Текст книги "Пасынки чудес"

Глава 9 – Хрустальный нож

Обет безбрачия волшебники-шуофканы никогда не давали. Но и семьями, за редкими исключениями, не обзаводились: магия ревнива и требует от своих адептов посвящать себя только ей. А вот временные связи с обычными людьми считались делом полезным и даже необходимым. Хорошо, знаете ли, влияет на здоровье и не даёт оторваться от реальности. Патриархальные нравы, суровые к прелюбодеям, смотрели на интрижки волшебников сквозь пальцы и делали исключения для их избранников.

Всегда занятый, Хан-Го полагал общение с женщинами зря потерянным временем. Даже в молодости, когда вечерами другие ученики бегали по девицам, суровый паренёк просиживал над книгами. Став полноправным шуофканом, Хан-Го с лёгким презрением относился к коллегам, заводящим любовниц. Посмеивался, что мол не умеют укротить плоть и теряют драгоценные минуты ради ерунды. До тех пор, пока не встретил её.

Чёрные кудри; жёлтые, как у кошки, глаза; высокие скулы – Хан-Го несколько дней ходил сам не свой, а потом начал выяснять, кто эта женщина. Вдова сотника городской стражи, зовут Лейла, живёт одна в переулке Хахаман, детей нет. Шуофкан, привыкший действовать, семнадцать дней посылал ей подарки, а затем явился сам. Она не стала отказываться.

Бурная страсть давно ушла из их отношений. Но расстаться с женщиной шуофкан уже не мог. Она умела слушать, а волшебнику порой нужно было выговориться. А ещё, по-женски мудрая Лейла мягко подбрасывала советы там, где требовалась житейская хитрость, а не магия и яростный напор. Хан-Го не признался бы и сам себе, что дорожит её обществом больше, чем дружбой с сердаром. Тайно подмешивая ей эликсиры, продлевающие молодость, волшебник старался не думать, что может на многие годы пережить подругу.

В этот раз он пришёл к ней днём, в самую жару, нарушая давно сложившийся обычай вечерних визитов. Дверь открыла служанка: ойкнула, хихикнула и побежала звать госпожу. Хан-Го, мрачный как туча перед грозой, не дожидаясь Лейлы, пошёл в сад за домом. Отыскал в дальнем углу беседку и с облегчением спрятался в тени. Сбросил с плеч халат и лёг среди раскиданных в беспорядке подушек. Закрыл глаза и прогнал все мысли, терзающие уже который день.

– Я отпустила служанок и решила сама подать чай грозному шуофкану.

В беседку вошла Лейла, держа в руках поднос. Из одежды на ней были что-то невесомое. Складки прозрачной ткани, как хороший купец дразнили, нахваливали и намекали: стоит лишь протянуть руку, распахнуть, чтобы оценить во всей красе.

Женщина опустилась рядом с волшебником на колени. Поставила около себя поднос с чайником, пиалой и кусочками шербета на плоском блюде.

– Я заварила твой любимый, с жасмином.

Хан-Го потянулся, но вовсе не к чаю. Провёл ладонью по бедру, коснулся живота, поднялся к полной груди. Лейла еле слышно вздохнула. Хан-Го, как по волшебству, оказался близко-близко. Жадные губы прошлись по шее, оставляя после себя горячие следы поцелуев. Нетерпеливые руки срывали ткань, ставшую сейчас лишней. Женщине показалось, что волшебник был со всех сторон разом, превратившись в многорукого демона страсти. Сопротивление, наигранное и жеманное, стало бесполезно.

* * *

– О чём ты думаешь?

Утомлённая Лейла водила пальцами по груди шуофкана, рисуя только ей видимый узор.

– Так, о всякой ерунде.

– Я же вижу, Хан, тебя что-то гложет. Расскажи!

Волшебник улыбнулся и погладил женщину по плечу.

– Сердар хочет, чтобы я… Кое-что для него создал.

Лейла приподнялась на локте и заглянула в глаза мужчине.

– Не говори, что именно – мне не интересны такие тайны. Ты не можешь этого сделать?

– Могу, наверное.

– А в чём сложность, Хан?

– Представь, что мне нужно создать, к примеру, тайную стражу. Я знаю, каких людей взять на службу, что поручить, какую положить им плату. Но я не…

Хан-Го скривился как от боли.

– Не знаю, кого поставить во главе. Кто будет управлять и сделает всё как надо. Нельзя взять случайного человека, или мздоимца, или дурака.

– Этот «тысячник», которого ты должен назначить, он получит большую власть?

– Очень. Даже слишком.

– Станет могущественнее, чем шуофканы?

– Ммм… – волшебник заворочался, – да, пожалуй, да.

– Ну так стань сам!

– Что?

– Зачем отказываться, когда халва идёт в рот? Разве ты сам не сделаешь всё как надо?

– Нет, я – шуофкан. Это моя судьба и мой выбор. Зачем мне искать другой и становиться б…

Он запнулся, чуть не сказав лишнего.

– Ты ведь сам говорил, что устал от глупых учеников, от пустых встреч и болтовни волшебников. Хотел большого и серьёзного дела, вместо лечения чирьев на властительных задницах.

– Это не то. Я думал…

– Подумай ещё раз.

Лейла обняла шуофкана.

– Ты лучший и я люблю тебя. Выбери так, чтобы не жалеть потом об упущенных возможностях.

– Обещаю, – Хан-Го прижал женщину к себе, – я решу сегодня же, без сомнений и колебаний.

* * *

Он обманул Лейлу. Сомнение грызло Хан-Го как червь, подтачивая решимость. С каждой минутой волшебнику всё больше хотелось плюнуть на просьбу сердара, сбежать, забиться в тайное убежище и переждать грозу. Он ненавидел себя за малодушие и нашёл единственное средство – действовать немедленно.

Выйдя из дома Лейлы, шуофкан отправился в лавку ювелира. Её хозяин, Косой Фируз, отличался скверным нравом и страшной жадностью до денег. Но у него было два неоспоримых достоинства: во-первых, он задолжал Хан-Го услугу; а во-вторых, слыл обладателем самой обширной коллекции камней во всём Гаазире.

– Приветствую достойнейшего из шуофканов, – Фируз согнулся в поклоне, умудряясь при этом с подозрением коситься на посетителя, – в моей скромной мастерской. Да будет путь устлан розами и…

– К делу, Фируз, мне не нужны славословия.

– Чем бедный мастер может помочь прославленейшему из волшебников?

– Я хочу видеть твои камни. Самые крупные из них.

Ювелир недовольно засопел.

– Если почтеннейший скажет, что ему требуется, я с тщанием подберу…

– Фируз, не зли меня, – Хан-Го нахмурил брови, – сейчас нет времени на бессмысленную обходительность. Или ты немедленно показываешь, или я превращу тебя в жабу и найду сам.

– Не страшно, в этом случае в стоимость камней будут входить деньги на возвращение мне человеческого облика. Но тогда, можешь не рассчитывать на скидку.

Хан-Го усмехнулся и покачал головой.

– Когда ты умрёшь, будешь возвращаться из могилы и требовать долги?

Ювелир без улыбки развёл руками: мол, если получится, обязательно приду и соберу с процентами.

– Ладно, хватит шуток, показывай, что у тебя есть. Я действительно спешу.

– Самые крупные?

– Да. Неважно, драгоценные или нет, главное, размер.

– Идём.

Косой Фируз взял с полки лампу, зажёг и поманил шуофкана за собой. Пришлось пробираться за ювелиром по узком коридорчику, заставленному ящиками, корзинами и всяким хламом.

– Какой величины тебе нужен камень? – не оборачиваясь буркнул Фируз.

– Две ладони в длину. Ширина от трёх пальцев.

– Тогда нам сюда.

Остановившись у маленькой двери, ювелир вытащил связку ключей и с натугой отпер замок.

– Заходи.

Шуофкану пришлось наклониться, чтобы попасть в тёмную комнату с полками на стенах.

– Садись, – Фируз указал на табуретку около кривоногого стола.

С брезгливостью Хан-Го смахнул пыль с грубого седалища, с опаской присел и стал ждать. Не будь он шуофканом, ювелир ни за какие деньги не пустил бы посетителя сюда. Хранилища, пусть там лежат хоть простые булыжники, не показывают даже ученикам.

– Посмотри, – Фируз положил на стол перед волшебником свёрток.

Осторожно развернув пергамент, Хан-Го вытащил крупный смарагд. Насыщенного, тёмно-зелёного цвета камень. Бесценная драгоценность! Почему он пылится в кладовке жадного ювелира? Хан-Го хотел спросить, но сам уже увидел ответ: смарагд был с порчей. Изумрудную глубину рассекали мутные прожилки породы. Даже если осторожно разбить камень и выбрать драгоценную часть, после огранки останется горсть заурядных камешков, годных только на перстни.

– Жаль, но не подходит.

Ювелир снова ушёл к полкам и принёс другой свёрток.

– А вот это уже лучше!

В руках волшебника оказался длинный кусок обсидиана. Чёрного как ночь, с мерцающими искрами в глубине. Коротковат! Но если обколоть по краям, а на этом конце сделать рукоять…

– Отложи пока. Если не найду получше, возьму его.

Хмыкнув, Фируз снова ушёл к полкам и принёс ещё один камень. И ещё, и ещё. Хан-Го перебирал камни, крутил в руках, морщился и откладывал. Снова вернулся к обсидиану и долго осматривал. Нет, слишком короткий, да ещё эта трещина по краю.

– У тебя хорошие камни, Фируз. Но, боюсь, это не то что я ищу.

Ювелир, уязвлённый в профессиональных чувствах, засопел.

– Было бы лучше, если бы ты объяснил, что ищешь. У меня есть статуэтки нужных тебе размеров. Будешь смотреть?

Шуофкан неопределённо мотнул головой. То ли отказываясь, то ли соглашаясь от безысходности.

– Кстати, есть вот такая штука. Привёз чёрный купец из-за Песчаного моря.

Осторожно взяв кончиками пальцев, Хан-Го разглядывал короткий кинжал, целиком сделанный из куска горного хрусталя. Только на рукоятке неизвестный мастер сделал накладки из белой кости.

– Уж не знаю, где он взял её, но камень так не обрабатывают уже сотни лет. Видишь, как грубо сделано лезвие?

Как заворожённый, Хан-Го вглядывался в прозрачную глубину. Если найдётся хоть малейший след, что кинжал использовали в ритуалах, для волшебника он будет бесполезен. Ему нужна «чистая» от связи с любыми божествами вещь.

– Могу уступить тебе его за полцены. Скажем тысяча дирхемов.

– У меня сейчас нет этой суммы. Триста я пришлю тебе сегодня, остальное получишь в следующем месяце.

– Нет, – Косой Фируз даже стал дышать громче, чуя наживу, – Тысячу он стоит сегодня, а завтра будет стоить две. И отдам его, только после того, как услышу звон монет.

С удивлением Хан-Го оторвался от кинжала и взглянул на ювелира.

– Помнится, ты должен был мне услугу, Фируз.

– Услугу, но не деньги. Кинжал стоит тысячу сегодня и две с завтрашнего дня.

– Ты просишь слишком много, за каменный нож плохого качества.

– Не хочешь – не бери. На хороший товар всегда найдётся покупатель.

Пальцы ювелира потянулись к хрустальному лезвию.

Хан-Го вышел из лавки и аккуратно прикрыл за собой дверь. Щёлкнул пальцами, и железный засов намертво запер вход. В тёмной комнатке, рядом с кривоногим столом, лежал Косой Фируз. Мёртвый от жадности и остановившегося сердца.

* * *

Вернувшись домой, Хан-Го занялся приготовлениями. Хрустальный нож следовало укрепить, чтобы не сломался в самый ответственный момент, и заточить до бритвенной остроты. В ход пошла магия: тайные символы, выписанные на лезвии кровью чёрного петуха; кипящие, без огня, эликсиры, в которые шуофкан погружал клинок; страшные слова, произносимые только в темноте.

Его прервали. Опустив нож в очередной сосуд с густой жидкостью, Хан-Го почувствовал, что в дом вошёл чужой. Оставив драгоценность, шуофкан вышел во внутренний дворик.

– Здравствуй, Хан.

Его ждал учитель Балх. В старом полосатом халате, с простой тюбетейкой на седых волосах, больше похожий на дехканина, чем на могущественного волшебника.

– Ты давно не был у меня, учитель.

– Кажется, я приходил сюда лишь раз. В день, когда ты вошёл в Малый круг.

Хан-Го улыбнулся. В тот день он устроил праздник, пригласив старших шуофканов. И впервые позволил себе отбросить маску серьёзности и беззаботно веселиться.

– Ты изменился с тех пор, – Балх покачал головой, – Превзошёл меня, да и других, в могуществе.

– Возможно.

– Я пришёл к тебе с просьбой, Хан. Как бывший учитель к ученику.

Внутри Хан-Го натянулась струна. Шуофкан сложил руки на груди и кивнул.

– Откажись от своих планов.

– Что?

– Я, Балх, ученик Бэхрема Чёрного, второй в малом круге, прошу тебя не творить нового бога. Я готов уступить своё место в Малом круге, обрить голову и пойти к тебе в подмастерья, если ты откажешься.

Поражённый, Хан-Го уставился на учителя.

– Ты? Будешь подавать мне склянки и подметать башню?

– Я, конечно, стар, и уже не расторопен. Но если ты заключишь со мной сделку, то да, буду.

– Прости, я не верю тебе. Великий учитель и…

– Много лет назад, я стоял рядом, когда Бэхрем обожествил себя. Десять следующих лет я просыпался с криками, от снившихся мне кошмаров. И с ужасом я представляю, что он мог сделать, если бы взошёл на седьмую ступеньку Лестницы. Человек не предназначен для этого. Любой демон покажется пушистым котёнком по сравнению с обожествлённым.

– И ты…

– Прошу тебя отказаться. Оставь божественное богам, а людям человеческое. Малый круг поможет сердару и удержит страну от краха. А ты можешь возглавить шуофканов и остаться в истории, как человек спасший державу.

Несколько минут Хан-Го молчал. Хмурился, поджимал губы, перекатывал желваки скул.

– Я должен подумать. Если я соглашусь, ты, и все шуофканы Малого круга, принесёте мне клятву. Верности и послушания.

На лице Балха появилось удивление, но старый учитель не решился возразить.

– Вы примите новый устав для всех шуофканов и сделаете меня своим главой.

– Что ещё ты хочешь? – голос Балха стал глухим и безжизненным.

– Это всё.

– Мне тоже придётся подумать.

– Хорошо. Я буду ждать ответ и членов Малого круга на третий день. А теперь уходи.

Не дожидаясь, пока Балх уйдёт, Хан-Го резко повернулся и ушёл в дом. Учитель грустно покачал головой и шаркая остроносыми туфлями, побрёл к выходу.

* * *

До самого утра Хан-Го просидел без сна. Закончил колдовать над кинжалом и отложил его в сторону. Сел во внутреннем дворике и молча смотрел на звёзды. Слова Балха жгли ладони как уголёк, выпавший из костра. Он мог сделать шуофканов не рыхлым сборищем волшебников, а братством. Орденом, который сможет всё что угодно. А он, безродный Хан-Го станет владыкой, стоящим выше сердара. Соблазнительно, даже чересчур.

Он пошёл в библиотеку и снова взял дневник молодого Балха. Перечитал с самого начала, два раза просмотрел страницы, посвящённые восстанию. Долго листал в поисках любого отрывка, где упоминался Бэхрем. И в теперь мог сказать: мятежный шуофкан, дерзнувший стать богом, был сумасшедшим и садистом ещё до обожествления. Жестоким, злобным, не щадившим никого. Не удивительно, что Бэхрем стал чудовищным богом.

Это был вызов. Манящий сильнее, чем главенство над шуофканами. Что, если он станет хорошим богом? Суровым, но справедливым и милостивым. Ведь тогда, владычество над шуофканами покажется детской погремушкой. Хан-Го заварил чай и долго пил его из старой треснутой пиалы. Наблюдал, как небо светлеет и с первыми лучами солнца отбросил все сомнения.

Посреди дворика Хан-Го создал каменную плиту. Приделал железные кольца, чтобы человеку, который на неё лёг, можно было привязать руки и ноги. Записал в свиток слова, которые нужно будет произнести. Ещё раз проверил остроту хрустального ножа. Снова заварил чай и сел ждать.

Глава 10 – Договор

Всадники, беззвучные как тени, приближались. Миназ вглядывался в фигуры странников, удивляясь их обличью. Плотные накидки; головы замотаны чёрной тканью, так что видны лишь глаза; на пальцах, держащих поводья, серебряные кольца.

– Это турреги – народ, выбравший долю слуг Семнадцати в незапамятные времена, – Аждахак, стоявший рядом с мальчиком, усмехнулся, – Они пьют особый напиток из плодов ююбы, отчего их кожа становится синей. Их женщины стреляют из луков и владеют бесчисленными стадами. А мужчины закрывают лицо, веря, что через рот демоны похищают души.

– Они правда крадут?

– Глупое поверье. Обитатель бездны с удовольствием пообедает телом, а вот душу, человек может отдать только сам, добровольно. Стой здесь, маленький Пустой, а я схожу, поприветствую гостей.

Они сошлись на кромке песка: старик в рванье и путники-турреги. Оба всадника спешились, подошли к хозяину оазиса и коротко поклонились.

– Приветствуем господина дома-посреди-барханов. Да пребудет неиссякаемой вода в твоей чаше и ноги ступают по коврам.

Аждахак кивнул.

– И вам доброго песка, львы пустыни. Можете выпить моей воды и напоить животных.

Турреги поклонились ещё раз, сняли с сёдел бурдюки и поспешили к водоёму. Старик не двигался, рассматривая лошадей. Чёрные как смола, с лоснящимися как чешуя шкурами, с фиолетовыми глазами без зрачков – волшебные твари, подарок Семнадцати верным слугам. Таких не надо поить, чистить и кормить. Лишь раз в год отдавать на растерзание табуну рабыню помоложе.

Покачав головой, Аждахак решил посмотреть, что всадники тащили волоком за лошадьми. Мешок? Пойманого зверя? Нет, человека! Вернее то, что от него осталось: у несчастного отрубили руки и ноги, кожа изодрана в лохмотья, а голова безвольно лежала на песке. Старик-дэв даже не удивился – жители пустыни любят наказывать врагов жестокими способами. Ну труп и труп, одним больше, одним меньше.

– Дай мне воды!

Ещё живой мужчина дёрнулся. Лицо, уже мало похожее на человеческое, повернулось к Аждахаку. Губы, разорванные в клочья, дрогнули ещё раз.

– Напои меня, не-живой.

Веки медленно, ломая запёкшуюся корку, поднялись. В глазницах пылал чистый белый огонь. Такой же, что зажигается раз в год на алтарях святилищ во время схождения божества.

– Я помню тебя, – Аждахак медленно опустился на корточки, – Да.

Костистая рука старика потянулась в изуродованному телу. Чиркнула длинным острым ногтем по уцелевшему клочку кожи. Наблюдая, как набухает капля серебряной крови, Аждахак поджал губы.

– Да, знаю, кто ты. Шестнадцатый. Давно не виделись, Хитрец.

В ответ «обрубок» захрипел. Дрожь пробежала по искалеченному телу.

– Помоги мне, злой ветер. Отплачу во сто крат!

– Дай слово, Хитрец.

– Возьми что хочешь, только дай воды.

– Настоящее. Клянись Иркаллой и своей кровью.

– Клянусь! Ихором, Иркаллой и Лестницей. Спаси меня, злой…

Обессиленный, Хитрец закрыл глаза, пряча гаснущее пламя. Аждахак встал, в задумчивости потирая щеку. Он колебался: судьба предлагала ему снова бросить кости в Большой игре. Много тысяч лет назад, на заре мира, он вышел из неё, не рискнув повышать ставки.

– Отойди от него.

В трёх шагах стояли турреги, с угрозой положив ладони на рукояти мечей.

– Даже раб и приговорённый имеет право напиться в моём оазисе, таков закон.

– Это падаль и мертвец. Отойди и мы оставим тебя в живых.

Аждахак оскалился. В глазах старика появился молодой задор.

– Никто не может указывать мне что делать или угрожать. Ты ходишь по краю, слуга Семнадцати.

Турреги обнажили мечи.

– Отойди, старик.

Запрокинув голову, Аждахак расхохотался, страшно и весело. Протянул ладонь, вытаскивая из воздуха оружие: серебряное, похожее на серп, лезвие на длинной рукоятке.

– Да будет ваша смерть лёгкой.

Они бросились вперёд, выставив мечи, но старика уже не было на том месте. Адажахак появился за их спинами, клинок сверкнул молнией, рассекая плоть. Два тела упали одновременно, выплёскивая красное вино жизни на песок.

* * *

Старик, тощий и немощный на вид, легко подхватил искалеченное тело и перенёс к бассейну.

– Набери воды, – махнул он Миназу.

Мальчик бросился со всех ног. Зачерпнул глиняной чашкой воду и, держа обеими руками, протянул Аждахаку.

– Не мне. Напои нашего короткого гостя, – старик зло усмехнулся.

Покалеченный человек лежал без движения. Миназу, в первое мгновение показалось, что он мёртв. Но стоило поднести к его губам чашку, со стоном выгнулся навстречу. Впился в глиняный край, и обливая подбородок, с шумом выхлебал до дна.

– Ещё…

Отвечая на вопросительный взгляд мальчика, Аждахак кивнул.

– Дай ему сколько захочет.

Семь полных чаш выпил изрубленный человек. Миназу казалось, что после каждого глотка страшные раны становились всё меньше и меньше. Вот только руки и ноги не отрастишь за мгновение, будь хоть тысячу раз волшебник.

– Подойди, чудовище. Я должен с тобой поговорить.

Аждахак не обиделся на такое обращение. Наоборот, довольно осклабился и сел на корточки рядом с калекой.

– Иди, – старик подмигнул мальчику, – поешь, отдохни. У нас с Хитрецом много тем для болтовни.

Миназ с облегчением убежал. Даже смотреть на изуродованного мужчину было страшно. Сев рядом с дастарханом, мальчик выбрал пирожок-самбусу с самым румяным бочком и впился зубами. Есть не хотелось, но руки сами тянулись к вкусностям. Не обращая внимание на перешёптывающихся старика и калеку, маленький раб жевал и радовался, что сегодня никто не будет орать на него и бить палкой.

– Я узнал тебя, чудовище, – Хитрец растянул губы в улыбке, – ты младший аннуакан Аждахак, каджи-разрушитель. Во второй битве за Лестницу ты сражался за моего братца Третьего.

– А ты Хитрец. Шестнадцатый, стоящий на первой ступени. Вернее, был им. Как ты умудрился дать себя низвергнуть? Ещё и в человеческом теле. Угодил под горячую руку старших, да?

Бывший бог хрипло рассмеялся. С горечью и обидой.

– Это я нарушил равновесие, каджи. Толкнул одного, подначил второго, стравил всех остальных. Когда Третий понял, что это я, сил добить уже не хватило. Только и смог, что швырнуть меня своим рабам-туррегам – его самого уже рвали псы Четвёртого.

– Дурак.

– Он никогда не отличался умом, бедный мой братец.

– Ты дурак.

– Я отплатил за всё, разрушитель. Ты не знаешь, что такое быть Шестнадцатым – самым бессильным, божком-на-побегушках. Мне надоело собирать крошки с их стола.

Аждахак пожевал губами.

– Ты перестал быть не только Шестнадцатым, но и Хитрецом. Я буду называть тебя Падшим.

– Да хоть кумганом зови, только не засовывай в печь.

– Добить тебя? – в глазах старика застыло безразличие, – Могу сделать это быстро, в знак давнего знакомства.

– Зачем тогда спасал?

– Хочешь пожить в смертном теле калеки? Думаешь, я буду кормить тебя с ложечки?

– Нет. Ты дашь мне новое тело и поможешь стать Первым.

Старик закудахтал. Мотая головой и хлопая руками, он смеялся и тыкал пальцем в бок Падшего.

– Ты смешной! Мне не было так весело уже тысячу лет! Новое тело? Помочь стать Первым? Я позволю тебе жить в оазисе и буду кидать тебе финики. Кво-кво-квох!

Бывший бог дождался, пока Аждахак умолкнет и продолжил.

– Ты отдашь голубоглазого, и я волью себя в его тело.

– Мальчишку?! Он мой гость. Законы госте…

– В преисподнюю традиции, – Падший скривился, – они не имеют значения, когда на кон поставлено так много. Отдай мне голубоглазого, каджи.

– А что мне с того?

– Ты пойдёшь со мной, и поможешь взойти на вершину Лестницы.

Снова раздался кудахтающий смех.

– Служи мне, каджи, – Падший не отступался, – и я вознесу тебя.

– Я никому не служу, глупый бог. От создания мира и до его гибели, у меня только один господин – время.

– Тогда будь моим со-товарищем. Что ты хочешь в обмен на свою помощь?

– Золотой хопеш Владыки мёртвых, – не задумываясь, ответил Аждахак.

– Что? Зачем тебе, разрушитель? Хочешь, будь Вторым рядом со мной. Или стань Третьим, хранящим Лестницу…

– Вы, боги, хотите почитания живых. И не вспоминаете, что любая жизнь, рано или поздно, обращается в смерть. А значит Владыка мёртвых царствует над всем сущим.

– Как хочешь. Я отдам тебе золотой хопеш.

– Поклянись, Падший.

– Не будет больше клятв, разрушитель. Мы заключим договор. Ты доставишь меня к лестнице, а я отдам ключ от Темноты.

– Согласен.

Аждахак протянул руку и коснулся лба Падшего. Губы беззвучно прошептали слова договора. Под закрытыми веками бога вспыхнуло пламя.

– Сковано и записано, – старик будто помолодел. Морщины разглаживались, а черты лица сделались хищными.

– А теперь отдай мне голубоглазого.

В глазах старика промелькнуло сожаление.

– Хорошо.

Встав, Аждахак посмотрел на мальчика пристальным взглядом. Будто сомневаясь в принятом решении.

– Эй, маленький Пустой, иди сюда.

Не ожидая подвоха, Миназ подбежал к старику.

– Я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что. Загляни в глаза нашему гостю и скажи, какого они цвета.

Мальчик кивнул, склонился над притихшим калекой.

– Но у него закрыты гла…

Договорить он не успел. Веки Падшего распахнулись, выпуская белый огонь.

– А-а-а!

Отпрянуть Миназ не сумел. Рука Аждахака, твёрдая как камень, легла мальчику на затылок. И медленно стала давить. Приближая лицо ребёнка к страшно оскаленной харе.

Сияющее пламя хлынуло из глазниц Падшего. Зверем вцепилось в Миназа, обволокло, ринулось в раскрытый рот. А цепкие пальцы старика держали, не давая голубоглазому вырваться.

Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Исчезли языки огня, дымом растворилось тело на земле. Аждахак поставил мальчишку на ноги, повернул к себе и заглянул в глаза. Голубая радужка сжалась, уступая место кроваво-красной полосе.

– Ты слышишь меня?

Пришлось хорошенько встряхнуть осоловевшего мальчика, прежде чем он ответил.

– Отпусти, разрушитель, – голос звучал тяжёлым перекатыванием камней, – это я.

Оттолкнув руку старика, Падший подошёл к бассейну. Опустился на колени и погрузил ладони в воду. Зачерпнул и плеснул на лицо.

– Этот голубоглазый мал мне, каджи. Как будто я втиснулся в раковину.

– Извини, другого нет.

Бог-мальчик скинул одежду и повернулся к Аждахаку.

– Мне надо совершить омовение. А ты собирайся, мы выходим с рассветом.

Молча кивнув, старик щёлкнул пальцами. Вишап в центре бассейна погас, возвращая темноту ночи, а затем и вовсе исчез.

В воде плескался Падший – тёр ладонями незнакомое тело, лил воду на голову. И никак не мог отделаться от ощущения, что совершил непоправимое.