Текст книги "Человек отовсюду"

Глава 6

Море называлось Эгейским, и Вилли лениво рассказывал мне, что, по сути, оно просто набитый островами залив Средиземного моря, каковое турки когда-то называли Ак-Дениз, то есть Белое море. Я знал, что настоящее Белое море лежит гораздо севернее, и мне совсем туда не хотелось. Мои родные края – жаркие степи, по крайности джунгли, тоже отнюдь не холодные. Марция была в среднем попрохладнее, и там я в конце концов привык к тому, что лед иногда встречается не только в холодильнике. Но одно дело – «иногда», и совсем другое – по полгода. Спасибо, как-нибудь в другой раз. А еще лучше – в другой жизни.

Теплое море шумело, облизывая камни, с него тянуло ветерком и йодом, а остров – он назывался Самос – в целом смахивал на Твердь чуть севернее Нового Пекина. Растительность только не та, а так – похоже. Вилли болтал о пеласгах и ахейцах, о Поликрате и античном пиратстве; я слушал его вполуха. Где мне предстояло поработать, я еще не знал, но уж точно не на Самосе.

– А потом тут повсюду околачивались киликийские пираты, – продолжал лениво бубнить Вилли, – и римляне не раз пытались их вывести, как клопов, да только эффект всякий раз бывал сугубо временным… Еще позже – норманнское пиратство, мусульманское пиратство… Представляешь, еще лет с тысячу назад поблизости отсюда, в Северной Африке, трудились самые натуральные рабы, взятые в море…

– Неужели так давно? – ухмыльнулся я.

– Давно? – не понял иронии Вилли. – Да это, считай, вчера! Мы хомо галактикусы, а в сорока поколениях от нас – рабовладельцы! Ну не дико ли?

Я не улавливал, куда он клонит. Может, просто треплется в свое удовольствие? Если так, то пожалуйста, с моей стороны возражений нет.

Кое-какие знания из земной истории, некогда вбитые в память менторедуктором, шевельнулись во мне, поднялись из темной глубины и закачались на солнечных бликах.

– Кажется, в более древние времена пленных попросту убивали, потому что не представляли себе, что с ними делать, – сказал я. – Наверное, на того, кто первым предложил: «А давайте-ка лучше заставим их работать», – смотрели как на опасного радикала или юродивого. Вот ведь додумался! Подрывает основы. Ну не гад ли? Режь, братцы, пленных, да и вольтерьянца заодно!

– У каждой эпохи свой гуманизм, – хохотнул Вилли.

– И у каждого мира. Кое-где в колониях, как я слыхал, рабство существует на вполне законной основе.

– Не вполне законной, – поправил Вилли.

– Правда? А каторга по приговору суда – не рабство? Просто иначе называется.

– Ну-у… Нет, по сути – рабство, конечно. Только заметь: государственное, но никоим образом не частное. И, конечно, временное.

– Бывают и пожизненные сроки. У нас на Тверди и при Администрации каторжные работы были, и сейчас есть, только теперь у нас к ним приговаривает суд присяжных, как у больших. Мы же гуманисты.

– Что-то ведь надо с преступниками делать, – развел руками Вилли.

– Не только преступники. Кое-где рабство существует и вне приговора суда.

Я настроился на словесную пикировку, но Вилли замолчал. Я пожал плечами и стал следить за букашкой, пробиравшейся по песку. Здоровенная чайка проплыла над нами навстречу бризу, едва заметно шевеля крыльями и вовсю крича о своем, о чаячьем. Волна лизнула мои ноги. Окунуться, что ли, еще разок?

Я так и сделал. Первая волна подбросила меня, под вторую я поднырнул. Мелкие рыбки бросились подо мной врассыпную, юркнули в мотающиеся туда-сюда водоросли. Студенистая тварь – медуза – ритмично дергала щупальцами, стараясь, как видно, уплыть подальше от полосы прибоя. Тощая, будто с детства не кормленная, морская игла делала вид, будто ее можно запросто схватить рукой. Вообще-то можно, но не запросто. Морской еж топорщил черные иглы – попробуй-ка наступи!

– Странно все-таки, – пробормотал я, наплававшись вволю и вновь заняв место на песочке.

– Что странно? – поднял бровь Вилли.

– Странно, что меня не заставили принять присягу на верность Земле.

– Ах, вот оно что… И не заставят. Незачем. Я даже не стану спрашивать тебя, согласился бы ты, так сказать, в теории принять такую присягу. Присягают земляне, но и это, я тебе скажу, больше традиция, чем необходимость. Каким целям служит присяга? Главная ее цель – определить на суде, кто предатель, а кто просто враг. Но какой, к чертям, суд может быть для человека твоей профессии? Учти, официально тебя как бы вообще не существует. Кого судить? При необходимости мы легко опустим все эти формальности, ты же понимаешь…

Я кивнул.

– А вторая цель?

– Напоминание. Дамоклов меч. Принимая присягу, человек делает выбор и должен следовать ему до конца. И опять-таки тебе не нужна эта напоминалка, у тебя хватит ума сообразить, на чьей стороне должны держаться такие, как ты. Группа, в которой ты обучался, – особенная. Это люди, готовые работать за идею. Особый контингент, трудный. За все время ты ни разу не спросил о деньгах. Может, хочешь спросить сейчас?

– И спрошу, – пробурчал я. – С голоду помереть не дадите? На дело средства найдутся?.. – Вилли только фыркнул. – Значит, все в порядке. Я не на заработки сюда прибыл.

– Знаю. И жаль, что не на заработки.

Н-да. «Идейные» агенты – вечная головная боль их работодателей. Иногда это изумительные работники, вся беда с ними в том, что идеи в головах могут меняться. Деньги – те всегда деньги. Но я-то разве идейный агент? Черта с два. Я безыдейный агент! Прошло время идей. Зачем они? Побесились во мне, передрались между собой и все вышли, как продукты метаболизма.

Или отсутствие всяких идей – тоже своего рода идея?

Я думал о том, кто такой Вилли. Забрал меня из учебного центра, не дав окончить курс «наук», – значит, имел на то полномочия. Не самая мелкая сошка. Каково его положение, перед кем он отчитывается, какая ему дозволена степень свободы – эти вопросы интересовали меня в первую очередь. Спросить прямо? Нет, это всегда успеется.

Три дня мы с ним только и делали, что загорали на пляже, купались в ласковом – почти как на Тверди – море, пили некрепкие напитки и болтали о пустяках. Отдых перед серьезной работой? Наверняка. За эти дни мои мозги, едва не дошедшие до точки кипения, пришли в норму и в должном порядке отложился в них учебный курс. Надо признать: теперь я умел больше, чем прежде. Как говорил Фигаро, разве такой человек может чего-нибудь не уметь? Если и может, то немногое. Зато он имеет вопрос: что дальше?

Три девушки в нанесенных из пульверизатора символических купальных костюмах продефилировали мимо нас и расположились в шезлонгах неподалеку. Будут лениво загорать до обеда, поглядывая в нашу сторону, а потом утратят к нам интерес и займутся теми, кто легче ловится на живца. Охотницы. Одна из них внешне напомнила мне Дженни. Старые, старые воспоминания… А! Какой смысл ворошить прошлое! Мысленно пожелаю удачи моей единственной, проклявшей меня любви – и хватит. Любая на ее месте обратилась бы к психологу, стремясь поскорее забыть пережитое ею на Тверди, так что вряд ли Дженни пожелала бы увидеться со мной, если бы и была такая возможность. Ну и кончено. Возвышенных чувств мне уже не испытать, как видно, а для удовлетворения примитивных плотских желаний существуют феминоиды…

– Ты прав, – сказал вдруг Вилли, – рабство живо. Оно никогда и не исчезало окончательно, просто принимало разные формы. Оно и сейчас существует, успешно мимикрируя.

– Андроиды, – подсказал я, дивясь совпадению мыслей. – И феминоиды.

Оказалось, попал пальцем в небо.

– Я не о том, – сказал Вилли. – Андроиды – изделия, они счастливы служить. Я говорю о людях. Что ты знаешь о планете Китигай?

– Только название. Слышал где-то. Оно что-нибудь означает?

– «Сумасшедший» на старом японском. Нет, ничего особенного, просто планета показалась первопоселенцам очень уж непривычной. Они были японцы. Там и сейчас больше половины населения – японцы. Еще корейцы, малайцы, индонезийцы, русские, немцы и так далее. Впрочем, сам узнаешь. Слушай задание: с завтрашнего дня ты начинаешь подготовку к самостоятельной работе на Китигае. Два дня сроку на изучение вопроса. Потом… ну, увидишь, что потом. – Он с едва заметной усмешкой посмотрел на меня. – Хотел я дать тебе еще денек-другой поваляться на песочке пузом кверху, но раз уж ты сам просишь о работе…

И с комичным видом развел руками.

Вечером Вилли принес ко мне в гостиничный номер материалы по планете Китигай.

– Изучи. Послезавтра вечером я буду готов выслушать твои соображения.

– Насчет чего?

– Надо срочно вытащить оттуда одного человека. Срок – неделя, максимум десять дней. Его зовут Серафим Петров, он один из ведущих инженеров компании «Норихиро». Тридцать пять лет по земному счету, неженат, бездетен. Уважаемый человек, на службе на хорошем счету.

– А в чем дело?

– Он раб.

Оставшись один, я первым делом смыл с кожи соль под душем, запер балконную дверь и отрегулировал температуру в номере до комфортной кондиции. Возможно, кому-то было бы жарковато, ну а мне в самый раз. Никто не мешал мне и вряд ли мог помешать – Вилли снял весь верхний этаж крохотной частной гостиницы, состоящий, если честно, всего-навсего из двух номеров, и предупредил хозяина-грека, что мы не любим посетителей. Гостиница была старая, выстроенная из потрескавшихся от времени камней, оплетенных лозами дикого винограда. Не уверен, что она была построена во времена киликийцев, а вот во времена мусульманского пиратства – очень может быть. Толпа деловитых, хорошо знающих свое ремесло головорезов высаживалась на берег с галер, шла широкой облавой, мгновенно давя стихийные очажки сопротивления, вламываясь в дома, хватая не успевший разбежаться живой товар, – а дом стоял, глядя равнодушными окнами на человеческую мельтешню…

Стоп. Долой фантазии. Есть информация: некто Серафим Петров на планете Китигай – раб. Получено задание: вытащить его оттуда. Приступим.

Я начал с общих сведений о планете. Китигай – пятая планета в системе желто-белой звезды класса F6V, известной по земным каталогам как Гамма Змеи. Планета делала оборот вокруг звезды без малого за два земных года, но продолжительность суток мало отличалась от земной или твердианской. Сила тяжести – восемьдесят восемь процентов земной. Климатические условия близкие к земным, но с меньшими колебаниями температур. Атмосфера пригодна для дыхания без каких-либо приспособлений, не говоря уже о биохимической натурализации. Местные болезнетворные микроорганизмы не выявлены. На планете успела развиться жизнь, но, насколько я сумел разобраться, находилась пока где-то на уровне кембрия-ордовика – словом, в морях фауна так и кишела, а земля, как водится, была пуста и безвидна, если не считать каких-то червей, выползавших на литораль покувыркаться в слое ила. Три столетия терраформирования сделали свое дело. Дружные и трудолюбивые переселенцы начали с малого и добились впечатляющих результатов. Однако же, рассмотрев снимки поверхности планеты с высоты, я невольно присвистнул и рассмеялся.

Вся планета была испещрена оспинами. Каждая оспина – небольшой цветущий участок с домиком, деревьями, живыми изгородями, а нередко еще и с декоративным прудиком. Между оспинами повсюду расстилалась безжизненная каменистая пустыня, кой-где прочерченная прямыми ниточками дорог и петлями ручьев и речек. Перед возведенными там и сям плотинами сверкали водохранилища, к ним жались возделанные поля, и оспины усадеб в таких местах попадались чаще. Кое-где они просто гнездились, а между ними наблюдались строения явно промышленного назначения, более или менее одинаковые во всех обитаемых мирах. Наверное, эти скопища следовало считать городами.

Давно я не смеялся так легко и беззлобно. Японцы и на планете Китигай остались японцами. Привыкнув жить в великой тесноте, любовно возделывая каждый свободный клочок земли, будь он размером хоть с коврик для собаки, переселенцы из Страны восходящего солнца сначала обалдели от невероятного количества свободной земли и немедленно начали приводить планету к цветущему виду. Засыпать бесплодную почву слоем гумуса, предварительно накопив последний! Выстроить красивые домики! Облагородить местность вокруг них, чтобы было приятно для отдохновения и лезли в голову правильные мысли! Выкопать прудик и запустить в него декоративных рыб, высадить деревья, живописно нагромоздить валуны, проложить меж ними тропинки со ступенями и мостиками – на это японцы всегда были великие мастера. Но главный стимул – устроиться на порядочном расстоянии от надоевших хуже маринованной редьки соседей! Одни! Каждая семья – сама по себе! Великий простор вместо скученности! С ума можно сойти.

Возможно, именно поэтому планета получила название Китигай. Там сбылась вековая мечта японцев о жизни без внутренних невидимых цепей, без осточертевшей тесноты и тщательно сдерживаемого исступления. Но через одно, может, через два поколения оглянулись вокруг – охнули. Ничего похожего на города и поселки не получилось – лишь оспины усадеб среди мертвых первичных пустынь, где отказывался приживаться даже саксаул. Островки игрушечной красоты в окружении каменно-песчаного однообразия. Ну разве не Китигай? Он и есть.

Значит, развит транспорт, сказал я себе и не ошибся.

Сеть дорог для колесных колымаг рассекала сушу планеты вдоль и поперек. Каждая пятая семья владела антиграв-катером, и каждая третья намеревалась приобрести его в недалеком будущем. Богатая колония. Так, посмотрим структуру экспорта-импорта… Ага. Рудные месторождения, конечно же, хоть и не такие уникальные, как на Тверди. Что там насчет местной промышленности?.. Гм, ну что ж, совсем неплохо. По сравнению с Твердью – просто великолепно. Можно сказать, благополучный мир, уверенно катящийся по рельсам в еще большее благополучие.

И вдруг – рабство?!

С чего бы? И главное – зачем? Я довольно неплохо знал структуру народонаселения Земли с характеристиками основных наций и твердо помнил, что ленивый японец и посейчас большая редкость, а уж триста лет назад – тем паче. Исключительно трудолюбивый народ. Может, на Китигае они обленились настолько, что не устояли перед соблазном завести себе рабов?

Нет, как-то не вяжется. На что местным рабы, когда любой хозяин может набрать сколько угодно новопоселенцев в батраки, платить им гроши и требовать работы до изнеможения, а нет – пшел вон!

С помощью менторедуктора я запихнул в себя китигайское законодательство – не было в нем никаких запретов нанимать босяков на каких угодно условиях. Это меня не удивило, скорее удивило бы обратное. Зато я захлопал глазами, узнав, что Китигай вот уже полтораста лет имеет собственное выборное правительство, ответственное перед народом, и Администрацию, ответственную перед земным Министерством колоний. Таких чудес я не мог припомнить. Как одно уживается с другим? На Тверди Администрация слетела, еще когда у нас не существовало никакого выборного правительства, а было бы оно, слетела бы тем более. Один пинок – и нет ее. Ну да, верно, потом – война с метрополией, тут и к гадалке не ходи. И все равно твердиане дали бы Администрации хорошего пинка. А как же? Если свобода, так уж свобода, и без никаких. Но твердиане – одно, а китигайцы, как видно, совсем другое. Они предпочли пойти путем нажимов, противовесов и компромиссов и ушли довольно далеко. Узнав, сколько новопоселенцев принимает Китигай ежегодно, я даже присвистнул от удивления. Всего шесть с половиной тысяч, причем этот лимит был закреплен законодательно. Ну и дела!

Так, может, как раз поэтому на Китигае нехватка дешевой рабочей силы?

Нет, вздор. Проще увеличить лимит, и все останутся довольны. Все-таки рабство – одиозная архаика, к чему городить ее без крайней необходимости, рискуя навлечь на планету гнев всего человечества?

Или все-таки есть необходимость?

Я понял, что еще очень мало знаю о планете, и принялся наверстывать. Наутро заказал в номер две большие чашки крепчайшего кофе и продолжил самообразование. Вилли не показывался, а я в свою очередь решил не соваться к нему с вопросами. Задание получено, материалы предоставлены, чего ж еще? Работай.

Стать шизофреником от злоупотребления менторедуктором я не боялся. Если это не случилось со мной еще в студенческие годы, значит, голова у меня крепкая.

Фирма «Норихиро» занималась биотехнологиями, и Серафим Петров был занят на участке биосхем в качестве ведущего инженера-технолога. Уже само слово «биосхема» дало мне общее понятие о техническом уровне планеты. На Земле только в музее можно встретить эти штуковины – коробочки размером с детский ноготок, набитые искусственно выращенными живыми нейронами с кучей электрических выводов и двумя капиллярными трубочками для питания какими-то растворами. Когда-то в метрополии широко использовали биосхемы и даже пытались создать на их базе искусственный биоинтеллект – не банальный электронный, а именно рукотворный живой. Это было похлеще, чем мастерить автомобиль из кареты, а телефонную трубку из рупора. В конце концов в метрополии научились создавать полноценных андроидов с заданными свойствами, супермозги оставили электронными и о биосхемах забыли. Правильно сделали. Почему же китигайцы выбрали тупиковый путь?

Ответ я нашел очень быстро. Важны не биосхемы сами по себе – важны технологии. Надо объяснять, почему без парового двигателя были бы невозможны самолеты, или и так понятно? Просто-напросто поступательное развитие. Из одного технического прорыва вытекает другой, а чаще даже десяток других, из них – сотня следующих. И хочется иной раз перепрыгнуть через ступеньку, да обычно из этого не выходит ни черта хорошего.

До позднего вечера я давал голове нагрузку. Потом поужинал, спустился на пляж, немного поплавал и, вернувшись в номер, уснул. Мне снились японские пруды, в которых вместо рыб плавали биосхемы, побулькивая капиллярными трубочками.

Наутро я почувствовал себя созревшим для умозаключений. Итак: уровень развития колонии мне ясен. Политическая система – ясна. Демография, движение трудовых ресурсов, менталитет населения – ясны. Об экономике планеты я мог бы написать длиннющий реферат. Что неясно?

Самая малость: почему Серафим Петров – раб? И зачем вообще Китигаю рабы?

Может, этот Серафим Петров – андроид?

Нет. Андроиды по закону не считаются людьми. Если бы Петров был андроидом высокого класса, способным решать инженерные задачи, то он проходил бы по категории ценного оборудования, а ведь никому не придет в голову назвать рабом пылесос или холодильник. Андроид Петров не заинтересовал бы Вилли. Эрго: Петров – человек.

Не андроид. Не заключенный. И тем не менее раб. При вполне демократических законах.

Более чем странно.

Быть может, он жертва манипуляций с личностью?

Я ухватился за эту идею как наиболее разумную. Предположим, Петров – ценный специалист, вознамерившийся перейти на службу в конкурирующую фирму «Миякадзе», а то и вообще эмигрировать. Чтобы этого не случилось, его зомбируют, и он продолжает приносить компании пользу, оставаясь в радостном неведении относительно своего рабства. Диоген Синопский и в рабстве считал себя свободным. Петрову еще лучше: он вообще не знает, что он раб. Собственно, побудительные мотивы у тех, кто поработал над его личностью, могли быть иными, скажем, здесь приложили руку спецслужбы, не желающие, чтобы Петров разгласил некие тайны, но в целом это уже не столь важно. Главное – у меня есть гипотеза. Годится она на то, чтобы стать рабочей? А почему нет? Годится.

Теперь мне оставалось решить чисто техническую задачу: как вытащить Петрова с Китигая. Я повеселел, заказал в номер легкий обед и принялся решать ее неторопливо и со вкусом.

– Итак, это операция по похищению человека, – докладывал я Вилли вечером. – На содействие со стороны клиента рассчитывать не приходится – ему ведь невдомек, кто он такой на самом деле. Словам он не поверит. Я бы не поверил. Следовательно, мне придется выманить Петрова под каким-нибудь благовидным предлогом в такое место, где я мог бы применить к нему направленное гипновнушение, после чего…

– Никаких технических средств, – оборвал меня Вилли. – Запрещаю.

– На то есть причина? – осведомился я, выдержав небольшую паузу.

– Да.

– Могу я ее знать?

– Тебе не нужно. Это долго объяснять, и это не имеет отношения к делу. Просто запомни: никаких технических средств. Никаких биошунтов. Ты можешь использовать только то, что найдешь на планете.

– Причем должен сработать в одиночку? – догадался я.

– Точно. Продолжай.

Легко сказать! Но я продолжил:

– Я проникаю на Китигай под видом новопоселенца. Ищу работу, я ведь инженер. Если меня берут в компанию «Норихиро», я свожу знакомство с Петровым, не вызывая подозрений…

– Не уложишься в срок, – снова прервал меня Вилли. – Новопоселенцев там выдерживают в карантине по месяцу и более. Это же голытьба из беднейших земных регионов, из клоак. Очень китигайцам нужно, чтобы кто-нибудь занес к ним чуму!

– Я полагаю, у меня будут соответствующие документы… – начал я.

– Они не помогут, коль скоро ты контактировал с другими новопоселенцами. Застрянешь в карантине, и мне придется использовать другого агента, а вернее всего – потерять Петрова. Продолжай.

Как видно, ему хотелось, чтобы я начал импровизировать, а он меня мордой – в… это самое. Что ж, его право. На карантине-то он меня поймал, карантина я не учел. Глупейшая ошибка. Однако существуют же способы избежать карантинной отсидки! Во-первых, официальные делегации и всякие комиссии из министерства по делам колоний. Попросить Вилли, чтобы меня включили в состав одной из делегаций?

Ни в коем случае. Вилли уже предложил бы этот путь, будь он возможен, а раз не предложил, то о нем придется забыть. Никто не должен быть скомпрометирован в случае моего провала, так что мне придется действовать на свой страх и риск. Что остается?

– Я отправлюсь на Китигай как турист, – сказал я. – Легенда: состоятельный землянин, предприниматель или крупный менеджер, нуждается в лечении от нервного переутомления и предпринимает вояж по совету врача. Ни о какой работе в компании «Норихиро» речи быть не может, следовательно, мне придется использовать часы, которые Петров проводит вне службы. С помощью любителей заработать из числа местной шпаны и некоторой денежной суммы я инсценирую нападение на Петрова, сам же выступлю его спасителем. Думаю, мне удастся запугать клиента до такой степени, что он перестанет соображать логически и во всем положится на меня. Дальше – дело техники.

Вилли побарабанил пальцами по столу.

– Ну допустим, – сказал он. – Предположим, ты задуришь клиенту голову. У тебя получится, ты можешь это сделать. Но как ты вывезешь его с планеты?

– Через Врата, естественно.

– Каким образом? Вас задержат на первом же…

– Десять к одному за то, что не задержат.

– Хм. Почему ты так думаешь?

– Я изучил систему охраны, – сказал я. Помолчал и добавил: – А также туземцев.

– Что ты хочешь этим сказать? – осведомился Вилли.

– То, что национальный менталитет – довольно устойчивая вещь. Некоторые черты национального характера никуда не исчезают и через триста лет изоляции…

– Излагай, – потребовал Вилли.

Я изложил.

– Ты случайно не пьян? – подозрительно осведомился мой начальник.

– Нет, но могу наверстать, – огрызнулся я.

– Отставить. И наркотиков не принимал?

– Только кофеин, который в кофе. Он алкалоид.

Вилли молчал с полминуты. Черт знает, о чем он думал. Быть может, о том, что зря связался с придурком.

– А ты нахал, – сказал он наконец, легонько усмехнувшись. – Я совершенно не убежден, что твой план сработает, но он может сработать именно потому, что ты такой нахал.

Я принял комплимент молча. Не зря же я, в конце концов, внимательно изучил полученные от Вилли материалы! А в них было многое; умному достаточно.

Сойду ли я за землянина? Сойду. От моего твердианского акцента осталась самая малость, да и то лишь в тех случаях, когда я не слежу за произношением. Сыграть избалованного земного жителя, привыкшего к удобствам, находящегося в полном сознании своих прав на телесный и душевный комфорт, – пара пустяков. Туристами Китигай не удивишь. В последние годы эту планету чаще всего посещают круизные туристы, доставляемые на туннельных лайнерах. Очень дорого, зато очень романтично: настоящий космический полет вместо пробежки гуськом сквозь Врата, чужие звезды и планеты, наблюдаемые со стороны, дорожный флирт и чуть щекочущее нервы ощущение опасности. Из всех предложений надо выбрать такой круиз, где Китигай – первый пункт среди десятка более или менее экзотических миров.

– Хорошо, – сказал Вилли. – Быть по сему. Принято и утверждено.

«Что-о?!» – возопил кто-то внутри меня.

Сказать по правде, я не поверил собственным ушам. Изложенный мною план наполовину был чистой импровизацией, более того, это был дурацкий план, и я не без оснований ожидал, что Вилли не оставит от него камня на камне, не преминув уязвить меня едкими замечаниями. Вместо этого – полное одобрение. Как это понимать? Неужели я сподобился выдумать нечто гениальное?

Ага, как же.

Вообще-то я уже догадывался, как это понимать, но решил не слишком задумываться на эту тему. Будущее расставит все по своим местам.

Да и что меня ожидает в наихудшем случае? Физическая смерть? Очень страшно, да. Прямо весь дрожу и падаю в обморок. Природе следовало бы выводить в расход тех, кто плохо понимает, зачем существует, а я как раз из их числа. Нет, смерть – это всего лишь неприятность, не более того. Досадно только, что она относится к категории неприятностей неисправимых, ну да тут уж ничего не поделаешь.

Убить меня, конечно, могут. Еще неприятнее перспектива поимки с последующей «обработкой» в местной контрразведке. Вытащит ли меня Вилли – большой вопрос. Пожалуй, ему будет спокойнее сделать вид, что он никогда в жизни не слыхивал о некоем Ларсе Шмидте с Тверди. Не столь уж велика моя ценность, если взглянуть на дело беспристрастно. Расходный материал – вот кто я такой.

Но, понимая это, я не мог и не хотел отказаться от игры. Если угодно, я ощутил азарт. Иллюзия осмысленности жизни оставалась иллюзией, но теперь она у меня хотя бы была!

– Нужны документы и деньги, – напомнил я.

– Завтра, – ответил Вилли. – Иди спать.