Текст книги "Историческая традиция Франции"

Центральный массив

Горы верхнего Лимузена – часть горного пояса, который продолжается в Оверни и далее в Севеннах. Бывшая провинция Овернь – расположена в долине реки Алье, над которой с запада господствует массив Мон-Дора, возвышающийся между вершиной Пюи-де-Дом и массивом Канталя. Все это потухшие вулканы, наследие деятельности которых тектонические отложения, термальные источники («нет долины, над которой бы не курился дымок»), застывшая базальтовая лава. Здесь дикие заросли кустарника соседствуют с оазисами плодородной, удобренной вулканическими массами земли (Лимань). Орешник на базальте и зерно, прорастающее на камнях, стали для Мишле символом этого края. «Города черны от лавы, из остатков которой они сооружены (Клермон-Ферран, Сен-Флур), но окружающая долина замечательна». Величественны горы, и самая величественная из них Пюи-де-Дом, «милый наперсток в 700 туазов (1464 м.) высотой»[110]110
  Ibid. P. 20.


[Закрыть].

Видаль де Лаблаш напоминал: «Эта вершина была священной для древней Галлии», с ней связано общее представление о стране. А Лимань (долина Алье между Клермон-Ферраном и Риомом) была одним из двух-трех мест, красотой и изобилием которых предки современных французов имели обыкновение гордиться. Это «синоним изобилия» для бедных районов, которые ее окружают, и «здесь в сердце Центральной Франции входит влияние Парижского бассейна», которое смягчает изоляцию Центрального массива.

«Между Лимань и Орлеанской долиной, другой областью ранней цивилизации, – продолжал Видаль де Лаблаш, – существуют старинные связи; следы взаимного влияния сохраняются в архитектуре». Как оазис преуспевания среди окружающей бедности, Лимань нередко становилась объектом вторжений и междоусобиц. «Нашим Меровингам она внушала чувства, сходные с теми, которые охотнику внушает отличная дичь; с каким вожделением не один из Хильдебертов вздыхал о “прекрасной Лимань”»![111]111
  Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 296, 299–300.


[Закрыть]

Области к западу от Центрального массива Видаль де Лаблаш характеризовал, как место «встречи языков и рас», ок и ойль, долихоцефалов и брахицефалов, «перекресток влияний Севера, Востока и Юга». «Ни одна из частей Франции не может дать подобного представления о том, из каких глубоко различных элементов сложилась наша личность»[112]112
  Ibid. Р. 305.


[Закрыть], – подчеркнул географ.

И, по Мишле, Овернь – «холодный край под южным уже небом». Так же как в Лимузене, местные обычаи свидетельствуют о «южной расе, дрожащей под северным ветром и как бы сжавшейся, ожесточившейся под этим чужим небом». Грубое вино, горький сыр, как жесткая трава, от которой он происходит. Люди продают лаву, шлифованные камни. «Скорее работящие, чем предприимчивые», они и в середине ХIХ в. еще нередко пахали сохой, которая едва рыхлила тяжелую почву. Как результат – активная миграция: люди уезжали со своих гор, захватывая «немного денег, но мало идей»[113]113
  Michelet J. Op. cit. Р. 20.


[Закрыть].

Зато в плодородных долинах ни один клочок земли не пустовал, и это имело оборотной стороной истребление пастбищ. Для крестьянина как земледельца травы были врагом, «паразитом, который ворует землю у продовольственных культур». Кроме сохи, его основным орудием служила лопата, это «культура лопаты» (сulture à la bêche), по выражению Видаля де Лаблаша[114]114
  Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 299.


[Закрыть].

Пастухи вынуждены были забираться высоко в горы, где и зимой ночевали вместе со своей скотиной. «В людях этой расы, – отмечал Мишле, – заключена настоящая сила с горьким, терпким привкусом, но живучая, как трава в Кантале. Возраст здесь ничего не значит. Посмотрите, как крепки здешние старики!». Отсюда вышли те «великие легисты, что стали логиками галликанской партии» (см. гл. 4). А это значит, заключал Мишле, что «непоследовательность и противоречивость, отмечаемые в других центральных провинциях страны, достигают в Оверни своего апогея»[115]115
  Michelet J. Op. cit. Р. 20–21.


[Закрыть].

Руэрг — историческая область с многочисленными средневековыми памятниками, графство в раннем Средневековье, перешедшее в XIII в. к французской короне – не привлек Мишле: «огромная груда угля, железа, меди, свинца, залегающих под мрачными кронами каштанов», прорезанная потоками Тарна и Авейрона. Залежи угля занимают более двух третей территории, и местами этот уголь веками воспламенялся. Плохо обработанной, покрытой гибельными трещинами, этой земле «едва ли могут завидовать даже Севенны с их суровостью»[116]116
  Ibid. P. 21–22.


[Закрыть].

Юго-Запад

Другое дело – Каор. Город на высоком берегу в излучине реки Ло (притока Гаронны) и центр одноименного департамента, был при римлянах столицей Аквитании, а в раннем Средневековье графства Керси. Сохранился собор XII в., мост с оборонительными башнями XIV в. При местном уроженце папе Иоанне XXII (1316–1334)[117]117
  Даты понтификата.


[Закрыть] в Каоре был основан университет, а приглашенные флорентийские мастера придали архитектуре города свой стиль. Уроженцем Каора был основатель Третьй республики Гамбетта. В мире город прославлен культурой красного сухого вина кагор, производимого из местного сорта винограда, который выращивается в специфических природных условиях края. Производятся также розовые и белые вина, которые регистрируют как «вино Земли Ло».

Здесь все покрыто виноградниками, вспоминал Мишле, а перед Монтобаном начинаются рощи тутовых деревьев. Широкое и одухотворенное «море агрикультуры», за которым возвышаются «своими серебряными главами Пиренеи»; «рогатые быки пашут плодородную долину». Слева в направлении гор начинается засушливая часть, обиталище коз и мулов[118]118
  Ibid. Р. 22.


[Закрыть].

Важнейший центр Юго-Запада Бордо, где, по выражению Мишле, Гаронна, собрав все притоки, разливается «как море перед морем». Один из старейших городов Франции с двухтысячелетней историей (римское название Бурдигала) и мировая «столица вина», океанский порт, остается центром имеющего богатое прошлое региона Аквитании, на территории которого располагалось одноименное герцогство (впоследствие провинция Гиень). Учрежденное в VIII в. герцогство принадлежало в XII–XV вв. английской династии Плантагенетов. Как «столица английской Франции», Бордо и по возвращении герцогства Франции долгое время, по Мишле, был «привержен Англии душой»: торговые интерeсы связывали его с «Англией, Океаном, Америкой»[119]119
  Michelet J. Op. cit. Р. 22–23.


[Закрыть].

Однако после Войны за испанское наследство (1701–1714) внешнеэкономическая ориентация Бордо резко изменилась. И британцы тому способствовали, перейдя с бордо на португальский портвейн. Бордосцы сами стали вывозить свое вино в другие страны, для чего начали строить корабли и ходить по морю. Наряду с Нантом, Бордо сделался центром торговли с антильскими колониями, которая к концу ХVIII в. достигала трети внешнеторгового оборота Франции. Но, в отличие от Нанта и других французских портовых городов, Бордо «преобразовывал деревню», стимулируя развитие в прилегающих областях товарного производства, в первую очередь экспортных культур[120]120
  См.: Vidal de La Blache P. Op. cit. P. 374.


[Закрыть].

Тесно связанный с внутренними областями Аквитании, Бордо поставлял на острова тонны муки (изготовляемой на гароннских мельницах), вино и разнообразные промышленные изделия, поскольку сообщение с производившими их провинциями было налажено очень хорошо. А с Антильских островов везли так называемые колониальные товары, которые судовладельцы Бордо в основном перепродавали: такой «реэкспорт» достигал 87 % привезенного сахара, 95 % кофе, 76 % индиго. Наряду с Нантом, Бордо стал также центром работорговли, сформировавшей богатый слой купцов-негрье. В город стекались иностранцы – англичане, шотландцы, фламандцы, испанские евреи, жители внутренних районов страны. В ХVIII в. он бурно рос, опережая другие города Франции: с 45 до 110 тысяч за столетие[121]121
  Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. 2. Ч. 2. С. 334–335.


[Закрыть].

Одновременно Бордо со своим парламентом и торгово-промышленной буржуазией стал одним из региональных центров оппозиции королевской власти. Депутаты города в созданном Революцией национальном парламенте (с 1792 г. Конвент) составили ядро влиятельной политической группировки, получившей название по имени департамента Жиронды, столицей которого стал Бордо. Проигравшие в борьбе за власть якобинцам и уничтоженные ими, жирондисты остались в международном политическом лексиконе классическим образцом либерально-республиканской партии.

Как очаг культуры Бордо прославился еще в эпоху Просвещения. В 1712 г. в городе была учреждена Академия наук, литературы и искусств, одним из первых директоров которой был Монтескье. Кроме Академии, сейчас в городе действует три университета.

Юг – Средиземноморье

Тулуза – столица региона Юг – Пиренеи. Это – центр обширного южного бассейна: в ее окрестностях сливаются воды с Пиренеев и Севенн, Тарн и Гаронна, направляясь в океан. «С севера – это реки, с юга – потоки»[122]122
  Michelet J. Op. cit. Р. 22.


[Закрыть]. И Тулуза – центр важного с древности сельскохозяйственного района. Благоприятные для пшеницы твердые земли долины Гаронны более двух тысяч лет, не переставая, давали урожаи, но требовали использования для пахоты тяжелого плуга с упряжкой мощных гасконских быков.

Поля господствуют в пейзаже, замечал Видаль де Лаблаш, притом, что купы деревьев, маленькие виноградники, небольшой луг, фруктовые деревья «вносят разнообразие». В отличие от больших плодородных пространств Севера, здесь все сосредоточивалось на небольших мызах (borde), каждая из которых имела все необходимое для своего существования и была отдалена от себе подобной на 300–400 м. Большие деревни были редким явлением, как и замки, а небольшие города края служили сельскими рынками[123]123
  См.: Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 365–366.


[Закрыть].

Тулуза, писал Мишле, своим звучным наименованием напоминает об Италии. Однако это впечатление обманчиво: «Достаточно посмотреть на эти дома из дерева и кирпича!» А «резкая речь, энергичная и уверенная походка напомнят вам, что вы во Франции». Во всяком случае, зажиточные люди – французы, а простолюдины могут быть испанцами или маврами.

В Средние века Тулузское графство держало под своим контролем весь Юго-Запад, а провинция прославилась своим парламентом, сделавшим ее, по выражению Мишле, «королевством, или тиранией Юга». «Эти свирепые легисты, наградившие папу Бонифация VIII пощечиной от Филиппа Красивого[124]124
  Речь идет, скорее всего, об уроженце Тулузы, советнике Филиппа IV легисте Гийоме де Ногаре, который, чтобы сломить сопротивление Бонифация VIII притязаниям короля на церковное имущество (см. гл. 4), во главе банды авантюристов пленил папу (7 сентября 1303 г.).


[Закрыть], часто искупали свою вину за счет еретиков»: они сожгли их четыре сотни менее, чем за век[125]125
  Michelet J. Op. cit. Р. 22.


[Закрыть].

В 1632 г. Тулузский парламент судил и приговорил к смерти герцога Анри де Монморанси, сыгравшего заметную роль в осаде Ла-Рошели (флот под его командованием очистил от гугенотов прибрежные острова, сделав возможным сооружение «дамбы Ришелье»), но затем примкнувшего к заговору против кардинала и казненного по обвинению в «оскорблении королевского величества».

В тулузском Капитолии, в железных шкафах, так же как архивы римских фламинов, хранились городские архивы. И парламент Тулузы, этот «гасконский сенат», по выражению Мишле, начертал на своих стенах, по примеру сенаторов Древнего Рима: Videant consules ne quid res publica detrimenti capiat[126]126
  Ibid.


[Закрыть].

Ныне, символизируя грандиозные перемены в судьбе многих исторических регионов, древняя Тулуза сделалась центром аэрокосмической промышленности.

Гасконь – историческая область, получившая свое название от латинского наименования басков, поселившихся здесь в VI в. – васконы. Стала франкским герцогством с IХ в. но вскоре распалась на несколько графств, включая Арманьяк и собственно Гасконь, занимавшую территорию нынешнего департамента Ланды. До ХIХ в. в ходу было местное наречие, разновидность окситанских языков; сохранялась и культурная идентичность жителей.

Край, писал Мишле, «бедных сорвиголов, очень благородных и очень нищих», которые все напоминают Генриха IV с его переходами из протестантства в католичество, возвращением в протестантство и новым причащением – согласно гасконской пословице «каждый порядочный гасконец может трижды отречься». Эти люди «любой ценой хотели добиться успеха и добивались его»[127]127
  Michelet J. Op. cit. Р. 31–32.


[Закрыть]. Легендарный герой романа Дюма д’Артаньян тому пример. Среди исторических примеров графы Арманьяки, которые возвысились, поддержав во время Столетней войны династию Валуа против Плантагенетов и их союзников-бургундцев; из имевшего гасконское происхождение дома Альбре вышел основатель династии Бурбонов Генрих IV.

От долины Гаронны в сторону Пиренеев простирается обширная, постоянно заливаемая водами Бискайского залива низина, образованная песчаными наносами, окаймленная небольшими озерцами и дюнами. Это – историческая область Ланды. «Океан ланд», по выражению Мишле, которому по дороге на юг «в компании черных баранов, совершающих свой вечный путь» между долиной и горами под присмотром ландского пастуха попадались лишь одинокие деревья-фелодендроны да просторные дома pinadas (исп. яз.).

Жизнь местных пастухов произвела сильное впечатление на историка-романтика: «Эти кочевники, переносящие все с собой, друзья звезд, частью астрономы – частью колдуны в своем извечном одиночестве, остаются приверженными азиатской жизни… среди нашего Запада»[128]128
  Ibid. P. 23–24.


[Закрыть]. По оценкам середины ХIХ в., численность перегоняемых здесь овечьих стад достигала миллиона голов.

С середины ХIХ в. в рамках общегосударственных мероприятий восстановления французских лесов началось облесение ланд, и в настоящее время посадки сосны занимают значительную часть департамента Ланды, сделавшись ресурсом для деревообрабатывающей промышленности. Другим нововведением явилось интенсивное разведение домашней птицы. Район остается и центром пастбищного животноводства.

«Чудовищным барьером» предстали взору Мишле Пиренеи – не комбинацией горных вершин и долин, как в Альпах, а сплошной стеной, понижающейся лишь с двух сторон к морскому побережью и потому недоступной для всякого сообщения бóльшую часть года. Эта огромная, почти непроходимая стена символизировала в глазах историка «границу двух миров» – тот самый рубеж, что предстал в «сражении между Европой и Африкой», франками и маврами во времена Роланда (VIII в.) и выявлялся в середине ХIХ в. контрастом между «дикостью» испанской приграничной территории по одну сторону Пиренеев и обжитостью французской земли по другую. Даже Барселона, удивлялся историк, «живет нашими быками; эта страна виноградников и пастбищ вынуждена покупать наш скот и наши вина»[129]129
  Ibid. P. 26.


[Закрыть].

Земли на границе веками оставались предметом спора между Францией и Испанией, неоднократно переходя из рук в руки. Так средневековое каталонское графство Руссильон со своей столицей Перпиньян, теперь центр департамента Восточные Пиренеи, было окончательно присоединено к Франции лишь в 1659 г. Эта французская «малая Испания» запечатлелась Мишле зелеными лугами, черными овцами и каталонскими романсами в исполнении местных красавиц[130]130
  Ibid. Р. 29.


[Закрыть].

Все многообразие пограничного горного края ассоциировалось у Мишле с ярмарками в Тарбе. Нынешний административный центр департамента Верхние Пиренеи был с Х в. столицей графства Бигор, а стратегическим укреплением стал еще при римлянах и оставался таковым вплоть до недавних времен (с гарнизоном, казармами, оружейными и артиллерийскими мастерскими). Тарб – родина маршала Фоша, командовавшего войсками союзников на завершающем этапе Первой мировой войны, а также писателя Теофиля Готье.

Находясь в центре плодородной долины р. Адур, Тарб одновременно был известен как «город-рынок». На ярмарки в Тарбе сходились до 10 тысяч человек из округи более чем за 20 лье. Они представляли «все народности и все костюмы Пиренеев»: белый чепец Бигорры, коричневый из Фуа, красный Руссильона, иногда даже плоскую шляпу из Арагона или круглую из Наварры и остроконечный колпак с побережья Бискайскогозалива[131]131
  См.: Ibid. P. 27.


[Закрыть].

Однако над этим живописным традиционным миром нависала угроза в виде коммерциализации и аграрного перенаселения. В крае интенсивно происходили распашка лугов и ставшее бедствием еще в ХVII в. сведение лесов. В результате от богатых пастбищ оставалась теряющая плодородие сухая земля, а воды, которые удерживались лугами и лесами, потоками устремлялись вниз, неся опустошения полям, ради которых разрушалась естественная экосистема. Сказывалась и нехватка топлива. «Сбегая от собственных разрушений», крестьяне покидали горные долины[132]132
  Ibid. Р. 28–29.


[Закрыть].

Мысли об упадке древней цивилизации вызывала у Мишле судьба басков. Подобно руссильонцам, они – «привратники двух миров», не испанцы и не французы. К тому же баски – одна из древнейших народностей Европы, видевшая карфагенцев, кельтов, римлян, готов, арабов. Однако, обобщал Мишле, древние, «чистые расы», кельты и баски, Бретань и Наварра, должны были уступить первенство «смешанным расам» как периферия – Центру, природа – Цивилизации[133]133
  Ibid. P. 24, 28.


[Закрыть]. Когда-то баски владели Аквитанией и оставили о себе память названием области Гасконь. В IХ в. перешли в Испанию, основав королевство Наварры, позднее отошедшее Франции, сейчас это департамент Атлантические Пиренеи с центром – Байонна[134]134
  Ориентировочная численность басков во Франции от 90 000 до 150 000 человек, в Испании – от 600 000 до 1 800 000 (www.vokrugsveta.ru/vs/article/7529/).


[Закрыть].

Средиземноморское побережье страны образуют две исторические области Лангедок и Прованс. Лангедок представляет горную систему, прорезанную речными долинами. Побережье менее благоприятно для освоения, чем в Провансе, морские сообщения затруднены, береговая линия неустойчива. В результате с завершением римского владычества, когда предпринимались активные усилия по устроению портов при помощи каналов, как в Нарбонне, Лангедок «отступил от моря», его прибрежные города не стали крупными портами. История Лангедока оказалась «больше континентальной, чем морской»[135]135
  Michelet J. Op. cit. P. 32.


[Закрыть].

Гористое плато на севере и засоленные низины на юге не способствовали развитию агрикультуры. Однако местному населению «не откажешь в жизнелюбии и энергии»[136]136
  Ibid. Р. 31.


[Закрыть], – заметил Мишле. Люди Лангедока упорно и находчиво использовали местные ресурсы, создав уникальные виды производства, отчасти сохранившиеся до сих пор. Из века в век живут аквакультура (разведение устриц и мидий) и использование минеральных источников. Побережье превратилось в крупнейший бальнеологический курорт, а долина в центре провинции стала самым обширным во Франции виноградником (350 тыс. га)[137]137
  Michaud G., Kimmel A. Op. cit. Р. 86–87.


[Закрыть].

Древний и самобытный край (само название выдает принадлежность к ареалу окситанских языков – «ок»), Лангедок сделался и популярным местом исторического туризма. Назвав Юг «краем руин»[138]138
  Michelet J. Op. cit. Р. 29–30.


[Закрыть], Мишле иллюстрировал эту мысль главным образом напластованиями культурного слоя («руины на руинах»). Яркий пример напластования культурных артефактов – Нарбонна, где стены зданий сооружались из могильных памятников, статуй, каменных стел с надписями античной эпохи, что превратило город в огромный музей. На сооружениях Арля остатки скульптур античного театра. Немало памятников между тем сохранились и, будучи реставрированными, сделались излюбленными объектами посещения многочисленных туристов.

Юг Франции – самый большой в стране (и в Европе за пределами Италии) мемориал культуры Древнего Рима. До сих пор используются для сценических представлений амфитеатр в Ниме на 16 300 мест и амфитеатр в Арле на 20 тыс., в первом разыгрываются гладиаторские бои, во втором происходит коррида. В том же Ниме от Древнего Рима остались Большая башня (тридцати с лишним метров высотой) и храм Мэзон-Карре («квадратный дом»), рядом Пон-дю-Гар – сложенный из шеститонных блоков, высотой с 16-этажный дом и длиной 275 м. мост через реку Гар.

Бесчисленными термальными источниками, смолами и бальзамами и в довершение раввинами и еврейскими школами Нарбонны Лангедок напомнил Мишле библейскую Иудею. Нарбонна была столицей римской провинции Южная, или Нарбоннская, Галлия. Специальный канал сделал ее портовым городом – соперником Массалии (Марселя). После крушения Римской империи и особенно после изменения русла Ода, которое отрезало город от моря, он пришел в упадок. Однако жители не примирились с этим и начали интенсивно выращивать salicor (солерос травянистый). Он хорошо произрастал на засоленных почвах побережья и даже именовался «нарбоннской содой», поскольку окрестности Нарбонны были основным местом его культивирования. Растение использовалось для выработки мыла и стекла, в том числе зеркального. Культура процветала в ХVII – ХVIII вв. «Нарбоннская сода» поставлялась даже для мануфактур зеркал в Венецию, которая была в ту пору европейским центром этого производства.

Крупнейший город Лангедока и один из самых больших во Франции, административный центр департамента Эро и всего региона Лангедок – Руссильон, расположенный в центре плодородной долины Монпелье. В 1141 г. граф Тулузский выстроил здесь замок и наделил Монпелье городскими привилегиями. Население города было полиэтничным и поликонфессиональным, большую роль играла еврейская община (сохранился ритуальный бассейн синагоги XII в.). Еврейские и арабские врачи, бежавшие из Испании, положили начало местной медицинской школе.

С конца XII в. в Монпелье стали съезжаться желающие выучиться лекарскому мастерству из разных частей Франции. В 1220 г.

был основан университет, самый старый медицинский университет Европы, статус которого был узаконен папской буллой 1289 г. Среди его студентов были Рабле и Нострадамус. А в 1593 г. по желанию Генриха IV был заложен первый в Европе ботанический сад, в котором уже полтысячи лет выращивают лекарственные растения (в помощь студентам университета). В настоящее время медицинский – один из трех университетов города студентов; в Монпелье их более 60 тыс.[139]139
  http://archive.travel.ru/france/languedoc-roussillon/montpellier/


[Закрыть] В XVI – ХVIII вв. Монпелье, благодаря особенностям местной флоры, стал центром парфюмерного производства, а еще раньше – изготовления ярь-медянки (vert-de-gris), зеленой краски, получавшейся в результате обработки меди уксусной кислотой от выжимок винограда. В Средневековье здесь началась перегонка спирта, открытие которой связывают с Арно де Вильневом, местным медиком и ученым конца ХIV – нач. XV вв., описавшим способ получения виноградной водки. Расцвет спирто-водочного производства пришелся на время правления Людовика ХIV.

Городом-памятником является расположенный на границе Лангедока и Прованса, в устье Роны Арль. В римскую эпоху в нем жило около 100 тысяч человек (во времена Мишле 20 тысяч). Но история Арелата (древнее название города) уходит в более отдаленное прошлое. Около 800 г. до н. э. здесь обитали лигуры, важным торговым портом-факторией он стал для финикийцев. В римскую эпоху город явился очагом христианизации Галлии, первым местным епископом был сподвижник апостола Павла, «апостол от семидесяти» Св. Трофим. Город был галльским приматством и главным некрополем галлов, здесь в Алискан находится древнейшее христианское кладбище.

Религиозное и политическое значение Арля сохранялось в раннем Средневековье: кроме приматства (до перехода этого статуса лионской епархии в ХI в.), он был столицей Бургундско-Прованского королевства (IХ в.). Выше по течению Роны расположен Авиньон, резиденция папского престола в ХIV в. с многочисленными памятниками средневековой эпохи, включая Дворец пап, величественный готический ансамбль ХIV в.

«Находящийся на краю Юга Лангедок оказывался как бы выразителем его настроений, узловым пунктом противоречий и нередко бывал замешанным в борьбу народов и религий». Начиная со Средних веков, писал Мишле, политическая история Лангедока, как и всего Юга, была ознаменована «борьбой за религиозную свободу». Идеи катаров (альбигойцев) в XIII в., Реформация в XVI – ХVII вв. находили в крае отзывчивую среду. «Даже католики имели здесь свое протестантство в виде янсенизма»: в Aлe (Але-ле-Бен) объектом паломничества сделалась гробница (паломники, по свидетельству Мишле, скребли надгробную плиту, считая эту пыль излечивающей от лихорадки) местного епископа ХVII в. Павийона, который сочувствовал янсенистам[140]140
  Michelet J. Op. cit. Р. 31–32.


[Закрыть].

Дух сопротивления центральной власти и Церкви поддерживался и старинными вольностями, связанными с реликтами римского права. Феодализм смог утвердиться лишь вследствие Крестового похода как «помощник Церкви и приятель Инквизиции». Предводитель крестоносцев Симон де Монфор yчредил 434 фьефа. Образовав «феодальную колонию», управлявшуюся на основе парижского кутюма, крестоносцы с Севера, однако, не смогли искоренить свободолюбивый дух провинции[141]141
  Ibid. Р. 31.


[Закрыть].

Прованс уже своим названием (Прованс – провинсиа, лат.) указывает на связь края с античностью. Центр региона Прованс-Альпы-Лазурный берег, крупнейший по грузообороту порт и третий по численности населения город Франции Марсель (Массалия) стал греческой колонией в VI в. до н. э. А расположенный по соседству Тулон, главная военно-морская база Франции и столица департамента Вар, был основан еще финикийцами. Военным портом он стал две тысячи лет спустя, при кардинале Ришелье. В 1942 г. на рейде Тулона, во избежание захвата фашистской Германией, был затоплен военно-морской флот Франции.

Именно Прованс олицетворяет в полной мере Средиземноморское побережье Франции: «Если Лангедок отступил от моря, Прованс вышел в море», устремившись в «морские путешествия, крестовые походы, завоевания в Италии и Африке»[142]142
  Ibid. Р. 32.


[Закрыть]. Марсель разбогател в XVI – ХVII вв. благодаря исключительно прибыльной левантийской торговле, обеспечивавшей европейские страны высоко ценившимися уже в средневековой гастрономии пряностями. Новый расцвет пришелся на империалистическую эпоху. Значение Марселя и Тулона непрерывно возрастало во время колониальной экспансии ХIХ – ХХ вв. Во второй половине ХХ в. Марсель стал крупнейшим портом страны, ее нефтеналивным терминалом и центром нефтепереработки.

Однако и континентальная история этого своеобразного края исключительно богата. Символом здесь стала Рона, для населения Прованса река с большой буквы, его фетиш. Край был перевалочным пунктом на пути переселения народов: все останавливались у переправ через Рону, где сходились дороги Юга. Не случайно, заметил Мишле, святые Прованса строили мосты. Так, Св. Бенезе основал в XII в. орден Братьев-мостостроителей. По легенде пастух Бенуа из Бурзе (Виваре) по прозвищу Бенезе, будучи еще подростком, проникся небесным повелением построить мост в Авиньоне. За 8 лет (1177–1185) был сооружен почти километровый переход через Рону. Этот, позднее (в XII в.) одетый камнем мост с часовней Св. Бенезе, сохраняется и сейчас[143]143
  fr.wikipedia.org/wiki/Pont_Saint-Bénézet


[Закрыть].

Работу по наведению межкультурных мостов предприняли девушки Прованса, «энергичные и красивые». Они, по Мишле, изобрели фарандолу, воплотившую арабские, испанские, итальянские мотивы. Историк мог восхищаться также мореской (мавританским) или сарацинской бравадой. Население Прованса исторически оказалось исключительно смешанным, а культурный вклад пришельцев очень заметным. Они оставляли после себя «греческие, итальянские, арабские города» и ввели террасное земледелие: на каменистых склонах, на которых произрастали только тимьян и лаванда, насадили виноградную лозу[144]144
  Michelet J. Op. cit. Р. 32–33.


[Закрыть].

Культура Прованса долгое время сохраняла реликты самых архаических верований. В бурлящих водоворотах Роны люди видели конвульсии чудовища, которого называли драк или тараск. Происками этой разновидности дракона-черепахи (tortue-dragon), сшибающей все на своем пути при большом стечении народа, объясняли бурное проведение праздников, не обходившееся без членовредительства. Следы другого, митраистского, по определению Мишле, культа оставались в его время в виде «тавроболических алтарей»[145]145
  Каменная стела с изображением бычьей головы.


[Закрыть] в Арле, Тене, Валансе, Сент-Андеоле, Бати-Мон-Салеоне, Фурвьере. Историк усматривал в этих культах проявление местного «духа» – «резкого, шумного, варварского», того самого психологического склада, что сделал край «страной воинов и неустрашимых моряков»[146]146
  Michelet J. Op. cit. Р. 33–34.


[Закрыть].

Неудивителен был и дух равенства в этом «краю республик», который знал античные образцы городского самоуправления – греческие сите и римские муниципии. Свободолюбие распространялось на деревенских жителей: серваж здесь никогда так не обременял, как в Северной Франции. Крестьяне, «победители мавров», освободили и самих себя; лишь свободные люди могли окультивировать крутые ущелья и закрепить русло потоков. Прованс – суровый край. Жаркое солнце иссушает поля, а постоянно дующий ветер засыпает песком сады и топит корабли. «С такой природой, – делал вывод Мишле, – нужны свободные и умные руки»[147]147
  Ibid. Р 34.


[Закрыть].

«Свободный и смелый дух Прованса отразился в подъеме литературы и философии», – подчеркивал историк, отмечая духовную близость Прованса и Бретани и отклик, который находили в крае идеи сынов Бретани от Пелагия, выступавшего в V в. в защиту свободы человеческой воли, до Декарта, добивавшегося освобождения философии от теологии и поддержанного в этом уроженцем Прованса Гассенди.

«Дух» края выразился и в литературном творчестве, на этой стезе он явил себя «тонкостью и изяществом». Что касается вклада Прованса в литературу Франции, то в период расцвета XII–XIII вв., можно, считал Мишле, называть всю литературу Юга Провансальской. Прованс был страной прекрасных ораторов, велеречивых, страстных, становившихся подлинными мастерами слова. Яркий пример ораторского искусства времен Революции – это «потрясавший южной дерзостью» в Национальном собрании Мирабо[148]148
  Ibid. Р. 35.


[Закрыть].

Вклад края в историю и культуру всей Франции мог бы быть еще большим, если бы само его своеобразие и верность местным традициям, считал Мишле, не приводили долгое время к известному отчуждению от жизни страны.