Текст книги "Каждому аз воздам!"

– Запомни Алекс, не надо идти на прямое противостояние, чтобы тебе победить, не сопротивляйся, а уступай натиску противника, лишь направляя его действия в нужную сторону до тех пор, пока тот не окажется в ловушке, и тогда обращай свою силу и действуй на врага против него же самого. Ли Дан Хо часто повторял восточную мудрость: "Ветка под грузом снега сгибается до тех пор, пока не сбросит его" Или: "Гибкая ива распрямляется после бури, а могучий дуб лежит поверженным!". Сначала контакт, защитный крест, отступление и сразу нападение, сбиваешь мощнейшим ударом на пол, потом смертельный удушающий армбар из приемов гарда! Это аксиома… Спасибо тебе Ли Дан Хо за науку!

– Старший лейтенант, ты где? О чем задумался, – вывел его из ступора Григорьев. Шульга нехотя вернулся из приятных воспоминаний.

– В чем будут заключаться наши основные задачи?

– Мы, будем нужны, для обеспечения оперативной и диверсионной работы в тылу противника, выявление предателей и полицаев, розыск диверсионных шпионских школ на территории занятой немцами и внедрение в эту школу своих людей. Но это там, здесь у нас тоже будет работа, но только на передовой или в прифронтовом тылу. Это наша вотчина. Мы не тот Смерш НКВД, который будет заниматься фильтрацией, охранением мест дислокации, конвоированием и охранением арестованных из частей Красной Армии. Любой офицер, солдат, матрос Советской Армии обязан содействовать нам в любых вопросах. И естественно мы, военные контрразведчики Смерш иногда будем выполнять не свойственные нам обязанности, то есть, непосредственно участвовать в боях с гитлеровцами и их пособниками. Все зависит от обстановки. Но главными противниками Смерш в нашей контрразведывательной деятельности был и будет Абвер, немецкая служба разведки и контрразведки, полевая жандармерия и Главное управление имперской безопасности РСХА, финская и итальянская военная разведки. Хочу заметить, что служба оперативного состава СМЕРШ крайне опасна – в среднем, у нас оперативник служит всего три месяца, после чего выбывает по причине смерти или по ранению. Ну как? Куда тебя?

– А у меня есть выбор или возможность отказаться?

– Нет, ты прибыл по разнарядке ГлавУпра разведки РККА, а это не обсуждается! Придется нелегко, не скрою. Пахать придется по-черному!

– А мне, после колымских лагерей ничего уже не страшно! Шульга показал Григорьеву руки, сплошь покрытые шрамами и ранами от кровяных мозолей, майор покачал головой, – Вот, однако тебя как! Ничего восстановим! Мне такие злые на жизнь позарез нужны, вы будете этих гадов руками рвать!

– Так и еще, – Григорьев внимательно посмотрел на него, – Шульга, каким оружием владеешь?

– ТТ, Коровин, немецкие пистолет-пулемет МП– 38–40 и пулемет МГ-34, умею и с СВТ обращаться, финским ножом владею и имею разряд по боксу. Шульга не стал говорить, что прошел полный курс борьбы джиу-джитсу.

– Хм… об этом оружии придется забыть, этот хлам не для оперативников, они громоздкие, тяжелые и не всегда надежные.

– Вот выбирай, – он развязал вещмешок и вывалил на стол несколько пистолетов, тут были верные, но устаревшие Наганы, Walther PPK, Борхардт-Люгерр, еще один Walther P38, Mauser HSc и совсем экзотичный, с толстой рукоятью Браунинг – 14-ти зарядный, образца 1935-го года, но Шульга обратил внимание на маленький, с широким стволом пистолетик, – А это что за пукалка?

– Хм, губа не дура, это специальный оперативно-диверсионный малогабаритный пистолет Lignose, калибра 6,35 мм. Его носят скрытно на щиколотке, выбирай два основных и скрытный. Шульга выбрал 14 зарядный с широкой рукоятью Браунинг, подержал в руке, передернул затвор и прицелился из Бургардт-Люгера, повертел его в руке и тоже отложил и, подивившись конструкции Lignose, без сомнений, сунул в карман.

– Хороший выбор, но хочу предупредить, что Lignose никогда и нигде не должен фигурировать, он будет находиться у тебя нелегально и только для личной безопасности, за него по головке не погладят, и при неблагоприятных обстоятельствах для тебя, ты в первую очередь, должен освободиться от него. А точнее, из него застрелиться! Нашего брата немец очень не жалует! Даже ваши сослуживцы не должны о нем знать. Мне стоило больших трудов достать его у финнов с тремястами патронами. Сам я предпочитаю Пистолет Beretta М-34 калибра 9 мм. Башку на куски разваливает и имеет довольно маленькую отдачу.

– Да, хочу добавить, что нам придется работать не только с операми Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны СССР, но и со смежными операми Управления контрразведки Смерш Наркомата Военно-Морского Флота и Отдел контрразведки Смерш НКВД, последний подчиняется непосредственно наркому Лаврентию Берии. Как я знаю, ты прибыл из последнего подразделения?

– Да, но мне сразу сказали, что после учебы, поедешь в другое ведомство, мол, немецкий и английский языки больше нужнее в других направлениях разведки, мы найдем тебе место, где твои знания пригодятся в первую очередь.

– Разрешите товарищ майор? В дверях появился старшина Сидоров и на вытянутых руках нес чистую выстиранную гимнастерку х/б, брюки-галифе и зеленые погоны. Все это сверху венчала новая пилотка. Шульга с облегчением вздохнул, гимнастерка была старого образца, а значит, её будет удобно носить. Григорьев это заметил, – Что, тебе тоже не нравится новая форма одежды и введенные погоны?

– Да, пока не привык! Старая была лучше!

– Мы тоже так считаем, но приказ есть приказ!

Когда Шульга спросил Григорьева, чем это вызвано, он хмыкнул, – Сразу скажу, идея смены формы одежды и новых званий зрела давно, но многие встретили эту новость неоднозначно. Нам было предписано перейти на погоны, согласно приказу, за полмесяца – с 1 по 15 февраля 1943 года, но во многих родах войск все еще носят петлицы. А введению нового обращения «офицер» вообще противятся, им кажется, что само слово «офицер» воспринимается, как нечто контрреволюционное. Ведь многие прошли Гражданскую войну – ими еще не забылась смертельная ненависть к «золотопогонникам», но потихоньку свыклись, слово офицер выпало из опалы и закрепилось в обиходе. У нас начальник штаба дивизии из царских офицеров, он с одобрением встретил эту новость. Говорит, что мы теперь, как никогда похожи на Русскую Армию.

– А как к этому отнеслась Германия?

– Да по-разному, одни увидели в этом шаге слабость нашего правительства, мол, пошли на это из-за страха. А некоторые газеты Берлина писали, что Сталин будет менять и название армии – на Русскую. Но я не верю и тебе не советую, скорее всего, введение новой формы одежды и погон входило в плановую программу реформы нашей Армии и вызвано объективными причинами. Да и погоны смотрятся здорово!

– Согласен, товарищ майор! Все-таки погоны потрясающе выглядят на плечах офицера, чем невзрачные петлицы!

– Ладно, старший лейтенант, вводную лекцию о принадлежности тех или иных служб Смерша, я тебе прочитал и видно несколько утомил. Иди, отдохни, а вечером пойдем знакомиться с личным составом. Шульга, проходя мимо Раечки, подмигнул и шепнул, – Еще увидимся, красавица! Шульга не собирался записывать себя в 27 лет в старики, а этот возраст – это очень сумасшедший возраст! Лейтенант Раечка зарделась и стала поправлять волосы, вылезшие из-под пилотки. Жизнь Шульги стала приобретать совершенно иной, интересный смысл.

Глава шестая.

Двадцатишестилетняя Раечка Симонова на фронт, а именно в контрразведку, попала совершенно случайно, она имела бронь как младший научный сотрудник знаменитого института Стали, который лет пятнадцать назад, был преобразован из Московской горной академии. Здесь создавали и испытывали новые образцы броневой стали. Крепкая броня для новых танков Т-34, нужна была позарез. Все предыдущие образцы, которые её лаборатория представила для испытаний, оказались сырыми и пробивались даже самыми массовыми в РККА, малокалиберными 45-мм противотанковыми пушками. Особенно большие затруднения были при производстве специальной стали для танков, которая должна была обладать необходимой вязкостью, первые образцы плит для танков ломались как стекло. Тогда они везли на испытания из Мариуполя бронеплиты толщиной 45 мм, с высокой степенью твердости и бронеплиты совершенно новой, секретной гомогенной стали с другой структурой металла. Перед началом войны в институте Стали, был разработан новый тип, так называемой цементированной броневой стали. Она была разработана взамен брони высокой твердости, броня хоть и отвечала многим положительным качествами, но была неожиданно хрупкой, бронебойный подкалиберный снаряд разрывал её на куски. В первых работах в начале 1940 года над литой башней Т-34, принимала участие и Раечка Симонова. Обработка башни производилась по схеме двойной закалки с окончательным низким отпуском, потом жгли её токами высокой частоты.

Эта сталь использовалась для бронекорпусов и башен нового танка Т-34. Вообще, с развитием бронетанковых войск в мире, ряду производителей танков никак не удавалось создать приемлемую и качественную броню. С аналогичными трудностями столкнулись и немецкие производители. Заводы Крупа никак не могли создать приемлемую броню для своих танков. В СССР нашли такое решение, с помощью добавления в сталь определенных присадок. Но у немцев были другие проблемы с производством стали. Германии, как известно, по условиям Версальского мирного договора, потерпевшей поражение в Первой мировой войне, было запрещено иметь и создавать бронетанковые войска. Но, несмотря на это, уже с середины 1925 года Управлением вооружений Рейхсвера в тайне велись работы по созданию танков и продолжали работать главным образом за рубежом – в Швеции, Чехословакии и даже у нас в Советском Союзе. Немцы регулярно проводили испытания на советских полигонах и осматривали подбитую технику, что неизменно подтверждало повышенную, по сравнению с нашей, хрупкость немецкой броневой стали и низкую ее живучесть. Причем на всех типах брони, которая была на боевой технике Рейхсвера. Но они пошли другим путем. На всех немецких танках Рейхсвера броня была гораздо толще всех наших средних танков вместе взятых. На наших же Т-34, с 1939 года, использовалась преимущественно 45-мм катаная броня высокой твердости, превосходившая бронестойкость немецкой, стали средней твердости, немцы же применяли лобовую броню в 50-мм, а в некоторых случаях и до 80-мм, которую с успехом пробивали наши КВ и Т-34. Но это был тупиковый путь. Невозможно бесконечно увеличивать толщину бронелистов, нужно искать какое-то компромиссное решение. После нескольких закрытых докладов наших военных аналитиков, конструкторов, где присутствовала Раечка Симонова и другие служащие института, металлурги Московского института стали имени Сталина обратились за согласованием действий к конструкторскому бюро танков и лично к главному конструктору Т-34 Михаилу Ильичу Кошкину.

Поскольку броня у Т-34 была тоньше, то совместным решением металлургов и конструкторов было принято решение располагать бронелисты под углом, то есть катет будет составлять примерно 90-мм, что затруднит его побитие немецкими снарядами. На том и решили и уже в хозяйстве Григорьева, через два года, ей стало понятно, почему её так долго мариновали на призывном пункте в военкомате. Она была носителем государственной тайны. А когда танк вышел уже серийно, секретность отпала сама собой. В середине 1940 года, когда, в очередной раз, погрузив в вагон образцы новой брони, отправились на завод, их поезд на перегоне Мариуполь-Москва был подорван немецкими диверсантами и поезд полностью сгорел при этом все образцы пришли в негодность. Но, что самое печальное, погибли почти все ученые металлурги, охрана из подразделения НКВД в составе 20 человек, заведующий лабораторией стали, молодой, подающий большие надежды, ученый Павел Старцев и его жена Тамара Старцева – лучшая подруга Раечки Симоновой. Погибло очень много сопутствующего персонала, лаборанты-химики, высококлассные сварщики и клепальщики. Работать стало не с кем, столько времени было потрачено, столько сил и все впустую. Конечно, работа не остановилась, назначили нового руководителя лаборатории стали, а он, как водится, пришел со своей командой, и многие старые сотрудники остались не удел, в том числе и Раечка. Под впечатлением увиденного ужаса, ей долго снились эти куски человеческих тел, оторванные головы и обгорелые тела. Раечка долго не могла спать спокойно и наконец, решившись, пришла в военкомат и написала заявление: прошу отправить меня на военную службу.

Учитывая, что Раечка окончила институт Стали и знала очень много о броне и танках, её не рискнули призывать на общевойсковые женские специальности, телефонисток, радисток или медичек и кормили обещаниями очень долго. Она все пороги обила в военкомате, но вызова не было, и когда война уже шла, ей нарочным, прямо на дом принесли письмо из Москвы с персональным вызовом в ГлавУпр разведки РККА. Она в тот же день уехала в Москву и пришла по указанному адресу. Ей объяснили, что она, как научный сотрудник и имеющая доступ к секретной информации, не может быть призвана на общих основаниях. Но есть секретная разнарядка из НКВД направить десять человек с высшим образованием в аналитический 11-й Отдел шифросвязи НКВД. Она сразу дала согласие. Но при первом же тестировании, стало ясно, что Раечка не подошла для аналитического отдела, что не мудрено, невозможно из технаря, за такое короткое время, сотворить аналитика. Ей предложили пройти тест по другому профилю, она его успешно сдала, и начались суровые будни обучения. Раечка прошла в течение года, полный курс по радиоперехвату, стрельбы из снайперской винтовки, физической подготовке и иностранным языкам, а главное её натаскивали сложному шифрованию и криптографии. Она стучала ключом до кровяных мозолей, выстраивала и изучала криптографические элементы, схемы построения, училась считать огромные цифры в уме, изучала телеграфию и телетайп. И она стала показывать отменные результаты по шифрованию, работе на ключе, неплохо стреляла на местном стрельбище, и её судьба была решена, на следующий день её перевели в совсем другую школу. Преподаватели пренебрегли общими правилами секретности и обучали Симонову сразу двум, взаимосвязанным специальностям, радистки и шифровальщицы. Вообще-то такое редко практиковалось, радист и тем более шифровальщик в штабах и войсках не работают сообща и даже помещения у них должны быть разными. Радист принимает произвольный набор цифр и не знает, что там за текст, а шифровальщик специальной таблицей расшифровывает в читабельный текст и оповещает того, кому оно предназначено. Это делается в целях конспирации и безопасности. Тут же отступили от общепринятых правил, так как контрразведчики диверсанты должны быть универсальны и за линией фронта в тылу противника, радист и шифровальщик часто был в одном лице. Таких универсалов в школе было очень мало и это говорило о многом. Перед выпуском начальник шифровальной школы рассказал Раечке и попросил пока не распространяться, о том, что немцы, начали внедрять новые системы потокового шифрования сообщений по телетайпу для стратегических радиолиний. Она успешно сдала экзамены и засобиралась на фронт. Вечером прибежал вестовой из штаба, её срочно вызывают к начальнику школы.

– Разрешите товарищ майор? – Проходи лейтенант, присаживайся.

– Лейтенант Симонова, – майор сделал многозначительную паузу, – Раечка, вам, возможно, придется работать в тылу врага, и я прошу вас очень серьезно отнестись к моей просьбе, у немцев три года назад появился переносной криптографический аппарат «Энигма», были случаи, когда наши войска захватывали эти аппараты, но они все оказались разбиты или взорваны. Немцы очень ревностно охраняют секрет этой шифровальной машины. «Энигма» относится к семейству электромеханических роторно-шифровальных аппаратов. Она реализует поли-алфавитный шифр, который считается до сих пор абсолютно надёжным и почти не поддается расшифровке. Мы мало что о ней знаем. Достань мне, эту машину, в целости и сохранности, а если невозможно, то хотя бы, один криптографический барабан. Их там шесть! Работает она на основе шифра Вернама и является примером системы с абсолютной криптографической стойкостью, но будь осторожна, немцы не потерпят посягательство на их секреты.

– Хорошо товарищ майор, я буду иметь в виду.

По странному стечению обстоятельств или возможно по головотяпству штабных писарей, но угодила Раечка к концу 1942 года в самое пекло – под Сталинград! Это был форменный ад, отделение радисток под командованием Раечки валились с ног от усталости, про сон никто даже не вспоминал и все это под оглушительный грохот снарядов и вой мин. У двух радисток, совсем молоденьких девчонок, лопнули ушные барабанные перепонки и их начисто оглохших отправили в тыл. Одну придавило обрушившимся потолочным накатом блиндажа. Двоих радисток сняли немецкие снайпера. Правда Раечка, вспомнив, что она еще и снайпер, три дня их выслеживала и всадила каждому по пуле в лоб. К концу битвы за Сталинград у Раечки, в отделении радисток, осталось всего две девушки. Там и нашел её Григорьев, когда приехал подбирать себе разведчиков в Смреш-4, ему нужны были такие грамотные кадры и он со скандалом и угрозами, забрал её к себе. Со временем Григорьев заметил, что Раечка была умна, элегантна, прямолинейна, остроумна, темпераментна, жизнерадостна, но при этом обладала острым язычком и ужасно упрямым характером, но за повышенное отношение к своим обязанностям, умелое отстаивание своих позиций и феноменальное упорство в достижении своей цели, он многое ей прощал. Григорьев Раечку берег и старался не отправлять на ту сторону и всегда, когда она с надрывом в голосе, слезно просила отправить её на задание, он резко обрывал, – Лейтенант, вас для чего столько лет учили, дали ученую степень и, в конце концов, вы не мужчина? Вам Раечка, еще детей рожать и мужа любить, а вы туда же! Нет и даже не проси!

– Да рожу я вам ребенка, хотите, прямо здесь и сейчас?

Григорьев опешил, – Это как, прямо сейчас? Наконец до него дошло, и он чуть ли не отборным матом проревел, – Ах ты, курица нетоптаная, а донора где возьмешь? Я надеюсь, что не прямо здесь начнешь, это нехитрое дело – воспроизводство маленьких хомосапиенсов? Я тебе сейчас покажу, где у курицы сиськи! И поостыв, добавил в сердцах, – Ругаться матом нехорошо, но называть вещи своими именами иногда необходимо! И вот тут взыграл несносный характер Раечки, – Я где возьму? Товарищ майор, в полку тысяча самцов, страдающих без женского внимания, а мне всего 26 лет и неужто я не найду хоть завалящего быка-производителя? Майор несколько смешался, понял, что перегнул палку и пошел на попятную, – Но-но, ты это брось, тебя заряженную мигом отправят в тыл и служба твоя закончится пеленками и распашонками. Раечка потупилась и тихо прошептала, – А знаете, товарищ майор, это я так, сгоряча, я ведь даже еще не целовалась с парнями и не знаю, что такое любовь! Все было некогда, то учеба, то работа сутками, то вот – война! Григорьев дружески, по-отечески, привлек её к себе. Раечка уткнулась в его плечо и разревелась, она, всхлипывая по-детски, стала кулачком размазывать по щекам слезы

– Глупая ты моя девочка, все у тебя еще будет и любовь, и муж, и дети, но не сейчас, а позже, когда разобьем эту коричневую гидру. Пока ты в резерве, сейчас есть, кому пахать по-пластунски ничейную землю и истреблять непрошеных гостей. Но с приходом Шульги он понял, что кончилась у Раечки спокойная жизнь, Шульге нужен в группе отменный радист и кроме Раечки он пока не видел достойной кандидатуры. Да и Шульга видно ей понравился, вон как она своими огромными глазищами стреляла и млела, когда смотрела на старшего лейтенанта. Что-то будет! Он не приветствовал служебные романы, а к походно-полевым женам вообще относился презрительно, но здесь что-то другое, более чистое что ли, трепещущее, нежное и непредсказуемое. Он любил Раечку отцовской любовью, Григорьеву уже стукнуло 47 лет и где-то в эвакуации в Барнауле на одном из номерных заводов трудились его дочь и жена. Которых он не видел уже три года.

– Так, лейтенант Симонова, быстро подобрала слюни, поговорим позже, мне поработать надо с другой группой. Раечка, шмыгнув носом, обидчиво поджала губы и вышла. В дверях ей повстречался кряжистый капитан Морозов. Он в нерешительности топтался на месте, – Разрешите товарищ майор?

– Да Владимир Иваныч, что у вас?

– Товарищ майор, а кто у меня будет вторым номером? Одному мне будет тяжеловато работать, сами знаете, снайпер один не работает.

– Капитан, я об этом подумаю, но хочу заметить, что вы отправляетесь не на снайперскую охоту, прежде всего, вы контрразведчик-диверсант, а снайпер – это по совместительству. Надеюсь, вы не оплошаете на той стороне, у немцев есть отличные снайпера и основательно натасканные на поиск диверсантов, говорят сущие волкодавы? Вы с ними встречались?

Морозов возразил, – В начале войны, не спорю, немцы превосходили нас в искусстве ведения снайперской дуэли, а также они нас обошли и в подготовке снайперов. Наше преимущество было лишь в том, что они очень не любили воевать ночью в лесистой и болотистой местности, особенно зимой, но сейчас, за два года войны мы превзошли немцев почти во всех этих дисциплинах. Григорьев, хотел ему сказать, что в тылу ты будешь не один и найдется, кому тебя подстраховать, но в блиндаж вошли, переговариваясь, о чем то, Шульга и Раечка.

– Разрешите товарищ майор? – Проходите, с чем пожаловали?

Раечка помолчала, а потом, преодолевая смущение выдала, – Некоторые полагают, – при этом она выразительно взглянула на Григорьева, – что разведка не самое подходящее поле деятельности для женщин, в противоположность вам мужчинам, мы более чувствительны, нежны, легкоранимы и теснее привязаны к детям или к дому. Будто бы нам самой природой предназначено быть хранительницей семейного очага, воспитывать своих детей и не лезть в мужские дела. Кстати, у меня нет еще детей, но в будущем планирую и возможно не одного.

– Ты это о чем лейтенант? Выражайся точнее!

– Хочу в группу Шульги штатным радистом!

– Ах, ты мать честная, вот упрямая девчонка, значит, привела в поддержку целого старшего лейтенанта? Знаете, а ведь я могу послать вас обоих!

– А что, я его должна была по частям притащить? Много чести!

Шульга засмеялся, – Что, командир съел? А ведь она права!

– Черт с вами, уговорила ты меня упрямая девчонка, собирайся Раечка, берешь рацию, легкий автомат ППС, пистолет и две гранаты, снайперская винтовка в группе уже есть, будешь вторым номером у Морозова, но основная твоя работа – это связь!

– Вот, Иваныч тебе и второй номер! Смотри за ней, она, прежде всего ваши глаза и уши! А с винтовкой будет работать в свободное время или по необходимости.

– Ну, егоза собирайся, надеюсь, заповеди снайпера еще не забыла, за своими точками и тире?

– Владимир Иваныч, эти заповеди оплачены кровью: «Выживание для снайпера это девять заповедей – камуфляж и скрытность и только одна заповедь – стрельба. Оптический прицел – это средство реализации натренированности стрелка». Дай оптику дилетанту, он и себя угробит и товарищей погубит.

– Ай молодца, подруга боевая – наш человек! Ты это, не отходи от меня далеко, будь рядом, нам надо быть всегда в паре. Они вышли. Морозов не любил болтать попусту, но понимал, что не поддержать разговор, значило обидеть эту милую и смышленую девушку. Война войной, а человеческие отношения здесь имеют совсем другое значение.

– Шульга, задержись! Есть разговор! Хочу предупредить тебя капитан, во время проведения операции, нам из Центра, настоятельно рекомендуют забыть, что мы из СМЕРШ, мы простые разведчики группы специального назначения, входившей в состав фронтовой разведки.

– Вот как? А к чему эта маскировка? – Узнай немцы, что вы из Смерш-4, вы будете расстреляны на месте, так как вы, прежде всего оперативники, профессиональные сыскари и никогда не несете никакой стратегически важной или оперативной информации и оставлять жизни таким зубрам, они ни за что не станут. Да и ненавидят нас немцы похуже, чем наших снайперов. Григорьев, налил кипяток в две кружки, вместо заварки, кинул щепоть сушеной моркови, натуральный чай был редкостью на передовой и подвинул кружку к Шульге, – Настоящий чай у Сидорова есть, но не хочу беспокоить старшину. Он, час назад направился к начальнику тыла выбивать для вас новые маскхалаты. Наверно уже пришел. Побудем в тишине и подумаем каждый о своем. Шульга и Григорьев замолчали и сосредоточенно хлебали морковный чай! Допив чай, майор встал и крикнул в проем, – Сидоров, бисова душа, ты где, прощелыга, опять лясы с радистками точишь?

– Никак нет товарищ майор, пять пар немецких сапог, пять маскхалатов, продовольственные пайки на трое суток, все приготовил для всей группы. С майором Борисовым чуть не подрался, но после совместного распития трофейного шнапса, пришли к взаимовыгодному соглашению.

– Ну в этом я не сомневался, что-что, а общий язык ты найдешь даже с телеграфным столбом, проводи старшего лейтенанта в наш блиндаж, пусть отдохнет и выспится. Шустрый старшина проводил Шульгу в соседний блиндаж, где были только спальные места. Шульга, не раздеваясь, мгновенно провалился в сон. Колыма научила его ценить каждую минуту отдыха. Проснувшись, Шульга чертыхнулся, да… попал! Его не оставляло ощущение непохожести на другие отрезки в его жизни, от этих новых обстоятельств сквозило какой-то неизвестной чужеродностью. Как будто это происходило не с ним, а с кем-то другим. Он никак не мог адаптироваться к столь резкой смене обстоятельств в своей жизни. Незаметно он вновь задремал. Проснулся от громкого топота солдатских сапог по лестнице. Шульга мгновенно взвел Люгер и прикрыл его подушкой. В блиндаж ворвался Сидоров, – Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает командир!

– Горе ты мое, старшина, ты, когда-нибудь шагом научишься ходить?

– Товарищ майор сказал срочно! И громыхая сапогами, кинулся к выходу. Шульга надел сапоги, накинул телогрейку, уже подморозило и дул пронизывающий ветер.

– Разрешите, товарищ майор? – Проходи Шульга, на, читай, только что пришел приказ, тебе присвоено звание капитан! Поздравляю! Я капитана ждал три года, а ты умудрился получить его раньше. Шульга ошарашено молчал, а потом тихо произнес, – Как же так, вчера баланду пустую хлебал, под надзором автоматчиков, а сейчас уже целый капитан? Мне только исполнилось 27 лет, я жизни то толком не видел! Говорят, что на войне взрослеешь быстро. Уже капитан.… Хм, черт бы забодал эту судьбу! Никогда не знаешь, где же эту вожделенную соломку подстелить.

– Полноте, Шульга, – Григорьев улыбнулся, – я знавал людей, которые в твоём возрасте были уже полковниками. А ты знаешь о том, что воинское звание капитан, в любых войсках мира любят и в тоже время ненавидят? Это звание, всегда очень нравилось девушкам, так как имеет очень красивое расположение четырех звездочек на погоне, а вот обладатели этого звания, не очень-то его жалуют. Это звание, как бы, подчеркивает финал младшей офицерской карьеры его работы на «земле», дальше будет звание майор, а это уже первое войсковое звание старших офицеров. Это уже командный состав и уже не всегда придется своим телом пахать землю на передовой, ползти с замиранием сердца по ничейной земле и быть своим парнем с подчиненными товарищами. Как говорил капитан Морозов, как всегда, усмехаясь в свои пшеничные усы, – майор, это уже другие коврижки, к нему панибратски не подъедешь, не хлопнешь по плечу в знак большого уважения, что ты свой парень в доску! Именно Морозов дослужился до капитана с низов без какого-либо военного образования, кроме курсов младших командиров при военном училище. Это предел военной карьеры для людей, которые не оканчивали специальных военных училищ. Другое дело в военных условиях, на полях сражений, когда личным примером увлекаешь подчиненных в атаку, умело организовываешь оборону, можно было дослужиться от сержанта до капитана. Дальше карьерный рост будет закрыт, нужно серьезное военное образование в институтах, академиях и высших политических школах. Так, что у тебя есть пища для размышлений. Сейчас война, а вот после Победы, я рекомендую тебе подумать о своем будущем. В группе, только Григорьев и Шульга имели военное образование, но происхождение Григорьева, как сына царского офицера, незаслуженная опала Берии, не давало ему продвижение по карьерной лестнице, а у Шульги были свои заморочки, он так и не понял, за что был отправлен на Колыму. Только исключительный героизм и грамотное руководство группой, могло сломить этот стереотип мышления в начале войны. Сейчас не 1941 год, почти два года войны уже позади, люди научились воевать, и ценить каждого человека, серьезная война не дает репрессивной гильотине собирать свою смертельную жатву. И Григорьев надеялся! Начальник штаба дивизии полковник Родионов уже месяц назад написал представление на Григорьева о присвоении ему звания подполковника, но как всегда эти межведомственные бюрократические препоны затягивали решение, так как, начштаба дивизии был общевойсковой, а Григорьев относился к другому ведомству и на согласование нужно было время.

– Шульга, у нас еще будет время обсудить перипетии наших судеб, а сейчас пойдем знакомиться с личным составом, они вошли в просторный блиндаж.

– Товарищи офицеры! Все встали по стойке смирно и замерли.

– Вольно, присаживайтесь! Хочу представить вам вашего нового командира капитана Шульгу Александра Николаевича! Григорьев стал представлять офицеров, – Старший лейтенант Гиви Гегечкори, старший лейтенант Влад Денисов, капитан Владимир Морозов и есть еще один… испанец, но он сейчас в госпитале.

– Серьезно, что – чистокровный испанец?

– Нет, но об этом потом! Кстати, это его группа, но его знает в лицо только Морозов, он лишь один остался жив из старой группы Испанца.

– Здравия желаю, товарищи офицеры! Шульга, поздоровавшись со всеми за руку и присел на нары. Григорьев крикнул, – Старшина Сидоров, ко мне! – старшему лейтенанту Шульге полчаса назад присвоено внеочередное звание капитан. Все загалдели и начали совать руки и поздравлять!

– Старшина, ты же вроде русский, а по русскому обычаю, что надо? Правильно! Это дело надо обмыть!

– Все будет сделано герр майор! – Я тебе дам герр! На гауптвахту захотел словоблуд? Или оправлю на передовую, там ты пройдоха не выживешь!

– Ай, кто, генацвале, старшина Сидоров? – встрял сходу Гиви Гегечкори, – Он бы на передовой не выжил? Да он, выжил бы в яме с крокодилами и уже через неделю торговал обувью из их кожи! Стены блиндажа задрожали от громкого хохота! Григорьев приструнил не в меру развеселившихся бойцов.