Текст книги "Историческая традиция Франции"

Однако, размышляя об исторических судьбах Бургундии, Мишле сосредоточивался на другой части духовно-нравственного спектра. Да, подчеркивал он, у области были возможности «примирить Север с Югом». Не случайно ее герцоги и графы становились в XII в. испанскими королями, позднее – суверенами Франш-Конте, Фландрии и Нидерландов. Но в сердце Франции их успехи были ограниченными: они не смогли, несмотря на поддержку англичан, утвердиться на центральной равнине. «Не Бургундии, – патетически заключал Мишле, – уготовано было свершить судьбу Франции. Эта провинция не могла придать ей форму монархическую и демократическую, к которой та стремилась».

В обоснование классик французской историографии приводил доводы весьма фривольного свойства, выдававшие его увлеченность Парижем и Иль-де-Франсом. Он находил в духе Бургундии «что-то от ее бургундов», слишком беспокойное, избыточное: «бургундское красноречие отдает риторикой», «вызывающая красота женщин Вермантона и Осера» отражается «вульгарной чувственностью» местной литературы. «Плоть и кровь господствуют здесь»; необходимо было «что-то более трезвое и более строгое, чтобы сформировать ядро Франции»[181]181
  Ibid. P. 49.


[Закрыть].

Видаль де Лаблаш отвечал на поставленный Мишле вопрос более основательно: «Изобильная лесами и водами, долина не имела необходимых размеров и мощи, чтобы утвердился политический центр тяжести. Бургундии всегда не доставало территориальной базы при множественности пересекающихся здесь связей. Ее положение вдохновляло строить планы расширения и величия… Но в географической структуре коренилась внутренняя слабость структур господства, пытавшихся найти здесь точку опоры»[182]182
  Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 246.


[Закрыть].

Виноделие, развитие которого вплоть до ХХ в. было крайне неустойчиво, вместе с другими отраслями сельского хозяйства, даже имевшими репутацию во Франции (шарольское мясо, птица, сыры), не могло обеспечить материальную основу. Промышленность стала развиваться относительно поздно. Ставшая базой индустриализации горно-металлургическая отрасль (уголь, руда, металл) берет начало в ХVIII в. В ХIХ в. традиционное мануфактурное производство (множество небольших домен на древесном угле) заменили промышленные комплексы общенационального значения: заводы Шнейдера в Крезо и шахты Монсо-ле-Мин в Соне-и-Луаре. Появилась химическая и фармацевтическая промышленность. Но в целом ограниченность экономических ресурсов региона проявляется до сих пор.

Современная Шампань в Средних веках была представлена Реймсским архиепископством, графством Шампань и международными ярмарками. Реймс со своим архиепископством и собором, хранившим легендарный елей для помазания, оставил самый выдающийся след в религиозной традиции Франции (см. гл. 4).

В Реймсе был крещен Хлодвиг, и уже при первых Каролингах местный собор (ныне перестроенный – великолепный памятник готической архитектуры XIII в.) становится местом коронации французских королей. После 816 г., даты коронации в Реймсе сына Карла Великого Людовика Благочестивого, главы местной епархии начинают претендовать на привилегированную роль в государстве. В ХI в. коронационная привилегия реймсских архиепископов была признана папой, после чего стать «помазанником Божиим» означало во Франции конкретно быть помазанным в Реймсском соборе из священного сосуда с елеем.

Архиепископство сыграло заметную роль и в политической истории Франции: при содействии архиепископа Реймсского на королевский трон был избран Гуго Капет (887), положивший начало правящей династии Капетингов. В Реймсском соборе по настоянию Жанны д’Арк, при поддержке архиепископа и местного населения в 1429 г. был коронован Карл VII, что явилось важным поворотным пунктом в Столетней войне.

Графство Шампань со столицей в Труа отделилось от герцогства Бургундского в Х в. и просуществовало до XIII в. Европейскую славу Шампани в Средних веках (особенно XII–XIII) принесли ярмарки в Труа, Бар-сюр-Об, Ланьи, Провене. Возникшие на торговых путях между Французским королевством и Священной Римской империей, они принесли благосостояние краю и послужили толчком к развитию местной промышленности. Наибольшей популярностью, наряду с вином, пользовались сукна ремесленников Труа, Провена, Реймса и других городов Шампани.

Ранняя коммерциализация разительно изменила структуру общества. Кутюм Труа, установивший равенство в разделе наследства и приводивший к разделу любой сеньории на 50—100 частей уже в четвертом поколении, подорвал силы дворянства. Обедневшие дворяне пытались улучшить свое положение замужеством дочерей за богатыми ротюрье, однако хотя тот же кутюм провозглашал возможность аноблирования по женской линии, статус детей от таких браков менялся мало. «Отбросив ложный стыд, они в конце концов становились коммерсантами», «устраивались по своей доброй милости у прилавка и совершали политес перед вилланами», как иронизировал Мишле. В потоке своих разноплеменных покупателей торговцы благородного происхождения не могли установить генеалогию и спорить о церемониале. «Ранняя деградация феодальности с гротескной трансформацией рыцарей в лавочников» была мало привлекательной, но так, «мало-помалу начиналось равенство».

Если общественный статус благородного сословия снижался, то статус местных торговцев и ремесленников повышался. Индустрия Шампани была «глубоко плебейской»: изготовление пряжи, тканей, головных уборов, выделка кожи (из Труа происходили кожевники запечатлевшего себя в событиях Революции парижского пригорода Сен-Марсо). Но эти скромные товары были нужны всем и приносили богатство краю. И граф Шампани отнюдь не тяготился дружбой с торговцами. А папа Урбан IV (1261–1264), который был сыном сапожника из Труа, в строившейся в городе базилике Сент-Урбан распорядился изобразить на гобелене своего отца за изготовлением башмаков[183]183
  См.: Michelet J. Op. cit. Р. 50–51.


[Закрыть].

Однако Шампань – область исторических и экономических контрастов. В середине ХIХ в. она после яркой и жизнеобильной Бургундии произвела на Мишле неблагоприятное впечатление. От самого рельефа гладкой равнины (отсюда, видимо, и название Шампань, champ – поле) на него повеяло «прискорбным прозаизмом». Животные хилые, минералы и растения однообразны. «Унылые речушки струят свои белесые воды между двумя рядами молодых тополей. Дома, несмотря на молодость, ветхи от рождения; главная задача защитить хоть немного их хрупкое существование, покрыв, насколько можно, шифером, по меньшей мере, его заменителем из дерева; под этим лжешифером, под этой крышей… грязь и нищета».

«Из таких домов нельзя создать прекрасные города. Шалон ничуть не веселее окружающих долин. Труа почти столь же некрасив, как и индустриален. Реймс печален. В величественном просторе его улиц дома кажутся еще ниже; некогда город буржуа и священников, собрат Тура (по значению архиепископства. – А.Г.) выглядит теперь елейным, но не очень благочестивым: четки и имбирные пряники, прекрасные простынки, восхитительное местное вино, ярмарки и паломники». И все же, замечал Мишле, вклад городов Шампани во французскую историю значителен: «эти по своей природе демократические и антифеодальные города были важнейшей опорой монархии»[184]184
  Ibid. P. 49–50.


[Закрыть].

Наряду с Лотарингией, Пикардией и особенно Бри, Шампань поставляла слуг для аристократических домов старой Франции; и уроженцев Шампани ценили больше других за дисциплинированность. Однако, подчеркивал историк, за их видимым простодушием скрывалось «много злости и сарказма». Ими проникнут даже фольклор этого края «добрых сказок, шутливых рассказов о благородном рыцаре, о честном и благодушном муже, о г-не кюре и его служанке».

«Повествовательный гений» Шампани проявил себя и в литературе. Список французских романистов открывается Кретьеном де Труа и Гийо де Провеном. Знатнейшие сеньоры края сами описывали свои деяния: Виллардуэн, Жуанвиль и кардинал де Рец рассказали о крестовых походах и Фронде. История и сатира стали призванием Шампани. После того как граф Тибо повелел развесить свои стихи на стенах дворца в Провене, бакалейщики Труа выписывали над своими прилавками аллегорические и сатирические истории о Ренаре и Изенгрине. «Самый пикантный французский памфлет “Мениппова сатира”[185]185
  Цикл сатирических произведений, опубликованный в 1594 г.


[Закрыть] был большей частью творением прокуроров Труа»[186]186
  Michelet J. Op. cit. Р. 49–51.


[Закрыть].

Обобщая заметки о культуре ареала, простирающегося от Лангедока и Прованса через Лион и Бургундию до Шампани, Мишле выделил три типа: (1) духовный пыл и упоение Юга; (2) красноречие и риторика Бургундии; (3) изящество и ирония Шампани. Этот последний – «наиболее деликатный продукт Франции». В Шампани рождается «легкое вино Севера, полное каприза». Сама земля, которая дает ему жизнь, «кажется капризной». Часто, как «уверяют местные жители, лишь один, средний арпан[187]187
  Бытовавшая до Революция единица измерения. Как единица площади парижский арпан (по-разному в разных провинциях страны) соответствовал 0,34 га.


[Закрыть] из трех совершенно сходных дает хорошее вино». Очень важна была тщательность возделывания: не случайно на том же участке земли, где при посеве пшеницы заняты пять-шесть семей, на возделывании винограда трудились порой 600–700 человек[188]188
  Michelet J. Op. cit. P. 52.


[Закрыть].

Бродель отчасти соглашался с описанием Шампани как «меловой пустыни» (Мишле так и писал о «пустыни Шампань-Пуилёз[189]189
  Champagne-Pouilleuse, букв. «бесплодная Шампань».


[Закрыть]»), вспоминая, как доводилось ему в солдатских башмаках «шлепать по той молочной жиже, в которую дождливой порой превращается не прикрытый перегноем мел», и увязать в ней.

«Среди этой бесплодной Шампани, – продолжал историк, – встречаются несколько долин, где на берегу реки или озера, на зыбкой наносной почве, в окружении соседних безлюдных меловых плато, поросших травами (des savarts), стоят деревни – однообразные ряды угрюмых домов, обшитых деревом или обмазанных землей». Жизнь здесь была суровой, ибо ко всем крестьянским бедам из-за отсутствия лесов добавлялась нехватка топлива, заставлявшая суровыми зимами укрываться от холода в винных погребах или стойлах. Однако и здесь в середине ХХ в. произошло «чудо»: неустанными стараниями, благодаря удобрениям и современной технике, вчера еще бесплодные земли превратились в «превосходные пшеничные поля»[190]190
  Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. 1. С. 36.


[Закрыть].

Когда-то бедная провинция, жившая преимущественно пастбищным скотоводством, благодаря сельскохозяйственной революции 1960—1970-х годов превратилась в один из важнейших агропромышленных районов страны (с урожайностью пшеницы 66 центнеров с гектара). Преуспеяние (по личным наблюдениям) заметно, особенно в «поясе виноделия»; однако бывшая провинция остается малолюдной с разительными контрастами между городом и деревней, между районами виноделия и полеводства («пояс свеклы»).

«Пояс виноделия», долина Марны с центром Эперне, начал прогрессировать с ХVIII в., когда местный монах Дон Периньон открыл способ изготовления игристых вин, названный «шампанизацией». Сейчас Шампань ежегодно производит 153 млн. бутылок. В Эперне и окрестностях Реймса расположены самые известные дома шампанских вин: «Вдова Клико», «Поммери», «Кристаль», «Моэт э Шандон», «Редерер». Запасы хранятся в подвалах до 30 м глубиной. А виноматериал поставляют семейные виноградники: 20 тыс. га земли разделены между 16 тыс. хозяевами[191]191
  Michaud G., Kimmel A. Op. cit. Р. 66.


[Закрыть].

Благословенному краю шампанского неоднократно приходилось бывать полем сражений. Расположенная на подступах к Парижу с востока, Шампань оказывалась на путях иноземного вторжения. 20 сентября 1792 г. здесь в сражении при Вальми революционные войска отбросили прусскую армию герцога Брауншвейгского, а на следующий день, 21 сентября декретом Конвента была упразднена монархия и установлена первая Французская республика.

В сентябре 1914 г. на равнине Шампани произошло первое генеральное сражение Первой мировой войны, в ходе которого наспех собранные войска союзников остановили стремительно прорывавшуюся к французской столице германскую армию. Это «чудо на Марне» сорвало планы германского «блицкрига», а весной 1918 г. здесь же было остановлено последнее крупное контрнаступление вермахта, что предопределило окончательное поражение Германии. Шампань в результате войны исключительно пострадала. Реймс лежал в руинах, над которыми высился собор, сохранивший лишь стены.

Север – Северо-Восток

Здесь Мишле и Бродель выделяли три исторические области: Фландрию, Нормандию и Пикардию. Фландрию, вместе с Нормандией (а также Иль-де-Франс, Бос, Артуа, Па-де-Кале), Бродель отнес к «стоявшим особняком» богатым областям Франции, а Мишле назвал Фландрию с Нормандией «второй Англией».

Фландрия занимает ныне самый населенный департамент Франции Нор, который входит в регион Нор – Па-де-Кале с центром Лилль. Исторически область конституировалось как одноименное графство, которое в IХ – XVI вв. входило в состав Французского королевства, а затем после периодов испанского и австрийского владычества, было поделено между Францией и нынешней Бельгией.

Начиная со Средних веков, Фландрия была экономически развитым районом. Процветала текстильная промышленность, сукноделие, сырье для которого поставляла одно время (до запрета вывоза шерсти) Англия. На ХIV в. пришелся апогей процветания торгово-ремесленных городов-коммун Лилля, Дуэ, Камбре, Дюнкерка. В годы промышленной революции Фландрия, будучи центром угледобычи, сделалась авангардом французской индустриализации.

Предприимчивость местного населения выявилась еще в Средневековье: «Никто лучше их не разбирался в торговле, промышленности, сельском хозяйстве. Нигде здравый смысл, чувство позитивного, реализм не проявлялись столь замечательно. Ни один народ в Средние века не понимал, может быть, лучше текущее положение в мире, не был способен лучше считать и действовать. Шампань и Фландрия единственно, кто мог тогда соперничать за историческую роль с Италией».

На плодородных долинах Фландрии, продолжал Мишле, хорошо удобренных и мелиорированных, посевы, люди и животные «растут на зависть, множатся с удовольствием. Бык и лошадь раздуваются до слоновьих размеров». Женщина не уступит мужчине по физическим кондициям и часто превосходит его. «Порода тем не менее несколько рыхловата при своем росте и скорее крупная, чем прочная». При всем том это, безусловно, люди огромной физической силы: «Геркулесы наших ярмарок часто происходят из департамента Нор».

Свою роль сыграли достижения фламандцев в культуре: в самой Франции живопись начиналась с ученика Караваджо, уроженца Дуэ Жана де Булонь. В архитектуре фламандцы явили образец храмов, отличавшихся пышностью и изощренностью внешних форм, великолепием орнамента, обилием мрамора. В то же время местные храмы производили впечатление уюта и обихоженности. Прихожане, подмечал историк, заботятся о них так же тщательно, как о своем жилище. «Они чище, чем церкви Италии и не менее милы… Над этими церквами, с высоты их башен звучит однозвучный и мудрый перезвон, честь и радость фламандской коммуны. Одна и та же мелодия ежечасно из века в век удовлетворяла музыкальные вкусы бесчисленных поколений ремесленников, что рождались и умирали с ощущением установленного порядка»[192]192
  Michelet J. Op. cit. P. 54–55.


[Закрыть].

Произошедшая в большинстве районов Франции ХХ в. сельскохозяйственная революция имела место здесь двумя веками раньше. Местное сельское хозяйство, отмечал Бродель, привело в восторг даже Артура Юнга. Контраст между этим высокоразвитым «островком» и «французской нормой» (втрое более высокая урожайность) сохранялся в ХIХ в. Во Фландрии землю не оставляли под пар, не было общинных угодий, плодородие почвы поддерживалось исключительно удобрениями, под которые шло все – кроме навоза, «городские отбросы, песок, жмыхи, кости, морской песок, человеческие экскременты». И урожайность оказывалась даже выше, чем в Англии[193]193
  Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. 2. Ч. 2. С. 62.


[Закрыть].

Эта часть Франции между тем постоянно подвергалась опустошительным разрушениям. «Граница рас и языков Европы», Фландрия сделалась «великим театром сражений не на жизнь, а на смерть». Здесь постоянно возобновлялась схватка между Францией, Англией и Германией. Этот уголок Европы, по выражению Мишле, был «рандеву войн»[194]194
  Michelet J. Op. cit. P. 57.


[Закрыть].

Нормандия, разделенная в рамках административной реорганизации второй половины ХХ в. на два региона (Верхнюю и Нижнюю Нормандию), – историческая область, занимающая обширную территорию (более 30 тыс. кв. км) на севере Франции, границы которой сложились целое тысячелетие тому назад. Облюбованная с конца VIII в. викингами как плацдарм для вторжений на континент, эта территория по мере перехода норманнов к оседлости превратилась в область их поселения. В начале Х в. конституируется норманнская государственность в образе герцогства Нормандского (911). Признавая сюзеренитет французской короны и политически тяготея к Англии, герцоги Нормандии фактически оставались независимыми. В ХI в. один из них, вошедший в историю под именем Вильгельма Завоевателя, стал английским королем (1066). Еще раньше норманны основали свое государство в Южной Италии и Сицилии. В XIII в. Нормандское герцогство, в свою очередь, было покорено французским королем Филиппом II Августом (1204).

Став провинцией Французского королевства, область сохранила свою автономию и управлялась на основе нормандского кутюма, был признан статут городского самоуправления (коммуны) Руана, столицы герцогства. Нормандия удержала привилегию судоходства и торговли по Сене. У воинственных завоевателей быстро обнаружились предпринимательские способности. XIII в. стал временем процветания края, ознаменовавшимся распашкой земель, диверсификацией сельского хозяйства (пшеница, рожь, лен, конопля, марена), ростом городов. Руанские торговцы возили в Англию пшеницу и вино, привозя металлы, шерсть, сукна. Это благополучие, наряду с бесчинствами интервентов, предопределило антианглийскую позицию Нормандии в Столетней войне.

В Нормандии из поколения в поколение передавалась память о завоевании Англии далекими предками, жители французской области гордились влиянием, которое они, в том числе как носители французского языка, оказали на культуру островного государства. «Сохранились еще плиты, где можно прочесть имена нормандцев, завоевавших Англию», – вспоминал Мишле. А «воинственный и чуждый англосаксам сутяжнический дух, сделавший Англию после завоевания нацией воинов и писарей, и есть чисто нормандский дух», – безапелляционно утверждал историк.

Мишле отмечал среди нормандцев деловую хватку, разнообразие интересов и талантов. Отец семейства, возвратившись с поля, «любит толковать внимательным детишкам статьи Гражданского кодекса». Оставшийся в наследство участок земли здесь немедленно делится между претендентами, а любовь к красноречию столь велика, что, как писал автор ХI в., у нормандцев даже «малые дети, видимо, должны говорить как ораторы». Ни уроженец Лотарингии, ни уроженец Дофине «не могут соперничать с нормандцем в стремлении к развитию (pour l’esprit processif)». Если Нормандия символизирует завоевание, то во времена Мишле оно выражалось покорением природы в сельском хозяйстве и развитии промышленности. «Честолюбивый и завоевательный гений» нормандцев, утверждал историк, «проявляет себя упорством, а зачастую – дерзновением и устремленностью», в том числе к возвышенному. «Дважды французская литература получала развитие благодаря Нормандии»: поэма «Роман о Роллоне» появилась в XII в., в ХVII в. новаторскую роль сыграл Корнель[195]195
  Michelet J. Op. cit. P. 53–54.


[Закрыть].

Нормандия, писал Видаль де Лаблаш, сложилась в силу «двойного политического процесса»: один состоял в обустройстве побережья, где возникали укрепленные поселения, другой – в формировании центра, каким явился Руан с его церковной метрополией, значимой уже в римскую эпоху. Будучи колонией заморских завоевателей, Нормандия, в свою очередь, приступила к колонизации внутренних районов. Возникшее образование могло претендовать на статус королевства, о чем напоминают монументальные сооружения в долине Кана времен Вильгельма Завоевателя. Однако нормандцев тянуло море, они принимали участие в великих географических открытиях, становились корсарами и рыбаками.

Вместе с тем, замечал отец «географии человека», «элемент глубоко местный, даже сельский», укоренился в характере этого народа. Плодородие земли, ставшее основой процветания таких районов, как Ко и Льевен, привило жителям Нормандии большую привязанность к жизненным благам. «Земля Нормандии способствовала формированию характера нормандца». Об его отдаленном этническом прошлом напоминают привычки и вкусы нормандцев-моряков, которые с юности промышляют рыболовством у далеких берегов. Конечно, для них родина – море, и они с гордым презрением относятся к хлебопашцу. Однако последних большинство; и среди них культивируется стремление к методичному и расчетливому накоплению ради улучшения условий жизни. Питание, одежда и жилище нормандцев, увитые плющом и украшенные цветниками дома, их поля и заводы, многочисленные церкви с прекрасными колокольнями немало свидетельствуют о преуспеянии[196]196
  Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 182–183.


[Закрыть].

Тенденция преуспеяния Нормандии сохранялась и в ХХ в., при том что развитие области происходило весьма неравномерно. Прогрессировала главным образом восточная часть, Верхняя Нормандия с центром в Руане. Эта часть стала очагом индустриализации, местом строительства металлургических, машиностроительных, химических, текстильных заводов, привлекавших тысячи рабочих. Особую роль играло и играет устье Сены, сделавшее Верхнюю Нормандию морскими воротами Парижа и всего Парижского региона.

Гавр, важнейший перевалочный пункт в торговых связях с Северной Америкой, стал вторым (после Марселя) портом страны по грузообороту, первым по ввозу кофе, табака и хлопка и вторым по нефти. Руан занимает ведущие позиции в морской торговле зерном и продукцией сельского хозяйства. Нормандское побережье с ХIХ в. в силу близости к Парижу, а также к Англии – первостепенный морской курорт Франции[197]197
  http://fr.wikipedia.org/wiki/Normandie


[Закрыть]. Как и в других районах страны, активно развивается индустрия туризма. Наиболее популярный объект – средневековое аббатство Мон-Сен-Мишель, сооружения которого, соединяющие романскую и готическую архитектуру, теснятся от подножья до вершины скалы, выдвинутой на несколько сотен метров в море и соединенной с сушей узким перешейком, который заливали до постройки современной дамбы воды прилива.

В целом динамично развивается и сельское хозяйство, перестроившееся в ХХ в. с зерноводства на животноводство. По продукции последнего Нормандия делит первые места с Бретанью. Масло, сыры (знаменитый камамбер) и другие молочные продукты области известны по всей Франции и за ее пределами. Местные традиции культивируются, как и в Бретани, в домашнем производстве сидра, из тех же яблок нормандцы изготавливают кальвадос.

При этом сохраняется, по личным наблюдениям 2011 г., описанная классиками специфичность западных районов, примыкающих к Бретани (Нормандский бокаж), – небольшие, около 0,5 га луга, на которых пасутся до полусотни коров и несколько десятков овец. Встречается домашняя птица. Поля окружены плетнем или живой изгородью и перемежаются небольшими перелесками и купами фруктовых деревьев (яблони, груши), скрывающими невысокое здание фермы.

Между Нормандией и Фландрией располагается Пикардия, историческая область, образующая сейчас одноименный регион из трех департаментов, названных по имени прорезывавших равнину рек (Эна, Уаза, Сомма). Название происходит от диалекта языковой группы ойль, на котором говорили на северо-востоке Франции и в соседних областях Бельгии[198]198
  http://fr.wikipedia.org/wiki/Picard


[Закрыть]. Центр – Амьен, город в долине Соммы, примерно посередине между Парижем и Лиллем, кафедральный собор XIII в. – один из лучших образцов готической архитектуры.

В Средние века область состояла из множества феодальных владений. Тем не менее Видаль де Лаблаш писал о «пикардийской нации» как едином народе, который занимает большую сельскохозяйственную зону, простирающуюся вдоль Мёза и Самбры и вплоть до Соммы и Уазы, говорит на одном диалекте и имеет общность нравов, образа жизни, характера. «Тысяча поговорок свидетельствуют об образе мысли пикардийца или валлона, отличном от брабансонца или чистого фламандца». Сказки и пословицы, распространившиеся по всей Франции, имеют «валлонское или пи-кардийское происхождение». Этот народ, «оставшийся романским, отделился от германизма своими особыми чертами. Он очень самобытен». Для Франции он служил «живой границей».

Земля Пикардии очень плодородна, но требует больших усилий человека, умноженных широким применением железных орудий (отсюда распространение в деревнях кузнечного ремесла) и конной тяги. «Этот ил, – писал Видаль де Лаблаш, – в сущности, воспитывает земледельца», формируя качества, позволившие затем покорить малоплодородные земли и в результате – расширить продовольственную базу, в которой «историческая Франция черпала свою силу». Здесь камни не мешали пахарю, и он мог, не останавливаясь и не сворачивая, проводить длинные ровные полосы, а затем и применить колесный плуг.

Являясь северной частью Иль-де-Франса, Пикардия в отличие от Парижского района традиционно страдала от маловодья, колодцы приходилось углублять до 80 м. Поэтому население жалось к водоемам. Многочисленные деревни располагались не далее трех километров друг от друга, представляя конгломерат ферм, каждая из которых образовывала квадратный двор, дома окружали фруктовые сады, придававшие деревням вид поросших лесом.

Традиционно Пикардия была воротами Франции. Через Пикардию проходил главный путь Римской империи к устью Рейна. В Новое время через нее проходили дороги, связывающие Реймс и Париж с Нидерландами. Таким образом, в дополнение к сельскому хозяйству богатство страны прирастало «великими торговыми путями»[199]199
  См.: Vidal de La Blache P. Op. cit. Р. 92–96, 98–99.


[Закрыть].

Не только, однако, торговые пути шли через Пикардию. К ней в полной мере относится высказанное в отношении Фландрии суждение Мишле о «рандеву войн». Между 1477 и 1659 гг. Пикардия была пограничной провинцией Франции. Видаль де Лаблаш, переживший франко-прусскую войну 1870–1871 гг. и вторжение германской армии, с абсолютной убежденностью писал о геополитическом значении Пикардии как пограничного укрепления «перед лицом германизма», подчеркнув, заодно со стратегическим и политическим значением городов и рек старинной области, верность жителей своей культурной идентичности.

Яркий пример, говоря словами географа, «живой границы» – Перонн, девиз которого гласит о непобедимости (Urbs nescia vinci), а герб с тремя лилиями и короной – о близости к королевской власти. Расположенный на возвышенности, господствующей над Соммой и ее притоками, Перонн уже в IХ в. сделался крепостью. Разграбленный норманнами, выстрадавший и не сдавшийся во время осады в XVI в., опустошенный в 1870 г. и разрушенный полностью в 1917 г., сожженный немецкой авиацией в 1940 г., город был награжден двумя военными крестами и орденом Почетного легиона (1913). В президентском декрете о награждении орденом говорилось: «Среди пограничных городов, которые в разные периоды нашей истории подверглись вражескому вторжению, мало таких, кто хранит в своих анналах столь же славные подвиги, как город Перонн. Одной памятной осады имперскими войсками… в 1536 г., ставшей легендой, было бы достаточно, чтобы подтвердить это»[200]200
  http://fr.wikipedia.org/wiki/Péronne_(Somme)#Histoirе


[Закрыть].

В Пикардии, писал Мишле, кажется «нагромождена вся история древней Франции», Меровингов и особенно Каролингов. Королевская власть при Фредегонде и Карле Лысом пребывала в Суассоне, Крепи, Вербери, Аттини; в Суассоне основатель династии Каролингов Пипин Короткий был избран королем (750). Последующие правители находили убежище или место заключения в Лаоне, Перонне, Сен-Медар-де-Суассоне. Одновременно в Пикардии в полной мере проявилось возвышение феодальной знати. В XIII в. прославились владетели Куси, которые ставили свой статус наравне с высшими рангами феодальной иерархии: «Я не король, не герцог, даже не принц. Я – господин Куси»[201]201
  Michelet J. Op. cit. P. 61–62.


[Закрыть]. Один из этих «господ» Энгерранд Ш в 1220-х годах построил замок размерами 92 x 35 x 50 x 80 м. По краям возвышались четыре башни 20 м в диаметре и 40 м в высоту. А донжон, крупнейший в тогдашней Европе, был 35 м по диаметру и 55 м. в высоту («чудовищная феодальная башня», по Мишле). Для подрыва башен и донжона вермахт в 1917 г. потратил 28 т взрывчатки[202]202
  en.wikipedia.org/wiki/Château_de_Coucy


[Закрыть].

Все же знать Пикардии проявляла не только спесь и стремление к изоляции. Дом Гизов, пикардийская ветвь правителей Лотарингии, «защитил Мец от германцев», «взял Кале у англичан» в Столетней войне и «едва также не взял Францию у короля», иронизировал Мишле по поводу участия Гизов в Религиозных войнах XVI в., когда они возглавили могущественную Католическую лигу, оспаривавшую власть короля. Пикардийцем был и герцог Сен-Симон, оставивший критические воспоминания о правлении Людовика ХIV. «Пылкая», по определению Мишле, Пикардия прославилась не только феодальными, но и демократическими традициями, борьбой за права городских коммун: первыми во Франции их получили Нуайон, Сен-Кантен, Амьен, Лаон[203]203
  Среди первых был и упомянутый город-крепость Перонн.


[Закрыть].

Петр Пустынник, монах из Амьена, «поднял в религиозном порыве всю Европу, правителей и народы», став одним из вдохновителей первого Крестового похода (1096–1099), а Кальвин, легист из Нуайона, «изменил эту религию», возглавив Реформацию. Пикардийцы от Кондорсе (уроженца Рибмона) до Камилла Демулена (уроженца Гиза) и от Демулена до Гракха Бабефа (уроженца Сен-Кантена) придали Первой республике ее «необузданность»[204]204
  Michelet J. Op. cit. P. 62.


[Закрыть].

Заканчивал Мишле свой историко-географический очерк прославлением столицы в ее объединительной и «обобщающей (le résumé du pays)» роли. «Париж и Иль-де-Франс, центр центров, можно описать только одним способом – изложив историю монархии. Сам феодализм в Иль-де-Франсе выражал общие черты… А многочисленные писатели, уроженцы Парижа, многим обязаны провинциям, откуда вышли их родители». Благодаря этому они (Вийон, Буало, Мольер, Реньяр, Вольтер) стали выразителями «французского духа всеобщности».

Конечно, Париж сконцентрировал политическую, экономическую и культурную жизнь страны лишь в столетия, последовавшие за Революцией; однако процесс начался гораздо раньше и особенно усилился при абсолютной монархии Людовика ХIV. Мишле наследовал еще более давнюю, восходившую, по меньшей мере к эпохе Возрождения, традицию, духовно отождествлявшую страну с ее столицей. «Я стал французом только благодаря этому великому городу… ни с чем не сравнимому в богатстве своего многообразия, символу всего доблестного, что есть во Франции, и одному из самых изысканных украшений планеты»[205]205
  Цит. по: Питт Ж.-Р. Указ. соч. С. 136.


[Закрыть], – писал уроженец Бордо Монтень.

«Каким образом один город сделался великим и законченным олицетворением всей страны?» Для ответа Мишле предлагал обратиться ко всей ее истории: описание Парижа будет последней главой. «Дух Парижа – самое сложное и одновременно самое возвышенное выражение Франции». Это – «живая универсальность (généralité vivante) как позитивная и животворящая сила»[206]206
  Michelet J. Op. cit. P. 63.


[Закрыть].