Текст книги "Физика? Нет ничего проще! Возвращение физики"

3.2. Алгоритмичность мышления

В процессуальном отношении важно понимать природу этапов научно-познавательной деятельности и их последовательности. Последовательность логически связанных между собой действий ассоциируется у нас с алгоритмом. Большинство людей не задумывается особенно о том, что же такое алгоритм. Алгоритм можно определить как точное описание последовательности элементарных операций, связанных между собой необходимыми, существенными, устойчивыми и воспроизводимыми причинно-следственными связями, системно обеспечивающими неотвратимое достижение поставленной цели [9, С. 16]. Поскольку в основе научно-познавательных действий лежит, как мы выяснили, продуктивное мышление, последовательность этих действий должна определяться алгоритмом данного вида мышления. То есть продуктивное мышление должно быть в принципе алгоритмизировано, по крайней мере, в своих «верхних этажах», определяющих структуру деятельности. Тогда все понятно и, изучив структуру продуктивного мышления, мы заведомо сможем использовать ее при решении любой познавательной задачи, не говоря уже о физической, как наиболее простой.

Для уверенности в алгоритмичности продуктивного мышления необходимо ответить на три вопроса. Первый: как развивается структура продуктивного мышления по мере усложнения мыслительных действий (уровней формирования движений по Н. А. Бернштейну)? Второй: с какого момента процесс мышления становится алгоритмичным (и, следовательно, транслируемым)? Третий: каковы структуры процессов реализации важнейших этапов (шагов) алгоритма продуктивного мышления (научно-познавательной деятельности)?

Для ответа на первый вопрос целесообразно обратиться к представлениям Н. А. Бернштейна об уровнях формирования движений [2]. В сущности мышление и неразрывно связанная с ним речь [5] представляют собой высшие уровни двигательного нервного процесса. Рефлекторное кольцо [1, С. 48] есть модельное представление структуры протекания конкретного двигательного процесса, хранящейся в памяти нервных структур организма. В феноменологическом подходе каждому рефлекторному кольцу соответствует элемент опыта [11, С. 103]. С использованием аппарата теории множеств нам с А. Г. Гейном, А. И. Дорониным и А. А. Слепухиной удалось показать, что тематические подмножества элементов опыта, понятия и донаучные (обыденные) модели объектов соответствуют совокупности рефлекторных колец, вызываемых из памяти в ответ на сигнал и, следовательно, нижнему уровню формирования движений по Н. А. Бернштейну. Здесь следует отметить, что донаучная модель не может носить физического характера, поскольку она многофакторна, а потому сложна.

Если же «первичной» совокупности колец недостаточно для реакции, то происходит вызов из памяти «вторичных» совокупностей колец. То есть вызываются все совокупности колец, связанные с кольцами из «первичной» совокупности, следующими за кольцами, максимально соответствующими сигналу, в порядке убывания уровня соответствия. Эти вторичные подмножества возникают одновременно и пересекаются с первичным. Необходимо рассматривать сразу все пересечения тематических подмножеств элементов опыта. Такое математическое описание соответствует уровню B по Бернштейну (уровень синергии). В феноменологическом подходе это не что иное, как описание концепта. Концепт – множество элементов опыта, объединенное совокупностью представлений, понятий, знаний, ассоциаций и переживаний, сопровождающей определенное слово. Важно подчеркнуть, что, вводя математическое выражение концепта, мы получаем возможность рассмотреть его сущность и происхождение (процесс формирования).

В том случае, если и сформированного концепта оказалось недостаточно для решения задачи, делается вывод о ее сложности и необходимости решения на более высоком уровне. Представляется разумным следующее предположение. Пересечения тематических подмножеств множества элементов опыта в составе концепта флуктуируют около некоторого значения своей мощности. Кроме того, количество элементов опыта в каждом подмножестве (и, следовательно, в пересечениях) изменяется во времени. В какой-то момент времени конкретный концепт оказывается наиболее соответствующим задаче ввиду достижения мощности суммы пересечений, необходимой для выбора решения в точке бифуркации. Этот вариант концепта запечатлевается, а остальные варианты подавляются в соответствии с принципом доминанты. Анализ рассогласования выбранной реакции и достигнутого результата приводит к формированию описанным способом нового, уточняющего (корректирующего реакцию) концепта. Указанный выше флуктуационный механизм обеспечивает конкретное состояние концепта, позволяющего уточнить результат выбора реакции. Таким образом, достаточно сложная реакция итерационно оптимизируется. Это позволяет предположить возможность возникновения на данном уровне (третьем, С, по Н. А. Бернштейну) праалгоритмических структур. Движения уровня С по Бернштейну можно охарактеризовать как «переместительные», связанные с «владением пространством». Поэтому соответствующее мышление можно охарактеризовать как практическое, то есть непосредственно реализуемое в практической деятельности. Закономерность формирования праалгоритмических структур мышления является основой возможности, при дальнейшем развитии, осознания и трансляции таких последовательностей мыслительной деятельности. Это надо понимать как общность алгоритмической основы и практического, и продуктивного мышления. То есть праалгоритмы, несомненно, являются нижними уровнями развития продуктивного мышления, возникающими достаточно рано, непосредственно сразу за формированием понятий (обыденных моделей) и концептов.

По-видимому, принципиальное отличие праалгоритма от алгоритма состоит в следующем. Формирование праалгоритма представляет собой процесс поиска последовательности операций, необходимой для решения задачи при затрудненности выбора решения, обусловливающего движение, на уровнях понятия или концепта. Такая последовательность является достаточно «нежесткой», поскольку для данного уровня формирования «переместительных» движений характерно различие индивидуальных приоритетов в системе целей решения. Возможно, что именно на этом уровне мы, например, выбираем для решения данной задачи приоритетность физического описания наблюдаемого движения при помощи величины «путь» или же величины «перемещение». «Нежесткость» структуры праалгоритма определяется возможностью произвола в выборе необходимости и существенности причинно-следственных связей между его шагами из некоторого спектра возможных. Устойчивость и воспроизводимость связей, по-видимому, пока не столь важны или, по крайней мере, еще не полностью определены. Это указывает, в частности, на то обстоятельство, что формирование праалгоритма происходит на уровне все еще обыденной, донаучной модели. И, скорее всего, за пределами разрешающей способности сознания в плане выбора деталей этого формирования.

Алгоритм, в отличие от праалгоритма, представляет собой, в соответствии с определением, «жесткую» структуру. Формирование алгоритма происходит уже в научной модели самого процесса мышления. В частности, причинно-следственные связи между шагами уже отчищены и выверены социальной практикой мышления до уровня единственности. Поэтому, естественно, алгоритм отражает последовательность действий, которая может быть осознана как в своей структуре, так и в содержании действий каждого шага. Применительно к физике в основе взаимопонимания занимающихся ею людей лежат именно алгоритмы – введения определений физических понятий, введения физических величин, установления законов, решения физических задач.

Все сказанное выше позволяет предположить, что мышление приобретает алгоритмический характер уже на «самых нижних этажах», как только из мира (а фактически – из потока сознания) выделен объект осмысления на уровне общности представлений о нем, достаточной для построения логического условия решения задачи. Вне зависимости от осознаваемости этого условия на данном уровне формирования движения (в широком бернштейновском смысле слова).

Отсюда и ответ на второй вопрос о моменте начала алгоритмичности процесса мышления и возможности трансляции структуры этого процесса и модельной сущности содержания его результатов. Надо отметить, что жесткая алгоритмичность и возможность неискажающей трансляции возникают одновременно. Это обстоятельство чрезвычайно важно при решении задач: осознание условия задачи, процесс решения и его результат на уровне функционирования мозговых структур одновременны. И только при их анализе они разделяются во времени, образуя привычную для нас последовательность.

Что касается третьего вопроса – структуры процессов реализации важнейших шагов алгоритма продуктивного мышления в целом – эти структуры формируются на основе осознания их алгоритмической сущности. Дело в том, что они основываются на запечатленных в памяти выбранных пересечениях множеств, которые корректируются в процессе деятельности, в том числе на уровне эволюции. Примером может служить рассматриваемый в следующей главе эволюционно сложившийся к настоящему времени классификационный подход, обеспечивающий формирование определений понятий в рамках таксономической лингвистики. Понимание в строгом смысле этого слова – процесс или результат осмысления сущности явления. Понимание может быть достигнуто исключительно на понятийной основе, тем глубже и тем стремительнее, чем более глубокие уровни алгоритмичности нам удается осознать. Так, выделение явления из мира (точнее, из собственного потока сознания субъекта мыслительной деятельности) является самым первым шагом алгоритма познавательной и, в частности, научно-познавательной деятельности. Завершение исполнения этого шага – введение определений необходимых понятий – также алгоритмично в своей сущности. Но и в этом алгоритме определенные шаги (например, отнесение изучаемого явления к классу явлений) также исполняются заведомо алгоритмически. Прекращение осознания алгоритмов процесса мышления по мере углубления в истоки этого процесса вовсе не означает отсутствия алгоритмов. Просто разрешающая способность нашего сознания в конкретных актах мышления ограничена. Можно достаточно уверенно предположить, что широкое и глубокое осознание алгоритмов мыслительной деятельности дисциплинирует разум, обеспечивая бесперебойную работу мышления, в том числе и на глубинных, стартовых уровнях. Здесь, в частности, имеется в виду организация вызова из памяти. Если информация «уложена» в памяти в соответствии с алгоритмическими принципами работы мозга, то и извлекается она в соответствии с теми же принципами – легко и просто.

Наконец, даже высокие профессионалы, такие, как А. Р. Лурия, полагают алгоритм чем-то все же «внешним», заданным и жестким. Это не так. Жесткой в алгоритме является только последовательность шагов. Исполнение же каждого из них происходит в соответствии с алгоритмами других, более глубоких уровней, в способах реализации своих шагов носящими все более личностный, индивидуальный характер. Достаточно вспомнить флуктуационное построение праалгоритма – это ведь поисковый процесс! Ну и, безусловно, надо постоянно помнить о том, что в процессе восхождения к «верхним этажам» продуктивного мышления, к реализации его крупноблочного алгоритма, каждый раз, в каждом законченном акте осмысления проходится весь цикл – начиная с появления сигнала и вызова из памяти тематического подмножества. И качество мышления, разумеется, зависит от отлаженности этого процесса для конкретной личности. Отлаженность означает наличие обратной связи, контролирующей направленность срабатывания алгоритмов «нижних уровней» со стороны эволюционно сложившегося на сегодняшний день общего алгоритма научно-познавательной деятельности.

Ну а эвристика… Обыденное сознание традиционно противопоставляет эвристический подход алгоритмическому. Для модели «чисто эвристического» подхода характерен «перебор всех вариантов построения решения без наличия какой-либо направляющей, принципиально важной идеи» [4, С. 612; 9]. Справедливость и, тем более, точность этого практически определения спорна, как минимум, по следующей причине. «Решение», разумеется, относится к задаче. А задачу можно считать поставленной только в том случае, если содержание ее условия понятийно обеспечено на уровне определений. Но в таком случае необходимо принять во внимание то обстоятельство, что так называемая «формула изобретения» есть не что иное, как частный случай алгоритма введения определения понятия. А это означает, что «перебор вариантов» в любом случае осуществляется в соответствии с определенной «направляющей идеей», в роли которой выступает указанный алгоритм. Так что «перебор вариантов» происходит только в рамках определенного шага алгоритма, а это уже совсем другое дело. В принципе, возможность эвристичности зарождается, по-видимому, при сугубо индивидуально-личностном вызове из памяти тематических подмножеств рефлекторных колец. Однако до выявления в осознании эвристического результата мышления еще далеко. В силу сказанного выше в этом разделе книги, даже скрытые разрешающей способностью сознания конкретного субъекта мыслительной деятельности ее фрагменты алгоритмичны или, по крайней мере, праалгоритмичны. Только в случае «чисто эвристического» подхода направляющая эту алгоритмизированную деятельность обратная связь с «главным», «конечным», алгоритмом нарушена. Главным образом, из-за его незнания и непонимания. Тогда вместо завершения акта мыслительной деятельности мы имеем дело с обрывом негодных (вследствие ненаправленности) алгоритмических цепочек «нижних уровней» и начинанием процесса каждый раз заново с первых шагов. Сизифов труд, чрезвычайно непродуктивный и чреватый пагубными последствиями как для решения задачи, так и для его субъекта. Последовательное представление развития «направляющей принципиально важной идеи» есть алгоритмизированная операция, обеспечивающая необходимый «скелет» эвристической деятельности [4, С. 612; 9]. Таким образом, алгоритмические и эвристические мыслительные операции, направленные на решение конкретной творческой задачи, неразрывно связаны между собой [9]. Причем связаны именно алгоритмическим характером процесса мышления вообще и наличием корректирующей отрицательной обратной связи в развитии системы алгоритмов последовательно усложняющихся уровней.

Легендарный вопль «Эврика!» был связан не со склонностью любителя ванн к озарениям непонятного происхождения, а с отлаженностью процесса научно-познавательного мышления научного работника, уже имевшего большой опыт алгоритмического решения физических и математических задач.

3.3. Развитие продуктивного мышления как эволюционный процесс

С появлением вида «человек разумный» его выживание сразу же оказалось в прямой зависимости от обмена результатами мыслительной деятельности.

Мозг неандертальца был гораздо больше нашего. Но был очень неорганизован и запутан. Вот и вымерли, потому как не получалось с адекватностью, тем более – с обменом этой адекватностью. Ведь чтобы выжить такому сложному и поэтому уязвимому виду, как человек, нужно уметь договариваться, то есть передавать друг другу свои мысли в качестве продукта. Это значит – владеть продуктивным мышлением. Под передачей следует понимать как оформление результатов собственного мышления в виде, пригодном для передачи (останавливаясь на этом), так и сам процесс передачи этих результатов другим людям. Ньютон и Гаусс не заботились специально (внимание – специально!) о том, чтобы продукт их научной мыслительной деятельности был доступен другим. Но, фиксируя эти собственные результаты для себя, для обеспечения процесса своей научной работы, великие не имели другой возможности кроме надлежащего знакового (языкового) оформления своего продукта. Свои работы Ньютон, не занимаясь сам преподаванием, начинал разделом «введем необходимые определения». И ведь вводил! И законы формулировал. И задачи решал. То есть создавал продукт. Там, у себя, за забором своего лордовского имения. А потом приходили другие, которые не могли получить таких результатов, как Ньютон. И несли заготовленные Ньютоном продукты в массы. Для того, чтобы каждый мог (в принципе) научиться готовить такие же продукты, как и Ньютон, но свои собственные. А потом приходили еще другие, и тоже не Ньютоны или Гауссы. И вот эти другие со слов и знаков великих видели не только их результаты, но и процесс получения этих результатов. И, удивленные единством структуры такого процесса, стремились нести в массы уже ее, эту структуру. Для того чтобы каждый не ломал голову над самостоятельным извлечением умений и навыков научной интеллектуальной деятельности из трудов безразличных к трансляции великих, а получал структуру этой деятельности тоже как продукт, готовый для применения. Чтобы быть вооруженным и успешным в деятельности, выбранной для самореализации. И вот все это объединяется продуктивным мышлением – и получение результата и его трансляция. В итоге мы приходим к рассмотрению некоторой модели – в данном случае продуктивного мышления, – в которой существенным фактором является транслируемость.

Мышление возникло в процессе эволюции человека как адаптационный механизм. Естественный, в сущности, отбор привел к введению этого механизма в человеческую культуру трансляции на уровне социального системообразующего фактора. Передавать такой механизм можно тоже только как продукт, поэтому в порядке обратной связи затрудненность организации продуктивного мышления у неандертальцев привела к кроманьонскому эволюционному выбору.

Есть такой вид эволюции, который называется «филетической эволюцией» (от греческого phyle – род, племя). Она происходит в деталях, не образуя дочерних видов. И задача ее – дать популяции выжить путем приспособления к новым условиям. Если надо – создав новую популяцию «внутри» вида. Филетическая эволюция человека [7] отличается тем, что, наряду с адаптационными изменениями соматического характера, происходят изменения и в мышлении человека. Сущность филетической эволюции процесса мышления современного человека состоит в формировании продуктивной составляющей этого процесса в результате направленного образовательного влияния на уровне коллективного бессознательного. При этом граница между социально-психологическими состояниями, обусловленными различием в успешности такого формирования, достаточно резка, хотя и допускает исключения (ввиду все той же социальности).

Филетически эволюционировать в плане продуктивности мышления человек начал, обмениваясь продуктами мышления. Появился язык, и появилось образование – передача последующим мыслительных завоеваний предыдущих. У костра, под бубен шамана – но образование. Те немногие, до кого образование дошло, включили его результаты в свой образ и спаслись от саблезубых тигров и голода. Смогли пойти дальше – пошли дальше. Появились математика и письменность – включили их в образование. Еще с древних шумеров с их глиняными табличками. Так, на уровне коллективного бессознательного – «надо, и все».

Из немногих, присвоивших и это, получились Аристотель с его логикой и иже с ним. Тоже включили в образование – «так надо». Все это было для людей как-то пестро, удаленно от повседневной жизни и с трудом сшивалось в лоскутное одеяло познавательной деятельности. Зарождалась наука и тоже зачем-то включалась в образование. Стало больше стремящихся осмыслить мир (Ньютон, Ломоносов, Мендель, Менделеев – несть им числа). Мучаясь и страдая в тенетах практического мышления («знаю, делаю, но сказать не могу»), они начали выстраивать для себя структуру продуктивного мышления. Они не собирались ее транслировать, выделять и передавать потомкам – просто получали выдающиеся познавательные результаты, которые снова уходили в образование. И некоторые обучающиеся, опять же внутри себя, эту структуру усваивали и, целенаправленно работая, давали людям атомную энергию, лазер и все-все-все, чем мы владеем сегодня. А структура становилась все яснее и даже начала проникать в образовательные стандарты.

Вот тут-то все и началось. Кто-то, пусть в корявом и усеченном виде, структуру продуктивного мышления усваивает и уходит вперед, в будущее, каждый – в своем деле. Поскольку образование по-прежнему несет обучающимся только результаты, полученные усвоившими, а не саму структуру, самостоятельно выделять ее становится все сложнее и труднее. Тем более, результатов все больше, как передавать их без структуры – все непонятнее. Как-то, путешествуя в среднеазиатской глуши, я заметил, что пытаюсь договориться с носителями другого языка, коверкая свой собственный. Так и с образованием. Оно стремится «упрощать». Но не той благородной простотой, которая от Оккама («не умножай сущностей сверх необходимого»), а той, которая хуже воровства. И обучающиеся в подавляющем большинстве стремительно глупеют. Филетически-эволюционно сложившаяся структура продуктивного мышления (основа научно-познавательной деятельности) стала совсем четкой. Любое образование предпоследних времен (еще не сломанное) в мозгах людей под эту структуру настолько «расставило полки», что отдельные, почему-либо не ушедшие реально из образовательного процесса, дети и взрослые эту структуру поневоле усваивают. Очень немногие (остальные ушли из образования). Исчезающе немногие. И пока – разрозненные. Хотя чрезвычайно высокий уровень развития представлений о мире, ставший им доступным, может с течением времени их объединить. А те, кто из образования выпал – и так вполне монолитны, устраивая свою жизнь. И защищая ее от пагубного влияния образования. Это уж у кого какая мораль и какая этика сложились. Не в вакууме ведь живем – родители, школа, СМИ и всякое такое.

Человеческая популяция расщепляется. Именно сейчас. В наши дни (недели, месяцы, годы). Это внешне проявляется в том, что в литературе и СМИ все чаще (практически ежедневно) мелькает тема увеличения разрыва между умными и глупыми. При этом проявляется определенное их соотношение: если оптимистично – один умный на десять глупых. Выдающийся психолог М. А. Холодная ввела термин: «функциональная глупость» [13, С. 10]. Не можешь адекватно функционировать, все у тебя через… заднее крыльцо и никаких успехов, никакого ощущения своей социальности, значит – функционально глуп. И таких, увы, большинство. Более девяноста процентов населения Земли. А что же с «умными»? Это те, которые заняты, с точки зрения окружающих, непонятно чем, что-то вечно изобретают, развивают, страдают, мучаются, но жизнью довольны. И их все меньше, а «глупых» все больше. И «умные» со временем все умнее, а «глупые» – все глупее. Такое расщепление популяции по интеллектуальному признаку было гениально предсказано в начале шестидесятых годов прошлого века А. и Б. Стругацкими в произведении «Волны гасят ветер». Туда же – Айзек Азимов со своим «Основанием», Клиффорд Саймак с «Что может быть проще времени» и ряд других философов, доносивших до нас свои мысли в виде научно-фантастических литературных произведений. Вот оно и началось. Проблема только в том, какова будет социальная окраска этого процесса. В особенности – его результата.

Накопление социального опыта продуктивного мышления привело к выявлению и формированию его структуры, которая может быть транслирована. Наверное, наиболее ранние из этих этапов проявлялись в трансляции математических представлений и технических решений, основанных на этих представлениях.

Результаты затеянной еще Аристотелем формализации структуры продуктивного мышления были приняты на вооружение социально реализуемым образованием, следствие чего мы наблюдаем и в наши дни. Так, например, в основе представлений о формировании определений понятий до сих пор царит аристотелевская классификация «родо-видовых отношений». Хотя прошло полторы тысячи лет, и очень многое изменилось в ходе эволюции процесса продуктивного мышления.

В следующей, четвертой, главе книги будет рассмотрен очень показательный процесс филетической эволюции познавательного мышления. Речь идет об эволюции понятийности. Точнее – об эволюции формирования определений понятий на основе классификационной системы всего сущего. Эта система, в свою очередь, непрерывно эволюционировала от доаристотелевских времен, в явном виде, как смогла, сложилась при Аристотеле (с его «родо-видовыми отношениями»), прошла Линнея и к настоящему времени сложилась в единую таксономическую систему, лежащую в основе, в том числе, и таксономической лингвистики. Эта система продолжает и будет продолжать эволюционно развиваться, но понятно, что знать и понимать ее сегодняшнее состояние необходимо.

Исторически складывавшееся образование с самого начала, а в особенности – со времен Аристотеля, носило директивно-репродуктивно-прецедентный характер. Оно несло в себе элементы логики и, следовательно, понятийности и продуктивного мышления. Потому и породило дальнейшее развитие научного мышления, по определению структурированного в своей основе. От Плиния до Ньютона и от Архимеда до Менделя. Однако носители этих формирующихся структур продуктивного мышления, пользуясь ими, не транслировали их в явном виде. Поэтому образование, на уровне коллективного бессознательного, для которого архетипом являлись интеллектуальная успешность и реальная образованность, приступило к трансляции путей (способов) и результатов научной деятельности классиков научного мышления. Это самое коллективное бессознательное предполагало, что виртуальное сотрудничество с классиками будет содействовать формированию структуры продуктивного мышления на личностном уровне обучающихся. Именно с этой целью в программу общего образования прочно вошла физика, и никаким «реформаторам» не удалось ее оттуда изъять даже в наши смутные для образования времена.

Уже во время расцвета известности классиков современной науки и социального почтения к ним, в обыденном общественном сознании наметился и стремительно расширялся разрыв между «избранными» «открывателями» и достаточно аморфным пассивным в познавательном отношении большинством населения. Это хорошо просматривается на примере физики. Математика всегда стояла как-то в стороне от обсуждения. «Надо» – и все. Нужно получать сдачу в магазинах, считать баранов в отарах… А вот физика – это просто некая заумь. Коллайдеры строят за народные деньги (математика хоть бесплатна, если не считать редких премий). Да и другие ученые не лучше. То гены откроют, то иго закроют. Да еще и со снисходительным пониманием посматривают на сиюминутные исторические процессы.

В итоге возникла социальная изоляция выраженных носителей научного продуктивного и вообще продуктивного мышления, являющихся, в сущности, ядром развития цивилизации в конкретных пространственно-временных ситуациях. Углубление этого разрыва приводило, в конце концов, к отрыву – отделению и последующему распаду массивной социальной оболочки. Следовательно, и к распаду государств и цивилизаций.

На протяжении всего времени существования систем образования само образование никогда не воспринималось обществом как средство формирования продуктивного мышления. Оно воспринималось либо как совокупность практически значимых прикладных знаний, либо как нечто туманное для туманного же «общего развития».

Тем не менее научный, технический и социальный прогресс требовал все большего притока людей-носителей продуктивного мышления. И образование стремилось обеспечить этот приток, не меняя своей сущности – оставаясь в принципе прецедентным и рассчитывающим на самостоятельное формирование необходимых структур мышления субъектами образовательной деятельности. Успешность этого процесса иллюстрируется учащением и возрастающей эффективностью научных и, следовательно, социально-значимых хозяйственных «рывков». Один только взлет физики во всем мире и в СССР в пятидесятые годы прошлого столетия чего стоит! И все равно – численность выраженных носителей продуктивного мышления оставалась и остается чрезвычайно низкой. Соотношение между этой численностью и достаточно инертным в плане мышления подавляющим большинством населения определяется необходимостью управляемости и стабильности общества на определенных этапах его развития (в том числе – в рамках государств).

Ввиду роста разнообразия деталей картины мира разрыв между продуктивно мыслящей частью населения и остальным населением все быстрее возрастает, возможности взаимопонимания все ухудшаются. В связи с этим «сброс социальной оболочки» учащается и приобретает все более катастрофические масштабы – мировые войны и крупномасштабные локальные конфликты, «перерабатывающие» огромное количество людей. Внешне это выглядит как результаты деятельности функционально глупых (термин М. А. Холодной) или, что то же самое, узкокорыстных людей с правом управления. Однако надо понимать, что это всего лишь проявления эволюционного процесса.

Причем здесь физика? А она, наряду с математикой, только в еще большей степени, ввиду обыденной наглядности, служит ведущим инструментом массового формирования продуктивного мышления. Ушла из культуры и, следовательно, из образования, физика – и забилось в щели продуктивное мышление. Впало в спячку. И моя твоя не понимай. Все больше и больше. Падают ракеты и правительства, полыхают джихады. Люди не могут согласованно построить приемлемую модель мира, потому что она сложна. А учиться простым моделям не на чем. Спит физика.