Текст книги "Ученики Берендея"

Поприще с оглядкой на ускользающий Столб Света ответил вроде невпопад: «Он ещё об этом пожалеет! И, кажись, он сам того ещё не понял».

− Когда же службу ты служить возьмёшься?

Бутылку он пустую пнул, очей не поднимая.

− Одну уж сослужил бы, кабы не застрял. Под ноги настелить хотел матрасов, как прыгать станешь.

− Ты бы ещё коврами выстелил дорогу.

Обрадовался Поприще, в ладоши хлопнул. И запестрел большак коврами, от заставы до горизонта. Не поленился, отвернул я край ближайшего, обнаружил полные данные изготовителя. Из славного града Бреста плиты да ковры, российский газ, поди, − всё меньше сказка напоминала оную.

− Сам газопровод просверлил, помогал кто?

Мой собеседник механически дыру в подоле теребил, свежую дыру зелёными до ужаса когтями.

− Если интересно, имеются неподалеку космические подлинные корабли, это в секторе соседнем, два дня ходу. На заре вечерней я частенько наблюдаю, как стартуют. К ним подобраться трудновато, охраны там не меньше, чем капканов. − Колдушка приспособился ловить, не поворачиваясь, мой взгляд, стал нитку продевать в иглу. − Свернуть в рулет любую гору мановеньем пальца, захочешь − объявлением по стене размазать, я многому научить могу.

− Не надо. И реки поворачивать не надо. Вот прибавить лесу можно.

Он развёл руками:

− То превыше сил моих. Со временем, как только в Нулевом займутся этим посерьезней, можешь обращаться. Вы ж лес сдаёте за гроши, и грабежа виновники пожалеют горько, лишь взыскивать придут. Знаешь, как наказание выглядит? Их участь − самый дальний сектор, сажать младые дерева, где твари полуслепые за ночь уничтожают все посадки. Берутся утром должники за тот же труд, и утром следующим, и без конца так. Сам не бывал, знакомец сказывал надёжный.

− Надёжный? И это говорит профессиональный жулик?

− Кто ж называется лгуном? Приукрашаемся, десяток подвигов добавим не своих − и вот, как ёлка на пиру: всем взяли, только не позвал Господь к себе. КОГДА БЫ С МОЛОДЫХ НОГТЕЙ УЧИЛИ, ЧТО ПОСЛЕ СМЕРТИ ОТВЕЧАТЬ… Сволочи! Которого в краях поймаю наших, от образования купцов продажных… − Поприще орудовал иглой ловко, за стежком стежок на мантию ложил. Закончив, нитку откусил. − Прости, я должен высказать тоску, до омерзенья наболело.

Колдун неадекватен. Не в меру разговорчив, с чего бы? − Я прикоснулся к кубикам, опять вопросы. По идее, они в кармане поместиться не должны, а вот поди… Здесь многое не имеет объяснений. Говоришь, сорок восьмой поход? Удачно мы вписались. Друг Евгений не самоустранился, он догонит.

Глядь − ноженьки мои в размер вернулись. Можно дальше двигаться − подсказка. Подсознание, подмастерье и подсказка, то есть, не в самой сказке, а рядом, приставка уточняет. А если внутрь войти нам да грудью повстречать врагов, не отступая в под? Слыхали? Трепещите, я иду, только подведу итоги. Игрушку отобрал у колдуна, начало неплохое; пусть тешится надеждой возвратить её. Возможно, тем удержать удастся при себе. Познания пригодились бы его, да как доить колдушку, чтоб без ущерба воле? Пока я с родиною не порвал… Мысль интересную кто-то мне подбросил.

− Предположим, ругаются у нас, не понимая смысла, на основы покушаясь жизни, на чём свет стоит.

− Прямиком в Двадцать Второй сектор, больше их нигде не терпят. Покажу, коль будет по пути.

Соображаю про себя: всё мало-мальски ценное перетаскал экспоприатор, тайники ломятся, а сам под нищего рядится. Его готовность послужить выглядит набором слов, который не убеждает вовсе. Он рад нам, как же.

− И номер нашего?

− Девятый.

− Чем знаменит?

− Ничем особо. Так, мелочевка всякая ведётся.

− «Говорит и показывает Поприще!» − декламирую я у подножия дубов, призывая их во свидетели.

Он трухнул:

− Зачем же так? Всё скажу и покажу, только без огласки лишней!

Изменить тактику надоумили меня. Я уподобился инспектору, который замечает недостатки, но писать не пишет протокол в предвкушении банкета, этакий красиво писающий мальчик… И колдун разволновался:

− Прямо здесь и сейчас? Хорошо, только надо пройти вперёд. Тут недалече.

Кто мог подумать? И впрямь, молчанье драгметалл.

− Молчание − да не ягнят, − сорвалось с языка; я начинаю привыкать к тому, что речевой мой аппарат кто-то использует со знаньем дела и не без пользы для меня.

Чародей рухнул близь дороги, подать рукой буквально. С усилием невероятным подогнул колени, стал подниматься. Переведя дух, обречённо вопросил: «Кто открыл тебе моё второе имя?»

− Сколько же их всего? − не удивился я.

− Этого никто не может знать.

− Для твоего повелителя разве исключения из правил не будет?

Колдушка платье отряхнул, в путь тронулся, подменили будто. Очередную клятву, знать, давал себе он, пострашнее той, которую минуту, час ли какой нарушил… Поприще-Данеягнят, впереди их сколько, имён престранных? И страха наводить тоску перед узнаванием последнего добро ли? На нём лица и без того не сыщешь… Но впредь наука будет. Во всяком случае, уразумел, что шлюпка сокровенных тайн его течь приютила, и я к тому не прилагал усилий.

Что за напасть? Кубиков вновь рука коснулась.

Эти случайные касания я начинал рассматривать как магнетизма проявленье. Кубики моего вмешательства алкали, включения в Игру. Ни правил, ни инструкции, а только инструмент. Всё равно как взять у банка предлагают в долг, но под какой процент, на финише лишь известным станет…

Любопытно, как далёк Евгений от прочтения девиза; готовеньких ответов обрывается прямая, лишь замаячат финишные знаки. Этот ребус на обратной стороне Евгений видно напоследок отложил; в свободную минуту над решеньем бьётся. Что уж говорить, мне сколько предстоит пройти, и какой ценой?

4

В деталях местности, и сейчас, и потом, в беседах с девятскими всё чаще возникали аналогии с состоянием «дежа-вю». Мы проходили через это, говорил себе я. Ветром приносило: «Неверно». В таком случае, на постой чьи воспоминания просочились?

Положительно, какие-то детали и фрагменты местности были узнаваемы, разве нарушена их очерёдность. Возможно, это зеркальное отражение покинутого мною мира, но без конкретных признаков цивилизации. Горы и равнины, реки и леса куда реальней городов, заводов и дорог железных.

«Теплее».

Припомнились слова учителя; вводя в курс дела, говорил он как-то: «Стремись за пышностью и цветом разглядеть пристрастия существ, кто властью располагает в данном мире. Распознавай и тех, кто лишь алчет власти, но лезет на глаза. Ты ведь тоже окружал себя предметами, сообразно вкусу. Так вот представь: до десяти полубогов отслеживают процессы в каждой ойкумене, и тоже «мебелью» свои уделы городили, кто на что горазд. Бурная река в лесу равнинном − знак верный, как и берёзовая роща у исполинских скал, − знать, интересы здесь срослись, и площади свои любви предметом максимально стороны нашпиговали. Там кто-то птицами заполонил пространство, другой цветами застелил − шагу не ступить. Когда же конфликтуют меж собой, подскажет местность…»

Тотчас удалось высмотреть детали мне, вооружённым глазом коих не увидеть. Стал наводящие задавать вопросы; моё второе Я тоже подбрасывало материалы, после озвучивания которых из себя колдунишка выходил. В конце концов, я дал понять, что наблюдаю множество ловушек, затем так прямо и спросил: кто ставил, для кого? Не помнит, говорит, давно то было. Гадать лишь оставалось, скольких предшественников моих он в цепи заковал. Случись, на мне споткнётся, с дистанции сойдёт. Однажды и ему придёт черёд платить по счёту. Озарило невзначай: вдруг да вытащу сколько-нибудь собратьев, свободой одарю. Пришлось одёрнуть хвастуна; ПРЕВОЗНОШЕНИЕ СЕБЯ НЕСМЕТНЫЕ РАТИ СВЕЛО ЗА БЕЗДНЫ КРАЙ.

Видение возникло пред глазами: как будто очутились мы у котлована на краю… Да так оно и есть, не сплю же! Карьер отверзся рукотворный у самых ног. Там копошились люди в униформе телесного цвета. Собакоподобные стражи швыряли вниз ржавые консервные банки, драную ветошь, и эти жалкие невольники набрасывались на работу, благодетелей превознося. Над котлованом простирались пыль и скрежет, издали различимые едва. Рукотворный туман скрадывал от глаз наблюдателя подробности ландшафта на краю противоположном, а запах пота ноздри раздирал, чего и не заметишь сразу. До тошноты торчать тут я не рискну.

Да уж, незавидная карьера, − я на Поприще покосился. Мимо скольких карьеров нас с Евгением провела дорожка, с умыслом каким? Да уж, зрелище не из приятных. Я отметал впечатленье первое, стал различать отдельные черты; были особенно заметны укоренившиеся привычки к заискиванию, подсиживанию, − как говорят, каждый получает по делам своим. И ты подумай, заглянув сюда однажды. А умысел стал принимать очертанья зримые. Хитрость, вероятно, заключена в поверхностном ознакомлении с удобствами сектора, пока в Девятом кто не выразит желанья остаться. В подарок отменные игрушки получает тотчас − кандалы с компанией подобных простофиль.

Да они твоего окончательного решенья ждут!

Наверх, едва ли не к нашим ногам, консервная банка полетела. Я не поверил: была она отполирована до зеркальных бликов. За беспокойство страж собакоподобный, пришелец грозный извинился перед нами, шестипалою рукою поднял, оценил усилия. Затем… дохнул на её поверхность. Банка полетела вниз, совершенно ржавая, и попала в те же руки.

О, ужас!

Вот такие они у нас, − нарушил вдруг молчание колдун. Переступил через обиду Поприще-Данеягнят, надеется дожить до дня и часа, когда я, сытый и ленивый в желаниях своих, до нужного вопроса снизойду: «Чего тебе надобно, старче?»

Внизу ударили скрипуче склянки, − по стеклу гвоздём куда приятней будет звук. Стражи на тележках прикатили чаны, облепленные жирными насекомыми, вывернули прямо на головы узников содержимое… Не берусь судить, чем тут кормят, сам запах принуждал забыть о пище. Да и цвет жижи художника взяться за кисть никогда бы не призвал.

− Нам пора, − скромненько заметил Поприще.

− Твои рабы? − с наигранной беззаботностью поинтересовался я.

Он встал, как вкопанный.

− Верно, это рабы. Но чьи − о том я лучше умолчу.

И встрепенулось мое Я. Из жизни этих бывших некогда людьми существ мне показали характерный эпизод. При жизни, настолько хламом обросли они, что не замечали сами, что творят. Часть планеты, что им Господь доверил, зарос травищей, − она от глаз и скрыла мусор весь: авось сгодится. Тряпьё, пластмасса и железки − груды, залежи, курганы, найти же что-то в том бедламе ничего решительно нельзя.

− Как много здесь подобных мест?

Не услышал Поприще, до скорости безумной разогнался, что идёт вразрез с его летами. Торопится ещё кого-то показать, чтоб иль умилостивить, иль сломать. Меж тем, я делал виртуальный обыск в собственной квартире; одних деталей там на тысячи и тысячи рублей, и настоящая цена им − котлован. И главное − играют ловко на необходимости, полезности предметов многих, что полонят пространства по кислорода праву, с паспортом чужим… Приветствую я мудрость жён иных, тайком кто облегчает залежи супруга. Их между собой браним, сочувствуем друг другу, жалея про себя, что не оказались рядом с мусорным бачком в тот день и час. А вон как обернутся вскорости запасы, потенциал которых применён не будет. Для подлинных сокровищ освободить пространство − чем плоха идея? «ОТКАЗ ОТ ЛИШНЕГО – РАЗУМНОГО ДОСТАТКА ПУТЬ НЕИЗБЕЖНО К КАЧЕСТВЕН-НОМУ СКАЧКУ ПРИВОДИТ», − как ни поверить древним на слово? Выходит, произведя переучёт, и я могу попасть в струю.

Хотелось знать, за подвиги какие ты сам, доброжелательный мой попутчик, в колдуны зачислен? Не в котлован, на серо-жёлтую похлёбку угодил, а произведён в кураторы. Так чьи вы носите мундиры? Чужого ставить нет резона, обычно выбор не зависит от сезона… Что на уме, каков твой новый план? − ковыль крушила да бурьян сухая, жалкая фигура, идея торопила путь, не мускулатура. Дорога неожиданно открылась, что там не так, что приключилось?

То были подлинные гномы: камнеподобные, с грубоватыми чертами лица, сутуловаты, а голоса журчащие галдят наперебой. О, задиристою свадьбой пахнет тут; метались женихи, невест спасая от невидимой угрозы, − для паники открытого пространства иногда довольно.

− Тю! ковры стащили, точно, − сообразил я наконец. − А были. Хочешь, я в свидетели пойду.

− Проклятые конкуренты! Следят за каждым шагом, будь они неладны. Порода ваша, человечья. Спокойно жить не могут, если кто украсит степь или этот шлях хоть капельку. Скамеечку поставит мастер у дороги − варваров набежит крушить толпа. − Данеягнят печальный облик принял. − Ждут щедрости моей малютки эти, свадьбы ладят, − представляешь, жениху перед невестой каково, когда, свидетелей не замечая, из-под ног имущество похищают?

− Я спрашивал про котлованы, много ль их.

− Хватает.

− Не ты ли главный надзиратель? По совместительтву, и провокатор?

− Главных много. Как везде. Я − исполнитель рядовой со статусом инспектора.

− Не пыльная работка.

− Не жалуюсь. − На мой карман лелеющий метнул он взгляд, я могу поклясться. Питать надежды имеет основание всяк, но поскольку не стыкуются задачи, то и мечты сбываются не у всех. Кому протянут руку Небеса, кому от рати тёмной весточка примчит…

К нам приближалось облако потревоженной напрасно пыли, и дружный перебор копыт на перепонках барабанных отразился. Я сходу узнаю двоих дозорных. На розыски преступников их долг подвиг, и, коли так, везучая дорожка приведёт однажды, как сейчас:

− Так вот же, один у нас в руках! − ёрзая в седле, радовался коротышка. − Он нам поведает, где прячется второй!

− Заткнись, − другой одёрнул верховой.

Восемь всадников опешили, семь напустили вид, что здесь они случайно оказались; шестёрка пробойчее нам в тыл зашла, чтобы к отступленью путь отрезать. В компании Поприща они меня найти не ожидали. Как поступать, намеревались указанье получить, да и награду заодно.

− Проваливайте, − любезно прошипел колдун, изображая на лице подобие улыбки. Наёмники подрастерялись, отъехали чуть да развернули лошадей. Спор разгорался среди них нешуточный, с предыдущим шёл вразрез приказ последний.

Мне скучно стало до смешного.

− Что ж, дальше удивляй, показывай сокровища свои.

− Не мои. Я сошка мелкая.

− Завхоз, на половину ставки.

И не последовало возражений. Он подкопить силёнок, видимо, постановил для штурма главного, терпеньем запастись. У него возможностей в резерве непочатый край, чтоб с толку сбить; меня, как девку красну увлекая, не по дороге двинулся, а поперек её. Размытость горизонта о наличии котлована сообщала: как над костром, в волшебном мареве, пустились в пляс предметы.

В очередном карьере тоже находились люди, пред каждым высился букетом с микрофонами прибор. И все они, перекрикивая друг друга и не слыша, ораторствовали. Без устали, говорили много и красиво, звучали фразы, достойные быть вписанными в историю золотым пером. По-видимому, продолжали давний спор о личных качествах оппонентов, − кругом одни бездари и тупицы, лишь я один есть средоточие мудрости вселенской… И так далее.

Я чуть не плюнул, уходить собрался.

− Они и впрямь талантливы, за десять тысяч солнцеворотов отточишь поневоле даже крохотный талант. − Отвёл от уха руку Поприще. − Частенько прихожу послушать. Их речи слух ласкают так порой, что сам себе кажусь… − Белый Света Столб налетел, как смерч, − мерзавцем. Коль столько сделал я добра другим, тою же монетой просто обязаны платить. Но люди − свиньи, сколько б им ни дал, всё мало. Правда, позже, с прискорбием глубоким узнавал я: моё добро оборачивалось во вред им. Почему, с завидным постоянством, так происходит − хоть убей, не понимаю. Но тревожит факт: КОГДА ЕСТЬ ВСЁ, ЧЕГО-ТО НЕ ХВАТАЕТ ПОСТОЯННО.

Я случаем не пренебрёг.

− Ответь мне, Поприще-Данеягнят, про кубики: что обладателю дают они?

Его лицо в порыве откровения запомнил я. Оно светлее на порядок. Что-то по-детски озорное промелькнуло. Колоть и жалить. В изобретательности ему нет равных, точно, и его коньком становится однажды тяга топтать других, осознанно и вдохновлённо.

− Как я могу мечтать о чём-то другом, если здесь нет… − Оставляя тело старика в покое, отчалил мягко Света Столб; у местного детектора лжи работы несть числа, повсюду успевать задача не из лёгких. И Поприще ко рту подносит руки, плечами пожимает. − Старею. Последние деньки сдавать стал. Мне говорили, − речи несусветные несу порой, бессмыслицу полнейшую. От недостатка витаминов это, знаю. Ты, Андрейка, не обращай внимания и старика прости, если в моменты эти обижу словом. Не со зла, от лет моих долгих да невыносимых.

Ближе прочих к нам был трибун в костюме полуистлевшем; с шеи галстук свисал износившийся настолько, что я боялся выдохом потревожить. Туфли его покрывала сетка глубоких трещин; сделай шаг − и босым станет. Вот он к стакану приложился, кротко глянул в сторону мою и языком чесать пошёл:

− Да вы все никто, пустое место! Мой завод работал бы доселе, кабы я не отдал концы. Вы волоса моего не стоите, воры и проходимцы! Да кабы не я, страна давно бы с голоду вымерла, одно название осталось бы на карте. Моим починам преемников достойных не нашлось, сплошные идиоты и ротозеи. Распустили вас там, смерть дисциплине, одна демократия, чёрт бы её побрал. Одно налоговое ведомство хоть как-то сводит концы с концами требований президента. Ваше счастье, что я здесь, не то…

Поприще пустился догонять меня.

− Одно я уяснил: и десять тысяч лет назад налоговая служба, директора и президенты были. С меня довольно, − сказал я, опережая уговоры.

− Мне самому другой раз слушать их противно. − С другой стороны забежал колдун. − Однако, уникальные средь них встречаются образчики, кому готов внимать с утра и до ночи. Нам не повезло сегодня…

− Можешь оставаться, − отвечаю, высматривая маршрут пехотинца-одиночки. Каким-то зрением особым замечаю: рукой он машет всадникам, − мол, убирайтесь. Намеревался то проделать незаметно, не вышло.

Едва вернулись на дорогу, всадников и след простыл.

Зато товарищ объявился мой, посиживал Евгений в придорожной травке, наблюдал за нами да думу неохватную додумывал свою. Я бросился к нему, хотел обнять… в последний миг сдержался почему-то, краснея за порыв. Вид у Евгения утомлённый, как у лошадки на исходе сил.

Они кивками обменялись. Вот тебе раз. Мудрейшего заподозрить нехватало в сговоре с мерзавцем… «А не идёт ли на простаков охота? Откуда взялся он, благорасположенный учитель и подсказчик этот?» − коварный голос попытался всучить словесный бутерброд.

Прислушался к себе. Помалкивало «Я». Подсказок время вышло или случай не подходит. Есть на плечах голова родная, и сердце, не пронзённое стрелой.

5

Он бодро на ноги поднялся, выплюнул былинку.

− Потерпи, Андрей, мы для разговора отойдём. С тобой мне тоже с глазу на глаз переговорить крайне необходимо. − И колдуна Евгений проводил печально долгим взглядом. Тот на меня и сам поплакаться горазд, мимо проходя, что-то псевдолюбезно прошипел.

Почему не со мною первым? − меня стало забирать. Поприще-Данеягнят будет клеветать, наверняка. Придётся самому разгадывать, каких подвохов заготовил.

Говорили неприлично долго. Колдун ладонью воздух замечательно рубил до брызг, до атомов, охотно отвечал и угодить старался. Евгений формулировал вопросы чётко, в два-три слова. Один раз Данеягнят даже станцевал учителя вокруг, обещая, по всем вероятиям, золотые горы. Евгений поднял руку вдруг, понос словесный прекращая, и пальцем место указал, где ждать, пока не призовёт.

Приближался праздник к улице моей.

− Как дела?

− С чего начать, даже не знаю.

− Хорошо, начни с того, как великанов одурачил.

Я поведал в двух словах. Потом − про соловьёв.

− Их не надо было трогать. Они нужны здесь, как волки в чащах. − Евгений уловил мои сомнения тонко: − Знаешь-ка, дружок? Либо мы, друг другу доверяя, идём в одну дорогу, либо кувыркайся сам. Пока неплохо получалось, но то не значит, что путь усыпан будет розами да кренделями. Я не хочу пугать.

− Можно вопрос? − Получив согласие, я за собою не следил, вполне возможно, и вытанцовывал, и кислородных дров нарубил не меньше. Вопросов оказалось больше, чем ожидал я сам. Во-первых, Поприще. Как держаться с ним, как сведения выуживать? Последовали и другие. Ведь кто-то обучить сулил, как находить каналы, переходы совершать, теперь ещё работа с кубиками набежала, чего остерегаться вообще, коль слово дали. О наличии карьеров знает ли Евгений, как давно сам применяет кубики, прочтение девиза на каком этапе, что за дворец я видел на огромном удаленьи. В конце концов, до Старика и выборов добралась очередь.

− Что сказать? Затягивают всё туже петлю, да в безопасности пока я. Вот с выборами сложее, не выгорит коль, без дела не останусь. Нашего случая касаясь, пойми: пойди я сразу говорить с тобой, − в двойной игре он заподозрит, как единственный в семье ребенок. Ты свой. А ему польстило; знаешь, черпаю сколько информации через него? Считай, и кубики достались без затрат особых. Сам в этом случае не разобрался до конца. Но нам пора, больно ревнив старик. По ходу разберёмся с остальным. Имён хоть сколько вызнал?

− Пока что два.

− Я столько же. На досуге операцию задумал, мне без тебя никак. Когда из беглецов охотниками мы станем… Всё, закрываем съезд, выходит из себя Иглоид.

Колдун маневр одобрил. Евгений снова рядом с ним, затевал беседу. Условным знаком было велено отстать мне. То ли от лазания по дубам, то ли от разминки с боевым мечом стонали мышцы рук. Было то на неделе прошлой, и аукнулось когда. Меж тем, я ревностно следил за каждым шагом. Поприще забегал к Евгению то справа, то слева, а, получив кусок асфальта (в этом нет сомнений), и вовсе обо мне забыл. Покусывал губу я, но не опускался до скулежа.

Брачный кортеж распадался на глазах. Таяли ряды гостей, жених уже расхаживал с полотенцем мокрым на главе. Комиссию завидев, он к колдуну и бросился:

− Это обман! Вы обещали полный набор незабываемых впечатлений… Мы ничего даже не успели сказать. Если это махинация, то я так не оставлю. Кому вы подчиняетесь?

Поприще Евгения выставил вперёд, сам отступил. Я поравнялся с ним.

− Андрейка, хотел бы на дворец ты настоящий посмотреть?

Мне следовало поступать наоборот.

− Что я там забыл?

− Чудесным образом всё утрясается. Синдбадский спрашивал, показывал ли я тебе. Я как чувствовал, ты не захочешь… поверь, это так далеко и внимания не стоит, поэтому так и сказал. Как угадал. Уж не подведи, я пригожусь, увидишь. Лучше меня Девятый знать никто не знает.

Под жалкий лепет колдуна свой уголь добывал и я. Вот как оно бывает! Из уст чужих фамилию учителя узнать… По-моему, со стариком всё ясно; я старался не выказывать переполнявшую брезгливость. Каменная маска, пусть даже из папье-маше, но маска.

− Иглоид, я согласен. А ты откроешь основные правила, приёмы управления кубиками покажешь.

У него отвисла челюсть.

− Это Синдбадский просветил тебя?

− Думай, что хочешь. Первые два открыл Синдбадский? − До чего легко новое для себя имя ввернул я.

− Нет. Нет, конечно.

− Четвёртое в исполнении моём услышать хочешь?

Бобик сдох. День явно не задался. Он заново готов проснуться и выстроить другие планы, чтоб не повстречались даже. Проигрывать сраженье за сраженьем, нести невосполнимые потери не привык. Он и повёл себя иначе, быть может, впервые разглядел достойного противника. Небось претендовал стать правою рукой, никак не меньше, меня в посыльные определив, − вот что себе хотите, глядя на него, словно читаю книгу. Хорошо, если отступится да убедит себя, что в тени дубов ему покойней будет.

Сейчас я холостыми зарядил орудия:

− А чтобы не искал остальных имён, готов к занятиям, и прямо здесь.

Узкоколейками державы раздумий кратких череда составами с центрального вокзала разбежалась:

− Войди в положение моё, попробуй. Себе я доверяю не всегда. Хотел бы… Я понимаю: НЕ ДОВЕРЯЮ Я, МНЕ ПЛАТЯТ ТЕМ ЖЕ. Дай хоть настроиться, это не чихнуть. − Колдун в желаниях метался: пойти на примирение, либо поступить привычно. Ему претили молодость и полный патронтаж, против его пустого магазина. Как ни крути, соперники, как ни равняй, а конкуренты.

Кто старику план набросать мешал, как нашу с Евгением расстроить дружбу?

Нарокоманы ломку легче переносят, − и рад бы дело повести иначе. Но случился, тут как тут, Столб Света: «Напрасны ожидания. Был Суд, который не купить, и после − ссылка. Тебе известно, в большинстве своём, подходят к высшей точке Жизни люди с запасом максимальным энергий − чистых либо грязных. Коль ориентиры были взяты верно, то за пределом, когда с физическим рвут связи телом, невелик масштаб потерь. И ужасен, если, как тонущему, ухватиться не за что. Разбалованный властью над другими, впредь продолжает заблуждаться, верит, что дела его не подлежат сомненью в правоте. Душа утрачивает рост и вес в очах Небес, и значимость в устах потомков. Для примера скажем, ворами восхищается внучок − отцом и дедом: «Вот кто умел!» И будет повторять, пока на те же грабли не наступит. А тем временем теряют предки, тончают на глазах, бездарно отдают запас, что приобретали даже не минувшей жизнью. Вам не говорят, как в тюрьмах донимают боли: то рук не чувствуют, то худое слово рвёт на куски их, как незаживающая рана, печаль кромешная на сердце за обворованных детей. И ростом «обижает» Бог, к рожденью выдавая, за то, что малых ростом обижал; короткою ногою − за собачек битых, жизнью впроголодь – за детей и слуг некормленных, за птиц голодных и зверей. Незрячий сам кого-то в прошлом ослепил, немой – за богохульство речи. А за гордыню отнимают разум, в тяжёлых случаях преследуют с позвоночником проблемы. Уж коль следы приметны наказанья, о несправедливости Небес не торопись судить».

Подозреваю, Поприще догадывался, что со мной происходит необычное именно сейчас.

− Ещё одно узнал? − В глазах застыл неподдельный ужас, ожидание новостей подобных точно отнимает половину жизни.

− Мне откровенничать с тобой резона нет. Поприще-Иглоид, ты неисправим.

− Готов поспорить, − он протянул костлявую, с огромными ногтями руку. Я не принял.

Евгений подал знак: дела не терпят. На гномов он нашёл управу, путь был свободен; следы от множества сапог, туфлей, ботинок и босых ступней, забытый кем-то носовой платок… Здесь по понятиям живут и продолжают тяжкий труд − добыть, доставить, прокормиться да в срок назначенный жениться. Ходячий ЗАГС − колдун Поприще. Он ударение на «О» себе избрал, чтоб в моих песнях не звучало его имя. Я ударение на «И» держу: с прыщём довольно сходства. Как ни бывало благородства, так и нет: таких могила не исправит. И на могиле эпитафия: «Поприще, попроще был бы, то ещё пожил бы».

Заставу из дубов зелёных мы оставляем за спиной, на рощу взяли новый курс. Спешит Евгений, − догоняю.

− Зачем идти на второй срок тебе? Тут непочатый край долгов.

− Я прекрасно понимаю: здешние неизбалованы, почти бесхитростны. Они – как пластилин. Но там − инкарнаты, тоже дети Бога, и некоторая часть на Земле последнюю проживает жизнь. Отдать на откуп их обманщикам и ворам? Уж если суждено хоть одному лучу сиять, пусть им побуду я.

− Что за операцию задумал?

− Чужое ухо ни к чему. Останемся одни − узнаешь. И покажи, что кубики твои нам предлагают.

− Молчат они.

− Не может быть, − сказал Евгений, − ты попросту решил идти, надеясь на удачу, побрезговал подсказку брать. И тебя послать по кругу сумеет кто-то, лишь улучит момент, а кубики подскажут: ориентиры на экране легче взять. Таковы устройство и программа, даже если недруг и поймает в лабиринт.

Я возразил:

− Кто-то заметил: что ни изобретает нынче человек, всё ему во вред.

Мы замолчали, был к тому сигнал. Вокруг происходили изменения, природу которых обозначить я не берусь.

− Граница Слова. − Евгений подозвал Поприще: − Не отставай. − Для меня нашёл слова другие: − Давно заметил, ступаешь на новые земли − и попадаешь под воздействие условий местных. Только что мы покинули зону, где стоит едва различимый звон, где непроизвольно мы говорили если не стихами, то очень близко к ним. Здесь же более грубые вибрации, потому подобных требований к языку не будет. Разумеется, если не «заразился». Подчас проскакивает тяга к слову певучему и у меня, это как лечебный насморк: специально заработать не стремишься, да своего он не упустит.

− Особенно, при Луне в Близнецах. Особенно лечебный.

Олени головы подняли. Взрослые спокойно следили за нашим шествием; молодняк строчил циркулями вокруг мам, самцы демонстрировали мощь развесистых рогов, − не странно ли, как уживаются ревнивцы единым стадом? Среди дубравы, окаймлённой кольцом березняка, умиротворял оленей вид. Вот бы укрыться под защитой красавцев непродажных этих да осмотреться хорошенько, какие ветры дуют и куда.

За берёзами пошли поля, дальше − сады с огрызками крыш. Я готовился к худшему, но здесь даже собаки ластились и готовы были сопровождать в свои обители. Удивляло и настораживало разнообразие пунктов питания, словно вытряхнули на дорогу синонимов словарь: шинок, трактир, кабак, харчевня и настоящий ресторан, провалившийся из Нулевого будто: стекло, бетон, швейцар и стоянка для экипажей и авто.

Обязались напоить нас, они такие здесь. Да, и ещё! Физиономии бьют за отказ. Правило золотой середины.

− Чем рассчитываться будем? − спросил я.

− Песнями, − подмигнул Евгений. Оглянулся. − Зайдёшь?

− Ступайте, я покараулю тут, − потупив очи, Поприще отвечает.

− Кого собрался караулить он? − переступив порог трактира, спросил я.

− Веришь словам? Какую-нибудь гадость затевает снова. Спросишь − зачем его таскаю за собой?

− Догадываюсь. Но что за нравы? Как следил за нами человек из ресторана, ты заметил?

− Еще бы! И название многообещающее: «Де ла Бетона». Из заготовок прочих нас главная артиллерия там пожидала. Запомни вот ещё что: пока кубики при нас, никакие казематы не страшны. И ещё. Никогда не поступай так, чтобы следующий шаг соглядатаи могли предвидеть.

На столе из струганных досок, покрытых скатертью льняной, красовались полные миски с борщом. Половой приплясывал вокруг, жонглируя подносами; тут тебе и чай, и квас, и шоколад горячий. Графины с красным, белым, розовым, с молодым и старым винами, отдельно − в штофе зелёном на три четверти литра, она самая: прозрачная − что слеза, только внутри бледно-зелёная субстанция − не то трава, не то существо.

Я отрываю взгляд, встречаю сотрапезника кивок. Снова возвращаюсь к штофу зелёного стекла. Да оно живое… глаз на меня уставился. Евгений смело поднял штоф, стал наливать. Тварь только ногу ополоснула в стопках и нырнула тут же в свой бассейн.

− Ты будешь это пить?

Он постучал по стеклу. С испугу существо ударилось о стенку.

− Не важно, будем пить или нет, платить за всё придётся. Иглоид не пошёл, иначе опустошать кошель ему, на правах принимающей стороны.