Текст книги "Царь и схимник"

Мария Антоновна поразила своей красотой не только императора. Даже генерал-фельдмаршал Михаил Кутузов в приватной беседе как-то признался ему:

– Ах, Ваше Величество, воистину женщин стоит любить, раз есть среди них такая, как Мария Антоновна.

Намеренно ли произнес этот комплимент Михаил Илларионович в порыве искреннего восхищения, но в тот момент Александр был благодарен полководцу за такую высокую оценку.

Государь любил ее не за ум. Она была не слишком умна, но чисто по-женски тонко восприимчива. Мария чувствовала характер Александра и могла вовремя утешить его, найти нужные слова для успокоения или даже что-то посоветовать. Ни одна живая душа не могла так разобраться в душе императора, как Мария Антоновна. Качества ее гармонично дополняли неуравновешенную натуру Александра Павловича: молчаливая, спокойная, она всякий раз приносила именно то, чего в тот момент ему не хватало.

Красота этой женщины дивно сочеталась с царственной величественностью. Вместе с тем иногда она без какого-либо умысла причиняла царю жгучие страдания. Однако, заметив, что произнесла или сделала что-то не совсем этичное, Мария сажала подле себя императора и начинала по-детски ласкаться к нему, как маленький котенок. Александр сразу забывал все невзгоды, отдавая во власть женщины все свое существо. Ему казалось, что ясная и чистая благодать Создателя открывается ему в женских ласках. Мария Антоновна была для него не просто желанной подругой, а незаменимым глотком ключевой воды…

Роман этот начался, когда после мартовской трагедии Михайловского замка на него, молодого наследника, накатила волна ужаса. Ему хотелось бежать от мира, от власти, от ответственности. Первая мысль была скрыться инкогнито в Америке, с Марией Антоновной. Одна лишь Мария тогда смогла найти слова, подкрепленные жизненной правдой, что убегать не следовало. Бегство не принесло бы ничего, кроме постоянного смятения и всевозрастающего чувства вины. Александр не стал скрываться от судьбы, не стал порывать с женой… При нем же осталась и Мария Антоновна.

Вскоре при дворе нового Государя всем стала известна фраза графа Жозефа де Местра: «Она не Помпадур и не Монтеспан, а скорее Лавальер. С той лишь разницей, что не хромает и никогда не станет кармелиткой, потому как у нее множество любовников». Это было воистину так. Марию Антоновну устраивала власть над сердцем Государя, это благоволило ее женскому честолюбию. Подарив Александру радость бурной и всепоглощающей страсти, Мария в то же время дарила ему бешеную ревность из-за своих бесчисленных любовных приключений.

Ревность Александра Павловича доходила до того, что он не в силах был таить свое горе от посторонних и, теряя всякое самообладание, жаловался на любовницу даже наполеоновскому послу. Естественно, это тут же становилось известно всем от кучера до министра. Лишь спустя некоторое время императору удалось все же примириться со своим положением – сказались уроки юности. Он старался скрывать не только мысли и чувства, но и бурную ревность.

Впрочем, Александр изменял своей любовнице ничуть не меньше. Сам он отнюдь не считал себя донжуаном, хотя его похождения обсуждались даже в кулуарах венского конгресса, на котором русскому императору вскоре в весьма трудных обстоятельствах суждено было блистательно защищать интересы России. Он – освободитель Европы. Он – первый среди монархов. Нет никого в мире, кто был бы могущественнее его! В Вене императору стало ясно, что в тот момент, когда европейская дипломатия старалась приуменьшить его значимость, необходимо было ослепить своим царским великолепием столицу наследников цезарей. Такова воля его предков – московских царей! Он заставит всех понять, что недаром герб Российской империи – Византийский орел.

Голос царя звучал в Вене так властно, что другие монархи казались перед ним мальчиками-гимназистами. Балы, приемы, торжественные церемонии, которые он давал, затмили пышностью австрийские. Тогда-то в Вене он и решил превзойти всех не только непревзойденным дипломатическим умением улаживать дела и прославленной элегантностью, но еще и бесшабашным ухаживанием за дамами.

Венские похождения монарха возникли как следствие того, что большая политика принесла ему немало разочарования. Монархи, дипломаты, венские красавицы, ревниво следившие за ним, заметили нескрываемый афронт обществу: русский император начал ухаживать за графиней Юлией Зичи, той, которую все признавали несравненной ослепительной красавицей.

– Русский царь влюблен! – шептались в конгрессе. – Император Александр Благословенный потерял голову!

Буквально на следующий день светские сплетни вспыхнули с новой силой. Оказалось, что графиня Зичи – ничто перед княгиней Багратион, вдовой бородинского героя, после чего за княгиней утвердилось прозвище русской Андромеды. На балу, танцуя с княгиней Багратион, Александр Павлович шепотом сообщил, что придет к ней в назначенный час, и выразил желание застать прелестницу одну. Как тихо ни говорил Александр, его намерения стали почти сразу известны всей Вене.

Сама княгиня была в восторге: ей удалось наконец поставить на место свою давнишнюю соперницу герцогиню Саган. Шутка ли? Когда-то герцогиня отбила у нее Меттерниха[45]45
  Князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (1773–1859) – австрийский дипломат из рода Меттернихов.


[Закрыть], а совсем недавно похвалялась, что русский царь не сегодня завтра упадет к ее ногам!

Ах, Вена! Город интриг, город вальсов и мазурок!..

Александр вспомнил, как ему пришлось объяснять связь с герцогиней ревнивой княгине Багратион:

– Сделано было невозможное, чтобы заставить меня стать благосклонным к герцогине Саган. Ее даже посадили со мной в одну карету! Но, смею уверить вас, все это было тщетным. Да, я люблю чувственные удовольствия. Но к тому же от женщины я требую ума. Тут этой венской кокотке до вас далеко. Elle ne pense qu'a exciter les hommes[46]46
  Она лишь кружит головы мужские (фр.).


[Закрыть].

Чаще всего он бывал, конечно, у княгини Багратион, задерживаясь там до двух, трех часов ночи. Что искал тогда Александр Павлович? Большой любви? Женского понимания? Или хотел, чтобы какая-то из дам навсегда затмила образ любвеобильной Марии Антоновны?

Первыми, кто пытался защитить Государя от желающих завладеть его сердцем настойчивых венских дам, стали генерал-адъютанты Волконский, Уваров, Чернышев. Только вскоре по Вене прокатился очередной слушок – о графине Эстергази. Что поделать? Видимо, всем венским красавицам суждено было вспыхнуть спичкой в тени русского царя. А сама графиня? О! Она ничуть не противилась неожиданной славе. Более того, как-то раз Эстергази обронила:

– Мне кажется, русский император просто привязался ко мне. Но уверяю, что нет и не было более очаровательного монарха, чем он. В нем живо соединяются французская живость с русской простотой. Благодаря этому Его Величество – совершеннейший во всех отношениях.

Надо ли говорить, что графиня Эстергази превратилась в предмет общей зависти среди дамского общества? Однако госпожа Слава порой бывает так недолговечна!

Только-только улеглись страстные обсуждения отношений графини Эстергази с русским царем, как общество поразила очередная новость: герцогине Саган удалось-таки добиться благосклонности Александра. Княгиня Багратион пребывала в ярости! Меттерних публично ревновал русского царя к своей любовнице, а сам Александр радовался, как мальчишка, потому что наставил рога известному дипломату. В Вене тогда даже зародилась модная шутка о разделении полномочий, в мгновение ока ставшая летучей: французский император-де страдает за всех, баварский король пьет за всех, вюртембергский король ест за всех, а русский царь любит за всех.

Александр всегда с удовольствием вспоминал венские балы. На одном из них он принялся ухаживать за графиней Сеченьи.

– Ваш муж, – шептал графине Александр. – Он только что уехал. C'est un grand signe[47]47
  Это великий знак (фр.).


[Закрыть]. Мне было бы так приятно занять его место.

– Ваше Величество, очевидно, принимает меня за провинциалку, – отвечала та. – Вчерашнюю ночь вы провели у княгини Ауэрсперг, а сегодняшнюю думаете провести у меня? Не слишком ли неприличное предложение?

И все же графиня уступила натиску русского царя. Не раз, анализируя свое поведение в тогдашних любовных приключениях, он не находил никаких противоречий с собственной совестью. Император умудрялся даже в свободное от конгресса и похождений время писать письма возлюбленным в другие города. Вот что он написал во Франкфурт Луизе фон Бетман: «Наконец я имею известие от тебя, моя любимая. Глаза мои, так долго лишенные этого счастья, наконец узрели дорогой почерк, глядя на который я понимаю, как ты мне дорога, как все в мире скрывается от моих глаз, когда я получаю что-нибудь от тебя. Только чувство моего долга мешает мне полететь в твои объятья и умереть в них от счастья».

Но никто не бывает вечным победителем в этом мире. Не избежал поражений и русский царь. Очередным объектом императорского внимания стала княгиня Леопольдина. Александр Павлович по своему обыкновению послал княгине нарочного с известием, что намерен провести у нее вечер. Муж княгини в это время находился на охоте. Великосветская дама с этим же посыльным ответила царю письмом, в котором сообщала, что счастлива и польщена вниманием Александра Благословенного. Затем в прилагаемом к письму списке значился длинный список дам. Из них княгиня просила вычеркнуть тех, кого не угодно было бы видеть русскому царю в ее доме. Александр вычеркнул всех, оставив лишь имя самой княгини. Та тотчас же послала за мужем и князь с женой встретили вечером Александра Павловича вместе.

Естественно, что император не стал долго задерживаться в гостях и оттуда отправился к Марии Антоновне, которая в это время прибыла в Вену. Но, поскольку княгиня Нарышкина тоже оказалась несвободна, Александру Павловичу пришлось довольствоваться встречей со своими старыми подругами госпожами Шварц и Шмидт, женами петербуржских немцев, прибывшими в Вену вслед за Марией Антоновной.

Русский царь не желал, чтобы эта интрижка стала известной, но шила в мешке не утаишь и на следующий же день все венские дамы с негодованием обсуждали поведение русских немок, притащившихся на конгресс. Единственно, к кому венские дамы относились с сочувствием, так это Елизавета Алексеевна, которая тоже оказалась в Вене. Но ее смог утешить находящийся тут же князь Адам Чарторыйский – прежняя идиллия меж ними на какое-то время возобновилась.

Русская царица и княгиня Нарышкина обязаны были присутствовать на всех балах, устраиваемых Александром. Но венский свет весьма неодобрительно отнесся к тому, что русский царь заставил их обеих пойти на бал к княгине Багратион.

Анализируя свои поступки, царь до сих пор удивлялся, как ему удавалось в перерывах меж любовными приключениями исполнять свои непосредственные обязанности. В отличие от других монархов, предпочитающих уклоняться от прямого участия в дипломатических распрях, русскую делегацию возглавлял он сам. Александр обожал женщин и никогда не отрицал этого. Только когда в игру вступали политические и государственные интересы, он умел не поддаваться даже самым обольстительным женским чарам.

Страсть, которую питала к нему прекраснейшая и умнейшая королева Луиза Прусская, так и осталась без ответа. Зная себя, боясь уступить ей и оказать Пруссии нежелательную поддержку, царь запирался по ночам на замок, будучи в гостях у королевской четы в Мемеле. Даже позднее, после разгрома Пруссии, когда королева поехала в Санкт-Петербург, надеясь наконец-то овладеть сердцем Александра, он встретил ее благосклонно, но и только. Роскошное, украшенное множеством дорогих камней декольтированное платье ее не произвело на него ожидаемого впечатления. Вместо королевы он подарил восхищенный взгляд находящейся рядом с ним Марии Антоновне, одетой в довольно простое белое платье без единой драгоценности.

Еще одна особа, не добившаяся ожидаемой любви от русского царя, – это королева Гортензия де Богарне. Александр оказывал дочери Жозефины очень большое внимание, но пресекал все ее попытки близости, поскольку у той был властолюбивый характер, и падчерица Наполеона в любой момент могла проявить политические амбиции.

Сама Жозефина де Богарне, брошенная всеми, нашла любовь и понимание в сердце русского императора. К сожалению, бывшей жене Наполеона не суждено было долго прожить на этом свете. Она простудилась, когда гуляла с Александром ночью в парке, но русский царь сумел подарить женщине последнюю радость.

Как известно, тот «венский карнавал» омрачился весьма неприятным событием: Наполеон вернулся во Францию и монархи, немало ссорившиеся друг с другом на конгрессе, волей-неволей вновь объединились для борьбы. Русскому царю предстояло еще раз ратовать за «свободу народов».

За две недели до Ватерлоо Александр Павлович прибыл в вюртембергский город Гейльбронн, чтобы оттуда послать в бой вызванные из России войска. Но состояние его духа было подавленное. Именно в этот момент происходил перелом сознания: императору вдруг стало ясно, что когда-нибудь ему надлежит исполнить совсем другую роль в театре под названием «Жизнь». Тогда же ему во сне явилась тень отца, и Александр отправился в церковь.

В это же время русский царь знакомится с баронессой Крюденер, которая в молодые годы отдавалась любовным утехам не меньше, чем Александр Павлович. С годами религия и мистицизм овладели умом этой женщины. Более того, она имела на некоторых высокопоставленных современников такое сильное влияние, что иногда это казалось необъяснимым.

Александр Павлович заинтересовался Крюденер неслучайно. Она пыталась познакомиться с императором посредством писем. Александр читал о себе не просто ее восхваления – баронесса называла его «орудием милосердия» и с уверенностью утверждала, что может помочь в исканиях истины. Это и покорило русского царя. Более того, как-то поздно вечером князь Волконский явился к императору и досадливо стал объяснять, что в такой неурочный час настоятельно просит аудиенции баронесса Крюденер.

Эффект ее влияния на Александра превзошел все ожидания. Баронесса, худая, востроносая, закутанная в глухое черное платье, вынырнула из ночи, как действительно что-то необычное. Она начала говорить, и каждое слово дамы попадало в благодатную почву понимания и жажды познания сакральных тайн.

– Нет, Государь, – говорила она голосом вкрадчивым, но властным. – Вы еще не приблизились к Богочеловеку. Вы не смирились перед Иисусом… Послушайте женщину, которая была великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Распятия.

В эту ночь она много говорила о суетной гордыне, которой подвластен человек, о пиэтизме[48]48
  Пиетизм – мистическое течение в протестантизме XVII–XIX вв. Олицетворение ложного, притворного благочестия и ханжества.


[Закрыть], дарующем спасение, и о той роли, которую ей надлежит выполнить при русском царе. К концу разговора император вел себя так, как будто знал эту женщину всю свою сознательную жизнь и не представлял существования без ее советов и наставлений:

– Вы помогли мне открыть в себе вещи, которых я никогда раньше не видел. Я благодарю Бога, что он послал мне вас.

Обращение Александра Павловича в усердного мистика произошло на следующий день, когда он без свиты и даже без адъютанта заявился к баронессе Крюденер.

Зал, куда провела его баронесса, показался русскому царю до боли знакомым, будто он когда-то уже бывал здесь. На стенах висели картины с изображениями религиозных мистерий, меж ними – выписанные латинскими буквами неизвестные лозунги. На полу залы лежал ковер с восьмиконечной звездой, а внутри звезды возвышалось глубокое кресло и столик зеленого сукна.

Баронесса Крюденер присела за столик, словно тоже собиралась раскинуть карты таро, как госпожа Ленорман, чтобы предсказать русскому царю ожидаемое будущее, и указала императору на кресло. Когда он уселся и приготовился слушать, хозяйка открыла старинный фолиант и принялась читать какой-то текст на незнакомом языке. Александр вдруг почувствовал, что поднимается над землей и летит куда-то, словно птица над землей.

Он попытался инстинктивно схватиться за подлокотники кресла, но вместо этого ухватил пустоту. Внизу проносились поля, реки и леса с селениями меж ними. Ощущение птичьего полета было настолько полным, что у императора перехватило дух. Вдруг он разглядел на окраине одного из поселков маленький домик, из двери которого на улицу вышел высокий старец с седой бородой, одетый в длиннополую холщовую рубаху, подпоясанную витым кожаным ремешком. Александр увидел, что возле хижины этого отшельника лежит снег. Почему же тогда старец зимой вышел на улицу босым?

Видение пропало, и раздался голос баронессы Крюденер:

– Ваше Величество, мистерия посвящения состоялась, ибо вы увидели сейчас какой-то важный момент своего будущего. Я не знаю, что вам привиделось, но не говорите об этом никому и никогда. Придет время, и вы поймете, зачем сейчас вам показали то, что еще не исполнилось и, может быть, никогда не исполнится.

На религиозные темы и всякие приходившие императору видения они проговорили до утра. С этого момента баронесса Крюденер стала его незаменимым советником во всех духовных исканиях. Единственное, чем русский царь не делился со своим новым духовным учителем, это вопросы внешней и внутренней политики. Государь справедливо полагал, что управление державой и дипломатическая политика – это не для женского ума, каким бы светлым он ни был.

Баронесса Крюденер являлась, по сути, женщиной изворотливой, хотя ее ум не сумел бы породить какой-то новый план сохранения порядка в Европе. Однако же она все-таки сыграла косвенную роль в создании Священного союза европейских государств, обязанностью которого стало соблюдение суверенитета Европы. Монархи объявлялись соединенными «узами братской дружбы», чтобы «управлять подданными своими в том же духе братства, для охранения веры, правды и мира…»

Теперь, уезжая из столицы, Александр Павлович пытался взвесить: чего же он достиг с того момента? Увеличив размеры своей империи, где населения стало больше на двенадцать миллионов душ, он, как пророк Моисей, водил свой народ по Европе от края и до края, сумев сломить французского узурпатора. Но что кроме славы и новых земель дал он державе? Ведь с юных лет Александр хотел поставить государство Российское на ноги, однако ему это не удалось. Грусть охватила императора, когда вспомнилось, что в начале своего царствования он собирался освободить крестьян, а почти через два с половиной десятилетия после вступления на престол ничего решительного для этого так и не предпринял. Не слишком ли часто дела Европы отвлекали его от нужд русского народа?

Видимо, в утро 1 сентября и наступил тот самый переломный момент, когда необходимо было покаяться за каждый прожитый день.

Глава 6

На Мясницкой народу толпилось немного, хотя Москва в теплое временя года никогда не жаловалась на посетителей. Правда, туристы, гастарбайтеры и мошенники, гоняющиеся за легкой наживой, и в зимнюю слякоть также не оставляли столицу своим вниманием. Известная всему миру, не единожды становящаяся притчей во языцех, ныне она была превращена в огромный базар, где можно не только что-нибудь честно заработать и купить, но и урвать, присвоить, экспроприировать, просто украсть. Что поделать, отношение нынешнего правительства к бывшей могучей стране и к ее сердцу было, мягко говоря, неординарным.

Одним из таких рыночных товаров, отнятых у живых хозяев и не возвращаемых наследникам, числился особняк Чертковых на Мясницкой улице, к которому и направлялась сейчас наша парочка. Давид все же решил довести до логического конца журналистское расследование вместе с очаровательной помощницей.

– Знаешь, дом семь на Мясницкой не один десяток лет стоит, официально объявленный реставрируемым, но никакой реставрации ни по фронтону, ни внутри не производится, – по ходу рассказывал девушке Давид. – Центр усадебного комплекса занимает барочный дом середины ХVIII века. К 1870 году здание обросло пристройками. В них еще тогда было намечено разместить книгохранилище. Причем новые флигеля и крылья объединены единым эклектическим декором в стиле рококо. Если нам удастся зайти в особняк, обрати внимание на залы, потому что каждая из них оформлялась в особом стиле. Неслучайно уже в конце восемнадцатого века Дом Чертковых стал до того популярен, что некоторые из залов сдавались внаем для проведения различных торжеств.

Самым известным до сих пор считается Готический зал – редчайший пример неоготики середины прошлого столетия. А также Курительная комната в «мавританском» стиле. Конечно, есть еще Охотничий и Белый залы – также отличающиеся великолепной лепниной и необыкновенной отделкой, но это уже на любителя. Кстати, Белый зал многие считают верхом совершенства всего дома. В общем, есть на что посмотреть.

– Но откуда такие познания? – поинтересовалась Вилена. – Ты сейчас рассказывал о доме, будто всю сознательную жизнь работал там гидом.

– Я, как журналист и писатель, когда берусь за какое-нибудь дело, просто обязан знать всю подноготную. А этот особняк даже попал в словарь Брокгауза и Ефрона как первая библиотека Чертковых, потому что одно время был единственным местом в нашем государстве, где хранились ценные собрания книг о России и славянах. Стоит ли удивляться моему интересу, когда я раскопал некоторые факты о части манускриптов из библиотеки Ивана Грозного, случайно попавших в библиотеку Чертковых?

Александр Дмитриевич Чертков, основатель библиотеки, дружил со многими известными творческими личностями. У него в гостях бывали Жуковский с Пушкиным, Федор Глинка, Щепкин и еще множество других.

Библиотеку унаследовал сын Черткова Григорий Александрович. Исполняя волю отца, он в 1863 году открыл первую в России бесплатную частную библиотеку. Хранителем фондов граф Чертков попросил стать Петра Ивановича Бартенева. В декабре 1871 года фамильная коллекция книг и рукописей была передана в дар Москве. При этом выдвигались следующие условия: сохранение за библиотекой названия «Чертковская», запрет на вывоз из Москвы и какое бы то ни было разделение ее фондов, бесплатный доступ к собранию и строительство специального здания, где можно регулировать температуру помещения.

Естественно, с приходом к власти американского ставленника Бронштейна условия дарителя сразу же были нарушены, имя графа Черткова вычеркнуто из всех анналов, а неделимые фонды растасканы. В 1938 году основная часть фондов осела в «историчке», а в 1945 году разъединили и рукописное собрание, поделив его между ГИМом и Литературным музеем. Но мародеры чудом пропустили один из подвалов, где в нетронутом состоянии остались ждать своих благодарных читателей, интересующихся криптографией, старинные манускрипты библиотеки Ивана Грозного.

– Спасибо за экскурс, – кивнула Вилена. – Но ты уверен?

– Да, факт не проверенный, – сознался Давид. – А для чего мы собрались посетить Дом Чертковых? Вообрази, вдруг посредством организации спутникового наблюдения, или, допустим, создания эфемерного фонда «ленинки» в доме на Мясницкой удастся произвести большевистский шмон?!

– Но ведь это же ложь? – глаза у Вилены округлились. – Как можно начинать дело, опираясь на ложь?

– Во-первых, – возразил парень. – Это вовсе не ложь, а заведомое применение техноблудия для проверки поступивших мне, редактору газеты «Совершенно секретно», фактов таинственных следов сокровищницы русской литературы. Во-вторых, мне, по-твоему, надо было написать прошение в трех экземплярах на имя председателя ВРК товарища Лейбы Бронштейна? И ждать, когда оный благоволит разрешить мне какое-то там журналистское расследование?

– Да ну тебя, – смутилась Бусинка. – Скажешь тоже! Кстати, почему ты Троцкого называешь американским ставленником?

– Вот тебе раз! – удивился Давид. – Выходит, с историей мы не очень-то дружим? Ничего, это исправимо. Как говорил в свое время Карамзин: «…всякая история, даже и неискусно писанная, бывает приятна, – тем более отечественная».

Во время второй эмиграции Лейба Бронштейн бежал из Европы в Америку, и на него обратило внимание американское правительство. Возвращаясь в Россию, в лагере «Амхерст» он был завербован и приехал в бурлившую смутами страну уже верным американским шакалом. Заметь, что американские войска стали интервентами России в том же марте 1918 года.

– Какие интервенты? – ужаснулась Вилена. – Американцы? На русской земле?

– Именно так, – кивнул Давид. – Весь север государства Российского был оккупирован американскими войсками несколько лет. Там были организованы концентрационные лагеря, где белогвардейцев стравливали с красноармейцами. А благородные охранники делали ставки.

В это время Троцкий-Бронштейн становится председателем Петросовета и Военно-революционного комитета, фактически организует Красную армию и утверждает за собой реальную власть. На бронепоезде он совершает турне по русским землям и расстреливает ни в чем не повинное мирное расселение. Вот одно из его одиозных высказываний: «Надо навсегда покончить с поповско-квакерской болтовней о священной ценности человеческой жизни». Троцкий получает прозвище «кровавый диктатор» и не зря.

К счастью, эти его выходки напугали даже самых отъявленных головорезов большевистского режима, а именно прожженный абрек Коба, получивший за постоянные расправы с подельниками пожизненную каторгу, принимает во внимание влияние Троцкого на рабоче-крестьянское население: Лейбу боялись и слушались. Поэтому Коба Джугашвили собирает компромат на противника. В первую очередь Сталин запасается опубликованной фразой Троцкого, когда тот предрек установление Лениным личной диктатуры над ЦК, и заявляет, что марксизм для Владимира Ильича не метод научного исследования, а половая тряпка, когда нужно затереть следы. Это послужило взрывом и началом конца кровавого диктатора… Но мы уже пришли.

Заслушавшаяся Вилена очнулась от интересного ликбеза: прямо перед ними красовался Дом Чертковых. Вернее сказать, красовался бы, если б влиятельные лица постсоветского режима не устроили вокруг дома мышиную возню, вследствие чего Дом Чертковых выглядел неважно.

Нашей парочке удалось проникнуть во двор центрального здания, где по углам громоздились кучи мусора, куски железобетонных перекрытий, битого кирпича и прочего строительного хлама, будто Дом действительно подвергался ремонту. Высокое крыльцо, к которому вели немытые ступени, подсказало посетителям, что дверь на крыльце иногда открывается, иначе кто бы оставил на деревянных ступенях многочисленные следы?

Давид и Вилена осторожно поднялись, будто боялись, что шаги будут услышаны местным Цербером, и он покусает непрошеных гостей. Но ни собак, ни людей видно не было. Парень постучал кулаком в добротную дубовую дверь, но, вероятно, в доме его тоже никто не услышал. Для очистки совести Давид еще несколько раз постучал… Обернувшись к Бусинке, он виновато пожал плечами:

– Зря я надеялся, что кто-то за этим домом приглядывает, хотя ночью какой-то охранник встретил меня, как осатаневший черт. А сейчас, гляди-ка, будки для охранников нет никакой, а внутри – ни живых, ни мертвых.

– Давид, ты следи за словами, пожалуйста, – попросила девушка. – Высказанное слово часто превращается в программу к действию.

– А что я такого сказал? – принялся возражать парень. – Если бы ты увидела ночного охранника, то поняла бы…

Что поняла бы девушка, так и осталось невыясненным, потому что меж створками открытых ворот во двор протиснулась человеческая фигура. Это была женщина средних лет, про которых обычно говорят – чуть больше тридцати и гораздо меньше тридцати пяти. Несмотря на жаркий день, на плечи дамы было накинуто тонкое пончо, а светло-молочные брюки и такого же цвета туфли на низком каблуке были явно не для гуляния по мусорным свалкам.

– О, нашего полку прибыло, – подал голос Давид. – А, может быть, мы вас здесь и разыскиваем?

Женщина, близоруко щурясь, посмотрела на нежданных гостей и неожиданно улыбнулась:

– Не знаю, может, и меня, а может, вчерашний день. Весь вопрос, зачем вы в этот дом явились?

– Видите ли, – Давид взял заботу объяснения визита на свои плечи. – Я – редактор газеты «Совершенно секретно», а моя спутница – представитель библиотеки имени Гоголя.

– Интересно, – хмыкнула дама. – Ваша газета, как я помню, занимается криминальными расследованиями. Так? Но в этом доме ни криминала, ни библиотек нет, так что не понимаю цели вашего визита.

– Все очень просто, – успокоил даму Давид. – В Государственном фонде «ленинки» нашлись, наконец-таки, кое-какие средства для восстановления Дома Чертковых. Мы ведь правильно пришли? Так вот. После ремонта здесь, вероятно, во флигеле, будет открыта бесплатная народная библиотека.

– Неужели кто-то все же вспомнил о завещании дарителя? – дама недоверчиво покачала головой. – Надо же! Воистину, пути Господни неисповедимы!

– Не знаю, мы с Богом не договаривались, – парировал парень. – Если вам будет не трудно показать, то мы хотели бы осмотреть внутренности усадьбы. Понимаете, прежде необходимо составить описание дома на бумаге, состояние подвалов, комнат, чердака, как основного здания, так и флигелей.

– Ну, знаете, – хмыкнула дама. – Все комнаты, подсобки и подвалы я просто физически не смогу показать потому, что здесь у меня не хватит ключей для всех дверей.

– Но хоть что-то показать сможете? – решила подать голос Вилена. – Я для этого сюда как на работу явилась.

Дама обернулась в сторону девушки, окинула ее внимательным взглядом и снова улыбнулась:

– Для такой красивой девушки мне по штату положено сделать исключение. Хоть я имею предписание – никого в дом не пускать, но вы вроде бы не опасны. Тем более, если с вашей поддержкой начнется реставрация дома! Ну, входите, гости нежданные, – дама открыла своими ключами входную дверь и оглянулась на парня и девушку.

Видимо, они оба не ожидали, что посетить Дом Чертковых окажется так просто. Известно ведь, что даже Николая Сергеевича, потомка графа Григория Александровича Черткова, не пускали в Дом ряды «честных» охранников. Потомку именитых русских меценатов удалось все же ненадолго проникнуть в особняк с обещанием, что он не будет снимать фотоаппаратом внутренние залы. Узнав об этом, Давид загорелся любопытством и пожелал, если повезет, в первую очередь рассмотреть диковинные залы особняка Чертковых. А тут сама госпожа Фортуна подкинула в экскурсоводы обаятельную женщину, и та без каких-либо запрещений и протокольных увещеваний собралась показать почти неизвестным посетителям те помещения, от которых у нее есть ключи!

Давид, прежде чем переступить порог, оглянулся и спросил у дамы:

– Простите, мы с Виленой не заметили во дворе ни одного охранника. Они, вероятно, внутри дома?