Текст книги "В провинции у моря. Книга первая (1998–2014)"

 
Все замкнулось одной минутой,
Поглотила реальность небыль,
Словно в этом лете и не был,
В этом лете обманно-трупном.
 
 
Поменялась на зиму осень,
Усмехнувшись кривым минетом,
Отголоском хмельного лета,
Чтоб повесить бельем вопросы.
 
 
Чтоб в похмелье загнать все мысли,
Запорошенные изменой…
Здравствуй, водка и пиво с пеной,
Видно в лете я том был лишний.
 

2008 г.

 
Как долго нас мучит агония страсти,
В преддверье бесстрастья сердца рвет на части.
В преддверье разлуки с промчавшимся летом,
С зависшим в безмолвии снежном ответом.
 
 
А где-то на росах ушедших, весенних,
Иные минуты, иное веселье.
Там жар от сердец был теплее и суше,
Но мы его зимним отчаяньем душим.
 
 
Нас тянет погашенных углей надежда,
Но мы уж не там и не тут, где-то между.
В придуманном, но не продуманном лете,
В котором и Солнце не так как-то светит.
 
 
Там кровь не бежит по растерзанным венам,
Там все не стабильно, там все переменно,
Там киснет в безмыслье разжиженный разум
И копятся силы порвать с прошлым разом!
 

2009 г.

 
Мы с тобой – в виртуальном баре,
Просто трусим тусить в реале,
Мило обмениваясь словами…
 
 
Мы с тобой – в виртуальном баре,
Как сумо два борца на татами,
Любим, но не можем любить. Сами
 
 
Кармы своих колесниц крутим,
Но что же накрутят в судьбу трутни,
Вот отчего путь наш так труден…
 
 
Чувства клином врезаются в мысли,
А что за мысль, когда в ней нет смысла,
То тормозит, то мелькает быстро…
 
 
Будущее, как лед, сверкает,
Искрится, тает, перетекает
В ненасытное прошлое. Каин,
 
 
Живущий во мне уже продал
Все мысли мои и проповеди
Да пропади все оно пропадом…
 
 
Мне не быть уже идеалом
Даже по абрису, по овалу…
Это не мало, когда как попало
 
 
Выглядишь на исходе дорог,
И верно, на нас уж не смотрит Бог,
Но и не видя, Он достаточно строг…
 
 
Мы на пути в поисках двери,
А в пути неизбежны потери,
Пусть потеряем друг друга, верим.
 
 
Верим, что за дверью вершина,
Хоть путь этот мы, не завершили,
Многие тернии сокрушили…
 
 
Мы теряя находим силы,
Память в сердце нести до могилы,
Пусть виртуальный, но очень милый…
 
 
Твой образ, пропитанный морем,
Киприотской соленою пеной,
В вирте прощаются все измены…
 
 
Мы с тобой в виртуальном баре,
Поиграю тебе на гитаре,
Перед тем как в сети будем тралить…
 

 
Мы в знойный полдень поднимались в гору,
Чтоб рассмотреть ущелие Агуры,
И я почти уверен был в ту пору,
Подъемов вместе ещё много будет.
 
 
Хоть и мелькали смутные сомненья,
Но надо было удержать дыханье,
Когда идешь к вершине, не до мнений,
Бодришься, чтоб не слышать нареканья.
 
 
Мы шли, чтоб с скальной высоты обрыва
Увидеть как парят орлы в ущелье,
Чтоб в цифре это замерло красиво
И верили – чрез день, через неделю
 
 
Мы этой же тропой пройдем. За руки
Держась, чтоб единить дыханье с пульсом
Сердец, так долго бившихся в разлуке.
И оба дорожили этим курсом,
 
 
Что был проложен нами по указке,
Пускай не Бога, просто Высшей Силы…
Сияли Небеса, мы шли по сказке
И рады были своему бессилью
 
 
Пред чьей-то волей, в гору подтолкнувшей,
Преодолевшей «не хочу, не буду»,
Вдохнувшей позабытые уж чувства,
Прорвавшейся сквозь всяких табу груду…
 
 
Но полдень тот, увы, не повторился,
Не выпало даже минут прощанья,
В лазурном небе лайнер растворился…
Увы, надежды нет на обещанья.
 
 
Вот так случилось, что поверив слову,
А то, что будет завтра, не предвидя,
К превратностям мы не были готовы,
И стали во главе угла обиды…
 
 
Но не затем я вспомнил эту гору,
Волнует нашей жизни эфемерность.
Ждешь радости, а в дом приходит горе,
И штормовой волной грядут измены.
 
 
Измены, перемены, шторм, болтанка,
Никто ни в чем уверен быть может.
Что следует считать надежным главным,
И кто успехи жизни подытожит…
 
 
Но как бы ни крутила дней воронка,
Мы постоянно на пути к вершине,
Да, нет у нас свершений в жизни громких,
Но сильно тоже мы не нагрешили.
 

2011 г.

 
Наяву ли, во сне мы бродили вдоль озера Чад,
Где изящный жираф нам на память оставил следы,
В антилопу влюблен, несказанно жираф был нам рад,
И при встрече тебе подарил он цветы.
 
 
А в ветвях попугай что-то громко жирафу кричал,
На своем языке изъяснялась та нервная птица,
Безупречный жираф толерантно пред птицей молчал,
Бузупречен жираф иль таким он нам снился.
Только взгляд антилоп невозможно увидеть во сне,
Что поодаль от озера, мирно вздыхая, пасутся,
Элегантный жираф, элегантней еще при Луне,
Антилопы же в ночь, убегают, несутся…
 
 
Так и ты от меня антилопою таешь в ночи,
Забирая с собой все надежды мои без остатка…
Попугай – пересмешник любую судьбу прокричит,
Оставляя со мой только горький осадок.
 
 
Попугай ли, жираф, мы в озерно-пустынном краю,
Кто пред кем и всегда здесь на озере был безупречен,
Как еврейский портной, я все время чего-то крою,
Но чтоб я бы ни сшил, ни скроил, я тобою помечен…
 

2012 г.

 
Расширим горизонты до трех кур
И грядки с огурцами и редисом,
Зато над нами небо будет чистым,
И вместо кофе будем пить лазурь.
 
 
Расширим горизонты до плетня,
Зато в ночи деревни видно звезды,
Они нам улыбаются, возможно,
Улыбками из завтрашнего дня…
 
 
Расширим горизонты лишь до той,
Напомнившей мне, о себе забывшем,
И бывшим в этой жизни тупо лишним,
До встречи с ней, с несбыточной судьбой…
 
 
Расширим горизонты до трех кур,
Расширим горизонты до плетня,
Расширим горизонты лишь до той,
До встречи с ней, с несбыточной судьбой…
 

2009 г.

«Поэт, а слово долго не стареет,

Сказал: «Россия, Лета, Лорелея…»

Россия – ты и Лета, где мечты.

Но Лорелея – нет! Ты – это ты»

В. С. Высоцкий, «Маринка! Слушай, милая Маринка!»

«Все перепуталось, и некому сказать,

Что, постепенно холодея,

Все перепуталось, и сладко повторять:

Россия, Лета, Лорелея»

О. Э. Мандельштам, «Декабрист»

На закате, на высокой скале Лорелеи, нависшей над Рейном, появляется прекрасная девушка-русалка. Сидит она на берегу, расчесывает золотым гребнем длинные золотые волосы, и поет печальную песню, да так прекрасно поет, что никакой рыбак, проплывающий мимо, не может остаться равнодушным. Забывает он обо всем, бросает весла и только смотрит туда, в вышину, на вершину скалы. Зовет его девушка, манит к себе, и вот уже водоворот подхватывает лодку и увлекает в темную глубину…

 
Лорелей, Лорелея, Лета…
Не в России утес, на Рейне,
Что волнует в Лоре поэтов,
Чем она зацепила Гейне.
 
 
Леонора, Лаура, Лора,
Кто ты нимфа, сирена, демон…
Катит Рейн свои воды в море
Мимо в выси сидящей девы.
 
 
Первым вспомнил о ней Бретано,
Оживил все и слил воедино,
В память всем подутесным драмам,
Дали именно это имя.
 
 
Звали девушку эту Лора.
А «in Lei» – на горе, лишь значит,
Что сирены приносят горе,
Утонувший уже не плачет…
 
 
Погруженный в тревогу песни,
Полоненный дикой тоскою,
В ожиданье признанья – лести,
Ею будет он упокоен.
 
 
Разойдутся круги неспешно,
Все поглотит реки пучина…
Сказки той орфейная внешность,
Лишь сомнений нам даст морщины.
 
 
Мандельштам Лорелею вспомнит,
С ней Высоцкий судьбу торопит,
Видно нету дороги кроме,
Лореально – смертельной топи…
 

2010 г.

 
Не тату и не граффити,
Лет последних орнамент,
В небе дымчатым трафиком,
Через Европарламент,
 
 
Через кнопки компьютера,
Постполетным крещением,
В предрассветной тьме утренней,
Как залог всепрощенья,
Наших жизней несложенных,
И обыденно грешных…
Да, все было восторженно,
Хоть порой слишком спешно.
 
 
Из эдема изгнание,
Не сломило надежды,
Шаг прямлю к испытаниям,
Перемен чуя свежесть…
 
 
Только зря – все утрачено,
Червь сомненья причина,
Раной в сердце заплачено,
И глубокой морщиной…
 
 
Обрамленьем, орнаментом,
Не украсить уж шалости.
Ты у Европарламента,
Я в забвеньи усталости…
 

 
Хочу поздравить первым пред рассветом дня,
Что Днем Рождения твоим зовется,
Пока еще он спит, пока он не проснется,
Не разгорится, поздравленьями звеня…
Я тоже кину в мир всю трепетность восторга,
Что прочно поселился в моем сердце.
При мысли о тебе оно замрет и вздрогнет,
И зазвучит как радостное скерцо.
 
 
Ты часть симфонии, надеюсь что не кода,
Трехдольная загаданность, круженье…
С тобою я вкушаю радость плода,
Не ведая терзанья ли, смущенья.
 
 
В союзе нашем главное – звучанье,
Гармония без тени диссонанса,
Сокрытое, но сущее венчанье.
В нем страсти без надрыва, как в романсе.
 
 
И хочется мне верить, что ты видишь тоже,
Бездонность сути нашего союза,
И думаю, что не должна тебя тревожить
Расхожих пустяков бессмысленная стужа…
 
 
Поверь, что в глубине меня, под скерцо11
  Скерцо (итал. scherzo – буквально «шутка») – часть симфонии, сонаты, квартета или самостоятельная музыкальная пьеса в живом, стремительном темпе, с острохарактерными ритмическими и гармоническими оборотами, в трёхдольном размере.


[Закрыть] звуки,
Есть много разных слов и пожеланий,
Их можно прокричать под фейерверка глюки,
Но я надеюсь, что они ясны «по-умолчанью»…
 

И гражданин, и поэт…

 
Гладь песка сливается с гладью воды
Чуть заметно вспенными ласками.
Напряженье предштормовой тишины
Не озера, но и не моря – Каспия.
 
 
Там, в далекой от берега глубине,
Вперемешку с нефтью, икрой и прочим,
На скально-каменном, просоленном дне,
Арабо-исламские пророчества…
 
 
И постигают их, живя у воды,
Азербайджанцы, дагестанцы, персы,
Казахи, туркмены… Нефть, икра за труды…
Но случаются средь и иноверцы.
 
 
Дети межконфессиональных браков,
Уже не варяги, но и не греки…
И ставят всю жизнь их прилюдно раком
Мулла и поп за рожденья огрехи.
 
 
Вот, например, – мать православной веры,
Вышла замуж по велению муллы,
А взрослая дочь от отца еврея…
Душа преисполнена чувством хвалы.
 
 
При правильном выводе – акт примирения,
Консенсус – говорил один из вождей,
Но каждый знает, без тени сомнений,
Что его вера значимей и важней.
 
 
Еще важней обычай – эквивалент
Договора купли-продажи жены…
Все это довольно обычный момент
Для коммунистов нашей с вами страны.
 
 
Часть которой по сей день вкруг Каспия
Глушит осетров, чтоб скопить на калым.
Какие с купленной могут быть распри,
Торг, базар разгоняют иллюзий дым.
 
 
Но проходят годы и что-то мучит,
Каплей капая, душу точит, рушит…
Не впрок калым за дочку полученный,
Нет покоя ни днем, ни в ночной тиши…
 
 
Но всем плевать, сама себя продала,
Не зря ее в мечеть к мулле водили.
Не закусить российские удила,
Сама расписалась в рабском бессилье…
 
 
Вот взял человек и отравил себя,
Невольно свершив дважды убийства грех.
В менталитет чужого мира войдя,
Сожгла все мосты, не оставила вех.
А бедные почки борются с ядом,
И в душе нет ни мира, ни покоя…
За окном мулла, будто над ухом, рядом,
И идут хиджабы унылым строем.
 
 
За покорность каждой сполна дадено,
Но это их мир, нельзя по-другому,
Доля жен с рождения отравлена
Травит мать дочь, чтоб загнать себя в кому.
 
 
Чтобы в коме той ее дочь простила,
Отпустив не то к Павлу, Аллаху ли,
Чтобы дочь простив, получила силы
Свою дочь травить и жить со страхами…
 

2009 г.

 
Жизнь трупно строящегося города,
Раскинувшегося вдоль моря,
Хоть, видимо, в этом его и горе,
Не располагает к эклоге.
Только надо быть к себе строгим,
Чтобы не запустить в душу голода.
 
 
Голода, порожденного пустотой,
Пылью вечно смердящей стройки.
Ад – это не Рай, в нем надо быть стойким.
В беде силы крепит надежда,
И чтоб не покинула нежность
Сердца, душу надо согревать мечтой.
 
 
Мечта же Сочи – синоним эклоги,
Овал пасторального лета,
Наполненного не пылью, а светом.
Покой изумруда зелени,
В ней все величаво, медленно…
Не гнетут предолимпийские сроки.
В ней горлицы предрассветную песню
Поют на обжитых уж ветках,
А не мечутся, как кеноры в клетках,
Ища рощи порубленные,
«homo» гордыней сгубленные,
Что спортом жизнь бодрит свою пресную…
 
 
Пресную, но не для горлиц – для «homo».
Для всей живой Фауны, Флоры
«homo»спорт страшней, чем торнадо, штормы.
Ибо отлаженное рушит,
Гонит из обжитого в стужу,
Засыпает пруды, озера, омут
 
 
На пути миграций гусей последний,
Цапель ли, лебедей ли, уток…
Звучит, верно, смешно, но не до шуток
Птице, преодолев пространство,
Не в воду, в бетон в конце странствий
Упасть крылом, днем зазывно-весенним.
 
 
И мысль, что много идей есть обманных,
Под светлый распев пасторали
Приходит. Только едва ли в спортзале,
Где шайбу гоняют с азартом,
В безумстве подумает зал тот,
Что птицам озера нужны, не ванны.
Комфорт, увы, пятизвездный для многих
Значимее даров природы,
Быт на лоне – хуже любой невзгоды,
Жизнь Фауны им неведома.
Везде должны быть дома, дома…
И асфальтированные дороги.
 
 
Вспомнилось чудо – печь русской постройки,
На ней Емеля, ушат, щука…
Была в этом мудрость – жизни наука,
Ибо бизнес не лучше печи,
Ведь лежа душу легче лечить,
А на боку пред соблазном быть стойким.
 
 
Рядом за границей, почти условной,
Цветет Пастораль – стагнация.
Там считай вся абхазская нация
Коровок, козочек, овечек,
Запивая вином, на встречу
С будущим идет, вне нашего слова.
 
 
Наше – символ техногенного взрыва,
Все живое сметающего,
Ни в чем, никогда не кающегося,
Прикрытого «высшей» задачей.
Но деревья ведь тоже плачут…
И нет оправдания для порыва,
Ибо им ход эволюции сломан.
Революции ж мы проходили
По горло в крови репрессий, как в иле.
Вроде как выбрались, но куда,
Не грозит ли бОльшая беда
Нам. Все катится под гору комом…
 
 
С виду дворцы пирамидам подобны,
Что встали на месте низменном,
Многие будут тут с выгодой, призом.
Другие слезой лишь омыты,
Не будет им даже корыта…
Ведь изгнаны даже мысли скорбные.
 
 
Зато субтропиков леденение
Требует мощь холодильную,
Вожди и прочие Мира сильные
В них тела заморозят свои
На века, чтоб дождались те дни,
Когда появится оживление…
 
 
Это, конечно шутка, не более,
Тут у нас не долина мертвых,
Не праздник Пасхи, воскрешенья – спорта.
Мировой турнир по откатам.
Это овцы в лучах закатных,
А тут распилы под Олимпкровлею…
Многомиллиардная веселуха,
Грекам и не снилось такое,
Хоккей, биатлон в Средиземноморье,
Забавы совсем не пастушьи,
Тут все по-серьезному – суши
Откушай под брендом «Рис», и спокуха.
 
 
Ностальгировать о былом не стоит,
Водоемы уже в бетоне.
Духа не было, потому не сломлен.
Нет одного восприятия,
Для выгоды каждый объятья
Свои, не раздумывая, откроет.
 
 
Зависает вопрос – какая реальность
Сегодняшнего дня нам ближе…
Эмическая22
  Эмическая реальность: единое поле мыслей, ощущений и чувственных впечатлений, которое придает упорядоченность и смысл нашему непосредственному восприятию; парадигма, или модель, которую люди создают при помощи речи и других символьных систем; культура данного места в данное время; семантическая среда. У каждой эмической реальности есть структура, которая накладывается на первичные переживания.


[Закрыть], в ней легче всем выжить,
Но физически. Вне этики,
Вне осознанья конкретики,
Над всем доминирует в ней брутальность
 
 
Альфа-самцов, вне лубка пасторали.
И болот туман не уместен,
Растоптанной, изгнанной жизни вестник,
Как мираж из сна вчерашнего,
Не закопанного, страшного,
Нивелирующего все морали,
Религии ли, как ни обзовите…
Попы своего не упустят,
Они, как Христос, не поселятся в кущах.
Им за полмиллиарда храмик
Строят, чтоб вопили в нем «амен»,
И кадили чтоб в президентской свите.
 
 
Опять вопрос, как с гуру другими быть,
С Иудаизмом, Исламом, прочим,
Иль не конфессии, так – заморочки…
Получается не по-пацански,
Попам с их крестами-цацками
Карт-бланш, а этим в Сочи не потусить.
 
 
Впрочем, потусить тут светит не многим,
Это вам не лужок и овечки,
Отзвенел пасторалью прощальный вечер…
Новый век как предвестник драмы,
Проход по пропускам чрез рамы-
Миноискатели. Это не слоган,
 
 
Это картина каждодневных буден,
Страна охранников, ОМОНа,
Просвечивают каждый файл и домен…
С народом проблема у Власти,
Ну не делится на всех счастье,
Процесс дележки неимоверно труден.
Ну зачем стране, где есть нефть, граждане,
Нужен один царь – император.
Милость его будет выше зарплаты.
Царь, Патриарх, скипетр, кадила,
Неужели это не мило…
Еще нагайки, казаки, стражники.
 
 
Ну и чем не пастораль, эклога ли,
В кубанском мировоззрении,
Не отягощенном мукой сомнений
И стоящем на черепахе…
Казак – это не просто пахарь,
А эксперт искусства и прочей логики.
 
 
Какие картины смотреть глумливо,
Словно цензор указывает,
Нагайкой своею показывает,
Что «любо» ему, что «не любо»…
Сравнение просится с дубом,
Но пред нагайкой усмехнусь лишь криво.
 
 
А память рисует поля с капустой,
Что раньше засевали в зиму,
Метелей нет, но посевы вымело.
Может и к лучшему все оно.
Распознать бы, где верх, а где дно,
Но отчего-то тревожно и грустно…
 

 
Я с детства не любил одические рати,
С годами ж в голове не стало истин,
В ней сквозь запреты, убежденья, мысли
Агностиком прокладывался трафик.
 
 
Казалось, не проснется уж пассионарий,
Точней, я думал, что во мне он умер,
Иль вымер, как забытый всеми шумер,
И было вовсе не до Од и Арий…
 
 
Одни унылые вопросы выживанья,
Зависшие в туманностях ответов
Из ЖэКэХа о стоимости света,
Воды… Прислушиванье к замиранью
 
 
Уж десять лет стучащего в собесы сердца,
Боящегося лишнего волненья,
Гонящего прочь страсти и сомненья…
Но как-то вдруг пред мной открылась дверца
 
 
В Пространство – Время, мне неведомое прежде,
С иною парадигмою и мыслью,
Где нет попов, где не торгуют высью,
А воскрешают этноса Надежды…
 
 
Теперь в реалии. Сложилось как-то, вышло,
Что я стал жителем местечка Сочи,
Всем думается – круто, нет, не очень…
А впрочем, что закон, что жизни дышло.
 
 
Выводит к цели или в никуда кривая,
Или вывозит, так метафоричней.
Метафоры, слова – свобода, личность,
Но что случится и чрез миг, не знаем…
 
 
Вот потому и хочется Большой Идеи,
Что смысл вдыхает в наше есмь и в души.
Ведь заземленность сдавливает, душит,
Как реки без воды, они мелеют.
 
 
Идеи, выходящей за порог квартиры,
За рамочность «ячейки коммунизма»,
За путы, шоры ль разных прочих «измов»,
Ведущей к творчеству, любви и миру…
 
 
Итак, близ Сочи появилось чудо – «Айсберг»,
Средь тропиков светящаяся глыба,
Смахнуло снисхождение улыбок,
Лиц выраженья поменяло разом.
 
 
Ледовый храм – дворец между горой и морем,
Светящийся голубизной трехлистник,
Доселе недоступный даже в мыслях…
Как оказалось, и у нас умеют строить
 
 
Не только лишь хоромы для богатых русских,
Не только взятки брать, пилить откаты,
Но и мечтать порой в лучах закатных…
Бывает, что и в радости нам грустно,
 
 
Но грусть при виде «Айсберга» светла слезою,
Он, как экспресс на сельском полустанке,
Из тупика вдруг ставшим классной станцией,
Столицей Олимпийской, зимней, знойной…
 
 
Наперекор сомненьям все срослось, свершилось,
Впервые встретил Сочи фигуристов!
«Тулупы», «аксели» вживую, близко…
В восторге все «либелой» закружилось,
 
 
Рефреном радостным – свершилось, да, свершилось!
Ледовым, зимним, снежным стал наш Сочи,
Теперь его рифмуем с словом точим
Коньки и мажем сноуборды, лыжи…
 
 
Финал Гран-при ИСУ для «Айсберга» стал тестом,
Предолимпийским стартом в Возрожденье,
Уверенностью твердой, а не мненьем:
«Оно придет с Олимпиадой вместе»!
Мне повезло, я был на первом награжденьи,
Под крышей, что была предметом теста,
Судьбой подарено мне было место,
Подарен Гимн и переосмысленье.
 
 
Седьмого декабря раздались эти звуки
Под сводом «Айсберга», а я, не смея
Восторг слезы смахнуть, стоял немея,
Шепча: «Степанова, Ванюша Букин».
 
 
Мелькнуло, Гимном Храм – Дворец намолен будет
И очень важно, что звучал Наш первым!
Так повелось, всегда Русь в что-то верит
И это, верно, в нас всегда пребудет…
 

 
В центре Сочи деревья рубят,
Как заточены топоры…
Все под корень – нахально, трубно,
Дожил хам до своей поры.
 
 
На дворе монетарный шабаш,
Кто при деньгах, тот прав и смел.
Отодвинут в сторонку разум,
Он давно уже не у дел.
 
 
Заслонили откаты небо.
Не до Солнца, не до зари.
Экология, честность – небыль,
Не до сказок – руби, вали…
 
 
Расчищай небоскребам место,
Чтоб вместить весь содомский мрак,
Чтоб притворно, учтиво-лестно,
К нам подкрался Вселенский крах.
 
 
В головах топоров разруха,
Ну а праведник не в чести…
Лоты Сочи, за что вам мука,
Есть ли силы, чтоб крест нести.
 
 
Пять колец – пять петель удавок,
Олимпийской наживы бренд.
Ничего не дается даром,
Сыр для мышки, не хэппи энд…
 

2006 г.

 
Невзгоды расстояний вереницею нолей,
Толпа овалов за обычной цифрой…
Вот ареал судьбы, чертящий циркуль,
Дозированно брызгающий спрей…
 
 
Безрадужно, дозированно брызгающий спрей,
Расплывчатые контуры овалов,
И сходу не поймешь, их много, мало,
Кто на иконе – голубь иль еврей…
 
 
Границу чертит, чертит циркуль. Средь лесов, полей,
По Магомету, Будде ли, Христу ли
И льются для калашникова пули,
Им наплевать – брей бороду, не брей…
 
 
Все сокрушающий, бог северных ветров – Борей
Напрасно студит головы безумцам,
Единороссы, депутаты, думцы
Закон об осушении морей
 
 
Принять готовы. Что тут думать, надо все скорей…
Опять же реки вспять не повернули?!
И копошится главной Думы улей,
Лоббируя желания теней.
 
 
Периодически свербит вопрос про мавзолей,
Но как его решать, когда не платят,
Не давит кнопку палец за зарплату,
Не давит, сволочь, хоть его убей!
 
 
Но что нам Дума, как сказал один знакомый гей,
Там множество латентных педерастов,
Не перейдут они на редьку с квасом,
Им виски под икорочку налей…
 
 
Один из круга выход – в небо, как воздушный змей,
Пускай на нитке, но над думской схваткой.
Порвутся старые меха с заплаткой,
И ничего не слепишь из соплей…
 
 
И сколько сериальных слез ты у ТВ не лей,
Окно кассира возвращает в будни,
В них каждый день невыносимо скуден,
Что бы кремлевский не пропел Орфей…
 

2009 г.

 
Что лучше – на сопле иль волоске,
Нет, верно, волос будет понадежней,
Его хотя бы не размоет дождик…
Зачем-то дырку крутит палец на виске.
 
 
Что лучше – застрелиться, утонуть
Или сразиться в русскую рулетку?
В стране, где даже трезвые с приветом,
Все четче видится чрез самогона муть…
 
 
Что лучше – пиво, бабы иль вино,
Иль это можно совместить все разом,
Но все по сути будет безобразьем…
А говорили, что-то свыше нам дано.
Что лучше – мегаполис иль дыра,
Ведь там и там всех косит дурь и водка,
За соткою идет другая сотка…
А на дорогах то менты, то мусора.
 
 
Что лучше – МВД или МО,
И там, и там в папахах генералы,
Толчки, параши, автоматы, нары…
А жрет страна уже сплошное ГМО.
 
 
Что лучше – пацифизм, патриотизм,
Кто виноват – жиды или шахиды?
Козе понятно, неруси – все гниды…
А в «колыбели революции» – фашизм.
 
 
Что лучше – Хонда, ВАЗ иль Мерседес?
Конечно, ВАЗ, он так привычен глазу,
Изгоним иностранную зараз…
А ВАЗ, как кот, молчит и нац. доходы ест.
 
 
Что лучше? Лучше жить, а не соплей
Висеть, рискуя каждый миг сорваться.
Лев в цирке мяса ждет, а не оваций…
А рынок для Руси отпадней, чем застой.