Текст книги "Махапские землеологи. Фантастический роман"

9

Гришка очнулся в лесу, на том же месте, где потерял сознание. Он оторвал голову от земли и увидел волка. Их глаза встретились. Вдруг зверь шарахнулся назад, потупил очи, поджал хвост и скрылся в чаще.

Росистое и холодное утро заставило мужика встать на ноги. Угли костра еще не остыли. Григорий разжал кулак – на ладони лежали зеленые малахитовые четки: «Мать честная! Откуда красота такая? Награда что ли? Не зря, значит, выплясывал». Танцор огляделся по сторонам и спрятал четки в карман.

Григорий подбросил дровишек, и пламя вспыхнуло с новой силой. Бродяга протянул ладони и согрелся: «Что за чертовщина? Неужели всё явь? А где наряд, где красная рубашенция, где сапоги? У, жулье проклятое! – мужик погрозил кулаком куда-то в небо и смачно плюнул. Он увидел в траве пустую бутылку, поднял и поднес к носу. – Чем это меня напоили? Пахнет свекольным самогоном. Наш – Покровский, узнаю пойло. Ничего не понимаю».

Григорий выкинул тару и засеменил обратно в село: «Куда я шел? В Верхотурье? А зачем? За милостью божьей? И на кой черт она мне, когда в кармане талисман чудесный? Через штанину чувствую его силу. Нет, вернусь и отомщу обидчикам за синяки и шишки».

Вновь Распутин объявился в деревне. Страшный колючий гипнотический взгляд пугал прохожих и останавливал запряженных в телеги лошадей. Люди при виде долговязого лиходея крестились и шарахались в стороны. К тем, кто не наливал водки, Гришка ночью к дому обидчика присылал стаю котов. Кошачий вой будил хозяина и вселял ужас, до утра не давая уснуть. Покровский богомольный народ обходил дом Распутина за версту, крестился и шептал: «Господи, спаси и сохрани от нечистой силы», по ночам из которого часто доносилось: «Хлыщу, хлыщу, Христа ищу!», а также глумливый бабский смех, визг, тряски и топот.

Хорошо работало сарафанное радио. Скоро по деревне ходила молва, что Гришка спутался с «хлыстами» и подпольно собирает у себя проклятую секту. Кто-то даже видел, как пьяный Распутин с росой провожал шайку безбожников огородами в лес.

Многих замужних баб обесчестил лукавый плут, много мятой травы оставили оргии в ближнем лесу, многим мужикам наставил рога непризнанный «святоша», рискуя быть битым. Григорий был щедрым на ласки, и бабы, обделенные вниманием мужей, с радостью слушали приторную лесть и с охотой учились целоваться в губы.

***

Как-то ночью Гришка вдруг проснулся и прислушался. Из живота доносился низкий бас хозяина:

– Четки не потерял?

– Никак нет, – по-солдатски ответил напуганный подопечный.

– Это хорошо. Я тебя, голубчик покидаю. Слушай внимательно, что ты должен сделать. Когда пришлю весточку, снимайся с якоря и шагай за Урал. Поброди по России, пообщайся с народом, вдохни колорит, пропитайся славянским духом, будь ясновидцем, пророком, покажи черни свой потенциал. Постарайся дойти до Питера. Будем внедрять тебя в царскую семью. Нас ждут великие дела, Гриша! Доверься мне и будешь на плаву. Не подведи, гаденыш. Если будешь в помощи нуждаться, покрути четки в руках и шепни одно лишь слово – «шиболет». Я сразу появлюсь. Понял? Открой рот, я выйду.

Григорий покорно раздвинул челюсти:

– Не покидай, хозяин, пропаду, битым буду.

– Я тебе оставил пороха чуток. На чудеса хватит.

– На какие?

– На мелкие.

– Мелкие от палок не спасут, – Гришка заскулил.

– Не ной, сбежишь, если что – ноги длинные.

Изо рта вылетела черная пыль, слепилась в летучую мышь и закружилась под потолком. Широко распахнулась форточка, и страшная сила скрылась в ночи.

Только брюхо перестало булькать, конокрад вскочил с кровати и упал под образа. Грешная душа взревела и зарыдала, а из глаз брызнули слезы. Утром он схватил лопату и помчался по росе, босой, на задний двор, выкопал, под стать росту, яму и забрался в нее. На крик прибежала жена и услышала:

– Эй, где ты там? Всё, Парашка, не вылезу отсюда. Видишь, мать, глубина какая? Грешник я большой, молиться буду. Ой, непутевый я! И зачем на свет уродился? Ты ведь знаешь, в чем моя вина. Виноват перед тобой, перед детьми, перед людьми. Бросай мне харчи понемножку в яму, чтоб не сдох. Хлеб, вода, селедку не забудь. Если кто спросит, где мужик твой, говори – отчалил в путь-дорожку неведомо куда. Поняла? Придумай что-нибудь.

Прасковья запричитала:

– Что ты удумал, Гришенька? Разве в хате тебе плохо? Не дури. Что люди подумают? Всё равно узнают.

– Не будешь болтать, не узнают. Ступай.

– Бог с тобой, – жена перекрестила мужа и пошла в дом.

Когда через три дня Прасковья принесла затворнику харчи, обнаружила в компании с мужем двух голых девиц. Пьяный смех и громкие поцелуи вырвались из ямы. Лестница, недопитый бутыль самогонки и тронутая закуска вызвали у женщины приступ негодования и ярости:

– Что же ты, паразит, здесь устроил? Верно люди говорили, а я – дура, не верила. Скотина, ты скотина, козел блудливый!

– Я хотел, как лучше, так и знай, – огрызнулся муж и засмеялся. – Не бери в голову, мать. Я ухожу. Живи, как знаешь.

Так в селе Покровском Распутина не стало. Навязав на дорогу лаптей, он исчез. Чудо страшное, чья душа была темнее ночи, растворилось в просторах российской глубинки.

***

В любом селе, в любом городском районе был и есть всегда свой Распутин. Маргинал, всесторонне не развитый бестолковый пьяница и нарушитель общественного порядка, живучий и неопрятный хам. Он запросто может ночевать где угодно, хоть в сточной канаве, и ходить по снегу босиком. Это товарищ без стыда и совести, неприятный соседям и окружающим, падший грешник каменного века, превративший затхлый дом в пещеру, где ни тепла, ни света и всё кувырком. Это мученик жизни, потерявший человеческий облик на прокуренном и проспиртованном жизненном пространстве грязной с тараканами кухне. И уже не выбраться никак из порочной липнувшей трясины деградации. А в сарае ржавеют косы, пилы, топоры и вилы. Утопают крепкие мужики, пропивая мозги и волю – плотники, сапожники, гончары. Сколько их раньше срока кануло в лету, скрылось в тумане забвения, оставив после себя лишь горе, разлад и деструкцию.

10

Над Сибирским простором, над лесами, лугами, полями и реками, степенно махая крыльями и каркая от скуки, пролетал черный ворон – молмутский призрак укисракской династии. Путь не близкий – в пышную столицу. А внизу, куда ни глянь, – кулачные бои! Тут и там жесткий мордобой привлекал внимание птицы.

Ворон закружил над пустырем, где толпа разъяренных мужиков друг другу уродовала лица. Сразу и не поймешь, не разберешь, что случилось, из-за чего весь сыр-бор. Треск кольев, в руках рогатины и вилы, бабий вой, брань и крики, поломанные кусты. Появилась первая кровь – у бедолаги из распоротого живота выпали кишки.

Ворон каркнул, словно хлопнули дверью: «Сколько в них необузданной энергии и силы? Когда такое случается, с мужиком трудно сладить. Надо просто встать в стороне и подождать, когда остынет горячая неуправляемая лава. И потом искать виноватых. Тут словам не верят, там жену обидели или коня украли, здесь идет вражда за сенокос. Там чужих не любят, дали в морду. А виновные, козлы отпущения, всегда найдутся. Значит, арестовать и в кутузку, заковать в кандалы и на каторгу или в остроги, как героев-мучеников, на большие срока. Но время лечит. Глядишь, бесстрашные драчуны-зачинщики наказаны, синяки сошли и раны затянулись, значит, день пришел – пора помириться и простить друг друга „во Христе“, напиться до чертиков и снова учинить дебош. Замкнутый круг какой-то».

Черный ворон всё летел и летел с востока на запад. Иногда крылья отдыхали. Птица каркала, стреляла глазенками и парила над необъятной Россией, продолжая размышлять: «Почему я здесь устроил логово? Почему в России всё случится? Потому что она крупная, конца и края не видно, и далеко не понята миром. Здесь легко замести следы и скрыться. Что еще надо подпольщику? В каждом мужике живет бунтарь, ночует лих болотный и бес рога точит. Давненько бытует мнение, что этот народ не может долго жить без чудес. А великий бунт – это ли не чудо? Взять и перевернуть всё вверх ногами, поднять кровавый флаг над судном и утонуть в штормах утопий.

Темная отсталая Россия, будет чудо тебе, подожди немного. Будет и во спасение мессия – пролетарский вождь с авангардом решительных и смелых. Вот, где будет разгуляться гневу и ненависти, что в тебе скопились за века! Нахлебалась ты бед и унижений от помазанников божьих. И буржуи будут разбегаться, кто куда, прятаться по щелям, как тараканы, от героя Ваньки-дурака и разгильдяя. А мужик еще пока с конем и с плугом. Скоро будет человек с ружьем в хоромах свергнутых аристократов бороться тревожным сном с приступами голода и согреваться кипятком, спасаясь от дворцовых сквозняков.

А в тайге скрываются общины староверов. Ушли в лес от новизны безумного мира, чтобы не попасть под беспощадную колесницу прогресса. Много их тут, старообрядцев, с тонкой душевной организацией, мясо не едят, предпочитают ягоду-малину. Всё хотят быть незамеченными, чистенькими, отсидеться в сторонке, не замараться грехами мирской жизни. Но их молитвы уже не остановят бронепоезд прогресса и нужных мне потерь. Двадцатый век даст топливо. Я раскочегарю топку добела и получу идеальный парок. Тени декабристов поднимутся из могил и выйдут из тайги. Староверы, стоя на коленях, устанут молиться в пустоту, понимая, что всё земное горе от неуемного ума человеческого».

Ворон закружился над Ходынским полем. Огромная безлюдная пустошь источала безмятежное спокойствие. Вспомнились торжества по случаю коронации Николая Второго. Полигат наблюдал эту трагедию с высоты птичьего полета: «А народу было – тьма-тьмущая, не видно края! Люди необузданной массой толпились на поле. Толпа кипела, громко проклиная теснотищу. Море человеческое разволновалось и вышло из берегов. Люди давили друг друга, мочились под себя, погибали от удушья и переломов. Трещали косточки и грудные клетки. Детей подсаживали наверх, чтобы хоть как-то уберечь. Они с плачем бежали по головам взрослых болванов к краю бурлящей биомассы в надежде на спасение, спотыкаясь и проваливаясь в кипящий котел с человечиной. Да, глупость слепа и беспощадна! В тот раз были побиты все рекорды. Когда гулянья закончились, наступило утро и осветило горы мертвых тел. В басурманские походы такого не увидишь. Словно Мамай прошел. Ежегодные хаджи паломников в Мекку частенько заканчиваются тем же. Что называется – перегнули палку».

Ворон и раньше кружился над этим полем. Сделали пустошь горьким неоправданные людские жертвы. Вспомнились торжества при Екатерине Великой в честь турецкого мира. Мать-кормила проявила волю и на этом же месте дала добро на пышные гулянья с хлебом-солью: «Ничего не изменилось. Ой, Ходынка, – роковой пустырь, жертвенное поле! Сколько здесь подавлено голов?! Хорошо помню, как ноги мужиков топтали баб, стариков, детей, калек и пьяных, чтобы пробиться к подаркам. На лотках ждали самых сильных, борзых и наглых дармовые кулечки с харчами и леденцами. А в небе салюты – бах! Бах! Бах! Заглушали истошные крики раненых. Пока я здесь, никогда народ не научиться в меру радоваться и горевать. Словно в крайность идет в бунт и в веру. Пока мужик беден, никогда не перестанет обожать на халяву горячий чай с калачами и царские щедроты, пышные гуляния с угощениями и пляски во славу доброго монарха».

Ворон каркнул, махнул крыльями и полетел дальше.

11

Через несколько секунд шпион-оператор показал картинку британской столицы: Биг Бен, Темза, смог, Пикадилли – всё, как положено. Европейский уровень устройства городского быта, архитектура, омнибусы, чистота и порядок восхитили инопланетян. Лазутчик без труда нашел центральное управление полиции, проник внутрь помещения, быстро облетел все кабинеты, собрал информацию и выскочил наружу с черного хода.

– Есть контакт! – обрадовался командир. – Шпион узнал адреса всех нелегалов.

Сейчас просеем эту кучу и найдем нужный.

Скоро на экране появился подъезд, из которого вышел низкорослый человек в черном костюме с котелком на голове. Мужчина посмотрел по сторонам и уверенно зашагал по тротуару.

– Это наш объект. Следуем за ним. Только почему без бороды? – командир поделился мыслями вслух.

– Ясно почему – конспирация, – вставил третий пилот.

– Похоже на это, – согласился Стокар. – Не забыли нашу задачу?

– Ждем удобный случай, чтобы поделиться с объектом препаратом.

– Верно. Будем вести клиента, пока не подвернется подходящий момент. Но, самое главное, чтобы Вольёдя ни о чем не догадался. Он должен проглотить «Триэс», не подозревая, кто за этим стоит и что его ожидает. Выражусь словами нашего подопечного – конспирация и еще раз конспирация! Вы слышали, что Полигат готов пожертвовать нашему клиенту целую руку. Представляете, какая масса антиматерии скоро перекочует в сосуд? Это страшно, – командир прикрыл розовой ладонью открытый рот. – На что надеется молмут?

– Что вместо одной получит десять рук, – усмехнулся четвертый пилот.

– Да, – Стокар ткнул пальцем в соседа, – Полигат надеется на отдачу. Через год или десять, но антиматерия вернется в десятикратном размере. Молмут уверен, что получит ее, подрастет и заметно увеличится в размерах. Посмотрите прогноз. Это просто кошмар! Передел мира и раскол на два враждующих лагеря неизбежен. Люди надолго забудут о спокойствии. Я, как авторитетный землеолог, заявляю, что планете грозит глобальная катастрофа. Вот и приложите кулак к носу. Мы должны, хоть как-то, этому помешать.

– А каким образом ВУЛ имеет отношение к первой мировой? – спросил дешифровщик.

– Кто такой Вул? Вельзевул что ли? – Стокар недоуменно округлил глаз.

– Наш клиент – Владимир Ульянов-Ленин. Сам говоришь – конспирация.

– А. Ну, не до такой же степени, – улыбнулся командир. – Да, наш объект не имеет к мировому конфликту никакого отношения, но одно вытекает из другого. Революция, как тесто, поднимется на дрожжах войны. Зато кайзер Вильгельм Второй имеет. Вот список лиц, которые надо навестить и угостить препаратом, – Стокар нажал на кнопку. На экране замелькали портреты и биографии исторических лиц с повышенной массой антиматерии. – Так что работы много, – командир встал, посмотрел отеческим взглядом на экипаж и откашлялся. – Друзья, давайте не будем забывать, что мы дипломированные землеологи и долгое время изучали геополитические проблемы этой планеты. Нам, как никому, известно, в чем причина всех земных бед. Никто, кроме нас, не сможет помочь людям, не изменит ситуацию к лучшему, не оздоровит политический и социальный климат.

– Хорошо сказал! – пилоты захлопали в розовые ладоши. – Сделаем всё, что в наших силах. Лишь бы препарата хватило.

– Да, с препаратом начальство просчиталось. Здесь нужен мощный кумулятивный снаряд и много-много манны небесной, чтобы вывести из строя эту чертову нишу, гнездо молмутского паука. В отчете я всё укажу.

Объект, в свете вечерних фонарей, быстро шел по лондонской брусчатке, лавируя между прохожими. Эмигрант огибал столбы и афиши, ловко перепрыгивая через лужи.

– Куда это он, на ночь глядя? – спросил третий пилот.

– Может в гости намылился? – предположил механик-электронщик.

– А, может, бессонница и решил прогуляться? – врач посмотрел на командира.

– Вполне возможно. Сейчас узнаем, – Стокар внимательно следил за движением опального политика.

Объект остановился, оглянулся, посмотрел по сторонам и нырнул в незнакомый подъезд.

Командир сразу обратился к бортовому компьютеру:

– Леви, кто здесь живет?

– Одну минуту, – прозвучал металлический низкий баритон искусственного интеллекта. – Пролетарский писатель Максим Горький, приглашен на съезд в качестве гостя. Это псевдоним. Настоящее имя – Алексей Максимович Пешков.

– Горький? Его нет в нашем списке. Проверим писателя на инфекцию. Сколько в нем молмутской гадости? Просканируйте его мозг локационным инфектором.

Шпион-оператор, приблизившись вплотную, показал затылок хозяина квартиры.

– Готово, – доложил первый пилот.

– Совсем немного, в пределах нормы, – командир посмотрел на результат и задумался. – Леви, они что, друзья?

– Нет. Всего третий раз видятся. Обращаются друг к другу на «вы», – откликнулся электронный мозг корабля.

– Интересно, что прагматика и стратега привело к творческой личности? – Стокар почесал розовую лысину. – Ладно, готовим для обеих персон энцефалографические датчики. Леви, – командир поднял голову и сказал в потолок, – все волновые колебания мозга переведешь в цифру и выведешь на дисплей.

– Задачу понял, – отозвался бортовик. – Выводить в виде картинок или текста?

– И то, и другое, – Стокар крутнулся в кресле. – Как посчитаешь нужным. Главное, чтобы не нарушилась последовательность, сохранилась суть и не порвалась логическая цепочка. Прояви смекалку, она у тебя есть. Перед вылетом Гревер удвоил быстродействие блока аналитического резерва и в вычислительном модуле свел на нет коэффициент погрешности интуитивных реакций.

– Как будем внедрять датчики? – механик-электронщик посмотрел на командира. – в комнате повышенная влажность.

Стокар посмотрел на экран и приблизил изображение:

– Что это там пищит под потолком?

– Комар.

– Вот! – командир поднял руку и показал указательный палец. Готовьте четыре макета, доставка – микропутом в контейнере, место установки – лоб и затылок. И один датчик дополнительно поместите в резервную обойму на случай неудачного внедрения или промаха.

– Готово!

– Выпускайте!

Космический корабль выстрелил в ночь маленьким, чуть больше сантиметра, цилиндрическим предметом. Микропут с эфирным ускорителем выпустил маленькие крылышки и скрылся в темноте. Челнок с «комарами» развил сверхзвуковую скорость и устремился к берегам туманного Альбиона.

12

Марксист не вошел в квартиру, а ворвался. Оторопевший писатель от неожиданности сделал шаг в сторону и пропустил гостя. Ленин снял кепку и поздоровался:

– Решил прогуляться перед сном, проходил мимо, дай, думаю, зайду. Извините за внезапное и столь позднее вторжение в личное пространство, – оратор прошелся по комнате, провел пальцем по подоконнику, определил толщину слоя пыли и встал у кровати. – Последнее время совсем потерял сон. Эти склочные дебаты выжимают из меня все соки. Завтра обязательно будьте на заседании и непременно с пивом. Делегатам ваша затея очень понравилась, когда в кармане по три шиллинга. Ох, как бы не пришлось сворачивать съезд и разбегаться из-за финансовой нехфатки. За аренду помещения уже платить нечем. Но завтра еще выстоим, завтра я всыплю меньшевикам! Будет разгромная речь. Так что приходите. Вас это позабавит, а мне будет приятно. В ваших глазах я вижу поддержку и понимание. Борьба с самодержавием не окончена, война с помазанниками продолжается. Нет в них больше ни искры, ни света. Это уже не стена, не монолит, а труха, ткни пальцем и развалится. Рано или поздно мы докажем это, левое крыло обязательно возьмет реванш.

– Хорошо, я приду, и бочонок не забуду, – писатель слегка кивнул головой и прищурил глаз, закрывая слизистую оболочку от табачного дыма. Горький специально закурил. Он знал, что гость не выносит запаха табака, и это ускорит его уход. Писателю поскорее хотелось лечь и расслабиться. Лондон со своей повышенной влажностью был невыносим. Больные легкие требовали тепла и сухости, хотелось обратно в Италию.

Идейный вдохновитель, гегемон партии, носитель ценных и единственно правильных истин с бегающими живыми глазками и приторной улыбкой продолжал выгибать перед писателем рукой. Неожиданно гость провел ладонью по хозяйской постели:

– Ты смотри-ка – сухо. Очень странно.

Писатель возмущенно выпустил в марксиста струйку вонючего дыма:

– Что вы себе позволяете? Вы на что намекаете?

– Успокойтесь ради аллаха, – брызнул смехом гость. – Просто лондонский туман очень вредный, проникает в любую щель и увлажняет простыни. От этого проклятого смога постоянно тянет какой-то плесенью и затхлой гнилью. Надо хорошо закрывать окна и двери. Ну, теперь-то вам, голубчик, всё ясно? Не бережете вы свои легкие, курите много. Кхе-кхе! – гость закашлял. – Лечиться вам надо. Туберкулез, бронхиты, астма, ревматизм в этом ужасном климате обильно процветают, – Ленин показал, что неплохо знает медицину. – Надо, надо, милок, себя беречь. Вам прямая дорога на юга, к морям поближе, где климат жаркий и сухой. И не ждите чудес свыше. Здоровье вам с неба не упадет. К врачам идите, дорогой мой, а лучше к зарубежным. Русские врачи лечат крайне плохо. Не угнаться за Европой нашим туфтачам, всё в хвосте плетутся и, как двоечники, списывают у соседа.

Вдруг писатель и политик синхронно хлопнули себя по затылку и лбу. Вождь обездоленного племени убрал с лысины убитое насекомое:

– Дорогой мой человече, сколько у вас тут комаров! Впрочем, как и у меня в комнате. Эти проклятые кровососы определенно мешают отдыхать. С ними просто невозможно выспаться.

Горький молча слушал и улыбался. Был забавен этот ниже среднего с быстрой речью энергичный и непосредственный человек. Всё в нем подкупало и вызывало улыбку: как ходил, держался и картавил, как стрелял колючими глазками и смеялся, собирая морщинки у глаз. Писатель знал, что это всё прелюдия. Ленин зря не приходит. И терпеливо ждал, когда разговор повернет в деловое русло. Алексей Максимович чувствовал, как от партийного лидера исходят флюиды отваги и решительности. Лицо марксиста не покидала печать самообладания. Писатель знал, что причин для шуток и смеха мало. Ленин завтра снова ввяжется в словесную перебранку и будет стоять на съезде в эпицентре склоки. Истинный борец, крепкий, знающий, опрятный и одинокий, снова будет тратить нервы и срываться на крик. Писатель затушил окурок:

– Спасибо за совет. Заботитесь, словно мать о сыне. Ни к чему же. Всё в порядке. Я не люблю спать на перине, предпочитаю на жестком. Лучше всего на полу.

– Что радикулит скривил осанку? А у меня желудок плохой. Только кашами и спасаюсь, – марксист притворился больным. Ничего людей так не сближает как общие недуги, как разговор о здоровье. Хранитель партийной казны всегда был при наличных и никогда не жаловался на аппетит. Желудок легко справлялся с любым деликатесом.

Писатель интуитивно понял тактику вождя и подумал: «Многие даже гордятся, что имеют разные болячки и любят, когда их жалеют. Человек по-своему дорожит шрамами на теле и ведет им летопись в уме. Так, наверно, устроен любой человек. Нехватка сочувствия и дефицит обычной жалости делают нас такими. Никто не знает, сколько протянет, проживет. Что там этой жизни?»

Горькому захотелось перейти на «ты» и сказать гостю в глаза: «Ну ты и плут. Видели тебя, как ты семгу уплетаешь за обе щеки». Писатель был чуть старше политика, но что-то удержало его: «Вместе не бродили босиком с котомками за плечами, не хлебали лаптями щи». Всё же цельность и полнота характера гостя вызвали симпатию. Много Горький на своем веку видел разных умников. Этот же был особенным. Еще в первую встречу у писателя зародилось духовное влечение к виртуозному оратору. Сейчас оно увеличилось втрое.

Над Темзой сгустился туман. Мелкая изморось покрыла окна. Ленин, улыбаясь, продолжал:

– Да, друг мой, забочусь и скажу честно – вы, как писатель со своими чувствами и душой, нужный для страны. Ваши проза и стихи очень верны. Как вы тонко чувствуете время?! Я поражаюсь! Ваши «Буревестник», «Мать», «На дне» отразили самую суть, всю рутину царского режима. Всё равно помазанников божьих мы когда-нибудь сдадим в архив истории, рано или поздно победим, – Ленин глазами оракула посмотрел сквозь стены. – Мы разрушим всё до основания и построим новое славное общество, новый быт. Всё будет новое – жилье, друзья, желания. Бич нужды исчезнет навсегда. Будет также новая культура. Вот, тогда, мой друг, точите перья, карандаши и запасайтесь чернилами. Всё старое сдадим в макулатуру. Будет у нас новое добро.

Писателя тронул футуристический порыв гостя. Иногда простая мимолетная похвала становится огромной и приятной наградой. Мелькнула мысль: «А ты мечтатель». Горький кашлянул и подал голос:

– Красивые мечты. Спасибо за оценку. Я всего лишь наблюдатель, отражаю ходы времени. Новое добро? Не понимаю. Не бывает, сударь, нового добра. Оно во все времена одно и то же. Нравственность – неизменная величина, это я знаю точно. Старая философия. Нужна связь времен и чем крепче, тем надежней, тем полезней для будущих поколений – растет качество нации, а стабильность убирает погрешность в развитии. Только в связи будущему быть. Наша жизнь не материал, не отрез из ателье вселенной, ее надо очень осторожно резать и кроить».

– Вот и чудесно. Значит, есть проблемы. Вы не против, если я вам напишу? Вы ведь на Капри будете лечиться? Слабоват я, батенька, в философской теме. Подтянуть меня чуток прошу, – Ленин протянул руку. – Ваши познания и пролетарское мышление вызывают у меня большой восторг! Ваши былые заслуги для партии тоже. Сколько мы не без вашей помощи получили в кассу денег? Ведь без них мы ни вперед, ни назад – топчемся на месте. Ваши сборы, разговоры с купцами и буржуями дали ощутимые результаты. За наследство Шмидта отдельное спасибо! Вырос запас нашей прочности. За купца Морозова благодарю, – лидер продолжал трясти руку писателя. – Жалко Савву, сколько нам помог?! Верил в бога и нательный крест носил, думал, что за ошибки и просчеты там взыщут, – Ленин ткнул пальцем в потолок. – Думал, спросят: «Как ты тратил средства?» Помощь нам посчитал ошибкой. Только где он, бог? Я тоже в детстве с мамой храм церковный посещал по воскресеньям. Опиум это всё для темного отсталого и слепого народа, чтобы легче в узде держать и управлять мужиком. Только рвется всегда там, где тонко. С нами уже этот фокус не пройдет».

Горький вдруг вскипел, убрал руки в карманы брюк и сделал шаг назад:

– Слушай, ты, голубь сизокрылый, оставь бога в покое! Ваша секта его еще не обрела и замену не создала. В вашу сказку длинная дорога, проще и быстрее угодить на облака.

– Мы уже на «ты»? Хорошо. Прекратим этот разговор. Вижу, голубчик, ты марксист неважный. Только мы не секта, а партия и сами с усами. Нашим богом будет наша цель! Это неиссякаемый маяк, который видно издалека.

– Это иллюзия, – спокойно заключил писатель. Он изрядно устал от этой говорильни. – Когда вы подойдете вплотную к маяку, цель исчезнет. Бог – это то, к чему невозможно приблизиться.

– Почему? – Ленин недоуменно округлил глаза.

– Потому что он вечный. Мы внутри него, а он внутри нас.

– Как это? – слабая сторона гостя полезла наружу. – Не понимаю.

– Вот и хорошо. Я тоже, но очень хочу понять. Когда всё будет известно, жить станет скучно и перестанем общаться. Давайте я вас провожу, – писатель подтолкнул гостя к двери.

– Да, товарищ Горький, у меня к вам просьба, – марксист попятился к выходу.

– Ну, наконец-то. Я слушаю. Излагайте быстрей, я спать хочу.

– Есть тут, в Лондоне, один мыловаренный делец, фамилия на «Ф» как-то. Короче, неважно.

– Фелс что ли?

– Да, он самый. Надо сделать так, чтобы этот зажиточный капиталист поделился немного и помог нам деньгами. Денежку у него займем, а вы будете гарантом. Он доверяет вам. Сделку с магнатом заключим по всем правилам у нотариуса. Алексей Максимыч, по рукам?

Ладони политика и писателя встретились и сжались. Горький подумал: «Доверяй, но проверяй» – и с сомнением посмотрел на гостя:

– Надо бы еще кого-нибудь взять.

– Хорошо, обязательно возьмем из социалов. Есть один знакомый английский демократ, наш человек.

– Чувствую, что хотите взять немало. Отдавать-то будете назад?

– Заём большой, сделку составим на год. А насчет возврата, – Ленин прищурил один глаз, – скорее всего не вернем. И не будь, товарищ Горький, таким мелким. Мы в борьбе, классовая вражда только растет. А кто наш враг? Правильно – капиталист. На обман обязаны идти. Хоть и Фелс сочувствует марксистам, всё равно у нас с ним пути разные. Не беда, ничего с ним не случится, не обеднеет. Мануфактура даст прибыль и покроет убытки. У него в банке балласта – завались. Надо нам хитрить, голубчик, а как иначе? Ведь газеты надо выпускать, нашим эмигрантам, осколкам партии, помогать. Из России в спешке бегут за кордон и знают, что товарищи их ждут. Имущество партии разбазаривать не имеем права. Сразу надо жильем обеспечить и деньжат подбросить на первое время – «диету» на прокорм. Ведь не для себя стараюсь, о народе думаю. Сам, порой, голодаю. Экономлю, брат, на всём. А в данной ситуации у нас даже нет средств, чтобы разъехаться нормально. Всё, что выделялось на съезд уже разбазарено. Дания, Швеция – только с третьей попытки нашли здесь пристанище. А это всё переезды, траты, головная боль, – такая откровенность подкупала, делала соучастником и компаньоном. Она, завязав путы тугим узлом, крепко держала и не отпускала. – Ладно, пойду отдыхать. Завтра у меня тяжелый день. Утром надо быть как огурчик. Да, завтра в прениях будет жарко, обещает быть большая драчка! Надо убедить делегатов принять важную резолюцию. Или пан, или пропал. Дождь вроде прошел. Эх, Лондон, комариное болото. То ли дело Рим, Берн и Париж. Спокойной ночи!

Ленин хлопнул дверью и исчез в темноте коридора. Робот-шпион показал освещенную фонарями улицу и поспешил за объектом наблюдения на съемную квартиру.