Текст книги "Пейсбук"

…И о Б-ге. Мой друг Эммануил Виторган, жизнелюб, мудрец и человек, всю жизнь игравший самого себя, поставил моноспектакль «Выход». О жизни на грани и о жизни за гранью. Но, все-таки, о жизни. Потому что, даже если на тебя в какой-то момент снизойдет последнее откровение, все равно останется еще несколько мгновений, чтобы изменить этот мир.

…Юрист Александр Хаминский открыл психиатрическую клинику. Чтобы лечить душу, а не мучить мозги. Но это пока остается за кадром.

Выход есть всегда. Главное, не захлопывать за собой дверь.

Размышления у парадного подъезда

 
Благотворительность не терпит суеты,
Не рвет рубашку, не рыдает звонко.
От сердца к сердцу тропки и мосты
Соединяет паутиной тонкой.
 
 
Зажжет очаг впотьмах, согреет всех вокруг,
И льдинки на душе твоей растают.
Все для нее не важно: враг и друг
В обнимку как младенцы засыпают.
 
 
Слова без дела тщетны и пусты,
Любовь без жертвы смысла не имеет.
Благотворительность не терпит суеты,
Но промедления тоже не приемлет.
 
 
Мы все когда-нибудь окажемся в суде,
Где нас не ждут прощения и прощания.
Скажу спасибо, Господи, судьбе
За жизнь свою без лишних обещаний.
 
 
Но ставки сделаны и планка высока,
Дай не упасть, дойдя до той черты…
Когда-то все случится, а пока
Благотворительность не терпит суеты.
 

Похвально заработать миллион, за 10 % его обналичить, на вырученные деньги купить свою мечту, уплатив 10 % посреднику, а потом закатить по этому поводу званый ужин, не забыв оставить 10 % на чай официанту.

И затем долго разводить руками, вздыхая и сожалея, что на благотворительность ничего не осталось…

Чтобы начать любить других, нужно научиться любить себя.

– Это шутка? – спросите вы.

– Нет, это утверждение, – отвечу я.

Безусловно, большинство из нас искренне и безоговорочно любят свои лицо, волосы, кожу, руки-ноги и прочие части тела. Но больше всего нам удается любить желудок и попу. Причем, слова «больше всего» означают, в первую очередь, именно количественную составляющую, но никак не качественную. Убедиться в этом совсем несложно, достаточно внимательнее присмотреться к соседям по ресторану или пляжу.

Сразу вспоминается бытовавший веками способ определения благосостояния, который имел место у среднеазиатских народов. Все было очень просто: чем больше достаток, тем жирнее плов. В отсутствие таких благ цивилизации, как электричество и водопровод, стирка и мытье посуды считались непростительным излишеством. Так вот, тот самый плов ели руками, руки вытирали о полосатый халат, халат покрывался жирными пятнами и красноречиво сообщал окружающим о числе баранов в отаре своего владельца.

Думаю, что подобные сравнения вряд ли понравятся пассажирам мерседесов и БМВ, не говоря уже об обладателях Бентли, Роллс-Ройсов и прочих Майбахов. Но научившись скрывать свою истинную сущность за лакированными бортами черных лимузинов и отутюженными лацканами итальянских пиджаков, мы почему-то уверовали в верховенство собственной материальной доктрины над остальными категориями этого бренного мира. Да и как может быть иначе, когда так приятно ощущать себя состоятельным и состоявшимся в кругу сытых и довольных чад и домочадцев, с любовью глядящих на тебя и окружающую действительность, закрывшись каменной стеной и крепостным рвом от чужой боли, слез и неустроенности.

Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Три обезьянки в характерных позах обычно вызывают у нас однозначные реакции от умиления до безудержного смех а. Но редко кто задумывался о том, какой смысл изначально заложен в этих выражениях. Всякий раз, посещая зоопарк, какое место является обязательным в нашей программе? Правильно, обезьянник. Нас необъяснимо тянет туда! Еще бы, приматы смотрят на приматов, только по разные стороны клетки. Одни гримасничают, другие повторяют. Третьи чешут всякие причинные места, четвертые хохочут в ответ. Все смешалось и уже не поймешь, кто «в», а кто «вне». Финал-апофеоз всего этого действа приходится на раздачу обеда: вот где четкая иерархия и дисциплина. И кажется, что прочная решетка, разделяющая их и нас, нас и их, фантастическим образом растворилась в воздухе, лишний раз подтвердив бессмертную теорию старика Дарвина.

Но где-то совсем рядом, в том же городе и, возможно, на той же улице есть другие клетки, о существовании которых большинство из нас старается даже не догадываться. И абсолютно неважно, какой толщины в них решетки, главное, что они делят мир на реальность и ирреальность, как зеркало отражая наше отношение к другим, живущим рядом, но в чем-то отличным от нас самих.

Представьте себе государственный приют для бездомных собак.

Вернее, даже не так.

Отложите все свои дела и поезжайте в государственный приют для бездомных собак. Их там пятьсот, семьсот, тысяча. Именно так. И такой приют не имеет ничего общего с пасторальными картинками, нарисованными философами-идеалистами, или со слюнявыми роликами рекламы кормов для животных. На тебя смотрят несколько сотен пар недоверчивых глаз и лохматых морд, в сравнении с которыми булгаковский Шариков – просто красавчик. Эти же внешне страшны, недружелюбны и не вызывают никаких симпатий. Да и как же может быть иначе, если, перед тем как попасть сюда, их годами били, травили и загоняли. Спросите, кто же эти злодеи? Да это мы, люди. Мы, которые своим самоназванием обязаны, в том числе, слову «любовь». Благодаря нам ни один из этих четвероногих уже никогда не сможет стать чьим-то другом, потому что все дружеское из них выдавили мы, человеки. И теперь 99,9 % из нас даже не хотят видеть, слышать или говорить о них. Наверное, чтобы не марать свою чистую совесть.

Впрочем, кто мешает добраться до любого из немногочисленных частных приютов? Все то же самое, только собак поменьше, но присутствует ежедневная необходимость покупать за свои кровные корм, оплачивать ветеринаров и слушать угрозы от властей, что землю, мол, отнимем, приют закроем, а собак усыпим. И страх, что угрозы вот-вот реализуются.

Наверное, кто-то на меня обидится, решив, что я пытаюсь измерить человеческую совесть, так сказать проверить на вшивость, через отношение к собакам. Что же, не с собак жизнь начинается и не собаками заканчивается. Может, людские проблемы нам больше по душе?

Когда у нас что-то получается, мы относим это на свое трудолюбие, наличие талантов, в чем-то избранность. А если наоборот, то ищем причину во врагах, кознях, чаще – в несправедливости мира.

Заработал лишний миллион – ах, какой я молодец, защитил диссертацию – просто умница, построил дачу – можно памятник поставить. Не получил повышение – так у тебя не коллеги, а сволочи, не поступил в институт – наверняка евреи виноваты, проявилась хроническая болезнь – Господи, ну как несправедлив мир! Почему, за что со мной так?

А если это происходит не с тобой, что, снова не вижу, не слышу, не скажу? Или, все-таки можно набраться сил и, переступив через себя, заглянуть в глаза ребенку, у которого волею судьбы оказалось на одну хромосому больше? Ни он, ни его родители уж точно в этом не виноваты. Просто так устроен мир. Несправедливо. На одного из тысячи выпадает то, что удается избежать остальным девятьсот девяносто девяти. Но мы ничего не хотим знать, чтобы, не дай Бог, не почувствовать себя обязанным отдавать долги, которые с нас никто не спишет.

Наверное, по тем же причинам для нас не существует детей с психическими отклонениями. А если такие есть, то они чужие и об их болезнях нам знать ничего не хочется, потому что страшно. Страшно осознавать собственное нежелание участвовать в их судьбе. И даже неприятно думать. О себе и о них. «У меня от этого портится аппетит», – сказал некто, называющий себя человеком. И это не выдумка, я слышал лично.

На таком фоне миллионы сирот, беспризорников, одиноких и немощных стариков и инвалидов считаются уже статистикой.

Ровно год назад, все еще надеясь на лучшее, я обратился к руководителям и бенефициарам 49 крупнейших российских компаний с предложением принять участие в программе помощи пациентам, страдающим ранней детской шизофренией. Речь шла о детях, которых еще можно было спасти. В результате получил два отрицательных ответа, остальные скромно отмолчались.

Помните тост-притчу про врагов, про золотой дворец с тридцатью золотыми комнатами, в каждой из которых по три золотых кровати? Вот и мне непонятно, зачем главному покровителю самого инновационного российского фонда аж целых три квартиры в Нью-Йорке. Не иначе, как прятать золотые яйца. Впрочем, у каждого своя голова и свой путь.

Для меня эта тема вечная. Она началась не вчера и закончится не завтра. Всякий раз, переступая порог парадного подъезда, условно разделяющий невеселую жизнь за окном и твою сытую и счастливую, мысленно обращаюсь к Господу с просьбой не стереть в памяти способность помнить, чему и кому мы обязаны в этом мире правом называться людьми.

Для тех, кто не в курсе, кричу: два мешка собачьего корма стоят дешевле одной заправки вашего автомобиля Mercedes, две сотни сладких подарков к Новому году для детей с синдромом Дауна стоят дешевле одной пары ваших ботинок John Lobb, генетические исследования и назначение лечения для двух десятков детей с задержкой психического развития стоят дешевле недельного отдыха вашего ребенка на Ривьере…

И только совесть не стоит ничего. Потому что она бесценна.

Кому нужен холодный мертвый олигарх?
Единственное, что мы не сможем оставить в наследство, это свою жизнь

Что нас всех объединяет, независимо от социального статуса, сбережений в швейцарском банке или дачи на Рублевке? Что открывает нам глаза на саму жизнь или закрывает их, когда поступает соответствующая команда? Что объективно есть вокруг нас всегда, но при этом неощутимо? Что можно потерять, как любовь, но, в отличие от любви, невозможно обрести снова?

Время… Единственное мерило, нивелирующее наши различия, взгляды и привычки. Я никогда не жил в стране, где семейный капитал и семейные традиции передаются из поколения в поколение. Все, что у нас есть, создавалось здесь и сейчас, ну, может быть, в течение последних двадцати лет. Для вечности – миг. Но для жизни – возможно, то самое поколение, которое, как минимум, должно смениться, чтобы прежняя эпоха считалась уже историей.

Помните в детстве: камень, ножницы, бумага? Нехитрая, в принципе, игра-считалка учила нас сноровке, смекалке и, самое главное, правильному позиционированию себя как личности сначала в компании соседских мальчишек, затем в школе-институте, да и вообще в жизни как таковой.

Дилеммы нам всегда было мало. Нам трилемму подавай. Чтобы монетку подбросить на удачу уже было нельзя: орел ли, решка, но на ребро не становится.

Всем известный Цезарь два тысячелетия назад произнес veni vidi vici и оказался, по-моему, первым, последним и единственным, у кого все получалось одновременно и одинаково хорошо. Ко всем прочим в полной мере применима поговорка про охотника и двух зайцев. Кстати, тоже трилемма. Но почему, пока существует мир, нас так тянет объять необъятное, заработать все деньги или, к примеру, жениться на королеве? Я знаю парочку испанцев, которые в прошлом веке смогли смешать реальную жизнь и ирреальное искусство, но они скорее исключение, чем правило.

А может, это все оттого, что из двух точек фигура не складывается? Но существуют ли какие-то объективные взаимосвязи кроме сложившихся в нашем воспаленном мозге?

Тем не менее, очень многое в мире тяготеет к тройственности.

Два капитана, Саня Григорьев и Миша Ромашов, вместе с Катей Татариновой образовали треугольник. Ленин. Крупская и Арманд. Менелай, Елена и Парис. Антанта. Президент, Правительство и Федеральное собрание, кстати, тоже триптих, а не тандем.

Карты, деньги, два ствола. Охотники на привале. Три мушкетера. Три товарища…

Или нам равновесие 50/50 уже кажется слишком обыденным и неинтересным? Или очень нестабильным?

Гемма, Гемма, Вита. Кровь, Камень, Жизнь. Можно построить любой ребус, загадку, лабиринт. Три вещи, а вариантов миллион. Но почему тогда все сводится к банальному «дай-дай-дай»? Конечно, формула «кошелек или жизнь» обрастает все новыми подробностями, но суть от этого не меняется.

Интересно, как устроена система ценностей и как она видоизменяется со временем, которое сегодня течет настолько быстро, что не изобрети Эйнштейн в середине прошлого века свою теорию относительности, нынче это могло бы оказаться по плечу любому аспиранту?

Вспоминаю себя двадцатилетнего. Если камнями считать бриллианты, то я их не видел и ничего о них не знал. Ювелирные магазины казались мне к уда дальше и недоступнее, чем Марс. И хотя все в мире относительно, меня беспокоили совсем другие вещи. Имея на руках старую, полностью парализованную бабушку, вся семья думала о двух взаимоисключающих вещах: как продлить ей жизнь (вернее, отдалить наступление горя, которое непременно наступит, когда ее не станет), и попытаться облегчить ее страдания, связанные с невозможностью не то что пошевелиться, а произнести хотя бы одно слово. Но нам удалось еще и третье: победив обстоятельства, мы каким-то неимоверным образом научились отпускать друг друга отдохнуть, причем далеко за пределы Москвы. Я улетел последним, но мне пришлось вернуться на неделю раньше, уже на похороны. Тогда я сделал для себя первый очень важный вывод: если ощущение себя зарождается с первым глотком материнского молока, то понять что, как и зачем должно быть в этой жизни я смог к тем самым двадцати годам.

Мне двадцать пять. Под колеса бросается полубезумная женщина. Не успел открыть рот, чтобы сказать все, что о ней думаю, как она уже оказалась в моей машине. Разбился муж, лежит в реанимации в двадцатой, нужно ее отвезти домой в Бибирево за какими-то то ли вещами, то ли документами, а потом опять в больницу. Отказаться было нереально, да я и не задумывался об этом. Уже на подъезде к больнице выяснилось, что у мужа существенная потеря крови, а нужной, первой отрицательной, как всегда просто нет. Зато у меня ее было сколько хочешь, минимум литров пять! Уже потом, в процедурной, врач, отводя глаза, спросил: а может, грамм 600–700? Стандартных 400 может не хватить. Так, значит так. Видимо наверху уже решили, чтобы покалеченного татарского парня спасет моя еврейская кровь.

А когда у отца признали онкологию, я ничего не смог сделать. Хотя цеплялся за его жизнь ногтями, зубами, всеми своими мыслями. Не удержал. Отец подарил мне умение мыслить и право поступать по своему разумению. И научил отвечать за свои поступки. Только не оставил свою жизнь. Конечно, все десять лет, как его не стало, он живет со мной, я с ним советуюсь, спорю, не всегда соглашаюсь. Пользуясь его рекомендациями, достигаю в жизни чего-то большего, а чего-то, наоборот, меньшего. Вырастил сына, посадил лес и построил дом. Заработал деньги, уважение и авторитет. Но не научился возвращать жизнь.

Между мной юным и мной взрослым уместилось целое поколение. И стало как-то очень тревожно от случайной догадки: а вдруг это то самое поколение, которое разделило нашу жизнь на «до» и «после»? Все еще помнят, что Пушкин был поэт, но почти никто не читал «Евгения Онегина». Да и Толстого уже не всегда ассоциируют как автора той самой «Анны Карениной», по которой в Голливуде сняли блестящий фильм. И невдомек, что будь Толстой не столь категоричен в своих суждениях, первая в мире Нобелевская премия по литературе досталась бы именно Льву Николаевичу.

Мельчаем. Главный вопрос вместо «быть или не быть?» теперь «сколько?». Пытаемся всему найти эквивалент, гребем под одну гребенку: конфета, игрушка, джинсы, машина, квартира, родина, совесть, любовь, жизнь. Этот список можно уверенно разделить на две части: на то, что можно купить, и то, что не продается, сколько не предлагай. Ни первый, ни сто первый миллион здесь ничего не решают. У Стива Джобса не получилось.

Я не призываю отменить деньги. Нет. Но, только достигнув зрелости, начал осознавать: деньги имеют ценность только тогда, когда приносят радость или спокойствие. Не знаю, что конкретно мне понадобится в старости, но немного лишних денег не явно помешает.

Но пока до старости далеко, я все-таки рискнул. Видимо, захотелось в какой-то момент стать ближе к Богу. Научиться возвращать жизни. Вот так. Ни больше, ни меньше.

Сколько времени, сил, нервов и денег потрачено, уже и не сосчитать. Но теперь у меня есть собственная психиатрическая клиника. И там у нас получается возвращать живым в общем-то людям их старую жизнь, а кому-то, наоборот, дарить новую.

До сих пор не понял, что меня толкнуло на это: попытка договориться с совестью, попросить налоговую амнистию или купить билет в рай?

Возможно, в этот раз я чересчур задрал планку. Надеюсь, Бог поймет. И простит.

Кому нужен холодный мертвый бриллиант? Это раньше за него проливали кровь и отдавали жизнь. Чтобы в итоге он достался кому-нибудь другому.

Кому нужна бесцельно прожитая жизнь и испорченная сгоревшими нервами кровь? Разве найдется такой бриллиант, который был бы способен компенсировать утраченные любовь, спокойствие и радость?

А может, я просто созрел для того, чтобы сказать самому себе, своим и чужим, друзьям и врагам, и вообще всем людям на Земле:

– Мы живем в этом мире только для своих близких, любимых людей. Никто, как они, не сможет радоваться за нас, тревожиться за нас, охранять нас и плакать по нам, когда мы уйдем. Никакие золото и бриллианты, нефть и газ, газеты, пароходы и небоскребы мы не возьмем в другой мир, потому что другого мира, скорее всего, уже не будет. И самый главный, самый дорогой алмаз на свете – это сама жизнь. И дай Бог каждому камней на последней плите не меньше, чем число славных дел, оставленных после себя.

Чтобы никогда не задаваться вопросом: кому нужен холодный мертвый олигарх?

Москва – не город для джентльменов
Сага о глаженых рубашках и хамах на дорогах

Быть джентльменом – состояние души.

Это как еврейская красота: сначала внутренняя и лишь потом внешняя. При всей своей немногочисленности джентльмены – украшение любого цивилизованного общества. Я встречал подобных господ практически во всех европейских столицах: в Париже, Вене, Амстердаме, Таллинне… Бывая в Лондоне, люблю рано утром выйти из Ритца и, прогулявшись вдоль Арлингтон и Беннет, оказаться на Джермин. Кафе Франко’с, коих в английской столице тысячи – мой наблюдательный пункт за местными джентльменами. И, глядя, как они одеваются, как разговаривают, в конце концов, как заказывают кофе или омлет, я понимаю: хочу так же!

Но можно ли вообще быть джентльменом в Москве?

Можно, если соблюсти 3 условия: нужно родиться в приличной семье, уметь отличить Моне от Мане и при этом подобающе выглядеть и себя вести. Допустим, с первым тебе повезло. Со вторым ты справился сам. Остается третье, как говорится, десерт. Вот в этом вся проблема. Я не сторонник формального стиля, но предпочитаю пиджаки, рубашки, брюки. И очень не люблю кофты и свитеры. Потому каждое утро испытываю 40 минут ада. Поясню. Когда умылся, побрился, позавтракал – необходимо одеться. В том числе, выбрать свежую рубашку. В этом вся загвоздка! Надеваю одну – мала, вторую – мала, третью – мала, четвертую – перекошена… Я, конечно, хожу в спортзал три раза в неделю, но это еще не повод вырастать на размер от тренировки к тренировке. «Если я не расту, – подумал Штирлиц, – значит, рубашки становятся меньше». Логично!

За последние 10 лет я поменял 20 химчисток. Причина одна: прошу, требую, угрожаю, пишу ручкой в квитанции и маркером на стекле: только сухая чистка и правильная глажка воротника и манжетов. Через три дня получаю результат: усевшие от стирки, аквачистки, экочистки и прочей водной обработки с заглаженными по-деревенски воротниками-манжетами рубашки. Поблекшие, грустные и не сходящиеся на спине и в вороте. Я с тоской гляжу на неизбежную стопку свитеров в гардеробе и начинаю медленно, но верно выходить из себя. Перебираю еще кучу висящих в гардеробе рубашек. Все с бирками различных химчисток и все малы. Полчаса нервотрепки и какое-то компромиссное решение принято. Правда, затем следует поход в ЦУМ, приличная трата денег и смена сервисного предприятия. И снова все сначала!

Но пару месяцев назад мне вроде повезло: в одной известной фирме появилась услуга «персональный технолог». Все просто: сдаешь рубашку, платишь цену, за которые другие граждане покупают себе новые, и в итоге получаешь то, что требуешь. То есть, выкупаешь свои нервы за свои же деньги. Какое-то время я ликовал. Но на 4-й или 5-й раз история расставила все на свои места: мне опять привезли рубашки с искореженными воротниками. Крики, вопли, гнев, возврат. А в окошке невозмутимо объясняют: мол, гран пардон, ваша гладильщица приболела, а другой забыли сказать, что работать надо хорошо.

Все, точка! Мы живем в городе, где хорошо работать надо заставлять. Я наивно полагал, что за работу нужно платить. За хорошую работу нужно хорошо платить. Оказывается, деньги не играют никакой роли. И это повсеместно. В автосервисе после замены колодок не докручивают колесные болты. В не самом дешевом ресторане официант приносит подслащенную маргариновую бурду, приговаривая: «а че, десерты у нас ни че». В дорогой клинике ошибаются с содержимым инъекции, не забывая обвинить пациента в его же бедах. С дорог снимают хороший асфальт и укладывают асфальтовую крошку, снятую только что с соседней улицы… Строители строят, продавцы продают, сапожники… Прости, Господи, да все у нас сапожники!

Не так давно я купил новую машину (кстати, джентльменскую по происхождению). Будучи многолетним правым задним пассажиром, вдруг пересел за руль, оттеснив водителя на соседнее кресло. Еду и балдею, в этой машине все мое: потрясающая плавность хода, салон, габариты, мощь и имидж. Но, оказавшись за рулем, я увидел то, о чем пытался забыть на заднем сиденье – перманентное хамство коллег по дорожному движению. Глубокий красный, подрезы, перекрытия рядов, ногти, тени, лак, бутерброды, смартфоны, кофе, курительные трубки… И пофигизм к тебе, к себе и ко всему миру. И если Толстой – зеркало русской революции, язык – зеркало пищеварения, то россиянин за рулем – зеркало состояния внутренней культуры.

Действительно, не ту страну назвали Гондурасом!

Конечно, можно попытаться создать свой собственный мирок и жить в нем джентльменом. Обращаться ко всем на «вы», читать умные книжки и стараться быть замкнуто-счастливым.

Только на языке психиатров это называется коротко – аутизм.