Текст книги "Ученики Берендея"

Сикпенин виновато улыбнулся:

− Её из рук не выпускали вы-с, Старшина…

− Попросить не мог?

Практикант согнулся в три погибели, рукою челюсть призакрыл:

− Однажды по зубам уж получил, спросивши.

Ударился в воспоминания Рыжая Борода, припомнить случай восхотел один хоть, когда это промашку в воспитании он допустить изволил. Как видно, не сумел, из-за чего рассвирепел на ровном месте, за меч хватался, как за грудь сердечник. Едва пар сбросил − на дуба нижний сук присел.

Дуб поддержал кандидатуру, но мнение своё озвучить не спешил, пока другие норовили.

− Сикпенин дерзости научен кем? Выходит, виноват кругом один я? − Причалила к шелому Старшины средней упитанности тучка.

− Виноват частенько тот, кто много на себя берёт, − вмешался я. Разлад в рядах противника не вылезет коль боком, то службу может сослужить.

− Поди, давненько за уши не драли вас! Одни поэты скоро расплодятся тут, а прокормить их чей возьмётся институт? Мир катится куда-то не туда, и виной тому пришельцы. Они, как черви, проникают к нам да точат яблоко чужое. Ну, ничего, − смягчился Старшина, поднялся в рост. − Нам только этот день прожить да прохиндея изловить. Придумал я, как посчитаться с миролазом. За мной, орлы…

Как в документальном фильме скоротечном: столб пыли, грохот − и его с командой только мы видали. Краем глаза замечаю тень: как будто нечто оторвалось от меня и обособилось, родное плоть от плоти, лишь нить чистейшего серебра пульсировала харизматично и силилась воссоединить ипостаси обе. Физически, на ощупь то есть, росли мы из одних кроссовок.

Приглядевшись лучше, я в существе признал себя, каким был отроду лет, так скажем, десяти. По обыкновению, я был уже готов смириться с очередной загадкой, да день сегодня выдался особый. На языке нашёл единственное слово: «Совесть». Вон оно что!

Заговорила Совесть голосом нездешним: «Допрыгался, бодливый? Разогнал всю сказку, мечте на горло сапогом. Не ты ли грезил под корень извести Злодея, очередную сказку услыхав из дедушкиных уст? Но как, в контакты не вступая, различить собрался, мутанта от Горыныча, волшебника от колдуна и бюрократа от слуги народа? Запомни: как здешние знаменитости поразбегутся, и я уйду, куда глаза глядят. С тобою каши, кажется, не сваришь».

К пинкам пора привыкнуть: да обстоятельствами не принято толкаться в спину. Но уж будет вам, с чего-нибудь начнём.

Лишь малость осмотрелся, тотчас чаю незаконно вскипятил, в стакан мурзатый налил. Пока напиток остывает, решил разобраться с производителем новейшей газовой плиты, что украшением утвари кухонной прям-таки сияла, и дату выпуска заодно установить. Подводка гибкая, а это вам уже двадцатый век, на издыханьи! Чуть наклонил, плиту стал по оси крутить, − откуда ни возьмись, гость припожаловал. Гляжу − из блюдца, обжигая губы, прихлёбывает кипяток Евгений.

− Прости, не заметил, как вошёл ты. Как продвигаются на депутатском поприще дела?

И обратился вдруг Евгений-друг в старика презлющего, с лицом землистого оттенка, с сопливою бородкой, в обносках жалких. Фольги от шоколада извёл для звёзд портной изрядно, вид респектабельный придавая балахону; рукавов обношены края до степени последней, и грубой штопки повсеместно наблюдаем мы следы.

− Имя кто моё открыл тебе? − прокурором проскрипел старик. Зелёными ногтями в атмосфере помавает, свирепые и чужестранные слова впечатывает в общежития кубометраж, − поплыли воском зеркала, проём дверной восьмёркою свернулся да в три погибели потолок просел. Почудилось мне, нет ли, – сам пятисотлетний дуб брезгливо содрогнулся тут от мерзопакостей таких.

Как на десять строк назад вернулся я, собственную речь стал изучать. Существительных имён не густо, «дела» да «поприще».

− Из инкарнатов имени моего никто не знает. Сам забудешь али помочь? − шипел старикашка, сабельку кривую вынимая да ножку утверждая на табурете. А сапожки-то знатные, просто загляденье: может, в моду быстроходы, может, валеки-уроды, быстроступы-попиратели, авторитетов трамбователи.

Самую малость подрастерялся я, просыпал на столешницу печенье из кулька, сам не притронулся: уж больно цвет пришёлся не по нраву.

− Угощайся, раз явился. И отвечай, что привело тебя сюда, Поприще, лукавый чернокнижник?

Он вскинул брови, саблю опустив:

− Не принято у нас на мой вопрос своим вопросом отвечать. В обмен же на услугу малую, я правило нарушу.

− Какую же?

− Двенадцать долгих лет и зим я паутину ткал, что с виду облако напоминает, и ей равных было поискать. Гордился я творением, завидовали и восхищались знатоки, пока какой-то выскочка, сопляк зелёный, не порубил её в куски. Но достойнейший нашёлся, тебя гораздо старше и друга твоего, поди. Подсказал, чьих рук дело.

− Я даже знаю, кто донёс. Да вы с ним на одно лицо! − Действительно, сходство колдуна с любителем «Данхилла» было просто невероятным, разве что тот был вдвое выше. Связь они держать могли и через сны: кукловод лишь дёргал за верёвки. Например, меня никто не дёргал, потому и мысль летит свободно: − Попривыкали! То стращать, то запрещать. И сами не живут, и прочим не дают. Но юные придут и камнем вынесут у Здания издания законов мёртвых окна.

Он нетерпеливо саблю отложил в сторонку, дал понять, что на уровне очередном стали прочность обманчивою может быть, скорей балластом.

− А съел ли горечи, нужды ты столь, сколь сладости средь изобилия, чтоб говорить со мной на равных?

На занятьи прошлом учитель освещал ответы на подобные подвохи. Промежуточный экзамен выпал, так и отвечаю: «Два взгляда на предмет один поныне существуют в мире. Пропагандой и обманом одни заставили других горбатить на себя, себе конечно позволяя иметь в достатке преизбыток. Но других чем лучше ты, изворотливый проныра? Не одолжил ли крыльями Создатель, чтобы, летая, понукал? Не наблюдаем что-то. Укроти гордыню, пока не довела до черты последней. А по сути, выглядит всё просто: КАБЫ СО СКРОМНОСТЬЮ ПОЛАДИЛИ ОДНИ, НУЖДЫ НЕ ВЕДАЛИ Б ДРУГИЕ».

Внезапно спинка моя взмокла, − это грудь мою веждами кудесник принялся сверлить. Ладошки подставлял я, чтобы стружечки подобрать все, до единой, чуть поспевал прилаживать обратно. У поединщиков есть один приём: сражаясь, нить разговора не терять; ему я и последовал.

− Что за услуга? Речь о чём? − Пусть не истребитель, и не в бою воздушном, но оппоненту спеси не мешает сбить чуток, и подуставшему «сверлу» я новую подыскал работу. Из запасников фрагмент стены на время одолжил у великанов, жилет гранитный водрузил на плечи, как учил Евгений.

Противник всё ещё пытался запустить станок, менял резцы и буры. Скажем честно, труд напрасный: в сфере той, где я вносил поправки, морковка вырастет едва ли. Злодей предположил, без учителя и шагу не ступлю я, спасую аборигеном перед? А вот посмотрим. − И дал фантазиям своим свободу. Колдун у меня прошёл сквозь пылесос, через насос водонапорный и центрифугу, держался сразу молодцом, лишь на последнем испытаньи соскочил. Занятие прискучило, возможно; возможно, с головокруженья подобрел. ИСПЫТЫВАТЬ СУДЬБУ НЕ ВСЯКИЙ СОГЛАСИТСЯ ДВАЖДЫ.

С великим подозрением колдун на угощенье глянул.

− Ты пуговицами, зелен побег, кормить постановил? Премудрости внимай, пока я добрый: для гостя лучшего вина достань из погребов, яствами, разносолами уставь столы. Конечно, некоторую сумму придётся в банке занять, пояс подтянуть слегка. Зато о щедрости твоей заговорят в столице, а там, глядишь, молва шагнёт через границы, и пост тебе положат, и оклад, и погостить чиновник всякий будет рад…

Пока влачилась лекция, план у меня созрел. Набросив на себя личину мерзкую лакея, смёл пуговицы в табакерку, к разнокалиберным бросаюсь шкапчиками, печенье фабрики «Спартак», леденцы от «Коммунарки» нахожу и шоколад, и дату выпуска на оном. Вот те на: в тот год попортилось товару от жары несметно, но, бога не боясь, отправили в продажу. Включён обычный механизм, и следствие в зародыше убило дело. Каким законом и каналом просочился убитый шоколад сюда, тем более расследовать никто не будет. Пока не подозревают нас, легко уповать на справедливость, а как до «Дела №» фактов наскребут, то не про нас понятие это…

Гость опустевший протянул стакан.

− Не мог я так проголодаться, выходит, бизнес-порция мала. Да, и не пожалей заварки. Так вот, после смерти в Нулевом, место моё знакомец ваш займёт.

− А вы, господин хороший, стал быть, на повышение?

− Здесь я задаю вопросы. Что за дурацкая манера? Вламываются, когда хотят, поднимают на ноги всех и вся. Вы нас за дурней не держите! Пока добром прошу вести себя, как подобает временным гостям.

− Кто сказал «временным»? Вторые сутки я пускаю корни. И передайте старику: пусть поцепляется за каждый жизни миг. Коль повстречаю, он у меня устанет кувыркаться, и это… глотать паяльники, булыжники дробить.

Смерил взглядом Поприще меня:

− А если серьёзно? Зачем тебе наш мир, когда ждут ангелов миры? В своём ты по счетам не заплатил, беги отсюда − туда, где личные дожидаются враги. Что пользы обзаводиться лишними, сверх норматива?

− Послушать вас − тоска… − Я не закончил фразы. Иначе впрямь возьмёт. И тут припомнил я кусок стекла, каким поранил ногу. − Вот и пересеклись пути. А я всё голову ломаю: где видеть мог твой нежный облик?

Тут руки колдуна вдруг вытянулись неимоверно, за горло брали слишком образцово. За дело взялся он сурово, а не дышать меня не обучили, вот что скверно.

− На кого работаешь, сопляк? Чистеньким остаться вздумал, а прочим − в общий котёл негодной плазмы, шагом марш? Я так понимаю, потешиться возымел охоту, удовольствие смакуешь… Да мы, все вместе, так отделаем, что и в аду не сыщут места.

− Руки коротки! − огрызнулся я, срывая крючья его пальцев.

Точно на резинках, его хваталки в мощи вклинились, а локти выперли сквозь спину. Колдушка в травме производственной забился, захрипел. Сторонний наблюдатель нашёл бы сходство с гимнастикою у станка. Но в случае подобном инспектор строгий отчитал бы за уклонение от нормы и дурной пример.

Вид принял визави мой − как будто выдохся, обмяк, да изловчился и пауком набросился опять. Перехватив ручата, теперь я их не отпускал, а стал переправлять помалу (и получалось ловко!) в прицепов мир, где с перегрузками не шутят. Один из пальцев угодил в сценарий с пьяным трактористом, кто по деревне нарезал круги с прицепом дров. Не мог загнать, опохмелюга, а пар валил уж через уши…

Зубами Поприще скрипел, но держался молодцом, из сил последних… И тракторист − братишка-инкарнат, с кем родились и движемся единым временным потоком, берёзу зацепил бортом. Затем на бордюр вскочил прицеп, − заставы тенистую прохладу крик окропил.

− Довольно! мочи нет! Ты б отпустил, Андрейка, век буду благодарить и помнить!

− Клянись же именем своим!

Опешил он и дух едва не испустил. Чтоб уцелеть во рту костлявой (уж слишком близко подобралась), пожертвовал старик частицей сокровенной, о гордости на миг забыв. «Клянусь! Я именем моим клянусь», − торжественно, как на приёме в пионеры и я однажды произнёс.

− В знак примирения, подай-ка мне сию минуту карту мира здешнего − со всем, что где живёт и движется.

На лице у колдуна не дрогнул ни единый мускул:

− Нет карты ни у кого такой.

− Есть, − равнодушно возражаю я, другого и не ждал. − А ну-ка, покажи свою!

Замешкался тут он маленько, лицом повис над эшафотом и косит глаз на палачей… Тогда им тайны не открыл.

− Давай, давай! Кто ищет встречи, долго ноги бьёт. Ты единственный, кто без ошибки мои координаты вычисляет.

− Твоё предположение не имеет почвы.

Я выглянул из дупла наружу.

− Почвы предостаточно. Где наш усталый тракторист, не задремал ли за рулём? Конечно, ты не мог читать «Прощай, оружие».

− Прощайте, кубики! − К моим ногам колдун швырнул диковинное устройство. Возможны совпаденья, как возможны и пробелы в системе стройной, со шкалою Рихтера, но тряхануло подиум до звона рюмок и стаканов. Сей негодяй метнул комплект, точь-в-точь, как у Евгения дражайшего, метнул в бессильной злобе, имуществом не дорожа, точно разбить собрался. Мне ж тем временем пришла подсказка: «Бери их, береги и изучай, как работать с ними».

Чутьё не подвело. Я поднял кубики − горячие, как из кипятка достали, мне стоило огромного терпенья, чтобы удержать предмет сей, и только, для отвода глаз, глаза отвёл. Дивяся безмятежным видом, я проницал равнины дальше и границ не видел… я наливался силой, которую на переноску тяжестей не тратят. Меня дразня, на миг всего, как вспышка фотоаппарата, дворец воздушный полыхнул на стопке облаков. Кто выпекает там блины и томно зазывает в гости? Принцесса, юная вдова, богатая Яга, румяная купеческая дочь, племянница областного прокурора?

Я повернулся к ловкачу.

− Мне сразу почему не передал? Предупреждали: я приду за ними. Покажи лицо, особенно глаза. − Он подчинился, и зрелищу я не был рад: − ПОКА В ДОЛГАХ, ТО В ПРЯТКАХ МАЛО ПРОКУ.

− Не с кем было.

− Лжёшь. − И обратил внимание: кубики-то остыли!

− Посторонним?.. Такие вещи я никому не доверяю.

− Сколько карт всего?

− Когда-то было сорок.

− И?

− Инкогнито, неизвестное лицо, стало их выманивать и штабелировать в надёжном месте… я полагаю. Карт, как говоришь ты, уцелело несколько, но у кого они − о том помалкивать предпочитают. Против молчания одно лишь средство есть, – молчание. У золота возможности уже не те.

Поднимаю руку:

− Теперь и ты помолчи. Сам разобраться постараюсь, а нет − подскажешь. − Испытания прошли успешно. Кажется, я своего достиг: колдун по прозвищу Поприще частичное представление об объекте получил. Надеюсь, убедил его, что набору кубиков цены не знаю. Иначе б сразу их раскрыл и стал вносить поправки, как учитель. О, этим делом, я уверен, маг промышлял, пока не довелось расстаться. Не будь у Жени своего комплекта, неизвестно, поплутать пришлось бы сколько. Колдушка воздвигал преграды, а Евгений их перемещал в пространстве и покидал там, где никому не причинят хлопот… Возможно, преувеличиваю я, но Поприще на минутку не мог ручатам передышки дать. Физически не мог.

И всё же, кубиками овладеть мне помог некто, кто обнаруживать себя пока что не спешит. Что они из себя представляют?

«Мечта тиранов, кому о существовании их известно».

Я тихо ойкнул: мне персональная была подсказка вновь, только для моих ушей. По двенадцать кубиков в девяти рядах. Внутренняя, мягкая подсветка, все плоскости всплывают и уходят, вращаются, друг друга не цепляя, − просто идеальное устройство. Кубик Рубика, знакомый с детства, едва ли принцип повторил. Стало известно − подсказки ждать не заставляют, − каждый кубик имеет пять рабочих поверхностей, шестую занимает буква либо знак; владелец должен разгадать девиз и следовать ему… Меж тем, все связи Поприще нарочно спутал, чтоб я не охватил картины в целом, и за моими действиями лукаво наблюдает, затаив дыханье.

Вращая помаленьку нижний ряд, приметы местности я восстановил, как их запомнил, от Арки до заставы. Колдун кивал, разочарованье предвкушая. Сейчас! Я сделал ложный выпад, будто бросить кубики ему собрался. Как он хватал руками воздух, перебирал молекулы азота с кислородом, пока не сообразил:

− Я допускаю и прощаю резвость юного ума. Я многое готов простить, но предметом этим… Боюсь, подумать надо. Нет, не могу! Твои поступки и слова − дешёвка!

− И на такую ты попался. Скрипеть зубами брось, иначе удалю… − Подумав чуть, твёрдо прибавил я: − Удалю не только от себя, а с этой шахматной доски.

Колдушка сделал над собой усилие, и через миг я не узнал его. В миру, будто экскурсией теленок соблазнился, экстремалом побывать на бойне:

− Отныне я твой раб.

Я к кубикам вернулся. Должно, я нарушал обычай здешний, не испытав благоговенья перед таким поступком да и перед вещицей этой. Современным выражаясь языком, предо мной мерцал экран дисплея, на котором протекала кем-то начатая игра. Сто восемь кубиков, пять вариантов наличия жизни либо полное отсутствие её. Вот, к примеру, женщина из селенья на песчаной отмели бельё полощет. Этажом выше, за лёгкой рябью, кипел страстями люд торговый; чудеса и сласти, профессиональные обманщики и ворьё. Грань слева была занята оленями на пастбище. Правая грань транслировала соревнования, возможно: человекообразные созданья, в униформе чёрной, колодец спешно засыпали.

− Кто такие?

Колдушка подбежал на цыпочках, заглянул поверх руки моей.

− Слыхать слыхал: являются и бродят чужаки, − откуда? с целями какими? − неведомо. − В лицо подобострастно заглянул и выпалил: − Могу понаблюдать, коль хочешь, ведь у тебя других забот полно.

Поприще ведал, говорит о чём. Снаружи грохот нарастал. Я высунулся из дупла, забыв про осторожность. К заставе приближался караван торговый. Судя по количеству штыков, мимо заставы намеревались провезти спроса повышенного товары, в количестве несметном. Уж пиками ощерилась охрана, смельчаков две дюжины от группы отделились основной и устремилися к дубам; на тетивах шёлковых калёны стрелы уж лежали, командиры краткий миг победы предвкушали.

И вновь неведомая сила вмешалась в расстановку сил: будто в штаб меня с докладами позвали, − казармы внутрь отбросило чужой взрывной волной. Стрелы полета я не услышал даже. Через парадный вход, в дубовую она проникла крепость, вонзилась в переборку огорчённо − аккурат, где только голова маячила моя. «Что везём?» − хотелось крикнуть. − «Лечебный насморк», − они могли ответить. Опять же, кто я им? Однако, будь соловьи-разбойники на месте, купцам пришлось бы принять бой и дань обильную, обидную платить, как пить дать.

− Стрелять умеют, − я промолвил.

− Да и ты не промах! − раздалось за спиной не очень внятно. Печеньем контрабандным Поприще рот и карманы набивал. − Ишь, увернулся с четверти полета. В твои лета похвастать я таким не мог.

Льстецам я спуску не даю:

− Чтобы впредь не возвращаться, относительно предмета, карты этой, то её ты больше не увидишь. Разве что, в руках моих. Но будет лучше, если всё расскажешь сам.

Он помялся:

− Эти, с колодцем, поговаривают, из команды разрушителей.

− Кормил борщём − тащи жаркое.

− Что уж так с наскоку, передышки не даёшь? − Ловчила сотворил сачок и попытался слово лишнее поймать да под язык вернуть, но на стекло магическое, воздвигнутое мною, натолкнулся, − в этом деле я преуспел, и на экзамене последнем получил «зачёт». Старик и так, и эдак − вязнет молоток, сачок скользит. − Ну, ладно, буду говорить. Ты только мне рецепт стекла покажешь. Стену от северных ветров поставить, прочную наверняка, хочу. Так вот, о разрушителях. Ваш мир на грани уничтоженья скорого, вот всякие и лезут уравновесить наш. Чтобы сюда не перебегали ваши инкарнаты. Среди девятских посему союзников нашлось немало, но лично я не против. С умными всегда приятно завести знакомство. Я поведу и покажу…

Заговаривая мне зубы, списание излишков в холодильнике произвёл колдун. Яишница с сиреневыми желтками на сковороде зажурчала, на двух тарелках ломти колбасы образовали горку оркестровых инструментов, как бы приглашая в самодеятельном кружке участие принять. Разделить же трапезу колдун меня не торопился звать.

− Злой старикашка ты, знать − много знаешь, да говорить не станешь. Цену набиваешь.

Поприще задержал желток на кончике языка, слизнул и очи закатил. Посмаковав, ответил:

− Тебе, Андрейка, я полезным чем подольше оставаться жажду. Вот спросить хочу: сила имени твоего в чём заключена? Ударение на слог второй, − стало быть, привалит счастье на вторую половину жизни, а ты так молод.

− Зачем мне третий прибавляешь слог?

− Исключительно ради блага твоего. Чтобы приблизить День твой.

Ему в лицо я рассмеялся:

− Мой враг желает мне добра? Попробуй доказать.

− Изволь! − И пальцы жирные протянул колдун, десяток кубиков перевернул да без оглядки оценил реакцию мою. − По кругу отныне будут бегать великаны, за тенью собственной гоняться. До сто первого поворота соловьи-разбойники так и не домчат. Вижу, ты и без кубиков на выдумку горазд, а вместе, стоит захотеть, мы всех недоумков построить сможем, и будем стричь овец…

На кубиках происходило то, что он задавал вращением фрагментов.

− Достаточно. Руки убери. Сам напросился… Кстати, стопочка блинов, увенчанная мороженным и клубникой в виде дворца, тебе ничего не напоминает?

Этот сучок прекрасно знал, о чём шла речь! Заметил я за ним особенность передёргивать плечом, когда лгать собирается. Вот и сейчас заговорил, поводя им:

− Никаких ассоциаций, Андрейка, ну, совершенно никаких. А ты у нас поэт. Мороженное и клубника… Так где архитектурное ты диво наблюдал?

− Позволь, закончу. У друга моего похожая есть карта. Про себя, его я Женей называю часто, ударение на первом слоге. Произнести лишь стоит, в мыслях либо вслух, для исчезновения причину он находит тотчас.

Колдун, как дегустатор, неспешно одно и то же слово проверял губами, затем развёл руками:

− И ведь верно, как раньше не сообразил? «Женя» ничего изменить у нас не сможет, слишком поздно. Вот «Евгений», да вкупе с отчеством − сила несокрушимая!

− Опять лжёшь, − перебил я. − Если следовать выкладкам твоим, в районе сорока лет его осталась сила; серединку жизни, как ни прискорбно, Евгений-свет Васильевич разменял… Хорошо, что за змея огромная шныряет поперёк дорог, пугает путников?

Вытаращил Поприще глаза.

− Я думал, это сказки. Но ты видел, значит, есть она. Что ж, постараюсь справки навести. Оставим, Андрейка, эту тему. В конце концов, ты повелитель сектора отныне! Никто тебе уже не нужен, сороковая доля мира нашего принадлежит тебе по праву. Твоему Евгению-свет Васильевичу досталось столько же. Поведители других секторов на конкурентов всегда смотрели косо.

− Повелитель из меня? Ещё чего! Своих забот по горло.

− Кубики повелителя у тебя, и тем всё сказано.

− Но я не хочу…

− Теперь нежелание твоё не имеет силы. Конечно, можно кубики вернуть − скажем, Синдбадскому. Или более достойной кандидатуре. Но у тебя они пока, спеши. Вам поглубже прокопать границы вышло да зорко их стеречь.

− Ты предлагаешь княжествами раздробить…

− А ты помалу привыкаешь спорить, личным записал врагом за то, что немощен и стар, − извини, так видится со стороны. Однако, не учитываешь опыт, находишь приемлемыми только проверенные варианты. К примеру, эСэНГе? − Поприще прыснул в кулачок: − Уж Западу в поклоны записались: у них товары, технологии, и деньжат занять всегда.

− Не вижу ничего смешного.

− Ну как же? Начнём меняться: что есть у тебя?.. Базаром три заправляют торгаша, строят глазки, а ножики за пазухами греют. СНГ − Совершенно Не Годится. Слепцы Нужны Гегемону. Свет Найди Горний… довольно, впрочем. Досадно создателю, творцу идеи, когда его аббревиатуру толкуют массы, как кому охота.

− Сам не запутался ещё? − спросил, иронию в карман упрятав. − Больно мудрено.

− Не скажи, это как поставишь. Заставь народ долбить одну-единственную фразу, и она сработает, разрушая всё, что не в частоту её вибраций. Иными словами, окружающие государства самостоятельность утратят постепенно. Краской на флажках и плакатах сделается Независимость, но только считанные, точнее, избранные разберутся в этом. Сам подумай: то устраивали сперва границы, вооружались, то вдруг стирать пошли их. Заметь: у вас там всякой глупости оправдание достойное находят.

Я призадумался.

− Есть смысл в твоих словах, не спорю.

− Это что? Вещи слишком очевидные. Электорат полезно занять хоть чем-нибудь. Песок и воду, камни на гору таскать, рыть ямы либо надзирателем служить. И будешь править, не тужить.

− Но независимость как утратить может Запад?

− Нужен повод. Скажем, объединяющая система и единая валюта, сглаживание различий − вплоть до личностных. Глобализация, скажем так.

Стало скучно и грустно. Он вернул меня в покинутый мир. На миг показалось, что я оттуда никогда не вырвусь. Действительно, имел Поприще выход и черпал информацию без разбора. Да он вдвойне опасней, коль на то пошло.

− Цена. Меня цена твоих услуг интересует.

Маг жиденькую потеребил бородку.

− Давай так: я службу выслужу сначала, а как надумаешь, там и спроси.

− И до поры той − верой и правдой?

− У нас не возбраняется… Однако, иногда меня пугаешь эдак. О чём опять задумался, Андрейка?

На самом деле, я просто засмотрелся. Необычный ракурс позволял разглядеть нечто большее именно с этой отметки, где я стоял. Сквозь кору могучего дуба прозревал заманчивые дали, о каких мечтал не раз. Спрашивал меж тем себя: а хотел ли я когда повелевать другими? Отнюдь. Не имел гарантий, что буду справедлив и мудр. Долгов наворотить перед собратьями куда как просто, а это лишний круг заказать себе. Изрядно на посту соблазнов, минусов и плюсов. У нормы-потогонки рабочий график не в почёте; делёжка премиальных, уменье взятками распорядиться, вовремя себя причислить к свету высшему, − потом окажется, среди толпы бесцветной, на грани неприглядной нищеты проживали подлинные люди, краше во сто крат и целомудреннее павлинов микрофонных.

− В чём заключаются права повелителя сороковой части?

− Нет сложностей особых. − Тут Поприще замолк и выпучил глаза. Прохаживался уже известный нам Столб Света рядом с ним, то брал в объятия, то отпускал. Колдун на светлом фоне чернее угля оказался. Попривык слегка и, чуть заикаясь, в паузах продолжил: − Караулишь появление новичков, вычисляешь и напасти насылаешь. Задача: отбить охоту сюда соваться вообще. Я до конца не разобрался, как насылать, но тот, у кого я отнял кубики, владел искусством в совершенстве. Лишь с местным контингентом я умею обращаться. Скажем, сыщется болтун, к восстанию подбивающий народ, − нашлю град-ливень на поля его. Пока лишь собственною шкурой дорожат рабы, а домик в центре называют «моя хата с краю», то это сильно облегчает дело: повелитель может спать спокойно. Или вот, скажем, за водицей ступает юная девица: легка и грациозна, но с вертопрахами серьёзна. − Стрельнул колдун глазами в сторону мою. − Только слово молви, любую мы в кредит оформим.

− Позволь вопросы эти мне самому решать.

Напоследок я проинспектировал жилище соловьёв-разбойников. Возможно, мне не раз ещё у них придётся побывать; есть ли рост благосостояния или обитатели нищают потихоньку, − всё это я узнаю в скором будущем. На момент текущий можно смело заявить: мебель имеется. Собрана из разных гарнитуров, в основном из ДСП. Минуя таможню и налоги, кто-то снабжает братию дешевкой. В дверях почти свежие поступления − посылки «из Парижу», так и написано, где адрес отправителя должен быть указан.

В сушилке комбинезоны сохнут, валенки и рукавицы.

− Из-за границы сектора идёт посылка за посылкой: валенки, перчатки, шапки. Как надлежит мне поступать?

− Пишешь бумагу − отказ от них в пользу банка, и всякий раз составляешь разовые прошения о выделении под сезон конкретный. Банк рассмотрит и решит, выдавать или отказать… В Нулевом иначе? – Колдун повёл плечом.

− У нас до такой тупости не докатились.

− Не знаю, что есть тупость, но днём позже какие-то события повторяются у нас, соседи мы. − Колдушка со злорадством к выходу шагнул и ткнул перстом в пространство: − Со свалок ваших мусор скоро хлынет к нам сплошным потоком, границы сдерживают натиск на пределе крайнем. И страшусь я дня, когда обвал случится: шахтёрам лишь знакомо это чувство.

− Из Нулевого? Да с чего ты взял?

Поприще указал вниз. Я кинул взор и хлопнул по коститому плечу его:

− То караван ваш только что прорвался.

Он предлагал спуститься и, правды больше в чьих словах, убедиться лично.

Я напоследок славы трудовой музей ощупал; он между ванной расположен был и кухней: чулан чуланом, паутина и темным-темно; в нём ненапоказ скульптура соловья-разбойника в рост натуральный горевала. Притронулся − холодный камень. Меня ещё сомненья посетили: в мужской одежде, а грудь подобна женской: сдвоенная симметрия, упругая наощупь. Её на свет бы вынести да рассмотреть не торопясь; чего держать в запасниках шедевр, который радость может приносить, лишь день дверей открытых объяви.

Десяток стрел, в коре застрявших намертво, в какой-то мере нам помог при спуске. Прежде, чем на землю спрыгнуть, осмотрелся. Капканов не видать, и ладно.

− Откуда газ? − Наконец-то сообразил, что при осмотре жилища поразило.

Он за оперение стрелы подолом зацепился и беспомощно повис головою вниз. Прилила к мозгу кровь, что для старческого организма врачи не назначают. Я помочь собрался, да он не принял помощь, когда я рядом оказался. Упрямый скарикашка пробовал добраться до стрелы, закусив зубами губы. Что ж, ГОРДЫЙ ПОВИСИТ ПУСТЬ; РАЗ ЧУЖУЮ ПОМОЩЬ НЕ ПРЕЕМЛЕТ, И ОТ НЕГО НЕ ЖДИ.

Я совершил посадку, над артефактами склонился. Пакеты из-под молока, конфет и чипсов, бутылки, баночки пивные, фольга и крышки, окурки и лепешки жвачки. На мгновение почудилось, будто над головой брезентовое брюхо Нулевого нависает; брезент настолько стар и трещит по штопкам, что может окатить в ближайшую минуту. В Нулевом, на этом месте, вполне возможно, городская свалка процветает; тяжёлые бульдозеры без устали трамбуют отходы деятельности царя природы.

− Так откуда газ? − вопрос задаю вторично.

Крохотным стилетом он полоснул по мантии так проворно, что я и шага сделать не успел. Колдун упал на нижний сук, повялился, восстановил дыхание, и завершил спуск с уважением огромным к собственным мощам и членам. Я знаю, это очень больно, однако, виду не подал он.

− Надо бы заштопать. − Время Поприще тянул, порез на платье изучая.

− Не головой ударился ты, часом? Повелитель дважды задаёт вопрос, и ничего в ответ не слышит.

Тут Поприще показал себя:

− Не глухой. Можешь спрашивать обо всём, что касается окоёма. Но газ − имущество абстрактно-неучтённое, а стало быть, моё; спроси любого, кубикам запрос пошли, − там не найдёшь намёка даже.

Старикан не прост: прибрал месторождение, узурпировал добычу… Само собой: долго ль информацию почистить, да на худой конец стереть? Взглянуть на дело можно шире: какая карта нам покажет, сокровищами какими не собираются делиться недра? То-то и оно; втайне скорбя о том, как ни примкнуть к сторонникам всепобеждающего Закона? Хотя бы до оказии, чтоб спрыгнуть на ходу, когда ложными назовут твои ориентиры.

Выходит, вышел победителем колдун, поглядывает-то как, точно на профсоюзный комитет директор. А доведётся мастеру, заведующему свалки в зелёны когти угодить − вообще застрянет в чемпионах. Такова уж психология раба − раба желаний. Учитель говорит, с прохиндеями такого класса в поддавки играть чересчур опасно, ибо поединка результат непредсказуем.

Однако, вопрос вопросу рознь. Меняю тактику:

− Печи здесь не разрушают?

− Знамо дело. Я же говорил: у нас происходит то, что и в Нулевом, с задержкой малой.

− Так у кого ты отнял кубики?