Текст книги "Стихи и песни (сборник)"

Арбатские старушки (песня)

 
Ах, как у времени нашего норов суров!
Дня не пройдет, чтоб какой-нибудь дом не разрушить.
Скоро не будет арбатских зеленых дворов,
Скоро не будет арбатских веселых старушек.
 
 
Ах, как стремительно мы убегаем вперед, —
Что нам теперь деревянных домишек обломки?
Что доживает, само постепенно умрет.
То, что само не умрет, доломают потомки.
 
 
Годы уходят, состаримся скоро и мы, —
Смена идет нам, асфальтом на смену брусчатке, —
Дети скрипящей и снежной арбатской зимы,
Дети исчезнувшей ныне Собачьей площадки.
 
 
Буду некстати теперь вспоминать перед сном
Солнечный мир тишины переулков, в которых
Не уважают газету и свой гастроном
И уважают соседей, собак и актеров.
 
 
Будет глаза мои радовать липовый цвет,
Будут кругом улыбаться забытые лица.
Нет разрушенья в помине, и времени нет,
Да и войны никакой, говорят, не случится.
 
 
Ах, как у времени норов сегодня суров!
Дня не пройдет, чтобы что-нибудь в нас не разрушить.
Скоро не будет арбатских зеленых дворов,
Скоро не будет арбатских веселых старушек.
 

1974

«Не так уж трудно дом переменить…»

 
Не так уж трудно дом переменить —
Нам в молодости кажется, и жадно
Мы ждем, когда спасительную нить
Вручит очередная Ариадна.
И, радостно переступив порог,
Спешим без сожалений и оглядки
По лабиринту жизненных дорог,
Свои жилища руша, как палатки.
За окнами меняется пейзаж —
Сегодня море, послезавтра горы.
Забудешь ты друзей своих и город,
Но прошлое, кому его отдашь?
Билет на поезд, авиабилет.
Людские связи, словно струны, рвутся,
И ничего на целом свете нет
Страшнее невозможности вернуться.
Меняются созвездия огней,
Проносятся окрестные деревни,
И скорости противятся деревья,
Калеча сухожилия корней.
 

1974

Кратер Узон

 
Узона марсианские цвета,
Где булькают таинственные глины,
Где неподвижен свет, и тени длинны,
И чаша неба алым налита.
Косяк гусей, прижившихся в тепле,
Стараюсь ненароком не спугнуть я.
Здесь киноварь рождается во мгле,
Кровавя почву смертоносной ртутью.
Земли новорожденной вид суров:
Здесь пузыри вскипают неустанно
И гейзеры взлетают, как фонтаны,
Над спинами коричневых китов.
Здесь понимаешь: сроки коротки
И ненадежна наша твердь земная,
Где словно льды плывут материки
И рушатся, друг друга подминая.
И мы живем подобием игры,
Ведя подсчет минутным нашим славам,
На тоненькой пластиночке коры,
Над медленно клубящимся расплавом.
 

1974, Камчатка

Дворы-колодцы

 
Дворы-колодцы детства моего,
Я вижу их из года в год все ближе.
На них ложился отблеск солнца рыжий,
Над ними выли голоса тревог.
 
 
Слетал в них сверху нежный пух зимы,
Осколки били проходящим градом.
Здесь жили кошки, голуби и мы —
Болезненные дети Ленинграда.
 
 
Нас век делил на мертвых и живых.
В сугробах у ворот лежала Мойка,
И не было отходов пищевых
В углу двора, где быть должна помойка.
 
 
Но март звенел капелью дождевой,
Дымилась у камней земля сырая.
Мы прорастали бледною травой
Меж лабиринтов дровяных сараев.
 
 
И плесень зацветала на стене,
И облака всходили желтой пеной,
И патефон в распахнутом окне
Хрипел словами песни довоенной.
 
 
Дворы-колодцы, давнее жилье
Мне в вас теперь до старости глядеться,
Чтобы увидеть собственное детство —
Былое отражение свое.
 

1974

Годовщина прорыва блокады

 
Мне эта дата всех иных
Важнее годовщин,
Поминки всех моих родных —
И женщин, и мужчин.
 
 
Там снова тлеет, как больной,
Коптилки фитилек,
И репродуктор жестяной
Отсчитывает срок.
 
 
Я становлюсь, как в давний год,
К дневному шуму глух,
Когда из булочной плывет
Парного хлеба дух.
 
 
Сказать не смею ничего
Про эти времена.
Нет мира детства моего, —
Тогда была война.
 

1974

День Победы

 
Подобье черно-белого экрана
Скупая ленинградская природа.
По улице проходят ветераны,
Становится их меньше год от года.
 
 
Сияет медь. Открыты окна в доме.
По мостовой идут они, едины,
И сверху мне видны, как на ладони,
Их ордена и сгорбленные спины.
 
 
С годами все трудней их марш короткий,
И слезы неожиданные душат
От их нетвердой старческой походки,
От песен их, что разрывают душу.
 
 
И взвода не набрать им в каждой роте.
Пусть снято затемненье в Ленинграде, —
Они одни пожизненно – на фронте,
Они одни пожизненно – в осаде.
 
 
И в мае, раз в году, по крайней мере,
Приходится им снова, как когда-то,
Подсчитывать растущие потери,
Держаться до последнего солдата.
 

1974

Царское Село (песня)

 
Давай поедем в Царское Село,
Где птичьих новоселий переклички.
Нам в прошлое попасть не тяжело, —
Всего лишь полчаса на электричке.
Там статуи, почувствовав тепло,
Очнулись вновь в любовном давнем бреде.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
Не крашенные за зиму дворцы,
Не стриженные за зиму деревья.
Какие мы с тобою молодцы,
Что бросили ненужные кочевья!
В каком краю тебе бы ни везло,
Без детства своего ты всюду беден, —
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
В зеленом и нетающем дыму
От дел своих сегодняшних проснуться,
К утраченному миру своему
Руками осторожно прикоснуться…
Ну, кто сказал: воспоминанья – зло? —
Оставим эти глупости соседям!
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
Орут грачи веселые вокруг,
И станет неожиданно понятно,
Что кончился недолгой жизни круг
И время поворачивать обратно:
Увидеть льда зеркальное стекло
И небо над ветвями цвета меди, —
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 

1974, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Тихий океан

Памятник в Пятигорске (песня)

 
Продает фотограф снимки,
О горах толкует гид.
На Эльбрус, не видный в дымке,
Молча Лермонтов глядит.
Зеленеют склонов кручи,
Уходя под облака.
Как посмели вы, поручик,
Не доехать до полка?
 
 
Бронза греется на солнце.
Спят равнины зыбким сном.
Стриж стремительный несется
Над пехотным галуном.
Долг вам воинский поручен, —
Проскакав полтыщи верст,
Как посмели вы, поручик,
Повернуть на Пятигорск?
 
 
Пикники и пьянки в гроте,
Женщин томные глаза…
Ваше место – в вашей роте,
Где военная гроза.
Там от дыма небо серо,
Скачут всадники, звеня.
Недостойно офицера
Уклоняться от огня.
 
 
Ах, оставьте скуку тыла
И картежную игру!
Зря зовет вас друг Мартынов
Завтра в гости ввечеру.
На курорте вы не житель, —
В деле было бы верней.
Прикажите, прикажите
Поутру седлать коней!
 

1974

Ессентуки (песня)

 
Пока сухая осень
Стоит в Ессентуках,
Деревья гнезда носят
На согнутых руках
И лист в оконной раме
В стекло стучится, пьян,
И в парке вечерами
Танцуют под баян.
 
 
Пока сухая осень
Не кончилась, пока
Серебряная проседь
На склоне Машука,
Где вкус соленой влаги
За век не стал новей,
И листья, словно флаги,
Приспущены с ветвей, —
 
 
Спешите ж, отдыхая,
Болтать о пустяках, —
Пока пора сухая
Стоит в Ессентуках.
Потом дожди зарядят,
Объявится река,
Воды седые пряди
Распустят облака.
 
 
Пока же стук каштана
Не слышен за плечом,
И даже думать странно,
Что мир наш обречен.
И, звезд сжигая свечи,
Торжественен и строг,
Горит прощальный вечер,
Как праздничный пирог.
 

1974

Сидней

 
По улицам вечернего Сиднея
Река машин струится и над нею
Огни реклам разбрызгивают свет,
И я любуюсь, человек прохожий,
На рыжеватых женщин с бледной кожей,
На ноги их, которым равных нет.
Кинотеатры, клубы, кегельбаны,
Призывно бьют буддисты в барабаны,
Стараясь души слабые увлечь,
Мясные лавки, праздник для утробы,
Металлом стен мерцают небоскребы,
Внезапен звук, разноязыка речь.
Играют в гольф на стриженых площадках,
Катаются на маленьких лошадках;
Раскинув необъятные поля,
Меж городов, не знавших затемнений,
Лежит, как в кружевах, в прибойной пене
Спокойная и сытая земля.
Вдали от континентов беспокойных,
Горящих в революциях и войнах,
От тонущих и рушащихся стран,
Под парусами гор, одетых снегом,
Она зеленым Ноевым ковчегом
Плывет из океана в океан.
Как будто вовсе нет войны на свете,
Нарядны парки, и нарядны дети,
Найдешь здесь все, чего бы ни спросил,
Как далеко от звезд чужого неба
До мерзлой пайки карточного хлеба,
До пискаревских горестных могил.
Австралия, тепла и мира остров,
Среди твоей толпы, цветной и пестрой,
Не отыщу того, кого люблю,
Я – космонавт, туманами одета,
Покинутая ждет меня планета,
И время возвращаться к кораблю.
 

1974

Новая Зеландия (песня)

Джуди Холловей

 
Не повышает настроения
Лесистых склонов красота.
У нас теперь капель весенняя,
А здесь осенние цвета.
Веселый марш играет радио,
Вода запела под винтом.
Прощай же, Новая Зеландия,
Прощай же, город Веллингтон.
 
 
Здесь мной не пахано, не сеяно,
Не для меня тепла вода.
В краю, где солнце светит с севера,
Не знать мне женщин никогда.
Грущу сейчас чего же ради я
И вспоминаю не о том?..
Прощай же, Новая Зеландия,
Прощай же, город Веллингтон.
 
 
В московском утреннем автобусе,
От берегов твоих вдали,
Я вспомню вдруг, что есть на глобусе
Полоска узкая земли.
Не потерять того, что найдено
На берегу твоем крутом.
Прощай же, Новая Зеландия,
Прощай же, город Веллингтон.
 

1974, Веллингтон Александру Кушнеру

«Шалея от отчаянного страха…»

 
Шалея от отчаянного страха,
Непримиримой правдою горя,
Юродивый на шее рвал рубаху
И обличал на площади царя.
В стране, живущей среди войн и сыска,
Где кто берет на горло, тот и нов,
Так родилась в поэзии российской
Преславная плеяда крикунов.
Но слуховое впечатленье ложно.
Поэзия не факел, а свеча,
И слишком долго верить невозможно
Поэтам, поучающим, крича.
Извечно время – слушатель великий.
Столетие проходит или два,
И в памяти людской стихают крики
И оживают тихие слова.
 

1974

Декабристы

 
Над площадью Сенатской серебристой
Морозное дыхание зимы,
Любовь и совесть наша – декабристы,
О вас все чаще вспоминаем мы.
О чем мечтать, за что вам было биться?
Вам подарили железа оков
Горячечные речи якобинцев,
Глухие стоны ваших мужиков.
Мальчишки, вас тревожили гитары,
Вы бредили стихами до зари,
Полковник Пестель был из самых старых,
А Пестелю от силы тридцать три.
Но, жизнь свою отдавшие задаром,
Свободу объявившие на час,
Вы шли на смерть, расчетливым жандармам
И на допросах лгать не научась.
Остановитесь, вот вино и карты,
Все подвиги и жертвы ваши зря,
Трудней, чем целый мир от Бонапарта,
Освободить Россию от царя.
 

1975

Остров Маккуори

 
В пространстве ледяном
Огонь мерцает в море, —
Взгляни же перед сном
На остров Маккуори,
Плывущий из сегодня во вчера.
Сейчас там дождь и мрак,
Туссок двуостролистый,
И синезвездный флаг,
И двадцать австралийцев,
Исследующих сушу и ветра.
 
 
Ты слышишь трубный звук, —
Слоны трубят в тумане,
Зовя своих подруг.
Их водоросли манят
В холодные подводные леса.
Литые их тела
Покрыты горькой пылью,
И вторит им скала,
Где пахнущая гнилью
Прибойная вскипает полоса.
 
 
Густеет темнота.
Мне не вернуть теперь их, —
Безлюдные места,
Где падает на берег
Тяжеловесный занавес дождя.
Там утром над водой,
Настоянной, как вина,
Над пеною седой
Беседуют пингвины,
Руками по-одесски разводя.
 
 
Покинут материк,
Текут морские мили.
Покажется на миг,
Что нету и в помине
Земли той, где родился ты и рос, —
На острове крутом
Твои остались корни,
Где быстрый, как «Фантом»,
Пикирует поморник,
И над гнездом танцует альбатрос.
 
 
Смотри же на залив,
Где дышит Антарктида.
Так, ужас затаив,
В преддверии Аида
Цеплялись греки глазом за края
Покинутой земли,
И с середины Стикса
Назад, пока могли,
Смотрели, зубы стиснув:
Недобрая, а все-таки своя.
 
 
Очерчен контур гор
Путем неярким Млечным,
И остров, как линкор,
Уходит курсом встречным, —
Был близок он и сразу стал далек.
Там мечется трава
В прибойном гулком плеске,
И все – лишь острова,
Короткие отрезки,
Как ты, как я, как наших жизней срок.
 

1976

Тихий океан (песня)

 
Лист последний на окне
С тонкой ветки сброшен.
Утро летное вполне,
А в глазах туман.
Не дари, прощаясь, мне
Ни цветов, ни брошек, —
Подари мне на прощанье
Тихий океан.
 
 
Там волна стирает камень,
Закипая в пене,
Там сырую соль комками
Смахивают с губ,
Там внизу под облаками
Шторм гудит осенний,
Там стоит над облаками
Остров Итуруп.
 
 
И когда зальет вода
Круглое окошко
И покатится тайфун,
Тучи теребя,
Я ревущий океан
Полюблю немножко
И немножко научусь
Понимать тебя.
 
 
Будет осень зажигать
Медленное пламя
На крутом и на горячем
Краешке земли.
Ах, зачем боимся мы
Так своих желаний,
От штормов за остров прячась,
Словно корабли?
 
 
Не спеши переживать,
Милый мой, хороший,
Что вина не наливать
Нам в один стакан.
Не дари, прощаясь, мне
Ни цветов, ни брошек, —
Подари мне на прощанье
Тихий океан.
 

1976

«Доверяя себя кораблю…»

 
Доверяя себя кораблю,
На чужую любуясь природу,
Только плоскую сушу люблю,
Только серую финскую воду.
И ни явь, ни цветное кино,
У меня не сумеют отнять их,
Потому что изжить не дано
Неизменности детских понятий.
Потому что, еще не видна
За поющей трубой водостока,
Начинается площадь с окна,
Начинается улица с Блока.
И пролет разводного моста
Возвращает нас в прошлое снова,
И до смерти любить нам места,
Где впервые увидено слово.
 

1976

Острова в океане (песня)

 
И вблизи, и вдали – всё вода да вода.
Плыть в широтах любых нам, вздыхая о ком-то.
Ах, питомцы Земли, как мы рады, когда
На локаторе вспыхнет мерцающий контур!
Над крутыми волнами в ненастные дни,
И в тропический штиль, и в полярном тумане
Нас своими огнями всё манят они,
Острова в океане, острова в океане.
 
 
К ночи сменится ветер, наступит прилив.
Мы вернемся на судно для вахт и авралов,
Пару сломанных веток с собой прихватив
И стеклянный рисунок погибших кораллов.
И забудем мы их, как случайный музей,
Как цветное кино на вчерашнем экране, —
Те места, где своих мы теряем друзей, —
Острова в океане, острова в океане.
 
 
А за бортом темно. Только россыпь огней
На далеких хребтах, проплывающих мимо.
Так ведется давно – с незапамятных дней.
И останется так до скончания мира.
Не спеши же мне вдруг говорить про любовь, —
Между нами нельзя сократить расстояний,
Потому что, мой друг, мы ведь тоже с тобой
Острова в океане, острова в океане.
 

1976, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Тихий океан

Меж Москвой и Ленинградом (1977–1983)

Петербург

 
Кем вписан он в гранит и мох,
Рисунок улиц ленинградских,
На перепутье двух эпох,
Бессмысленных и азиатских?
Насильно Русь привел сюда
Разочарованный в Востоке
Самодержавный государь,
Сентиментальный и жестокий.
Здесь, первый выплавив металл,
Одев гранитом бастионы,
Он об Италии мечтал,
О звонкой славе Альбиона.
Не зря судьба переплела
Над хмурой невскою протокой
Соборов римских купола,
Лепное золото барокко.
И меж аллей, где тишина
Порхает легкокрылым Фебом,
Античных статуй белизна
Сливается с полночным небом.
Прости же, Англия, прости
И ты, Италия седая!
Не там Владимир нас крестил —
Был прав безумный Чаадаев.
Но, утомленные Москвой,
Купив билет на поезд скорый,
С какой-то странною тоской
Мы приезжаем в этот город.
И там, где скользкие торцы
Одела влажная завеса,
В молчанье смотрим на дворцы,
Как скиф на храмы Херсонеса.
Шумит Москва, Четвертый Рим,
Грядущей Азии мессия,
А Петербург – неповторим,
Как Европейская Россия.
 

1977

Время потерь

 
Неприкрытая хлопает дверь,
Под деревьями мечутся тени.
Вслед за возрастом приобретений
Начинается возраст потерь.
Начинается время потерь.
Выбирай себе ношу полегче.
Перед тем, как подставить ей плечи,
Восемь раз ее прежде измерь.
Ненадежна истлевшая нить
Отношений, которыми жили.
Дети выросли, стали чужими.
Новых поздно уже заводить.
Начинается время потерь,
Время неизлечимых болезней.
Во влюбленных девчонок не верь, —
Для тебя это будет полезней.
Начинается время потерь,
Старых истин и старых понятий.
Опасайся нечаянных пятен:
Не успеешь свести их теперь.
 

1977

Утки летят с Итурупа

 
Черт окаянный загнал нас сюда.
Небо краями закрыла вода.
Пляшут, как пьяные, в бухте суда
Однообразно и тупо.
Пляшет пространство за круглым окном.
В рубке бесстрастно стучит метроном.
Южною трассой – звено за звеном —
Утки летят с Итурупа.
 
 
Мир однократен, как тени в углу.
Кратер на кратер, скала на скалу,
Камень истратив себе в похвалу,
Бог понаставил не скупо.
Видишь, циклона растет полоса.
Осень со склона стирает леса.
Что предрекло нам два этих часа?
Утки летят с Итурупа.
 
 
Серые тучи и облака мех.
Полон горючим, как танкер, стармех.
С помощью ручек уйти от помех
Пробует радиогруппа.
Иней морозный, вершины в снегу,
Враг неопознанный на берегу.
Поздно – тебя удержать не могу.
Утки летят с Итурупа.
 
 
Прянула стая и скрылась во мгле.
Капли, не тая, дрожат на стекле.
Тесно нам станет теперь на Земле.
Выпьем, – надеяться глупо.
Вряд ли надеждой тебя удивлю.
Якорь не держит – беда кораблю,
Голосом тем же не скажешь «Люблю», —
Утки летят с Итурупа.
 
 
Молодость наша летит над тобой,
Крыльями машет над бездной рябой.
Траурным маршем гремит нам отбой
Ветра неистовый рупор.
Празднуем тризну – уходит тепло,
Губы капризной улыбкой свело.
Кончено – время мое истекло:
Утки летят с Итурупа.
 

1977

Меж Москвой и Ленинградом (песня)

 
Меж Москвой и Ленинградом
Над осенним желтым чадом
Провода летят в окне.
Меж Москвой и Ленинградом
Мой сосед, сидящий рядом,
Улыбается во сне.
Взлет, падение и снова
Взлет, паденье – и опять
Мне судьба велит сурово
Всё сначала начинать.
 
 
Меж Москвой и Ленинградом
Я смотрю спокойным взглядом
Вслед несущимся полям.
Все события и люди,
Всё, что было, всё, что будет,
Поделилось пополам.
Меж Москвой и Ленинградом
Шесть часов – тебе награда,
В кресло сядь и не дыши.
И снует игла экспресса,
Сшить стараясь ниткой рельса
Две разрозненных души.
 
 
Меж Москвой и Ленинградом
Теплый дождь сменился градом,
Лист родился и опал.
Повторяют ту же пьесу
Под колесами экспресса
Ксилофоны черных шпал.
Белит ветер снегопадом
Темь оконного стекла.
Меж Москвой и Ленинградом —
Вот и жизнь моя прошла…
 

1977

Предательство (песня)

 
Предательство, предательство,
Предательство, предательство —
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.
Зовет за тридевять земель
Трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?
 
 
Вина твоя, вина твоя,
Что надвое, что надвое
Судьбу твою сломали, ротозей,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя и лучший из друзей.
А все вокруг – как будто «за»,
И смотрят ласково в глаза,
И громко воздают тебе хвалу,
А ты – добыча для ворон,
И дом твой пуст и разорен,
И гривенник пылится на полу.
 
 
Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы друзьям не доверять.
Мучительно? – Мучительно!
Мучительно? – Мучительно. —
Мучительнее после их терять.
И в горло нож вонзает Брут,
А под Тезеем берег крут,
И хочется довериться врагу!
Земля в закате и в дыму —
Я умираю потому,
Что жить без этой веры не могу.
 
 
Предательство, предательство,
Предательство, предательство —
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.
Зовет за тридевять земель
Трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине!
 

1977

След в океане

 
В ночи Венера надо мной
Горит, как дальнее окошко.
Смотрю назад, где за кормой
Кружится водяная крошка.
Там пенный след вскипает, крут,
На дне бездонного колодца,
А через несколько минут
Волна волной перечеркнется.
С водою сдвинется вода,
Сотрет затейливый рисунок, —
Как будто вовсе никогда
Ее не вспарывало судно.
Ученые немало лет
Гадают за закрытой дверью,
Как обнаружить этот след,
Чтоб лодку выследить, как зверя.
Среди безбрежной синевы
Их ожидают неудачи,
Поскольку нет следа, увы,
И нет решения задачи.
И ты, плывущий меж светил,
Недолог на своей орбите,
Как этот путь, что прочертил
По небосводу истребитель,
Как облаков холодный дым,
Что завивается, как вата,
Как струйка пенная воды,
Что называется «кильватер».
События недолгих лет
Мелькнут, как лента на экране,
И ты пройдешь, как этот след
В невозмутимом океане.
 

1977

Понта-Дельгада (песня)

 
В городе Понта-Дельгада
Нет магазинов роскошных,
Гор синеватые глыбы
Тают в окрестном тумане.
В городе Понта-Дельгада
Девочка смотрит в окошко, —
Красной огромною рыбой
Солнце плывет в океане.
 
 
В городе Понта-Дельгада,
Там, где сегодня пишу я,
Плющ донжуаном зеленым
Одолевает балконы.
Трели выводит цикада,
Улицы лезут по склонам,
Явственен в уличном шуме
Цокот медлительный конный.
 
 
Спят под лесами вулканы,
Как беспокойные дети.
Подняли жесткие канны
Красные свечи соцветий.
Ах, это все существует
Вот уже восемь столетий —
Юбки метут мостовую,
Трогает жалюзи ветер.
 
 
Если опять я устану
От ежедневной погони,
Сон мне приснится знакомый —
Ночи короткой награда:
Хлопают черные ставни,
Цокают звонкие кони
В городе Понта-Дельгада,
В городе Понта-Дельгада.
 

1977, научно-исследовательское судно «Академик Курчатов», Атлантический океан

Петр Третий («Немецкий принц, доставленный в Россию…»)

 
Немецкий принц, доставленный в Россию,
Где груб народ, напитки и закуски,
В солдатики играл, читал Расина,
И не учился говорить по-русски.
Все делавший без толку и некстати,
Казался слабоумным он и хилым.
В своем дворце убогом в Петерштадте,
В алькове под тяжелым балдахином,
Он пробуждался, страхами измучен,
И слушал, как часы негромко били,
И озирался на окно, где тучи
На родину неторопливо плыли.
Холодный ветер приносил с востока
Рассветных красок розовые перья.
Вздыхая о Германии далекой,
Дежурный офицер дремал за дверью.
Болезненный, худой, одутловатый,
Под барабаны, что играли зорю,
Принц одевался, плечики из ваты
Топорщились на набивном камзоле.
И в зеркало балтийской светлой ночью
Смотрелся над шандалом трехсвечевым.
Мечтал ли он, голштинец худосочный,
Об облике ужасном Пугачева?
 

1977