Текст книги "Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар"

6 ноября

На смерть Алексея Девотченко

Трудно поверить, что это не убийство.

Трудно допустить, что это не начало нового бандитского способа отмщения за беспощадную справедливую критику правящего режима.

Чтобы устрашить, выбрали самого бесстрашного.

Отныне в России не только поэт больше чем поэт, но и артист больше чем артист.

Господи, помести его душу поближе к себе, он это заслужил.

8 ноября

Из записок верующего атеиста

С академиком Гинзбургом я познакомился благодаря букве «Г», с которой начинаются начертания наших фамилий. Народных депутатов СССР горбачевского созыва в Большом Кремлевском дворце рассадили по алфавиту, в результате мое кресло оказалось между Гинзбургом и Гдляном. Справа Гдлян, слева Гинзбург. С Гдляном у нас сложилось вполне корректное, учтивое добрососедство, если не считать два или три случая, когда он активно пытался мне подсказать, на какую кнопку нажать – за или против. С Виталием Лазаревичем как-то легко, сразу и, как оказалось, надолго, навсегда установились доверительные, дружеские отношения. На чем основывалась эта близость? Думаю, прежде всего на том, что мы оба – евреи и оба были обеспокоены в те годы (конец восьмидесятых – начало девяностых) волной нарастающего публичного, уличного антисемитизма. Мы написали по этому поводу письмо председателю Верховного Совета СССР А. И. Лукьянову, встречались с М. С. Горбачевым, – мы настоятельно просили, можно сказать, требовали, чтобы высшее руководство страны отчетливо во всеуслышание определилось в отношении антисемитизма. Нам обещали, но обещания не выполняли. Мы напоминали о данных обещаниях, нам снова обещали, но так в те годы и не было сделано по этому поводу отчетливого, внятного заявления высшего руководства СССР.

– О, вы явились! – встретил меня однажды утром Виталий Лазаревич. – Вчера вы отсутствовали, и на ваше место присел Андрей Дмитриевич. Мы что-то обсуждали, и в это время Горбачев открыл съезд, и раздался гимн. Ну, я, естественно, встал, стою. А Андрей Дмитриевич спокойненько, благодушно себе сидит. Скучает, ждет, когда кончится бравурная музыка и мы продолжим нашу беседу. И действительно, когда я опустился в кресло, мы продолжили прерванный разговор как ни в чем не бывало. Как будто я отлучился на три минуты в туалет. Для него было так же естественно не вставать при исполнении гимна, как для меня – встать. В его глазах, в выражении лица не было никакого упрека, никакого осуждения. Он не считал меня трусом, а себя героем. Вот это абсолютное спокойствие при совершении необычных, даже опасных поступков меня в Андрее Дмитриевиче неизменно удивляет и восхищает. Я тоже в своей жизни совершил несколько неординарных поступков, но при этом каждый раз волновался, переживал. Делал, но нервничал. Сахаров спокоен, как бог.

Должен заметить, что Виталий Лазаревич нередко, и я бы сказал, охотно рассказывал о своих недостатках, неловких поступках, о случаях, когда он выглядел, как ему казалось, нелучшим образом. Он поражал меня своей способностью смотреть на себя со стороны и рассказывать о себе, как о другом человеке.

После Первого съезда народных депутатов СССР возникла первая легальная парламентская оппозиция – Межрегиональная депутатская группа (МДГ), которую возглавили три сопредседателя, но фактически лидером был Андрей Дмитриевич Сахаров. Я в эту группу вошел сразу и был уверен, что Гинзбург сделает то же самое. Где ж ему быть, как не там. Однако он в МДГ не пошел. Я не стал спрашивать почему, мы эту тему деликатно обходили. Но спустя некоторое время Виталий Лазаревич вдруг говорит: «Александр Исаакович, я чувствую, у вас есть ко мне вопрос, который вы не смеете мне задать: почему я не вошел в МДГ? Отвечаю: я считаю вредным выступать против Горбачева, которому и без того очень трудно в окружении враждебно настроенных к нему членов ЦК. Зачем же создавать дополнительные трудности, притом людьми, от которых он ждал поддержки». Я объяснил свою позицию: Горбачев не сможет проводить реформы, оставаясь во главе партии, руководство которой все настойчивее выступает против того, что он делает, у него есть выбор, пусть он решительно станет на сторону МДГ. Его возможности внутри партии исчерпаны. Виталий Лазаревич был со мной не согласен, правда, несогласие его было мягким, не совсем уверенным. Только после смерти Сахарова оно стало категорическим.

К Ельцину он относился настороженно, ничего хорошего от него не ожидал, откровенно высказывал свои опасения даже в тот период, когда Ельцина чуть не носили на руках. Его политические воззрения были всегда отчетливыми, ясными, опирались на логику фактов. Например, он был решительным противником заигрывания с палестинскими экстремистами, считал, что только категорическое солидарное неприятие их действий мировыми державами, включая Россию, и явное военное превосходство Израиля заставит их прекратить террористические акты и признать раз и навсегда еврейское государство.

Когда он стал Нобелевским лауреатом, в Еврейском культурном центре на Большой Никитской состоялся праздничный вечер в его честь. После приветствий, поздравлений, после восторженного приема его яркого, я бы даже сказал, веселого ободряющего выступления перед московскими евреями в нескольких залах были щедро накрыты праздничные столы. Вино и водка, что называется, лились рекой, подавались все новые и новые вкуснейшие кошерные закуски. К столу, где расположились Виталий Лазаревич и Нина Ивановна, стояла очередь мужчин и женщин с полными бокалами, желающих чокнуться, а то и сфотографироваться с Нобелевским лауреатом. Виталий Лазаревич был в чудесном настроении, чокался, обнимался, целовался, выпивал рюмку за рюмкой, раздавал автографы.

На следующее утро он позвонил мне, сказал, что не помнит, когда ему было так хорошо, легко, весело, как на этом вечере. Поскольку я был одним из инициаторов этого мероприятия, благодарил меня, просил передать слова благодарности всем, кто организовал такой незабываемый праздник. Действительно, ни до, ни после этого вечера я не видел, не помню Виталия Лазаревича таким радостным, таким раскованным, свободным, таким пьяным, таким счастливым.

Но видел я его и в самые тяжкие дни его жизни, когда он лежал неподвижно на больничной койке. Я навещал его, звонил, старался развлечь экстравагантными новостями из жизнедеятельности литературной и политической элиты. Каждый раз он спрашивал, где я был, кого видел, что интересного читал, о чем думал с тех пор, как мы не виделись. Я добросовестно докладывал. Во время одной из таких встреч мы говорили о смерти. Я рассказал ему, как недавно, ночью, не мог уснуть и принялся размышлять о том, хочу ли я умереть во сне. И вот, дескать, результат моих размышлений: я во сне умереть не хочу. Умереть во сне, сказал я, это какое-то предательство долгой, сложной жизни. Я хочу пережить приближение смерти, хочу, чтоб у меня были мои последние дни, последние часы, последние минуты. Уснуть и не проснуться – какой-то обман, ускользнул от последнего испытания. «А я, дорогой мой Саша, – сдавленным, негромким голосом сказал Виталий Лазаревич, – был бы счастлив умереть во сне. Вы, слава богу, здоровы, бодры духом, поэтому вам такая смерть кажется недостойной. Я мечтаю о такой смерти».

Последние слова он произнес с неподдельной выстраданной искренностью, – во мне все содрогнулось. Мне стало стыдно, неловко, я ощутил всю неуместность, всю глупость своего самодовольного монолога о самоценности последних дней жизни. Я ушел от него разбитый, подавленный – по существу, в тот день я первый раз в полной мере осознал, как ему тяжело, безысходно, как он унижен беспомощностью своего положения.

Однажды, не помню уже по какому случаю, я ему сказал, что ощущаю себя верующим атеистом. Как он рассмеялся, как он хохотал надо мной! «Это же нелепость, абсурд, вы же образованный человек, вдумайтесь в это бессмысленное словосочетание, что это такое – „верующий атеист“: до обеда вы верующий, после обеда – атеист?»

Верующим атеистом я остался, но эту его звонкую, хохочущую, беспредельную убежденность в своей правоте я никогда не забуду.

22 ноября

Президент Владимир Путин разъяснил на днях, что призывы к свержению действующей власти недопустимы, что такие действия антинародны. Я тоже против военных переворотов и революций. Подобные действия не устраняют народные беды, а только заменяют одни беды другими, часто еще более тяжелыми. Однако революции происходят не потому, что к ним кто-то призывает. Они происходят тогда, когда существующая власть, во-первых, не способна предвидеть драматические последствия своих действий, своей политики, во-вторых, когда она не способна быстро спохватиться, до конца признать, осознать, осудить свои преступные ошибки и, в-третьих, когда она не способна решительно, необратимо изменить свою политику, сделать все для исправления зашедшей в тупик ситуации. Если эти три условия не будут приняты во внимание, не будут выполнены, отсутствие революционных призывов не поможет.

25 ноября

С давних, давних времен обманывать врага во имя победы над ним – это хорошо, это молодцы, это браво! Тут имеется в виду не только чисто военная хитрость, но и хитрость (то есть обман, введение в заблуждение) политическая, мировоззренческая, даже философская. Интересы родины выше любой правды, достоверности, искренности и т. д. В такой правде/неправде и заключается сила, о которой говорит Путин. Именно этого рода нравственность и расцвела в России в последние годы. Святая цель и есть правда, и в этой правде – сила, и все, что содействует ее достижению, делает нам честь. Логика воинской хитрости, ложной маневренности возведена в святость, становится политической повседневностью.

27 декабря

Они знают, отдают себе отчет, что обманывают и в стране, и в мире, но они не знают, что они делают это для того, чтобы успешнее, увереннее обманывать себя. Они только-только начинают догадываться, что тут кроется подвох. Это видно было во время большого интервью Путина. Не прошло это тщательно подготовленное мероприятие так, как хотелось, как обычно. Они думают, это поправимо. Нет, уже непоправимо. Дальше так будет все время. Поздно начали понимать самое главное: они обманывали других для того, чтобы себя обмануть. Они это только-только начинают понимать, и то не все, некоторые. И даже трудно себе представить, чтó будет происходить по мере все большего понимания этого драматического парадокса. Это же явное вмешательство нечистой силы: обманывать других для того, чтобы не замечать, что обманываешь себя. Чем это кончится, достаточно ясно, но дело в том, что перед тем, как кончится, неизбежен некоторый промежуток времени. Он начался. Но никто не знает, сколько он продлится и как будет протекать. Я тоже не знаю. Я только догадываюсь. Но не настолько отчетливо, чтобы поделиться публично.

28 декабря

События уходящего года, Украина, Крым, поведение властей, властителя, реакция народа, большинства на это поведение, – все это вместе взятое, если подвести какой-то итог тому, что в результате происходит в моем сознании, в душе, – полное опустошение гражданского чувства. Почти полная утрата интереса к не личному, не персональному, не касающемуся самых близких мне людей. Чей я гражданин? Гражданин общества, которому наплевать, что с ним происходит, куда его ведут и уже почти привели? Подданный самовлюбленного тщеславца, властолюбца, кто, исходя из своих примитивных ложных уверенностей, начал войну, из которой не знает теперь, как выпутаться, врет живым и мертвым? Часть прислуживающей ему челяди, в числе которых немало пишущей братии? В начале всей этой трагической истории вокруг и внутри Украины был живой интерес обсуждать, понять происходящее. Анализировать, предугадывать. Было желание высказаться, действовать, выходить на многотысячные митинги. Перезваниваться, встречаться, делиться новостями, переживаниями. Все это ушло, пропало, кончилось. Все уже яснее ясного, не о чем говорить, не о чем думать. Нет больше загадок ни в причинах, ни в следствиях. Я все реже звоню, все реже звонят мне. Сгусток боли, стыда, беспомощности сжался, застыл. С очень сложным чувством я слушал сильное, впечатляющее последнее слово Алексея Навального в суде – к кому он обращается? Те, кто смотрят в стол, никогда не поднимут головы, чтобы посмотреть на небо, чтобы подумать о Боге. Они не с тоской смотрят в стол, а со смыслом. Ибо в столе есть ящики, а в ящиках – приличная зарплата. И чем больше, чем дольше они смотрят в стол, тем она становится больше, растет. На днях судьям ее повысили на 30 процентов. Депутатам Думы тем более есть на что в стол смотреть. Не к кому сегодня обращаться, вот в чем дело. Все так сложилось, что постепенно становишься сам себе гражданином. Конечно, вечно так не будет, вся эта структура гнилая, глупая, она рухнет. Но это произойдет не в результате борьбы с ней, а в результате тягучего, затяжного трагикомического самообрушения. И еще не факт, что после них не придут деятели похлеще. Общество этому не воспротивится.

2015

Мы не отказываемся от жизни из-за того, что она короткая. Это фундаментальный человеческий компромисс, который, как мне представляется, до конца людьми не осознан. Недопонимание всей значимости этого компромисса приводит к отказу от поисков компромиссных решений, когда возникали и возникают международные конфликты в современной истории. За семьдесят лет после Хиросимы и Нагасаки, как мы видим сегодня, так до конца и не было осознано, что эпоха войн как метода разрешения конфликтов завершилась. Компромисс не стал господствующим методом международной политики, несмотря на нависшие над миром планетарные опасности. На наших глазах в последние несколько месяцев в центре Европы больше чем наполовину укорочены жизни многих тысяч в основном молодых людей. Убежден, этого можно было избежать, если бы в сознании людей, не только политиков, господствовала идея КОМПРОМИССА как главного, единственно допустимого сегодня способа разрешения противостояний.

Если в ближайшие годы системы образования, воспитания, направленность средств массовой информации, все учреждения культуры, искусства, особенно кинематограф, телевидение, не предпримут активных усилий для укоренения идеи Компромисса в сознании мирового сообщества, большой ядерной войны не избежать. Это, конечно, надо было сделать раньше, намного раньше, не исключено, что уже поздно. Больше того: если войну в Украине удастся остановить и постепенно нормализовать отношения России с ЕС и США, у меня нет уверенности, что эта жуткая война послужит серьезным уроком, содействует укоренению в мире нового отношения к идее Компромисса.

Компромисс вместо войны, стол переговоров вместо поля битвы, переговорщики вместо генералов.

28 февраля

Люди, охваченные агрессивной уверенностью в своем праве наводить порядок в стране и в мире, графоманы жизни, как я их называю, возымели небывалую свободу действий. Поэтому нельзя считать чем-то неслыханным, неожиданным убийство Бориса Немцова. Мама Бориса Ефимовича, которой я скорбно кланяюсь, предчувствовала беду. Тысячи матерей и отцов в России боятся сегодня за жизнь своих детей. В связи с войной в Украине резко возросли масштабы проявлений жестокости не только в местах боевых действий, а повсеместно в стране. Остановить, прекратить эту войну, которая, в сущности, и убила Бориса Немцова, – первый шаг, который необходимо сделать для того, чтобы пресечь эскалацию преступности.

1 марта

Вернулся с Марша скорби. Рад, что было много народу, говорят, 70 тысяч, и главным образом молодежь. Молодые люди не приемлют, осуждают, ненавидят насилие – это чувствовалось. Нельзя не обратить внимания на резкое отличие сегодняшнего спокойного, эмоционально сдержанного траурного шествия от шокирующей, агрессивной, лишенной здравого смысла демонстрации «Антимайдана».

Сейчас подумал: страна наша привыкла к тому, что есть такой особенный человек, смелый политик, такой красивый, незабываемый мужчина – Борис Немцов. И вдруг его не стало, убили! Такое не забывается. И не прощается.

4 марта

Одно соображение в преддверии 9 мая.

Поражение содействует освобождению народа от его недугов, а победа, наоборот, усугубляет свойственные народу болезни. И мы это видим сегодня на примере победившей России (СССР) и потерпевшей поражение Германии. Это не означает, конечно, что в Германии все светло и замечательно, а у нас все темно и ужасно. Тем не менее речь идет о важных уроках послевоенного времени. Думаю, что это справедливо и тогда, когда речь идет о победах и поражениях отдельно взятого человека или коллектива.

Я вовсе не хочу сказать, что проигрывать войны лучше, чем выигрывать. Я хочу обратить внимание на этот парадокс, здесь речь о массовой психологии – поражение заставляет анализировать, критиковать себя, предостерегает от самодовольства. Победителям следует это учитывать после победы, а не способствовать самовлюбленности.

25 марта

Время, когда человек живой, – короткое, время, когда человек мертвый, – длинное; мертвым можно быть очень долго, вечно. Не о всех вечно мертвых помнят люди. Желание славы – во многом именно желание, чтобы тебя долго помнили после смерти. С появлением кинопленки, цифровых камер можно бесконечно долго видеть умерших живыми. Сегодня происходит определенного рода борьба за продление жизни умерших людей. Живые смогут увидеть живыми своих близких, умерших сотни лет назад. Это другая, новая жизнь, другая связь с прошлым, с предками, с историей человечества. Когда сегодня находятся безумцы, которые готовы разжечь атомную войну, способную уничтожить возможность такого будущего, это вызывает предельное негодование в душе, буквально библейский гнев. Молишься Богу, чтобы он любым способом остановил этих дикарей, фанатиков гибели рода человеческого!

31 марта

О памятниках Сталину

Многим, но далеко не всем известно о том, что в конце сороковых годов XX века, судя по всему, к семидесятилетию Сталина, с его согласия, если не по его приказу, было решено очистить города СССР от безногих, безруких инвалидов Великой Отечественной войны. Многие инвалиды занимались попрошайничеством, выпивали, шумели, нагло требовали от власти внимания, помощи – словом, вели себя некрасиво, портили начальству, проезжающему по улицам, настроение, да просто надоели. И в одно прекрасное утро инвалидов не стало, их насильственно выселили на Валаам и в другие такого же рода места, где они вынуждены были и жить, и умирать не по-людски, по-скотски. От большинства ничего не осталось – нет могил, нет ничего.

Я помню это исчезновение инвалидов. В небольшом молдавском местечке Дондюшаны, где я проживал после войны, по воскресеньям собирался большой базар, и всегда туда приезжали инвалиды, десятки инвалидов – кто чем-то торговал, кто просил милостыню, кто подворовывал, к вечеру, когда базар расходился, случались и драки между инвалидами, я помню, как безногих выпивших калек, на груди у которых позвякивали медали, уносили на руках жены и подруги. И вдруг, в одно из воскресений, ни одного инвалида, ни одного! И никогда больше на воскресных базарах инвалиды не появлялись. Я тогда не знал, что случилось, куда они делись. Я узнал о массовом выселении инвалидов, о их судьбе, в частности на Валааме, только через двадцать лет.

Сейчас, перед празднованием 70-летия победы, во многих городах собираются поставить памятники Сталину. А я считаю, то, что он сделал с инвалидами, героями Великой Отечественной войны, о чем мы не имеем права забывать, и есть самый выразительный памятник товарищу Сталину.

Праздник победы подлинно великий праздник, я никогда не забуду, как еврейское гетто, в котором я находился три года, освободили бойцы Красной армии, но я глубоко убежден, что это праздник не только победоносных сражений, это и праздник Правды о войне, какой бы она порой ни была тяжелой и горькой.

Только помня всю правду о Великой Отечественной войне, мы сможем избежать новой мировой войны.

Непорочное опорочено, незабываемое забыто.

24 мая

Мое поколение – одно из самых многоопытных в отечественной истории. Нам повезло: мы жили и работали при девяти вождях, некоторые из нас успеют пожить и при десятом, а считаные единицы прихватят и одиннадцатого… Мы прошли через целый ряд жизненных школ. Мы научились превращать страх в источник вдохновения, в творческий порыв. Два раза мы прошли через школу ложных уверенностей. Первый раз во время оттепели, при Хрущеве, когда нам показалось, что запросто можно построить социализм с человеческим лицом, второй раз при Ельцине, когда нам почудилось, что запросто можно построить капитализм с человеческим лицом.

Мы прошли через большую сложную череду разочарований, научились не впадать в отчаяние. Мы обнаружили, что глупость и мудрость вполне уживаются в одной и той же человеческой голове. Мы узнали, мы осознали, какую большую опасность представляет собой глупость умных людей.

Мы родились в эпоху ограниченных, не тотальных опасностей, когда настоящее надеялось на будущее, когда была уверенность, что дети и внуки будут жить в гораздо лучших условиях, чем отцы и деды. А завершаем нашу жизнь совсем в другую эпоху – в эпоху планетарных, тотальных опасностей, когда настоящее уже не надеется на будущее, наоборот, будущее надеется на настоящее. Уже нет никаких сомнений, что дальше будет только сложнее, только труднее, только опаснее.

12 июня

Ничто так не делает человека несвободным, как неотплаченные обиды – ты должен ответить, поставить на место, отомстить! Чтоб неповадно было! Боже, какая это тяжесть! Это «должен» не дает спать, не дает думать, грызет душу. Человек становится рабом не отпускающих его мстительных чувств. Надо прощать! Как только плюнешь на все обиды и всех обидчиков – ты свободный человек! Обижайте меня, я отвечать не буду. Мне моя свобода дороже, особенно свобода воображения. А ведь мстительность, обиды загружают воображение – главное богатство любого, а уж тем более творческого человека.

Другое дело – несправедливости, лишение законных прав, которые претерпевают многие люди, такие мерзости, как цензура, как отсутствие справедливого суда, как трагедия, которая в эти дни происходит в Украине, – в силу возраста я, вероятно, не окажусь в первом ряду протестующих, но из десятого ряда я помашу вам обязательно.

Главная особенность человека – он одновременно и один из многих, такой же как другие, и единственный в своем роде, ни на кого не похожий. Природа поместила эгоизм и альтруизм в одной и той же душе. По существу, все противоречия – политические, психологические – вытекают из этого факта совмещения в людях этих несовместимых начал.

Между двумя состояниями одного и того же человека все время возникают конфликты. Правда, не в каждой душе соотношение этих противоположных начал одинаковое. Точно так же в течение жизни одного и того же человека это соотношение может меняться. Огромное влияние на соотношения в людях этих природных начал имеет проводимая государством внутренняя и внешняя политика.

Мне уже не обязательно общаться с реальными людьми. Я столько людей в жизни знал, многих прекрасно помню, общение с людьми из моей памяти для меня часто интереснее, чем с реальными, живыми. Я только сейчас отдаю себе более-менее полный отчет в том, что означали для меня те или иные люди, с которыми сводила, сталкивала меня жизнь, отношения с ними, как они влияли на меня, как я влиял на них. Внутри себя я обнаруживаю интереснейшие личности, которых я в свое время не оценил по достоинству, многих удивительных людей вообще забыл, просто начисто забыл, и только сейчас, вспоминая те или иные сюжеты моей жизни, забытые всплывают в памяти, оживают, и эти новые встречи меня очень трогают.

22 июля

Все то время, когда я не помню о том, что скоро уйду из жизни, я живу как бессмертный. Таким образом, каждый день я некоторое время ощущаю себя бессмертным. Это не может длиться долго, ибо это неправда. Неправда коротка. Но даже когда я помню о смерти, осознаю свою смертность, это не стопроцентное, тотальное осознание, я все равно чуточку верю, чуточку надеюсь, что, может быть, и не помру, а во что-то превращусь. Душа моя превратится во что-то такое, от чего у меня останется ощущение, что я живой. Я готов называть своим «Я» не всего себя, а какую-то бестелесную часть меня, которая способна спастись. Мне даже не нужно быть в этом полностью уверенным, достаточно смутно надеяться, что это возможно. Эта смутная надежда то исчезает, то появляется, но и этого мерцания мне достаточно, чтобы не полностью утратить веру в возможность какого-то неясного спасения.

Вот потому я и называю себя верующим атеистом.

9 августа

В преддверии предварительных итогов

Результат этой войны, которая вроде бы идет к концу, но может еще долго то разгораться, то затихать: она принесла, кроме тысяч убитых и раненых с обеих сторон, кроме разрушенных городов и сел, кроме почти трехсот безвинно погибших пассажиров сбитого известно/неизвестно кем «боинга»? Кто выиграл эту еще не закончившуюся, но уже всем понятную войну? Никто. Никому не стало лучше, всем стало хуже. Даже тем, кто год с небольшим назад бурно праздновали присоединение Крыма, уже нерадостно на душе.

Победила глупость. Неистовая, кровожадная глупость. Конечно, не только в России правят бал хитроватые, наглые, по сути своей недалекие, близорукие люди. Похоже, многие из них не способны подвести плачевные итоги, сделать необходимые выводы. Что касается наших стратегов, они, возможно, были бы и рады отказаться, отдать, бросить власть, если было бы кому отдать, если были бы люди, которые смогли бы как-то красиво завершить эту некрасивую историю, да еще так, чтобы их не трогали, не тягали, не задавали вопросов. Но где возьмешь таких людей, такие фигуры? Они давно разлетелись, разъехались, ушли в мир иной. Остались в основном такие же, тот же уровень, что и нынешняя когорта, та же ненадежность, скользкость, слабость интеллекта.

Так что придется самим раскручивать то, что закрутили. Мириться со всем миром. Наши начальники сейчас не знают, как это сделать, да так, чтобы еще и лица не потерять. Поэтому все время подмывает: а может, наоборот! Ударить! А как ударить, не получив в ответ сто ударов, да еще более мощных? Придется договариваться, придется соглашаться, с чем соглашаться никак не охота. Теперь, когда мир нас узнал шире, глубже¸ узнал, чем мы дышим, ситуация значительно изменилась. Незабвенные слова Федора Ивановича Тютчева «умом Россию не понять» несколько устарели, за эти неполных два года войны Россия во многом дала себя понять, может, не желая того, распахнулась, оголилась. Поэтому с нашей стороны будет значительно труднее вести диалог.

Эти затруднения уже дают себя знать.

8 ноября

Как определить внятными выражениями то, что происходит в головах наших властителей? Они хотят невозможного. Они не понимают, что то, чего они хотят, неосуществимо. Для этого не было и нет необходимых условий ни внутри России, ни вокруг. Их мозги, их души набиты, напичканы ложными уверенностями. Ложные уверенности – страшная беда, трагедия российской власти. Вероятно, изредка их осеняют искорки понимания того, как обстоит дело в действительности, но эти искорки гаснут в болоте провозглашенных амбициозных установок. Сомнения порой возникают, не могут не возникать, но они боятся внимательно вглядеться в эти сомнения, они их заглушают, замуровывают. Сомнения – это партизаны правды, истины в душах людей, однако ложные уверенности мощнее сомнений, они их душат, они их уже задушили.

15 ноября

Сегодня многие с возмущением спрашивают: почему человеческие бедствия в других странах, в других городах мира не вызывают такого массового, такого эмоционального сочувствия, такого яростного протеста, как кровавые террористические акты, произошедшие прошлой ночью в Париже? Это справедливые вопросы, это уместные упреки. Здесь мы имеем дело с тяжелой историко-психологической проблемой избирательности гуманизма. Тем не менее то, что произошло прошлой ночью в Париже, – случай особый. Париж – мировая столица Свободы, толерантности. Так воспринимают этот город во всем мире. Это был кровавый удар не только по Парижу, не только по французам, а по всем нам, по европейской цивилизации.

3 декабря

Если поискать одно слово, которое наиболее адекватно отображает то, что происходит сегодня в мире, я думаю, это слово – сложность. Когда-то считалось, что человек – сложное существо, а мир примитивен и поэтому человек страдает. Сегодня человек и мир, человек и общество сравнялись по уровню сложности. На мой взгляд, это очень важное изменение, которое до конца еще не осознано. Еще не до конца понято, что из этой новой ситуации вытекает.

Главная сложность – как уберечь мир от планетарных катастроф, одна из которых – мировая атомная война. А еще есть угроза экологических бед, угроза планетарного терроризма, угроза перенаселения планеты, угроза истощения природных ресурсов. Как обеспечить безопасность человечества, которое состоит из разных стран, разных народов, разных идеологий, разных религий, разных культур, преследующих разные цели, имеющих разные представления о том, что в современном мире самое главное, что второстепенное. Человек, как мы знаем, со своим множеством сложностей более-менее справляется благодаря единому центру управления – своему мозгу, где переплетаются душа, знания, вера. По-видимому, исходя из этого опыта человека, и нынешнему миру, нынешнему человечеству надо выстраивать единую планетарную систему управления, которая будет способна более-менее справляться с обеспечением благополучия и безопасности рода человеческого.

Мозг человека как центр управления складывался в течение тысячелетий. Для формирования планетарного центра управления таких резервов времени нет. Многие десятилетия упущены. После Хиросимы и Нагасаки мудрецы XX столетия Эйнштейн, Рассел, Бор, Сахаров высказались о необходимости образовать мировое правительство для управления опасными отраслями человеческой деятельности. Однако до сих пор в мире не ведутся даже подготовительные работы к чему-то подобному, мы не знаем ни одного основательного проекта такого рода. Немало людей полагают, что мировое правительство может обернуться зловещей планетарной диктатурой. Вероятно, такая опасность существует, но так же вероятно, что можно предусмотреть структурные меры для предотвращения такого развития событий. Нужны глубокие исследования, нужны объединенные усилия планетарной интеллектуальной элиты. В свое время такого рода работой занимался Римский клуб. Насколько мне известно, идеями Римского клуба, его разработками ни одно правительство мира всерьез не заинтересовалось. Между тем положение на планете с каждым годом усугубляется, конфликты между отдельными странами, регионами, между разными идеологиями, между разного рода политическими притязаниями нарастают, сгущаются. Оружие невероятной поражающей силы совершенствуется. Психология людей приучается безответственными политиками разных стран не опасаться, не бояться атомной войны – все чаще звучит преступная мысль о том, что в атомной войне можно победить.