Текст книги "Простые истины"

легко доказать разрушительность ссор, ведь после какого-то очередного удара горшок расколется.

Образ имеет свойство всегда выглядеть правдивым. Сказать «неправдивый образ» – всё равно,

что сказать «квадратный шар». В этой-то мнимой правдивости и состоит опасность образа, как

оружия, требующего умелого обращения. И Художник и Мыслитель знают, что образ может быть

лишь оболочкой верной или неверной мысли, но не доказательством её истинности.

Звери в перьях

Придумать можно всё что угодно. Фантазии легко создаются простым смещением свойств

различных явлений и предметов. Как будет выглядеть мир, если, например, у птиц окажутся шкуры,

а у зверей перья; если птицы перестанут летать, а звери научатся; если железо станет золотом;

если вся вода превратится в камень, а камень в воду?

Подобные фантазии могли бы существовать, как лёгкие развлекательные головоломки, а они

всерьёз создаются на уровне книг, диссертаций, картин и фильмов, сложных наукообразных

рассуждений с пропастью специально изобретённых терминов. Всё красиво и умно, да только

смысла никакого!

Реальный мир невероятно устойчив в своих параметрах. Ведь если бы, например, льду было

свойственно не плавать, а опускаться вниз, то жизнь на Земле просто бы не возникла. И так с

любой деталью нашего мира, существующей в том виде, в каком она существует. Всякий раз,

прежде чем взяться за какое-либо учение, не мешает задуматься: а не из серии ли оно «звери в

перьях»?

Литература и жизнь

Почти всем литературным шедеврам присущ минимум категорий, участвующих в

драматургической реакции. Например, в повести Хемингуэя «Старик и море» таких категорий лишь

две: «старик» (человек) и «море» (стихия). Но именно этот драматургический лаконизм,

обеспечивая ясность всех чувств и мыслей произведения, высекает такой мощный духовный

заряд.

Жизнь любого человека – это тоже произведение, которое можно превратить в лаконичный

шедевр. Главное – определить основные жизненные, «реагирующие» категории, исключив всё не

главное, боковое. Исключёнными могут быть и какие-то занятия, и увлечения, и должности, и

развлечения, и люди.

Очевидно, это-то и называется осмыслением жизни.

Требовательность

В творчестве всех писателей есть работы главные и второстепенные. Напечатай их

второстепенные вещи под другим именем, и это имя никогда не станет известно. Вероятно, эти

работы не стоило бы и создавать, если бы для авторов они не являлись мостками к главным

работам. Но стоит ли их издавать? Может быть, печатать нужно лишь «избранное»?

Два читателя

В поезде едут читатель и писатель. Читатель – токарь с завода, забыв все свои заботы,

отдыхает, читая книгу. Писатель смотрит на этого попутчика, на других пассажиров в вагоне, на

виды, пробегающие за окном, читая жизнь.

Жизнь – черновик

Ветеран носил свои мемуары по издательствам и всюду получал отказ. Всюду ему говорили, что

его рукопись требует доработки. Потрясённый человек никак не мог понять, какой доработки может

требовать прожитая жизнь? Ведь никакой другой жизни, кроме описанной им, у него нет. Ему было

страшно и одиноко: почему-то его жизнь оказалась ненужной никому.

Персонаж

«Калины красной»

Станция Приисковая. На вокзале странный человек. Одет как-то «неровно»: новые ботинки,

вещмешок, под телогрейкой новый костюм. Более часа перекладывает вещи из мешка в портфель

и обратно, как бы сортируя всё на прошлое и настоящее, но не ясно понимая, что к чему отнести.

Потом переодевает рубашку, ботинки меняет на туфли, несмотря на то, что на улице под сорок

градусов мороз. В портфель переложены какие-то фотографии, пачка писем, конфеты, бутылка

вина и бутылка водки. Туда же он натаскивает охапками яблоки из буфета. Он – с морщинками, с

чёрными от наколок руками. Разобравшись с вещами, ходит по всему вокзалу, осматривает углы.

Всё ясно, человек освободился – Нерчинск рядом, а там тюрьма.

Народу на вокзале немного. Недалеко от мужика две женщины и мальчик лет четырёх в чёрной

шубке. Женщины постоянно кричат мальчику, чтобы он не делал того или другого. Пацанёнок

подбегает к мужику. Тот, обрадованно присев перед ним, начинает разговаривать. Вполне

возможно, что ребёнок – это первый человек на воле, который обратил на него внимание. Потом

манит ребёнка к портфелю, к яблокам. Мать хватает пацана за руку и утаскивает. Мальчишка

плачет. Его выводят на улицу, что-то объясняют и успокаивают. Но он снова бежит к мужику и тот

выбирает ему большое яблоко. Мать снова рядом.

– Сказал «спасибо»?

– Сказал, – очень виновато отвечает мальчишка.

Мужик ходит кругами вокруг них и заговорчески кивает мальчишке в сторону, а потом

решительно просит:

– Сашка! Пошли… Пошли в буфет. Сашка…

Пацанёнок идёт за ним. Мать догоняет их.

– Да пусть погуляет с ним, – понимающе говорит кто-то из пассажиров, тоже наблюдающий за

всей этой сценой.

Но мать снова вытаскивает орущего мальчишку на улицу.

– Первостатейная змея! – с огорчением говорит мужик, играя желваками на скулах, и начинает

нервно расхаживать по залу, демонстративно пересыпая звонкую мелочь в кармане.

Ах, Василий Макарович, Василий Макарович, да разве ж Вас забудешь?

Жизнь, как она есть.

Умение стричь баранов

Случилось так, что один провинциал женился на москвичке-библиотекарше. Однажды жена

призналась, что в библиотеке на неё заглядывается некий научный сотрудник. Муж подробно

расспросил жену о своём неожиданном сопернике. Тот был что надо: и умный, и образованный, и

симпатичный, и с «Жигулём».

– Но лучше меня он быть не может, – тем не менее, равнодушно заключил муж.

– Почему? – удивилась библиотекарша, которая как раз и нуждалась в поддержке своего

пошатнувшегося чувства.

– Он не умеет того, что умею я. Он, наверняка, не умеет стричь баранов. А я в один год был

даже чемпионом колхоза по стрижке.

– Чемпионом?! – восхитилась она.

– Само собой, – снисходительно подтвердил муж.

После этого разговора жена стала равнодушной к проискам библиотечного казановы. Тот был

огорчён сменой её настроения и, конечно же, спросил об этом.

– Дело в том, – ответила она, – что вам до моего мужа ой, как далеко…

– Правда? – изумился тот.

– Вне всяких сомнений. Вот скажите, вы умеете, хотя бы в принципе, стричь баранов?

– То есть, как? Вы это о чём?! Что за намёки?!

– Ну, а я что говорю?! Вы даже представления об этом не имеете. А мой муж, между прочим,

был однажды чемпионом колхоза по стрижке!

– Какого колхоза?

– Того, который в деревне!

Несолоно хлебавши интеллигенту оставалось лишь голову склонить перед таким недосягаемым

титулом. Он как-то и не подумал, что каждый в этой жизни стрижёт своих баранов. И в этом

преимущество каждого.

Детское открытие

Дочка грустно, чуть не со слезами на глазах, сказала:

– А ты знаешь, папа, что кошки видят только чёрное и белое? Наш Васька даже не знает, что он

рыжий…

Чем её утешить? Мне оставалось лишь прижать дочку к себе, погладить по головке и вместе с

ней пожалеть нашего бедного Ваську.

– А вот у людей часто бывает наоборот, – сказал я. – Иной человек изображает из себя этакого

цветика-семицветика, а на самом деле совершенно сер. Но ты такой не станешь…

Липондия

– Я не смогу сегодня выйти в сад, – сказала Лидия, печально опустив ресницы.

– Почему? – удивился её жених.

– Я заболела. У меня липондия.

– Какой ужас! – испугался он. – Это какая-то редкая и от этого, видимо, опасная болезнь!?

– Болезнь очень редкая, – подтвердил брат Лидии.. – Сестра придумала её сегодня с утра. У

неё, ведь, очень богатая фантазия… Придумала, дала название этой болезни и слегла.

– И долго она будет болеть?

– Думаю, что с неделю. Эта борьба потребует очень много сил… Ей ведь ещё нужно придумать

лекарство от своей болезни.

Цивилизация

Приехал деревенский мужик в город к родственникам. Удивляется всему: лифт, магазины на

первых этажах, в квартире тёплые батареи, вода, ванная… До чего ж удобно всё. За чаем хозяева

рассказали, что у них вот-вот кошка окотится.

– И куда ж котят? – спрашивает мужик.

– Топить придётся.

– А как же топить-то? – удивился гость. – Э-э, вот что у вас плохо-то. Толи дело у нас – пошёл и

бросил в речку.

– А мы в унитазе топим, – признались тогда хозяева.

Мужик задумался, представил: вот бросили в унитаз слепого котёнка, дёрнули за шнурок – и нет

животинки.

– И вправду удобней, – согласился он, – одно слово, как это там говорится, цивилизация. Такая

цивилизация, что страшно, аж…

Быстрое время

Выношу мусор и вижу: в контейнере совершенно новая пишущая машинка с большой кареткой,

с исправным шрифтом. А ведь ещё недавно эти шрифты специально регистрировались, чтобы кто-

нибудь, не дай бог, листовку не напечатал.

Стою в недоумении: кто же мог выбросить такую ценную вещь? Ткнул пальцем в одну из кнопок

– работает зараза!

Как я гонялся когда-то за пишущей машинкой?! Купил по знакомству в мастерской по ремонту

этих машинок. Она была собрана из двух или трёх машинок, стёртые буковки на клавишах едва

читались. Сколько я потом перевозил её с места на место в дерматиновом чемоданчике, как берёг!

Но эта машинка не чета моей. О такой-то я даже не мечтал – дорогая очень, стояла лишь в

солидных конторах. Клавиши таких машинок поклёвывали только лакированные пальчики

секретарш, которые без шоколадки даже говорить не хотели. И вот в мусоре… Не стоит, не лежит, а

недостойно валяется, брошенная, как попало. Даже неловко как-то за такую уважаемую вещь.

Поправить хочется, поставить прямо даже в мусорном баке.

А может быть, подобрать? Но куда и зачем? Может ли она хоть в чём-то соперничать с компью-

тером? Есть у неё хотя бы один плюс? Стою на мусорке, высчитываю этот плюс и не могу

высчитать.

Иду дальше с неостывшим недоумением: да что же это происходит-то, а?! Что же этот прогресс

так издевается-то над нами? Хотя бы позволял вещам стареть «по-человечески», а то вынуждает

выбрасывать их на свалку новыми, но уже не нужными. А что, если лет через десять вот так же, я

увижу в контейнере для мусора новенький компьютер? Конечно, сейчас это кажется невозможным.

Но раньше я и машинку не представил бы выброшенной. Вопрос в другом: если я увижу на

мусорке компьютер и пройду мимо, то что в это время будет стоять у меня на столе?

Человеческий труд

Жалко человеческий труд, утекающий на свалку…

Старуха ходила к мусорным контейнерам и стаскивала в квартиру все более или менее

сохранившиеся вещи. Вскоре ей пришлось закрыть фанерой окна, чтобы вещи не выпадали

наружу.

Умершую старуху едва отыскали потом в её трёхкомнатной квартире, потому что в последние

годы она обитала в дальней комнате, пробираясь туда по вещам, как по норе. Несколько дней весь

этот хлам машинами вывозили за город. Все говорили, что старуха была ненормальной. И,

наверное, это правда.

Человеческий труд, вращающий колесо цивилизации, утекает на свалку. Жаль его, но запрудить

эту реку нельзя.

Я бываю всюду

У моей жизни масса вариантов, а я могу находиться только в одном. Журналист с экрана

телевизора рассказывает о каком-то экзотическом тёплом острове, а я не могу там быть. Не могу

физически. Но для воображения это пустяк. Воображаемое присутствие даже удобней. Я могу

спокойно созерцать и наслаждаться, а у журналиста, демонстрирующего мне сказочные виды,

проблемы с жарой, ночлегом, транспортом и прочим. Если же мне не понравится этот остров, то

движением пальца на пульте я перенесусь на другой канал, на другой остров, на другой конец

света. И всюду, где бы я ни очутился, я буду присутствовать с максимальной реальностью.

Утраченные надежды

– Едете куда-то?

– Гостей провожаю. А вы встречаете кого?

– А-а.., – сказала женщина и безразлично махнула рукой. – Сына…

Старость

Две старухи – мать и дочь – жили в одном доме и не могли терпеть друг друга. Старуха-дочь

уже так долго жила на свете, что не принимала в расчёт мать, давшую ей жизнь. Старуха-мать

была когда-то счастлива, качая на руках крохотную дочку, в которой видела своё продолжение, но

теперь её продолжением стали внуки и правнуки. Да и к тем она относилась уже равнодушно.

Куда же исчезли уважение, надежда, любовь, когда-то скреплявшие родных людей? Всё это

поглотила старость…

Полный неудачник

– Да он же, Генка-то, ушёл от неё. И снова уже женился. Хорошо живёт, говорят. Только вот

далеко. Так что, чего уж тут хорошего…

Жестокое утешение

У девятилетней девочки Насти убили маму. Убийство было зверским: сначала маму зарезали

ножом, а потом сожгли вместе с домом. На кладбище предварительно упоённая валерьянкой

Настя утешала свою тётку, которая плакала не переставая:

– Не плачь, тётя Лариса, не надо. Да, моя мама умерла, но это ещё не самое страшное. Бывает

и страшнее. Ты видела по телевизору, как падают дома и погибает сразу много людей? Вот это

страшно…

Всё это кто-то наговорил Насте, пытаясь её утешить… Но как, какими словами он это

наговорил?

Крест

Всё неверное зачёркиваю крестом. Крест всегда служил символом запрета, отказа. «Поставить

крест» на каком-то деле, значит бросить его, забыть. То есть, крестя уходящего, как считается,

благословляя, ты на ментальном уровне запрещаешь его, расстаёшься с ним навсегда. А крестясь

сам, «запрещаешь» себя самого. Хотя крестить (запрещать) следовало бы всё, от чего хочешь

отказаться.

Если крест – это знак запрета, то хорошо ли считать его высшим символом? Хорошо ли

воспевать крест на фоне солнца и голубого неба?

Крест стал символом «в честь» того, что он стал орудием смерти Христа. Значит, если бы

смерть его была иной, то символом стала бы петля или чурка с топором? Кто освятил орудие

убийства? Как, в принципе, возможно словосочетание «святой крест»? Да ведь крестом-то

следовало бы пугать, а не вдохновлять и напутствовать.

Материнство

У одинокой женщины умерла дочка пяти месяцев. Она нашла пьянчужку и теперь ухаживает за

ним: вытирает платочком рот, кормит едва ли ни с ложечки, тут же без слов вытирает пол, если он

насвинячит. «Он, если не пьёт, так ничего, хороший мужик, – говорит она. – Да если и пьёт, так тоже

ничего…».

Мама

В мусорном контейнере роются бомж и бомжичка. Она, найдя игрушечный пластмассовый

самолётик, идёт и, просто светясь, любуется им. Вряд ли другие женщины также радостно несут

покупки из магазина.

– Зачем он тебе? – спрашивает бомж.

– Я его своему сыну подарю, – с умилением в хриплом голосе отвечает она.

Ответственность

Серьёзный, статный, интеллигентный мужчина рассказал о сыне, которого парализовало в

девять месяцев. Сын лежит уже тридцать два года. Он не говорит и не развивается. Все тридцать

два года он – девятимесячный.

Мне хотелось как-то посочувствовать рассказчику. Признаюсь, невольно у меня мелькнула и

такая мысль, что лучше бы уж этот ребёнок умер в детстве, сразу после полученной травмы, с

которой всё и началось. Но рассказчик, этот большой двухметровый мужчина, уловив мою мысль,

поспешил защитить его.

– Это мой самый любимый ребёнок, – с доброй, уверенной улыбкой сказал он.

А я подумал, что, наверное, ближайший синоним любви – это ответственность. Справедливо и

обратное: большая ответственность тоже порождает любовь.

Честный убийца

К человеку пришёл незнакомец.

– У тебя за пазухой камень? – спрашивает его человек из-за двери.

– Нет, – говорит гость.

– У тебя в кармане пистолет? – спрашивает человек.

– Нет, – отвечает гость.

Хозяин открывает дверь и оказывается зарезанным ножом, о котором не догадался спросить.

Если бы спросил, то тогда честный убийца сознался бы. Но можно ли всегда предвидеть всё?

Честные отношения предполагают, что близкий должен сам предупреждать обо всём опасном,

что носит в себе.

Перекосы эволюции

Как меня ограбили? В девять вечера постучали в дверь.

– Кто там? – спросил я из-за двери, на которой не было глазка.

– Саша, это я, – ответила женщина.

Я услышал женский голос и открыл дверь. Там оказались люди в масках, с пистолетом и

ножом…

Унесли всё. Спасибо, что не убили. После я многих женщин просил сказать: «Саша, это я» и

понимал, что открыл бы на любой голос. Выяснилось, что я не улавливаю опасности в голосе

женщин. Видимо, в меня, как в мужчину, эволюция заложила механизм опаски лишь к мужским

голосам. А врагом сейчас бывает и женщина.

Следователь сказал потом, что этот прием у грабителей – классика, на него клюют почти все.

Так что будьте бдительны, мужики. Не отставайте от эволюции, а то вымрем.

Удар в спину

Почему Мужчина так быстро отходит на второй план? Потому что эволюционно он создан для

преодоления и противостояния многим напастям, но не для противоестественной борьбы за

первенство с женщиной. Именно поэтому всякий удар женщины – это для него удар в спину.

Пятнадцать лет со Скарлетт

Скажи мне, кто твой литературный герой, и я скажу кто ты.

Один мужчина ушёл от жены, прожив с ней пятнадцать лет, после того, как посмотрел по

телевизору фильм «Унесённые ветром». В течение многих лет он никак не мог понять, что именно

раздражало его в своей ласковой, обходительной жене. В фильме, видя, как Скарлетт, главная

героиня фильма, умело использует окружающих, даже не подозревающих об этом, он, наконец,

нашёл ответ. То же самое делала с ним (и не только с ним) его жена. Лишь теперь он вспомнил её

постоянное восхищение этим произведением. К сожалению, сам он ни разу не потрудился вникнуть

в эту мелодраму, в то время как жена была просто воспитана и на всю жизнь вдохновлена, как

оказалось, ненавистным для него образом.

Мужик

– Ой, дева, если правду сказать, так мужик-то у меня слабенький, да маленький был. Бывало,

поедем сено метать, а он не может навильник на зарод забросить. Разозлится. Кричит мне: «Ну, чё

уставилась, давай-ка побросай, а я вершить буду!». Ладно, я спускаюсь вниз, бросаю сено, а он

зарод вершит. Ходит наверху, да покрикивает, куда и как бросать надо. А если не так бросишь, как

просит, так возьмёт и столкнет сено вниз. Знал же, как надо-то…

А бывало, кто едет мимо нас, так он быстренько шнырь с зарода, а меня наверх. Но сено-то за -

бросить всё равно не может, зарод уже высокий. Я сижу там наверху, отдыхаю, а он ходит с

граблями вокруг зарода, правит, где надо, и матюгается на чём свет стоит – вот доверь, говорит, ей

вершить: весь зарод в сторону утянула. Только люди мимо проедут, он тут же: – а ну-ка слазь!

Давай скорей докончим, пока нет никого.

Хорошо мы с ним жили. Не ссорились никогда. Да и как с ним ссориться? Характер-то у него

был ого-го – такой, что и спорить не захочешь. Эх, дева, мужик-то он и есть мужик…

Поперечина

– Да он такой вредный, что если что-то одно в дом занесёшь, так он второе занесёт, да ещё и

дугой согнёт. А если два занесёшь, так он второе выпрямит и во двор вынесет.

Зараза

В день памяти, подойдя на кладбище к могиле бабушки Лукерьи Илларионовны, мы не

обнаружили на памятнике медной таблички с её именем, датами рождения и кончины. Тётка

Валентина пояснила, что кладбище нынче обчистили бомжи, и вся медь ушла в Китай.

Бомжа без флага и родины, прошедшего по кладбищу, представить не трудно. Но каков

коммерсант, купивший такой цветмет? Наверное, выглядит он неплохо: костюм приличный,

золотишко на шее, улыбается и даже разговаривает на «вы». Он взвесил таблички и отправил их в

обмен на лапшу и пуховики. Возможно, из любопытства он даже прочитал несколько надписей. В

этот момент он, конечно же, презирал бомжей, зная, что уж он-то сам не стал бы шарить по

святому месту. Однако таблички он всё же оприходовал, и выходит, бомжатские понятия принял.

Точнее, он как бы временно, лицензионно воспользовался понятиями бомжа, оставив собственные

принципы в целомудренной чистоте. Конечно, эти принципы взорвались бы в нём, как бомба,

найди он в куче лома табличку с могилы своей бабушки, матери или отца. И тогда, вероятно, бомж

получил бы оплату по зубам. Вот эту свою табличку коммерсант не положил бы на весы. Но

ситуации такой не случилось.

Наши пограничники, славные ребята, проверили, конечно, этот «товар», согласно своим

обязанностям и накладным. Однако табличек набралось уже так много (и с других кладбищ тоже),

что таможенники, не читая каждую, просто побоялись представить, что там могут быть таблички с

могил близких. Эти государственные люди нашлёпали в бумаги разрешительных печатей, заразясь

той же заразой бомжества без флага и родины, даже находясь на границе этой родины.

А у китайских таможенников иммунитет: они не разобрали ни имен, ни фамилий, но по цифрам

догадались, что это таблички с могил и на них начертаны главные жизненные даты умерших во

славу России. Теперь эта русская память шла на китайскую переплавку, а китайцам это только на

руку. Если бы китайцы обнаружили, что медь такого свойства идёт не к ним, а от них, то им,

наверняка, стало бы совестно за честь великого Китая, и тогда их китайским мародерам отрубили

бы руки по самые уши. Но везут-то им… Вот и выходит, что эту заразу уничтожить некому.

Каковы же наши нравственные понятия? Почему они так легко перебиваются бомжами и

ворами? Почему не защищают от всяческой заразы? Почему мы с такой лёгкостью пачкаемся обо

всё?

Как улучшить

жизнь в России?

Митуп Шагдаров – певец, обладающий восхитительно красивым голосом, исполнитель

сложнейших музыкальных произведений на русском, бурятском и итальянском языках – садится в

такси и тут же просит водителя выключить радио, откуда слышится что-то эстрадное.

Водитель, узнавший знаменитого читинского певца (который теперь уже, правда, переехал в

Москву), спрашивает, почему он должен это сделать.

– Я боюсь испортить голос, – поясняет Митуп.

– Голос?! – удивляется таксист.

– Именно голос.

– Может быть всё-таки слух? – уточняет водитель. – Я когда-то тоже серьёзно увлекался пением

и кое-что понимаю в этом. Правда, таких успехов, как вы, я, конечно, не достиг…

– Каждый человек, слыша что-либо, всегда подсознательно подпевает, – говорит Митуп. – И

подпевая корявому исполнению, портит голос. Стоит мне послушать немного эстрадной музыки,

как тут же приходится ехать к своим учителям в Улан-Удэ для настройки голоса.

– Так вот оно что! – восклицает водитель. – Вот почему я сейчас таксист, а не певец! Я ведь

столько наслушался всего, да и сейчас слушаю… Кстати, так, а чего в этом случае ждать от

России?! Если мы всё это слушаем, то как нам жить хорошо и не фальшивя?

«Выпьем за…»

Помните радиопередачу, которая называлась «Почему мы так говорим»? Обычно там

объяснялся смысл и история устойчивых выражений. А если взять такое выражение, как «выпьем

за…»? То есть за дружбу, любовь, здоровье своё и чужое, родину, удачу и прочее, прочее. Ведь за

что мы только не пьём! Только как это можно пить ЗА что-то? Как это понять? Есть ли какая-то

синонимическая замена этому выражению? Может быть, это означает «выпьём для того, чтобы…»

или «выпьем во славу того, чтобы…». То есть, например: «выпьём для того, чтобы любовь после

выпитого стала крепче», «выпьем для того, чтобы не болеть»; «выпьем для того, чтобы счастье,

семейное и прочее, увеличилось».

Какой смысловой абсурд кроется за этим оборотом! И мы его не только без устали повторяем,

но уже и поём: «Выпьем за любовь! Вижу, как блестят твои глаза!» (или что-то в этом роде). Как

нам хочется сделать этот абсурд ещё и романтичным.

Так почему же мы всё-таки так говорим? Почему это уродливое выражение существует? Да

потому, что уродливая, по своей сути, зависимость от спиртного (у кого большая, у кого меньшая),

умного обоснования иметь не может.

Мастера

В моей старенькой «Хонде» возникла неисправность. Систему отопления замкнуло на одной

цифре, и все многочисленные кнопки оказались бесполезны. Поехал к знакомому механику Диме.

– Ой, – говорит он, – тут надо всю панель менять. Это дорого.

Я не поверил, что менять надо всю панель, но поверил, что это дорого. Полтора года, включая и

холодную зиму, я обходился лишь тем, что предоставляла мне замкнувшая панель. Но вот мне

посоветовали обратиться к профессиональным мастерам на СТО по улице К.

– Оставьте машину, – сказали мне там, – сделаем, позвоним.

Позвонили через три часа. Приезжаю, вижу: всё работает.

– Сколько за работу?

– Триста рублей.

Всего-то?! А я мучался полтора года! Как жаль, что раньше не знал о таких замечательных

мастерах! Как я потом рассказывал всем об этом хорошем, а главное дешёвом СТО и о его

высоких профессионалах! Сколько своих знакомых направил туда!

Наступает зима, и тут мою панель клинит снова. Сижу в салоне, думаю: что же делать? Ехать

снова на улицу К.? Размышляя, автоматически давлю «мёртвые» кнопки. Так было и в прошлый

раз. И снова одна из них – как залипшая. А если её ковырнуть? Раскрываю перочинный ножик,

едва прикасаюсь остриём, и вся панель включается. Вот это да! И этот ковырок стоит триста

рублей? Как же не догадался я тогда, уже почти два года назад, слегка поддеть кнопку?

Теперь я уже никому не рассказывал о замечательных мастерах СТО по улице К. Грустно как-то

и стыдно. Ну, пусть я в технике чайник, а они кто? Профессионалы?

Мясо

Сегодня в бане очередь. Сижу на скамейке, жду. Подсаживается мужичок жалкого, квёлого

телосложения. Без всякого предисловия, как будто я просто обязан его слушать, исповедуется о

своих болезнях. Он инвалид второй группы, недавно его облучали, что-то там с желудком, но,

кажется, от опухоли избавили. Мужичок жалуется на всё, даже на свою уже пятилетнюю мужскую

несостоятельность.

– А сколько вам лет? – интересуюсь я.

Оказывается – пятьдесят восемь. А по виду и на все семьдесят тянет.

– Родители у меня умерли, – продолжает мужичок. – Отец хороший был, а мать такая скотина,

такая скотина… Если я к отцу приезжал, так он мне всегда кусок мяса от стегна отрезал. А вот мать

ни за что. Жадная была. Я ей всё время говорил: «Будешь умирать – даже на похороны не

приеду».

Я вынужден слушать его, пересесть некуда. Он ругает и ругает свою мать, причём такими

словами, какими и злых врагов не поминают. И всё как-то вокруг этого мяса, которое она ему не

давала.

Благо, что скоро подходит моя очередь, я с облегчением ухожу. Сказать ему мне нечего. А что

тут скажешь? Как при такой памяти о матери не маяться желудком? Это у него то самое, не

съеденное мясо икается, которым его почему-то всю жизнь должны были кормить родители.

Неверное решение

Борис и Светлана организовали вечеринку, посвящённую помолвке своих молодых приятелей.

Спор зашёл об одной красивой подруге Светланы.

– Не будем её приглашать, – решил Борис, – она совсем не соответствует сегодняшней

компании. Да они и незнакомы друг с другом.

– Ничего, познакомятся. Ольга просто украсит наш вечер, – возразила Светлана.

Взяв всё на себя, она сама позвонила подруге.

Результат приглашения был таков, что гостья просто разбила помолвку, завладев вниманием

жениха, а вскоре стала его любовницей и очень сильно привязала к себе. Но однажды, придя к

ней, он был едва не спущен с лестницы её новым любовником. И тогда тут же, на лестничной

площадке, Игорёк повесился.

И началось всё это с одного неверного решения.

Ошибка

Просыпаюсь в тесноте. Чувствую сочный, приятный запах свежего дерева. Тьма полная. Мои

руки сложены на груди. Чуть поднимаю их и вдруг обнаруживаю – я в гробу! Меня похоронили

живым… Жаркий ужас врывается в голову, в мозги. Ужасом рвёт всё тело! Как люди, мои близкие,

родные люди, которые так любят меня, не разобрались, что я живой! Как они могли!? Как они,

наверное, плакали на моих похоронах! Плакали, хороня живого! Они страдают и сейчас, когда я

здесь, хотя мог бы находиться среди них! Как могли они так ошибиться?! Как!? «О, какие же вы

дураки! – вопит всё моё существо. – Как я ненавижу вас, как проклинаю вас за вашу глупость!».

…Просыпаюсь в холодном поту. Лежу, остывая от жуткого сна. Почему-то больше всего я

потрясён не ощущением своей безысходности, а глупостью, неосмотрительностью близких.

Как страшна ошибка! Говорят: нет дружбы большой или маленькой, а есть просто дружба. Так и

с ошибкой. Нет ошибки большой или маленькой, а есть просто ошибка. И даже если мы

ошибаемся по мелочам, то всегда кто-то или что-то ещё способное существовать оказывается

обречённым.

Пока…

Я жил в Омске. Работал в многотиражной газете. Однажды после работы, когда было очень

тоскливо, накрутил случайное сочетание цифр на телефонном диске и познакомился с девушкой.

Её звали Наташа Охотникова. Мы проговорили с ней около часа. Просто рассказали друг другу о

себе. Ей было девятнадцать, мне двадцать три. Через две недели встретились. Всего на

пятнадцать минут. Наташа оказалась выше меня почти на целую голову. Мы не стали обсуждать

это и, оставшись только телефонными друзьями, могли спокойно говорить о чём угодно. Первым

всегда звонил я, она же ни разу не спросила номер моего телефона. Я чувствовал, когда и через

какое время нужно звонить. Всякий раз, прощаясь, я говорил ей «пока…», как бы откладывая

следующий звонок до нашего нового желания общаться, которое у нас почему-то обычно

совпадало.

А потом в моей жизни всё изменилось. Я уехал из Омска. А появился там только через десять

лет, уже как гость. Объехав и навестив всех родственников, я, листая странички старой записной

книжки, обнаружил и телефон девушки, которой звонил, когда мне хотелось с кем-нибудь

поговорить. Я позвонил, сказав то же, что и раньше:

– Привет, это я.

– Привет, – ответила она.

– Ты узнала меня?

– Конечно, – видимо, недоуменно улыбнувшись, ответила она и для доказательности добавила:

– Ты – Саша из многотиражки.

И голос её, и тон были такими обычными, словно в последний раз я звонил ей дня три назад. И

трубку она подняла так же, после второго гудка. От этой узнаваемости ситуации в голове будто

сдвинулись какие-то временные пласты: я никуда не уезжал и никакой моей новой жизни нет,

просто прошло три новых дня и я позвонил. Только она почему-то уже давно замужем, а её

ребенку пять лет… Она и об этом рассказала так же обыденно, как когда-то о событиях одного дня.

Конечно же, всё рассказал о себе и я. Она не спросила, почему я не звонил так долго. Она

понимала – жизнь есть жизнь. А звонить первым должен был я, независимо от прошедших дней,

недель или лет.

– Муж-то у тебя хоть хороший? – спросил я.

– Да так себе… – ответила она.

Это было, конечно, не очень весело, но я невольно улыбнулся. Возможно, такое она не говорит

и близким друзьям, которые всю жизнь где-то рядом с ней. Это можно сказать лишь такому

«телефонному» человеку, как я. Далёкому и совершенно независимому.

– Ну, что ж, всего тебе хорошего. Пока, – сказал я на прощание.

– Пока, – спокойно ответила она, прекрасно понимая, что с этим словом, я снова ухожу ни на

один год…

И я даже не понял, что она сделала вперёд – сказала «пока» или положила трубку…

А теперь прошло уже пятнадцать других лет. Но почему-то мне кажется, что если и сейчас,