Текст книги "Сокровища Каялы"

Другой выход или второй задраенный вход в тоннель находился под полубаком, метрах в восьмидесяти от четвёртого трюма. Под полубаком рядом с шахтой спуска в тоннель соседствовали металлические двери в цепные ящики якорь цепей. Под полубаком находилась и тросовая, кладовая, где хранились тросы и всякий хлам. На двери цепных ящиков я приладил проушины. Навесил замки. Ключи хранились у меня в левом кармане. В Бразилии я заказал тридцать семь спасательных жилетов. Три десятка старых советских жилетов с сигнальными лампочками и батарейками «Маячок» я приказал боцману снести в тросовую. В кладовую, под полубак.

До начала февраля 1995 года «Каяла» ходила по речке Пара. Река вифлеемских контрабандистов шириной была метров триста-четыреста. Вифлеемские мафиози рыскали по деревням, собирая пилолес в остальные трюмы. Мафия заметала следы, погрузив сверху пакетов с контрабандой ещё семь рядов, если считать пакеты, погруженные в четвёртый твиндек.

Меченый мафией старпом под полубаком из помещения тросовой сделал свою резиденцию. Когда я появлялся на баке, Даргавс и капитан-зомби с мостика наблюдали за мной, заглядывая сверху в примыкающий к надстройке трюм номер четыре. Мафиози были рады, что чиф от них далеко!

Мне было не до мафии! Полубаковую бункер-резиденцию я хорошенько обустроил. Притащил фонари, лампы из шлюпочного снабжения. Принёс инструмент, лом, фомку, пустые мешки, брезенты. Сделал экстрактор для вытаскивания досок из торцов пакетов. Экстрактор должен был работать в ограниченном пространстве!

В начале февраля 1995 года тяжёлая, нагруженная «Каяла», набив досками трюмы, неся лесной караван на палубе, взяла курс на континент, стремясь в Португалию. Начались ходовые вахты.

Вахта судоводителей начинается с восьми склянок. Судно выходит в океан, рулевой матрос покидает мостик. В океане штурман, он же – помощник капитана, на мостике один. Правит судном – авторулевой. Штурман, как истукан стоит, пялится за горизонт. Бродит морской офицер по мостику! Спутниковая навигационная система помогает ставить штурману-офицеру отметки местоположения судна на карте. Записывает вахтенный офицер в судовой журнал стандартные фразы. Производит действия для безопасного расхождения с другими судами. При необходимости, задаёт судоводитель авторулевому иной, скорректированный курс.

С четырёх до восьми часов утра я нёс собачью ходовую вахту. С шестнадцати до двадцати часов томился на вечерней вахте. В одиннадцать часов вечера, после шести склянок, в «двадцать три ноль ноль», просмотрев видеофильм в столовой в обществе голодного, враждебно настроенного ко мне экипажа, я с оскорблённым величием удалялся спать.

Из каюты через иллюминатор в темноте я спрыгивал на палубу. Тайком пробравшись под полубак, опускался в бездну двойного дна. С ноля часов, то есть с полуночи до трёх часов ночи, до шести склянок я находился в трюме номер четыре. В контрабандный трюм попадал, проползая под трюмами номер один, номер два и номер три. В трубном тоннеле были рельсы, дрезина. Ржавая тележка-дрезина не сдвигалась с места! Приходилось ползти на животе. Шагал я «гусиным шагом» на карачках, в проклятом, тесном, тёмном тоннеле двойного дна. В тоннель моряки никогда не заглядывают, тоннель нужен для ремонта теплохода в доке. На голове у меня была каска с фонарём. Я довольно шустро протискивался сквозь открытую горловину тоннеля на тесную деку четвёртого трюма. Работал в отвоёванном мною в порту Бревис пространстве, меж монолитными пакетами досок. Очень интересовался, который час. Нужно было вовремя возвратиться, не опоздать на вахту. С собой были часы, подаренные матерью. Я любовно прислушивался к их бодрому тиканью. У них был особенно громкий ход в моём склепе, да это было так. Казалось, звук усиливался, отражаясь от деревянных стен, туго стянутых пакетов с досками. Я бережно заводил часы, боясь, как бы они случайно не остановились и не сбили меня со счёта.

Я занимался четырьмя контрабандными вифлеемскими, бревисскими пакетами. На пакетах с острова Маражо тускло виднелась мелкая маркировка в виде свастики, полумесяца, либо серпа и молота, или это была одинокая звезда Давида. Длиной пакеты были до четырёх метров, шириной метра два и высотой с человеческий рост. Проходы к пакетам были тесны и низки. Я похудел за эти восемь дней на десяток килограммов! За эти кошмарные восемь дней, за восемь суток пути от устья Амазонки до континента, я стал тощим как глист! Я понял, каково глистам в требухе, и сам стал похож на червя.

«Морской глист-древоточец», в трюме, забитым досками, оценивал ситуацию. «Глист» тыкался чувствительным носом в доско-пакеты с хитрой маркировкой, оценивая на выпуклый морской глаз их возможность вскрытия.

Начал я вскрывать пакет с красивым, но кривым полумесяцем. Пакет Сильвера-Окурка, как помнит глупая читательница; как помнит умный, любезный и любопытный читатель, особо охраняемый пакет судового врача, капитана и кока был с маркировкой полумесяца. С помощью самодельного экстрактора извлекал на несколько десятков сантиметров доску с торца и отпиливал её украденной в Бревесе удивительно бесшумной бензопилой немецкой фирмы «Stihl».

В первую же ночь добрался до внутренней упаковки загадочного пакета досок вифлеемских контрабандистов. Обнаружил, что внутри находится завёрнутый в мягкую чёрную, с кровавым подбоем ткань, громадный ящик полированного дерева, окованный чеканным, серым железом. Ящик был похож на ковчег-сундук хранения святынь Господа нашего Иисуса Христа. На торце ящика-ковчега блестела серебреная бляха с гербом КГБ. Сиял отвесно поставленный меч в овальном боевом щите, увенчанном полумесяцем. Позже понял: это не герб КГБ! Это был символ вифлеемской мафии! Под гербом серебряными буквами было отчеканено по-английски:

«J. Fl».

Затем шла неразборчивая арабская вязь в виде шлюпочного узла. В верхней части торца сундука я обнаружил табличку с изображением мраморного камня, в котором было настоящее кольцо из меди.

Маркировка благородных сундуков-ковчегов в трёх других шестнадцати кубовых пакетах была такая же. Отличались символы. Рукоятки мечей увенчивались серпом и молотом, звездой Давида, или свастикой. В первую ночь я выдвинул только один тяжеленный ящик-ковчег. С трудом, с помощью лома и фомки, по сантиметру вытащил его на метр. Дальше мешало ограниченное пространство. Сверху тревожного, странного ящика оказалась дверца на золотой рояльной петле. Дрожа от нетерпения, отворил. Открылось взору стекло окна в непонятное пространство загадочного и страшноватого помещения. Под стеклом в темноте гипнотически мигали два зелёных, интригующих исследователя, огонька. Сняв с каски фонарик, взобравшись повыше, двумя фонарями посветил внутрь. Распахнув как можно шире дверцу, наклонился, ожидая увидеть пачки денег.

Доллары, доллары, зелёные доллары будоражили моё воображение! Вместо зелени, тет-а-тет, узрил бледное, ровнодушно-спокойное лицо покойника!

Глаза мертвеца – открылись! Засветились глаза зелёной, мёртвой злобой вампира Дракулы! В свете фонарей мертвец пошевелился, и перевёл хищный взгляд от меня в сторону! Я похолодел от ужаса.

К такому повороту событий был не готов. Дрожь пронзила тело, пройдя от поднявшихся дыбом волос на голове до кончиков пальцев на ногах. Ещё помнил, как четыре года назад сам выбирался из могилы! На меня в упор, открытыми, внимательными, оценивающими, равнодушно-спокойными глазами смотрел скалившийся покойник – граф Дракула! Ковчег Иисуса Христа был гробом, домовиной варнака! Зубы вампира ударились ряд о ряд! В судороге задёргалась нижняя губа. Дракула приподнял голову!

Фонари выпали из моих похолодевших рук. Электросветильники с лязганьем упали вниз и погасли. Наступила кромешная тьма. Зелёные глаза задвигались. Показалось: ветер прошёл по внутренностям трюма! Послышался шум, как бы от множества летящих крыл. Я потерял равновесие и рухнул в сундук мертвеца! Стекло окна гроба разбилось. Мои руки очутились в гробу! Пальцы левой руки угодили в рот покойника! Челюсти графа Дракулы сомкнулись! Я чувствовал: клыки вурдалака вонзаются в пальцы! Тёплая кровь обагрила конечность. Кровь потекла в рот упыря! Варнак зачавкал, как мне показалось, заухал от удовольствия. Волосы мои на голове стояли дыбом, каска – слетела. Глаза мои выкатились, рот широко открылся, язык стал сухой и ватный. Я пытался кричать. Услышав хриплое карканье откуда-то из гроба, с трудом сообразил: это был мой, собственный голос!

В темноте в чёрном тумане показались смутные призраки каких-то ещё более страшных существ! Не помню, как вытащил руку из пасти покойника, ударяя его правой, свободной рукой по светящимся в темноте гипнотическим глазам. Не помню, как в кромешной тьме нашёл отверстие горловины тоннеля. Не помню, как очутился в своей каюте.

После восьми склянок, на мостике, в четыре часа утра на ходовой вахте, пришёл в себя. Кровоточащую руку обмотал носовым платком.

– Что с вами, чиф?

– удивлённо спросил второй штурман Дубовский, у которого я принимал ходовую вахту,

– Вы чем-то напуганы? У вас зубы стучат! И волосы дыбом, как от электрического разряда. Что у вас с рукой?

– Лили-лихорадит, ли-лихорадка. Зно-знобит. Про-пройдёт,

– отвечал я, заикаясь,

– Мертвецы вифлеемские приснились. Руку, руку, это я поскользнулся, упал. Потерял сознание, очнулся… Руку порезал, когда…, когда электробритвой брился! Всё в порядке секонд! Иди, Александр, спать!

Удивлённый Дубовский удалился восвояси, бормоча,

– На этом пароходе, на этой «Каяле» все какие-то мёртвые и поломанные!

Закрыв за Дубовским дверь штурманской рубки, шагнул через комингс на крыло мостика.

На мостике я был один. Правил авторулевой. Рулевых-матросов, вперёдсмотрящих в океане на капитанском мостике нет. Оглядел океан. Чистый горизонт успокаивал. «Каяла» бесшумно разрезала длинные, пологие волны мёртвой зыби. Прекрасная погода дышала свежестью новизны капризного штормового февраля. События развивались в северном полушарии за месяц до начала весны 1995 года. Теплоход приближался к тихим конским, к спокойным лошадиным широтам. Я медленно приходил в нормальное состояние.

В следующую ночь вооружённый серебреным крестом, тесаком и осиновым колом прополз по тоннелю и снова был в тёмном закрытом, забитым доскопакетами, четвёртом трюме. Вооружённый крестом старпом вновь оказался у гроба варнака, у таинственного сундука мертвеца! Вампира отпугивает животворящий крест! От ужаса сил не было. Я действовал, как безвольный самоубийца. Серебряный крестик, увесистый осиновый кол помогли вернуть бодрость, рассеять страхи.

Страшный покойник, вампир и упырь граф Дракула оказался безобидной восковой фигурой с острыми фарфоровыми зубами. Вернее, фигуры не было. Восковой была лишь голова. Голова была как настоящая. С открывающимися фарфоровыми глазами, покрытыми светящимся фосфором! Руку я располосовал битым стеклом окна гроба. Остальные ужасные картины – фантазия моего трусливого воображения! У головы, в гробу под красным покрывалом, вместо тела покойника, лежали бумажные деньги! Желтели золотые слитки! Пакеты с кокаином, с героином исполняли роль наполнителей. Гроб забит был доверху! Прозрачные килограммовые пакеты с белым порошком-наркотиком мешали сдвигаться, греметь ценному металлу.

Меня больше интересовала ценная зелёная бумага, чем белый порошок. Я обнаружил вожделенные американские доллары в различных пачках, в разной упаковке и разного достоинства. Насчитал сорок девять «лимонов» зелёных. Сорок девять миллионов долларов Соединённых штатов Америки будоражили мой ум!

Наличные взбодрили. Я ощутил необычайный прилив сил. Настроение резко повысилось. С наличными не страшен, и Сатана! При помощи приспособлений, с участием морской кочерёжки – обгалдера, счастливый старпом освободил сундук мертвеца. В ногах отсутствующего покойника находился небольшой кувшин. Сосуд напомнил старый советский фильм о старике Хоттабыче. Сосуд я заметил, подцепил, вытащил длинным и удобным обгалдером. В кувшине Хоттабыча оказался крохотный древний коллекционный арабский светильник, лампа старинной работы. На светильнике была выгравирована надпись на арабском языке.

– «Ала ад-Дин»,

– прочёл я и обнаружил привязанный к лампе перстень с гербом страны Магриб. Миниатюрный светильник нёс на себе золотую цепочку, его я повесил себе на шею под одежду. Запихнул я арабский амулет за пазуху. Перстень надел на средний палец правой руки, печаткой внутрь.

Следующие гробы оказались с норовом, не желали сдвигаться с места. Тяжёлые! Пришлось с торцов гробов бензопилой фирмы «Stihl» резать окна. Обгалдером я извлекал тяжёлые золотые слитки. Облегчённый гроб выдвигал фомкой для удобства изучения содержимого. В трёх огромных домовинах кроме прочего нашлись пятьдесят один миллион долларов различными купюрами, по семнадцать миллионов в каждом. В гробах-ящиках были такие же восковые головы, такие же бестелесные «покойники». Вернее, два «покойника» и «покойница». Дева-«покойница» венчала себя свастикой. Глаза усопшей были закрыты. «Мертвец» с серпом и молотом был с наглыми, с открытым лицом и глазами. Похожий на пирата Флинта, похожий на портрет со старинной гравюры, что висел в моей каюте, советский серпомолотовский «покойник» зорко охранял сокровища контрабандистов!

«Мёртвая» голова, у которой герб был увенчан звездой Давида, походила на хитрого еврея Гобсека, что был изображён на моей настольной каютной книге. «Покойница», вернее «спящая Дама» была вылитая Норма Джин. Её я назвал «дамой с каменьями». В гробу дамы кроме долларов оказались бриллианты и такие драгоценные камни, каких я никогда не видел.

В домовине под грудой необработанных алмазов я заметил предмет, засыпанный мелкими драгоценностями. В один миг откопал изящный футляр с золочёным узором, с фигурной серебряной застёжкой. Открыв футляр, задохнулся от изумления. Передо мною в гнёздышке зелёного бархата лежал бриллиант невероятной величины! Наичистейшей воды ценность притягивала взгляд. Обработанный алмаз был с утиное яйцо, прекрасной формы без единого изъяна. Под лучами шлюпочных фонарей алмаз испускал свет, подобный электрическому. Казалось, горел миллионами притаившихся в нём огней! Я плохо разбираюсь в драгоценных камнях, но пропавший 3 декабря 1894 года на одном из тихоокеанских островов Самоа знаменитый Алмаз Раджи Кашгара, алмаз «Око света» я узнал. «Око света» знают все! Легендарный, крупнейший в мире бриллиант был чудом и говорил сам за себя. Его держал в руках Будда! Красота камня ласкала мой взор, мысль о его неисчислимой стоимости подавляла воображение. Я понимал: ценность камня превышает доход президента США за многие годы! Этим камнем можно оплатить постройку любой виллы на любых побережьях морей и океанов! Я решил построить дворец более пышный, чем вилла греческого миллиардера Онасиса. После постройки вилл и дворцов останется столько денег, что хватит ещё на четыре обыкновенных состояния! Овладев только этим алмазом, можно навеки освободиться от проклятия, тяготеющего над человечеством! Можно следовать своим склонностям ни о чём не заботясь, никуда не торопясь, ни с кем не считаясь!

Я нечаянно повернул камень. Брызнули ослепительные лучи, пронзили моё часто бьющееся сердце. В мгновение ока захлопнул футляр, сунул алмаз в карман, решив, что с этой ценностью никогда не расстанусь!

Под восковой женской головкой Дамы находилась маленькая шкатулка в виде орехового стула с гнутыми ножками. Обивка миниатюрного стула-шкатулки была репсовоя, синяя, в розовую полосочку. В ореховом кладохранилище я обнаружил три нитки жемчуга. Две по сорок бусин и одна большая – в сто десять. Затем нашёл брильянтовый кулон старинной работы стоимостью в четыре тысячи фунтов. В стуле были кольца! Не обручальные, не толстые глупые и дешёвые. Дорогие, тонкие, лёгкие с впаянными в них чистыми, умытыми брильянтами.

Сокровища «Каялы» подавляли воображение! Тяжёлые ослепительные подвески, кидающие на женское ухо разноцветный огонь, поражали красотой. Ввергали в трепет браслеты в виде змей с изумрудной чешуёй. Очаровывало жемчужное колье, которое было по плечу опереточной примадонне. Венцом всему была сорокатысячная бриллиантовая диадема.

Я оглянулся. В тёмных углах узких лабиринтов трюма вспыхивал изумрудный свет. Брильянтовый дым держался над моей головой. Жемчужные бусы катились по деке трюма, жемчуга прыгали по обрезкам досок. Драгоценный мираж потрясал океанское судно.

На дне огромного гроба со свастикой, под стулом-шкатулкой, обнаружилась котиковая шуба, подбитая уникальными чернобурыми лисицами. Воротник был сшит из соболей. Пришитые карманы шубы переливались мехом горностая. Карманы, набитые золотыми медалями, платиновыми нательными крестиками, золотыми мостами оттопыривались горками. В шубе находились золотые часы, портсигары, обручальные кольца, перстни, браслетки, фермуары. Я подсчитал горностаевые карманные сокровища. Не меньше, чем на четыреста тысяч одних перстневых брильянтов! Под шубой было большое овальное, весом килограммов десять, золотое блюдо. На блюде я заметил пасущееся изваяние Золотого Тельца. Снизу, похороненные под ценностями, придавленные тяжестью копыт Тельца лежали два простых христианских креста-распятия, изготовленные из потемневшего ливанского кедра. На древние кресты, что были в гробу со свастикой, я сначала не обратил внимания.

В отстствующих ногах «фашиствующей» Дамы с каменьями, в дальнем конце огромного гроба Нормы Джин, оказался ларец настоящей индийской работы! Скорее это был сундучок производства бенересских кустарей-литейщиков. На сундучке сиял литой массивный запор, изобрающий сидящего Будду. К резной ручке на крышке был привязан шёлковым шнуром ключ. Я распахнул ларец. В свете фонаря заблестели, заиграли драгоценные камни о каких читал в приключенческих книгах и мечтал мальчишкой в Репном. От блеска сокровищ можно было ослепнуть! Странно, но в ларце-сундучке, вместе с драгоценными камнями, находился какой-то невзрачный старинный стакан, сделанный из потемневшего материала. Сосуд-стакан был похож на дешёвую чашу для причащения. Чашу сунул в карман, продолжая наблюдать за игрой света драгоценных камней.

Насытившись великолепным зрелищем, выложил из ларца драгоценности. Насчитал сто тринадцать бриллиантов чистой воды! Я не поверил, но среди них сиял «Великий могол»! Я знал: это второй камень в мире по величине! Спрятав «Могола» в карманах своей одежды, обнаружил сто шестьдесят шесть изумрудов, двести один рубин, правда, много мелких. Ещё в ларце оказалось шестьдесят семь карбункулов, тысячу сто тридцать девять сапфиров, двести семьдесят два агата и несчётное количество бериллов, ониксов, кошачьего глаза, бирюзы.

Сверкали разноцветные камни, чьи названия я не знал. Тускло горел жемчуг – две тысячи сто сорок четыре превосходных жемчужины светились изнутри. Пятьсот тридцать шесть прозрачных жемчужин были снизаны в чётки.

В других гробах были и цветные деньги, и зелёные доллары, и древние монеты. Отсвечивали червонцы, блестели камни-самоцветы. Драгоценности, золотые украшения, золотые слитки были разделены по гробам в непонятной последовательности. Я кажется уже говорил, что в гробу с полумесяцем бумажные зелёные и цветные бумажные деньги, золотые слитки лежали на кокаине и укрытые пакетами с героином.

В середине четвёртой ночи я осветил извлечённые сокровища с помощью маленьких лампочек от старых спасательных жилетов. Батарейки «Маячок» работали, давали электрический ток, если их окунуть в ведро с морской водой.

В тесном пространстве под светом семнадцати лампочек лежали зелёные пачки ста миллионов долларов. Лампочки освещали усыпанные деньгами пространства узких лабиринтов. Деньги из разноцветной бумаги пестрели непонятными символами. Сияло золото, золото и золото. Ослепляли обработанные алмазы – бриллианты. Светились изнутри жемчуга. От груды золота и драгоценных камней взметнулся блеск такой силы, что я был ослеплён.

Рубины, сапфиры, изумруды, деньги – изменяли мой характер. Я становился неторопливым, молчаливым, солидным человеком. Насчитал несколько сотен необработанных, так называемых кровавых алмазов. Обнаружил среди них тринадцать огромных, ювелирного качества. Так как в каратах не разбирался, взвесил их в граммах. Самый большой алмаз весил «688,5» грамма. Был здесь и мелкозернистый агрегат алмазов весом «278,1761484375» грамма. Его точный вес значился на прикреплённом к нему ярлычке. Остальные одиннадцать алмазов были «243» грамма, «162» грамма, «97,2» грамма, «108» граммов, «56,95» грамма, «92,259» грамма, «54,27» грамма, «55,08» грамма, «45,9» грамма, «13,77» грамма и «32,4» грамма.

В громадном гробу «Дамы с каменьями», в квадратном футляре из чёрного сафьяна находилась ещё одна, теперь берилловая диадема. Это было великолепнейшее произведение ювелирного искусства! В диадеме было 67 достаточно крупных бериллов. Ценность золотой оправы не поддавалась исчислению! Ошалевший от удачи, ошарашенный количеством, и блеском своего богатства, я присел на обрезок доски с маркировкой свастики.

Справа от меня при свете иллюминации блистали красноватым отблеском золотые червонцы. Слева – уложенные в порядке самородки, не обработанные, обладавшие только весом и ценностью золота. Рядом – очищенное золото в слитках с «Great Seal of the United States» и гербами Советского Союза. Змеились золотые пластинки с чешским львом, с длинными номерами «999,9». Мелкие золотые слитки, с надписью «Fine Gold 999.9» «1000g» валялись под ногами.

Поодаль, в тесном проходе перешагивал груды алмазов. Холмиками сияли обработанные разновидности минерала корунда: сапфиры и рубины. Сверкание благородных огненных опалов с радужной игрой цветов мешало видеть лабиринт проходов меж пакетами пилолеса. Бриллианты изумляли размером и красотой. Всего было двести семьдесят девять особо крупных бриллиантов и бесчисленное множество мелких. Мелкие бриллианты лежали отдельно, их сосчитать было невозможно. В пластиковом герметичном пакете я нашёл сто шестьдесят два особенно крупных рубина удивительного блеска. Сто двенадцать превосходных изумрудов, семнадцать огромных сапфиров и тридцать три крупных опала находились в особой упаковке. Огненно-красные гранаты напоминали кровь. Каждый крупный самоцветный камень был в мягкой изолирующей упаковке особого цвета.

Ярчайшие драгоценности, когда собирал их в пластиковые вёдра, падали друг на друга сверкающим водопадом. Стучали подобно граду, бьющему в стёкло. Вновь и вновь я пересчитывал богатство! Помимо ста миллионов долларов США у меня оказались пачки мексиканских долларов, турецких лир, фунтов, рупий, песет, центавосов, румынских лей, лимитрофных лат, злотых; пачки бумаг с изображениями королей и президентов. Банкноты с изображениями свиней, женщин, цветов удивляли. Какая-то неведомая цивилизация вставала перед моим взором.

– Неважно, что бумажно! Важно – денежно!

– с замершим дыханием, переполняющего меня восторга, восклицал я про себя. В просторном гробу Гобсека обнаружил шестьсот восемьдесят восемь с половиной мелких золотых слитков, каждый весом от 96 до 192 золотников, в основном, их вес был в сороковую часть пуда. Насчитал двадцать две тысячи тридцать две золотых монеты, все с изображением папы Александра Шестого. Золотые солиды усмиряли суету. Солидный клад! Я убедился, что это только половина подсчитанных мною монет, далее считать не стал по причине экономии времени.

Обеими руками мерил неупакованные драгоценности. Насчитал тридцать две пригоршни светящегося изнутри жемчуга, шестьдесят четыре пригоршни алмазов, шестнадцать пригоршней других драгоценных камней из которых многие оправы, сделанные настоящими мастерами, представляли художественную ценность, немалую даже по сравнению с их денежной стоимостью. Некоторые камни были, как видно, вынуты из оправ и брошены в сундук мертвеца небрежной рукой. Оправы, перемешанные с другими золотыми вещами, были сплющены молотком! Видимо для того, чтобы нельзя было опознать драгоценности.

Обнаружил в гробах и старинные украшения. Небрежно валялись двести одно кольцо, четыреста пятьдесят девять серёг; огромные золотые цепи, всего тридцать две штуки, если не ошибаюсь; четыре тяжёлых больших золотых распятия. Виртуально дымились две массивных золотых кадильницы. Пузатилась золотая чаша для пунша, изукрашенная виноградными листьями с вакхическими фигурами искусной ювелирной работы. Четыре рукоятки от шпаг с изящными чеканными украшениями призывали вооружаться.

Было много мелких вещиц, которые не в силах сейчас припомнить. Я уж не говорю о часах на цепочках: их было пятьсот двенадцать штук, и четверо из них стоили не менее чем по сто тысяч долларов! На одних часах стояла точная цена. Они были оценены в 383048 долларов и 55 центов. Часы были древними, ржавчина и окись уничтожила механизмы, но украшенные драгоценными камнями золотые крышки были в сохранности.

Огромный изумруд, непостижимым образом выдолбленный изнутри, изображал часы песочные. Снаружи изумруд не был повреждён! Внутри изумруда тонким звоном, сверху вниз в течение семнадцати минут пересыпался золотой песок. Золото, золото манит нас! Отдельно лежали пакеты со старинными золотыми монетами самой разнообразной чеканки. Вероятно, южноамериканская мафия перебрасывала в Европу старинный клад.

Клады – опасны! Угроза расправы нависала надо мной! Сокровища радовали и устрашали. Я перебирал украшения, собирая их в холмы. Раскладывал английские, французские, римские, испанские, португальские монеты. Пугающей силой тускнели сестерции. Луидоры, дублоны, двойные гинеи, муадоры, цехины, эскудо устрашали карой за воровство. Но я был не единственный вор, пират, укравший, завоевавший эти монеты! Не пойманный – не вор!

Я сортировал серебреные пиастры, различные монеты с изображением европейских королей за последние триста лет. Удивляли, успокаивали странные восточные монеты, на которых был изображён не то пучок верёвок, не то клок паутины. Веселили круглые, треугольные, квадратные монеты, монеты с дыркой посередине, чтобы их можно носить на шее.

В коллекции южноамериканской мафии были собраны деньги всего мира. Попадались тяжёлые монеты, стёртые до того, что нельзя было прочесть на них надписи. Американских и австралийских монет не было ни одной! И все они были золотыми! От возни с ними у меня болела спина, уставали пальцы. Более всего мне нравились золотые динары с изображением людей магрибинской породы.

Холм старинных монет суммарным количеством «82008» штук и бесчисленного количества золотых украшений венчала мёртвая голова Флинта, восковая голова «покойника», бестелесного покойника-мертвеца. Голова, похожая на пирата Флинта, как его изображают старинные гравюры восемнадцатого века, «устроилась» на бугре золота. Общий вес только этих сокровищ – монет и украшений составил «689,5» килограмма!

Гору золотых слитков количеством «688,5» штук венчала восковая голова еврея, похожая на Гобсека. Скупой Гобсек был изображён на обложке моей домашней книги. Общий вес слитков более четверти тонны, точнее «275,4» килограмма. Без экстрактора я бы ни за что не вытащил из гробов такое количество золота!

Пачки зелёной денежной, не фальшивой бумаги стоимостью 117 миллионов 504 тысячи долларов США и денежные пачки других стран охраняла восковая голова вампира, упыря графа Дракулы. Вурдалак в первый день его обнаружения «пытался выпить у меня кровь». Голова упыря была повреждена моими бестолковыми, глупыми ударами по болванчику. Напугал меня граф! Из плоской своей фляжки я сделал ещё один глоток джина.

Моя любовь – это Джин. Норма Джин. Слепая восковая голова Дамы с каменьями, голова Нормы Джин с закрытыми глазами венчала гору алмазов, жемчугов, сапфиров, опалов, изумрудов и рубинов. Когда я надевал бесценную берилловую диадему на голову Дамы, на голову госпожи Джин Бейкер Мортенсон, её глаза открылись! Её веки с чудными ресницами работали как у дорогостоящей куклы Барби! От восторга я упал на спину. Золотистые волосы «живой» головы Джин рассыпались по бриллиантам и изумрудам! С высоты холма из самоцветных камней Джин прекрасными глазами, влюблённо смотрела на меня. Завороженный моряк валялся у её ног! Прелестные мочки ушей блондинки я украсил золотыми серёжками, не описать с какими красивыми, индийскими рубинами. Я был влюблён в эту даму, в её украшения, также как Джон Кеннеди был влюблён в Мэрилин Монро!

От избытка чувств я протискивался от одной мёртвой головы к другой, гладил бестелесных покойников по их бархатным натуральным волосам, от волнения картавя, говорил, разводя руками,

– Ну, бгатцы, нет слов!

И, не в силах удерживаться от распиравших меня эмоций, прижимаясь щекой к голове Бейкер Мортенсон, к голове Дамы с каменьями, любуясь её берилловой диадемой, срывающимся голосом неистово закричал,

– Я люблю тебя, Мэрилин!

Схватив Прекрасную Голову, начал танцевать. Танцевал так, как это было возможно в теснейшем пространстве. Правой рукой нежно прижал к груди девичье лицо, левую руку вытянул вперёд.

Над Атлантическим океаном явственно послышался волшебный скрип колеса Фортуны. Тонкий музыкальный звук перешёл в легкий скрипичный унисон. Хватающая за сердце забытая мелодия заставила звучать предметы, находившиеся в освещённых, забитыми драгоценностями, лабиринтах трюма.

Я танцевал танго. Моё обожжённое, медальное лицо было повёрнуто в профиль. Я становился на одно колено, быстро поднимался, поворачивался, легонько переступая ногами, скользил вперёд. Невидимые фрачные фалды разлетались при неожиданных поворотах. Я танцевал классическое танго, которое исполнялось тридцать три года назад.

– Командовать парадом буду я!

– восклицал твой непокорный слуга, любезный, внимательный, любопытный, умный читатель. Глупая, но очаровательная читательница танцевала в моих объятиях! Внутри моего тела звучала музыка Грига. Восклицания командующего парадом переходили в шёпот, в бормотание, похожее на рокот волн. Успокаивающимся голосом я произносил,

– Мгновение, остановись, я прекрасен! Мгновение, мгновение, мгновение моё!

Музыка умолкала, восторженный голос мой утихал в далёком гуле корабельного механизма, шуршащем шуме корабельного двигателя. Шуршание походило на шум сильного ветра, но я знал, что это не шум двигателя, и не ветер. Это был плеск моря вокруг бортов судна. Голос мой тонул в ясно слышимом звуке бурлящей воды, в рокоте начинающегося шторма.

Кому шторм, а кому – доллары! Деньги я перетаскивал с первой ночи, пряча пачки в недоступных местах.

Примечание эксперта: Ворюга-старпом умудрился в порту Марин открыть семь долларовых счетов в испанских и португальских банках.