, почему не поехал автобусом. Ответил: „Опоздал на поезд“. Когда доехали, то шофер спросил:

– Ты в каком классе учишься?

– В девятом.

– Что у тебя по географии?

– Пятерка!

– Ну, тогда должен знать, что здесь нет железной дороги…

Папа читает газету. Говорит, что Рейган – первый умный президент в США. Надуваю щеки из-за зодиакальной гордости – Рейган тоже Водолей.

Заселились в дом отдыха ЦК – мама не приехала. Погода – неповторимая, небо – бирюза, снег… Жду Милу у чайной и встречаю Георгия. Он живет еще с одним парнем на отдельной даче. Жалуется, что холодно – что-то там перегорело из-за мороза.

Идем с Милой и папой на подъемник. Кататься на лыжах не будем, но интересно посмотреть хоть и с небольшой, но высоты на все…

Ходила в гости к Георгию. Обратно меня провожала его мама. Тысячи звезд. Темно и страшно. Вспомнила, как летом ходили в поход с друзьями, шли по дождю. И тогда мне было страшно из-за темноты.

Приехала мама, вечером смотрели с ней телевизор…

…

На завтраке мама познакомила меня со своей коллегой и ее сыном. Он настолько застеснялся, что мне стало неприятно. Мои пошли на прогулку.

Встретились в чайной со всеми приятелями, которые здесь. Но долго не засиделись, в 13.00 мне обратно. Жаль, только распогодилось.

Опаздываю с обеда. Мама нервничает. Сплю в машине.

…

Иду к Ларе. Там бодрое настроение и трудовой энтузиазм – переупаковывают подушки. Пьем коньяк „Наполеон“ по случаю отсутствия повода. Проснулся племянник. Записываем его истории, так забавно рассказывает-сочиняет…

…

Вспомнила один декабрьский день прошлого года. Ехала на трамвае и услышала, как сзади два мужчины говорят, один другому рассказывает, что Дворец пионеров раньше был духовной семинарией и какие там красивые залы. А сейчас там учатся дети музыке, искусству. Обернулась, а это мой учитель по виолончели. Постарел, стал каким-то маленьким. Может быть, раньше мне как ребенку казался больше… Выглядит как-то не очень в этом черном пальто, с торчащей красной продуктовой сеткой из кармана. Надо как-нибудь позвонить ему. Обрадуется.

Смотрю по телевизору фильм по книге Хемингуэя…

Хочу еще выделить 1 и 8 марта… На торжестве после краткого слова поднесла цветы к монументу в честь молодых коммунисток. Все было очень строго, дали мне специальный пропуск, букет, инструктировали, что и как говорить…

В тот же день ходили с родителями к бабушке. Как она постарела! Летом, когда ее рисовала, она была намного лучше…

…

Бабушке стало плохо…

…

Мила позвонила и попросила увидеться. Ей хочется выпить, идем в кафе. В кафе купили бутылку кубинского рома. Куда с ней податься? Пошли к моей сестре. Сделали себе дайкири. Пришел и зять. К девяти вечера все были счастливы, все со всеми обо всем говорили.

Впервые в жизни напилась. Не качалась, но в туалете мне так поплохело, еле пришла в себя.

В 23.00 поехали домой на такси. Мила была такой веселой, что таксист не взял денег, а дал телефон и имя, чтобы обращались, если будет снова такой же случай.

Возвращаюсь с экзаменов с Милой. Довольные, купили себе несколько мороженых, сели есть в скверике. Пою себе „Вершину“ Высоцкого:

 
„Здесь вам не равнина, здесь климат иной —
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом идет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь
Опасный, как военная тропа…“
 

Счастлива тем, что пою это. А теперь мне страшно от этой песни – как от черной кошки, которая перебежала перед тобой дорогу. Дома зять мне позвонил и сообщил о бабушке…»

Почти незаметно пролетели еще шесть месяцев. Как и положено, отслуживший год Алексей стал «черпаком». Теперь его уже никто не обижал. Он сам должен был бить, гонять «духов» и «слонов». Но руки он не распускал, чем вызывал недовольство своих товарищей:

– Тебя же били!

Он только жал плечами:

– Били…

Но он никого не бил, хотя иногда очень хотелось дать пинка какому-нибудь обнаглевшему «духу». А пустить кулаки в ход вместо него всегда находилось немало желающих – нынешних «черпаков», вчерашних «боевых слонов». Старался не думать ни о своих товарищах, ни о «гражданке», о которой мечтали все вокруг. Но разные мысли в голову лезли и лезли. Годин не мог, не умел не думать. Тем более что появилась призрачная надежда съездить домой в краткосрочный отпуск. После года службы некоторым солдатам такое счастье приваливало.

В привычных буднях прошло еще шесть месяцев, в течение которых счастье побывать дома так и не привалило. Вроде и особых нареканий на него у начальства не имелось, и был он специалистом первого класса и отличником боевой и политической подготовки, но не свезло. А может быть, дело было и не в везении. Может, прошляпил свой отпуск просто потому, что, следуя заповеди отца, держался от начальства подальше. На товарищей не доносил, на работы по ремонту жилья и дач офицеров не напрашивался.

Алексей стал «дедушкой», и в голове у него зароилось еще больше мыслей. В том числе и новых, очень тревожных. Сослуживцы переглядывались, переговаривались, перешептывали разными путями поступавшие новости:

– В Афганистане наши штурмовали дворец Амина в Кабуле…

– Советский Союз ввел войска в Афганистан.

– Это война с афганцами?

– Да, с американцами!

– Нас туда пошлют?

– А как же! Зачем нас столько здесь дрессировали? Как там без танковой поддержки?

– Так там вроде горы. А у нас тут…

– Сопки – те же горы, только маленькие…

– Мне друган написал-намекнул: у них вроде пока добровольцев набирают…

– Значит, и у нас будут.

– Добровольно-принудительно…

– А я сам хочу. Может, медаль дадут или орден!

– Цинковый гроб тебе дадут!

– Дурак ты!

– Сам дурак!

И правда, через несколько недель во время построения на плацу замполит части почти торжественно объявил:

– Требуются добровольцы для выполнения интернационального долга, для помощи братскому афганскому народу, страдающему от американского империализма… Кто хочет быть добровольцем – шаг вперед!

Годин не очень понимал, о каком интернациональном долге идет речь, но хорошо помнил отцовское: «Не отставай, но и вперед сильно не суйся». Поэтому чуть запоздал, когда танкисты всех рот шагнули вперед. Он, как «дедушка», стоял в заднем ряду и уже догнал вышагнувших вперед молодых. Едва ли «духи» действительно рвались в бой с американским империализмом. Скорее, рвались из части, где каждый день шла «отечественная война» на выживание.

Многие «дедушки», как и Годин, приняли решение с запозданием. Все уже думали исключительно о «гражданке». Тем более что их последние месяцы-недели в части пролетали весело. В выходные можно было сходить в увольнение в райцентр. Попробовать пообнимать или поцеловать какую-нибудь местную свободную, пусть и не очень красивую, девушку. Конечно, не посмотрел бы на такую дома, но тут на одну девицу – два взвода солдат, десяток прапорщиков и еще пара молодых неженатых офицеров – лейтенантов.

В части, пока «духи» и «слоны» работали, а «черпаки» за ними присматривали, «дедушки» спали, слонялись по закоулкам, фотографировались для «дембельского» альбома в танке, под танком, за танком. И еще размышляли:

– Значит, перед «дембелем» повоевать придется?

– Ну а что? У меня оба деда воевали в Великую Отечественную с немцами.

– А у меня отец успел на Восточный фронт против японцев.

– Мой прадед в Первую мировую с австрияками воевал.

– Мой англичан из Севастополя выковыривал.

– А у меня предок французов гнал из России.

– У всех нас предки воевали, и мы повоюем, если надо. Хоть американцам, хоть китайцам, да кому угодно по зубам настучим, если полезут куда не звали. Как отцы наши и деды…

Как только появилось свободное время, Годин начал учиться играть на гитаре, которая была у сослуживца. Завидовал сестренке, которая в своем музыкальном училище «шпарит по нотам». Тем не менее освоил «три аккорда» и был доволен собой: данную когда-то клятву научиться играть на гитаре выполнил. По просьбе товарищей теперь мог запросто сбацать и «Мурку», и «Мясоедовскую» и, конечно же, «Колокола»:

 
«А ты опять сегодня не пришла,
А я так ждал, надеялся и верил,
Что зазвонят опять колокола
И ты войдешь в распахнутые двери…»
 

Хотел было завести собственную гитару, но сомневался, что хочет и дальше развиваться в музыке. Решил, что, если потребуется, уже на гражданке купит себе хорошую шестиструнку. Или не купит.

От скуки пошел в художественную самодеятельность части. Не то чтобы хотел к возвращению на «гражданку» вспомнить танцевальные навыки, полученные в школе. Просто надо было занять голову, задающую в свободное время неудобные вопросы. Еще более скучающие жены офицеров части с удовольствием танцевали с ним в паре:

– Молодой человек, а вы неплохо ведете!

Весьма свободная бухгалтерша в синем мини-платьице предпочитала выбирать в партнеры именно его:

– Как, говоришь, тебя зовут, солдатик?.. А меня Валентина. Как Терешкову – первую женщину-космонавта. Сколько тебе еще служить?

Он кружил, и кружил, и кружил вспотевшую деву до упаду. Очень хотелось быть уверенным на танцполе. Кто знает, может, и бывшая пионерка Арина оценит, если они где-нибудь случайно встретятся? А Катя – Катя едва ли когда-нибудь так скажет. Она не самая большая ценительница танцев. Да и в музыке не очень разбирается. Хотя ведь поет, поет, пусть и не очень верно:

 
«Вот кто-то с горочки спустился.
Наверно, милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка,
Она с ума меня сведет…»
 

Бухглатерша так жарко, нерастраченно прижималась в танце. И еще шептала:

– Не поверишь, но у меня еще ни с кем… Не за кого здесь было замуж выходить. А ты такой ладный…

После отбоя и прохода дежурного офицера по казарме Алексей вместе с другими «дембелями» лепил и варил пельмени из присланного столовским «гонцом» фарша. Запивал их то синеватой самодельной брагой, то доставленной через забор голубой водкой. Перебирал струны гитары. Ребята просили сыграть то одну песню, то другую. Чаще всего «Я ухожу»:

 
…Он до рассвета всего лишь часа не дожил,
Упал на снег и грудью Родину закрыл,
Упал на снег не в дни войны, а в мирный час,
И для него весны рассвет навек погас:
«Я ухожу», – сказал мальчишка ей сквозь грусть, —
«Ты только жди, я обязательно вернусь…»
И он ушел, не встретив первую весну,
Домой пришел в солдатском цинковом гробу.
 

Никто из «дедушек» не успел попасть в Афган. Первых на войну из их части отправили уже тогда, когда Алексей, Казарян, Гвозденков, Зозуля и прочие его призыва стали «дембелями».

– Все, Годин, отслужил!

Какое странное чувство! За воротами части тебя ждет долгожданная свобода. Но как же Алексей отвык от нее! Годин вспоминал, как это было – до армии. Теперь снова придется делать все самому. Самому решать, где спать, что есть, что одевать, как, чем себя занять. И за все, что ждет его там, за воротами части, на «гражданке», отвечать тоже только ему. Готов? Ко всему?

Привык жить по законам армии и по ее же законам не хотел ни о чем задумываться. Но мысли сами ввинчивались в мозг. О родителях, о Кате, о синей папке, об институте. Сбежал в армию, дав себе отсрочку от большого решения, и вот: отсрочка кончилась, а он так ничего и не решил.