Текст книги "Любовь Орлова"

В одном из домиков проживала многодетная семья Веселовых. Глава семьи – столяр-краснодеревщик, спрос на его работу имеется, они не бедствуют, могут позволить себе покупать свежее молоко. Ведь детей у Веселова пятеро: две дочки и три сына. Старший сын Сергей – студент, учится на инженера-строителя, он ровесник Нонны. Дом хлебосольный, радушный, здесь часто собираются институтские приятели Сергея. Девочки привезли молоко, больше дел в Москве у них нет, а до поезда еще долго. Ребята приглашают составить им компанию, а Орловым побыть здесь приятно – тут не унывают, поют, танцуют. Нонна – та постеснительнее, а бойкая Любочка подсядет к пианино, и понеслись танцы – музыка под ее пальцами на любой вкус.

Внешне сестры Орловы не похожи одна на другую, да и характеры отличаются. Младшая – круглолицая, светловолосая, задорная, компанейская. Нонна более замкнутая, спокойная, у нее темные волосы, утонченные черты лица и невероятной красоты глаза – большие, с зеленоватым отливом. Самое непостижимое – ее улыбка. Она едва заметна в легком прищуре глаз, в уголках рта, но в этой улыбке скрывается тайна, которую веками не могут разгадать мужчины и поэтому теряют от нее головы.

Не устоял перед ее чарами и Сергей Веселов, будущий инженер-строитель. Он все чаще и чаще думал о ней. Уже все домашние заметили – с Сергеем творится что-то странное. За столом вдруг уставится в одну точку, забудется – даже вилка из рук падает. Учебник возьмет, раскроет и будет сидеть бог знает сколько, страницу не перевернет. Один брат за спиной подмигнет другому и покрутит пальцем у виска – мол, переучился наш студент, сбрендил маленько. Только родители быстро смекнули что к чему, да и Нонна догадалась. Правда, ей догадаться было нетрудно – сама испытывала к Сергею такие же чувства. Ну, если стремления совпадают, то ничто не мешает им жить семьей.

Итак, старшая сестра вышла замуж, теперь ее фамилия Веселова, она переехала в Москву, а конкретнее, в Орловский тупик. Отныне Любе не придется возить в город молоко – одной это делать несподручно, да и учиться нужно. По выходным она будет ездить к родителям, в Воскресенск, а в будние дни оставаться у Веселовых – в их двухэтажном доме места много.

1 февраля 1918 года Люба Орлова получила небольшой подарок судьбы – она «помолодела» почти на две недели. По декрету СНК именно с этого дня Россия вместо существовавшего ранее юлианского календаря перешла на более точный григорианский, опережающий прежний на 13 дней. Орлова родилась 29 января, то есть 11 февраля по новому стилю. Тем не менее в заполняемых ею анкетах постоянно указывалась январская дата; это к досужим разговорам о том, что она якобы всеми способами пыталась уменьшить свой возраст.

В 1919 году Любовь Орлова поступила в Московскую консерваторию по классу фортепьяно, где училась у профессора Карла Августовича Киппа – опытного педагога, который преподавал здесь в течение десяти лет. Кстати, тут тоже хорошая наследственность, но уже музыкальная – Кипп был учеником выдающегося педагога Павла Августовича Пабста, а тот, в свою очередь, учился у самого Ференца Листа.

В консерватории девушка была на хорошем счету – сказывались результаты многолетних занятий. Учеба шла легко, и ей хватало времени на то, чтобы подрабатывать. Скромный, но постоянный источник дохода Люба нашла в кинотеатрах – тапером или, как тогда говорили, «иллюстратором фильмы». Играли там не всё, что заблагорассудится. Существовала инструкция для таперов, где точно указывалось, какими мелодиями следует сопровождать погоню или любовную сцену.

Сначала Люба «тапёрила» в Воскресенске, затем, осмелев, и в Москве, в частности, в «Унионе» на Большой Никитской, который позже, с 1939 года, стал известен под названием «Кинотеатр повторного фильма». Туда пойти не сразу решилась: на этой же улице находится консерватория, от нее до «Униона» рукой подать. Боязно – что будет, если увидят преподаватели? Однако обошлось – другие студенты тоже при случае подрабатывали как могли. Педагоги на подобные эксцессы закрывали глаза, понимая, что молодым людям хочется иметь лишнюю копейку.

В анкетах, в графе «образование», Орлова всю жизнь писала – незаконченное высшее. Слишком ощутимой для семейного бюджета была плата за обучение, поэтому способная ученица ушла из консерватории после третьего курса, так и не получив диплома пианистки. Вскоре она опять взялась за учебу, но теперь поступила на хореографическое отделение Московского театрального техникума имени А. В. Луначарского. Этому учебному заведению – честь и хвала. Из его недр вышли такие известные артисты, как Мария Миронова, Ирина Мурзаева, Валентина Сперантова, Лев Свердлин, Николай Сергеев, из балетных – Владимир Бурмейстер.

Общепризнано, что в первой четверти прошлого века Россия имела одну из самых интересных и самобытно развивающихся систем свободного танца в Европе. Многие идеи хореографов того времени благополучно дожили до наших дней и повторяются сегодняшними балетмейстерами. В техникуме курсом руководила педагог и танцовщица Франческа Беата. Орлова же училась в классе пластического искусства Веры Майя. Профессиональный музыкант, Майя сама в течение трех лет училась танцу у Беаты, а в 1917 году открыла собственную студию, официальное название которой неоднократно менялось. На первых порах она именовалась Студией выразительного движения при ТЕО (Театральном отделении) Наркомпроса, затем стала «пластической секцией», потом классом пластического искусства хореографического отделения Московского театрального техникума. Правда, суть не менялась, поскольку Майя была там единственным хореографом. Ее коньком были постановки пластических этюдов на классическую музыку. Здесь она часто использовала акробатические движения, увлекалась модными тогда идеями конструктивизма, то есть всем тем, чему злые языки приклеили термин «плаституция».

Хореографии Любе показалась мало, и в свободное время она ходила учиться искусству драматического актера у Елизаветы Сергеевны Телешевой. Не так часто, как хотелось бы: Телешева много занята во Второй студии МХТ, играет и в спектаклях самого Художественного театра. По знаку зодиака она тоже Водолей, родилась ровно на десять лет раньше Любочки. А Водолеи, известное дело, отличаются эксцентричным темпераментом, решительностью, упрямством. Они относятся к своей работе серьезно, из-за этого озабочены, нервничают и часто чувствуют себя совсем разбитыми. Правда, женщины-Водолеи склонны преувеличивать свои трудности. Впрочем, им это прощают – уж очень они привлекательны. Вот и Елизавета Сергеевна красива – высокая, склонная к полноте, она напоминает очаровательных кустодиевских купчих. Ее театральное амплуа – grande-dame. В инсценировке толстовского «Воскресения» Телешева играла графиню Чарскую, в историческом спектакле «Елизавета Петровна» – императрицу Екатерину I.

В свое время она закончила частную драматическую школу, которую в актерской среде называли «адашевкой»: ее возглавлял Александр Иванович Адашев, неудавшийся артист Художественного театра. В свое время именно он был сопостановщиком детского спектакля «Грибной переполох», в котором дебютировала пятилетняя Любочка Орлова. По отзывам современников, все роли Александр Иванович играл одинаково степенно, чопорно, ему явно не хватало живости. Зато в школе он оказался на своем месте: жесткий организатор, сумевший привлечь хороших преподавателей. Елизавета Сергеевна, например, училась у легендарного Л. А. Сулержицкого, Сулера, как все его называли, одного из актеров-основателей Художественного театра. К сожалению, Леопольд Антонович уже покоился на Новодевичьем – он скончался еще до революции, в сорок четыре года.

«Адашевка» подготовила много талантливых выпускников, одним из самых заметных стал Евгений Вахтангов. Когда-то он являлся ярым сторонником Константина Сергеевича. А потом выработал собственную методику подготовки артистов, переняв кое-что у Станиславского да, говорят, и у Мейерхольда тоже; на основе Студенческой студии создал свой театр. Постепенно Евгений Багратионович сделался противником буквализма на сцене, занялся поисками новых театральных форм. А ведь когда-то он играл в МХТ, и Станиславский числил его среди своих любимчиков. Константин Сергеевич переживал из-за происшедших с Вахтанговым метаморфоз, считал, что тот его предал, отрекшись от созданной им «системы».

Вот Елизавета Сергеевна сделана не из того теста – она своему учителю не изменит. Станиславский для нее бог, а боги не ошибаются, они всегда правы. Телешева впитала его систему и свято придерживалась провозглашенных Константином Сергеевичем принципов работы с актером. Сейчас она сама играет во Второй студии и учит Любу Орлову переживать по системе Станиславского. Зритель должен подсматривать за чужой жизнью и сопереживать ей, забывая, что сидит в театре.

После занятий в техникуме студентка Орлова с удовольствием ехала к Телешевой, в Малый Власьевский переулок, в пропитанный мхатовским духом уютный особняк. Муж Елизаветы Сергеевны Евгений Калужский тоже артист МХТ, а его отец Василий Васильевич Лужский проработал в Художественном театре всю жизнь. Любочка все хорошо впитывает, она талантлива. Жаль, что занятия индивидуальные и Елизавета Сергеевна не может научить ее взаимодействовать с партнерами, что очень важно. Сама она и ее коллеги по Второй студии понимают друг друга с полуслова, поэтому им легко работается. Не случайно Станиславский готовится забрать многих из них к себе, в МХТ. Берет Андровскую, Баталова, Хмелева, Судакова, Прудкина, Яншина, Зуеву, Комиссарова. Телешеву тоже берет – ему нравится, как Елизавета Сергеевна помогает работать с актерами. Честно говоря, при всей красоте фигура у Телешевой все больше раздается вширь, поэтому Е. С. делает крен в сторону режиссерской и преподавательской деятельности, отходя от артистической.

Между тем родители Любы Орловой, задумываясь о ее судьбе, находились в легком недоумении: что это дочка не находит себе места? Консерваторию не закончила, хватается то за одно, то за другое. Время идет, пора бы уже определиться со специальностью. Бесконечные смены увлечений до добра не доведут.

Действительно, на первый взгляд метания младшей дочери выглядели хаотичными. Однако при большом желании в ее поисках можно обнаружить закономерность. Ясно одно – Любина всеядность не выходит за рамки, позволяющие охарактеризовать ее как человека искусства. Вот без чего она не представляет себе жизни, чему предана всей душой. Наверное, сама Люба в то время вряд ли сумела бы четко сформулировать окончательную цель своих стремлений. Да, ей нравится то, чем она занимается. Здесь ей хорошо, ничего не раздражает. Интуиция подсказывает – все может пригодиться: и на совесть освоенная музыкальная специальность, которая покамест дает возможность подрабатывать тапером, чтобы оплачивать занятия у Телешевой; и умение легко и непринужденно танцевать, быть полновластной хозяйкой каждой мышцы своего тела; и приобретенные навыки драматической артистки. Незаурядные вокальные способности, демонстрируемые с младых ногтей, тоже не должны пропасть втуне.

Вот вокал-то и пригодился в первую очередь: в 1926 году Любовь Орлову приняли на работу в Музыкальный театр имени Вл. И. Немировича-Данченко – хористкой.

Глава 2
Ошибка молодости

Он был мне другом, искренним и верным,

Но Брут назвал его властолюбивым,

А Брут весьма достойный человек.

Уильям Шекспир. Юлий Цезарь. Пер. М. Зенкевича

В сентябре 1925 года Музыкальный театр имени Вл. И. Немировича-Данченко отправился в длительные зарубежные гастроли. До ноября советские артисты колесили по Западной Европе, а с 12 декабря по 15 мая выступали в разных городах США. Потом труппа вернулась в Москву, а ее руководитель, оформив годовой отпуск, остался в Америке. Не отдыхать для него означало – работать и, как всегда, много. Получив приглашение от кинематографической фирмы «United Artists», Владимир Иванович подписал с ней контракт о режиссерской и педагогической работе в Голливуде. На деле получилось, что в основном его там использовали в качестве сценариста. Он отобрал для экранизации много произведений таких авторов, как Достоевский, Мопассан, Чехов, Островский, написал два сценария по мотивам собственных пьес (один из них для Греты Гарбо), сделал наброски нескольких сценариев для Чарли Чаплина. Попутно Немирович-Данченко изучал специфику нового для него искусства кино и убедился, что оно оставляет его равнодушным. Это не его мир. Театр, только театр – вот то, чему посвящена вся его сознательная жизнь!

Ради театра Владимир Иванович жертвовал многим. В свое время, создав вместе со Станиславским МХТ, Московский Художественный театр, он почти прекратил успешную писательскую деятельность, вышел из состава Театрально-литературного комитета. Все поглотил театр, его творческие и организационные проблемы. Наряду с драматической сценой он страстно пожелал освоить оперную и создал Музыкальную студию, уже при жизни носившую его имя. Сил на ее становление ушло немало, зато теперь она существует, делает зрительские сборы, привлекает хороших артистов, которые охотно принимают участие в спектаклях студии.

Еще будучи театральным рецензентом, Владимир Иванович мечтал о реформе оперного искусства. Он выступал против эстетствующего формализма итальянской школы, исповедовавшего культ пения ради пения, ратовал за реализм, за живых людей на оперной сцене, а не механических исполнителей арий.

Первоначальное название студии – «Комическая опера». В студийных условиях трудно ставить классические оперы, наполненные, как правило, сложными вокальными партиями. У Немировича-Данченко поют драматические артисты, поэтому репертуар специфический, нечто среднее между оперой и драмой. То есть оперетта, или, что звучит намного благороднее, комическая опера. Корифея жанра Г. Ярона однажды спросили, какая разница между оперой и опереттой. Комик объяснил: «Такая же, как между Маней и Манечкой».

Первой ласточкой стала «Дочь Анго» Шарля Лекока. Премьера состоялась 16 мая 1920 года, с этого времени и ведется отсчет официального существования Музыкальной студии. Затем были поставлены «Перикола» (1922), «Лизистрата» (1923), «Карменсита и солдат» (1924). Обширным репертуар студии не назовешь, чему были объективные причины. Главная из них заключалась в отсутствии своего помещения. Приходилось играть на сценах чужих театров, в их выходные дни. Лишь в 1926 году студии предоставили помещение на Большой Дмитровке, 17. Отныне она официально именовалась «Государственный театр „Музыкальная студия“». В среду, 27 октября, состоялось открытие первого сезона.

Одна проблема разрешилась, так ведь имеются и другие сложности, порой самые неожиданные, без которых дня не обходится. Теперь вот новая головная боль – прима Ольга Бакланова осталась за границей. Владимир Иванович боготворил эту опереточную диву и, можно сказать, именно из-за нее так спешил создать студию. У Ольги совершенно редкостный сплав музыкального лиризма и комедийной легкости, да и внешне она чудо как хороша. Владимир Иванович всегда был неравнодушен к молоденьким блондинкам. Что-то теперь будет?! Нужны новые актрисы, вводы в уже готовые спектакли. Хорошо, что в Москве с театром осталась Ксения Котлубай, она разберется, найдет выход из положения.

Работая в кордебалете или в хоре, не так-то просто обратить на себя внимание. Тем более что и сам Немирович-Данченко относится к хору как к чему-то второстепенному. Терпит, но по-настоящему не любит. Ему нужна вокальная «приправа» для оживления спектакля, и все же хору место не на сцене, а где-нибудь сбоку, рядом с оркестром.

Владимира Ивановича сейчас нет, а Ксения Ивановна приятельствует с Телешевой – они обе режиссеры МХАТа (такая аббревиатура появилась с 1919 года, когда Московский Художественный театр получил статус академического). Не могла же Елизавета Сергеевна забыть про свою ученицу! Она бы ее с удовольствием взяла и в МХАТ, но нет, – не тот уровень у Любочки, до драматической артистки ей далеко. Она создана для оперетты, здесь она будет чувствовать себя в своей стихии. Только сначала пусть девушка поработает в хоре, привыкнет к сцене.

В двадцатые годы центр тяжести музыкальной жизни сместился в молодые оперные театры, смело отходившие от затвердевших канонов, от всего отжитого, пропахшего нафталином. Для постановщиков и художников появились возможности экспериментировать. Режиссеры прививали певцам актерскую культуру, чем раньше в театрах занимались ничтожно мало.

Особенно постарались для реформы оперного театра Станиславский и Немирович-Данченко. В своих работах они шли разными путями. Константин Сергеевич делал упор на воспитание актеров-певцов, то есть певцов, владеющих навыками драматических артистов. Немировича-Данченко в первую очередь интересовали новые формы спектакля в целом. Порой его начинания носили оттенок эпатажности. Спектакли Музыкальной студии считались новаторскими, мастерство труппы крепло от премьеры к премьере. Если первые постановки – «Дочь Анго», «Перикола», «Лизистрата» – больше тяготели к привычной оперетте, то очередная премьера, «Кармен», выглядела стопроцентной оперой. Тем не менее новая постановка была столь необычна, что произвела подлинный фурор.

Шумиха вокруг этой работы Музыкальной студии усугублялась тем, что почти в это же время «Кармен» была поставлена и в Большом театре. Немирович-Данченко при каждом удобном случае подчеркивал, что в его студии идет не «Кармен», а «Карменсита и солдат». Да, музыка по-прежнему Бизе, однако произведение, по сути, другое. Достаточно сказать, что такого персонажа, как антагонистка Кармен Микаэла, среди действующих лиц не существовало вообще. А вместо хрестоматийного лейтмотива Эскамильо «Тореадор, смелее в бой!» звучало фатальное «Все на земле лишь игра, игра, игра…». Владимир Иванович смешал партитуры, сократил либретто, поменял местами некоторые музыкальные номера. Одним словом, впервые сделал все то, чем нынешние режиссеры занимаются сплошь и рядом. Тогда же это было в новинку, выглядело не комильфо. Рецензенты того времени писали, что путь, избранный Музыкальной студией в области оперетты, возражений не вызывает, а вот оперная постановка весьма спорная. Более того, они утверждали, что «операция», произведенная над «Кармен», перечеркнула достигнутые успехи в проводимой студией реформе оперетты. Ведь смысл ее заключался в приближении произведения к реальности, в том, чтобы сделать его более понятным зрителям. Здесь – нет. «Очередная постановка „дыбом“, – писала „Правда“ через неделю после премьеры. – Если Мейерхольд, подновляя авторов, делает их более созвучными современности, то Немирович-Данченко решил приблизиться к первоначальному тексту Мериме».[5]5
  Правда. 1924. 11 июня.


[Закрыть]

Стоило студии весной 1927 года выехать с «Кармен» на гастроли в Тифлис (так до 1936 года назывался Тбилиси), как задиристый и категоричный критик тамошней газеты «Рабочая правда», скрывшийся под псевдонимом М. В-ий, всыпал спектаклю по первое число: «Второстепенный французский писатель Проспер Мериме написал скучную повесть „Кармен“. Два драматурга, Мельяк и Галеви, создали по сюжету Мериме либретто, по своим драматическим достоинствам не имеющее себе равных в оперной литературе. Композитор Визе написал к этому либретто музыку, которая с высокой популярностью соединяет и тончайшую лиричность, и глубокий драматизм. А через полвека культурный театр выбрасывает все положительное, что внесли Мельяк и Галеви, и поручает сомнительному драмоделу К. Липскерову написать новое произведение, приблизившись к более слабому первоисточнику. Весь тонкий, поэтический реализм либретто идет насмарку. Удобный для чтения текст (речь идет о считающемся лучшем переводе Горчаковой) заменяется суконными стихами с преобладанием шипящих, свистящих и рычащих звуков».

В отличие от жизнерадостной «Кармен» в Большом театре «Карменсита и солдат» была оперой сумрачной, выдержанной в коричневых и фиолетовых тонах. Общий мрачный колорит подчеркивали красные прожектора. С первых картин хор не переставал вещать трагические предсказания, завывая: «Берегись, ты обречен». Словом, зрителей пугали как могли. Хористок Владимир Иванович разбросал по лестницам и галереям, подковой окружавшим сцену. Они следили за происходящим действием, помахивая большими веерами таким образом, чтобы подчеркнуть отношение к разворачивающимся перед ними событиям внизу. Люба Орлова, тоже с веером, находилась среди этих безмолвных свидетельниц. Однако размахивать ей пришлось недолго; вскоре хористки завистливо следили и за ней – Орлова получила маленькую роль.

До своей длительной отлучки Немирович-Данченко видел Любу лишь мельком, во время репетиции. Вернувшись, увидел на сцене, и она ему понравилась. В то время в Москве издавался еженедельник «Программы гос. академических театров». Он был достаточно популярен, тираж составлял 15 тысяч экземпляров. Его название не совсем соответствовало содержанию – там печатались программы всех московских театров, а не только академических. 27 ноября 1926 года вышел очередной выпуск, в котором фамилия Орловой впервые упоминается в печати – в программе «трагического представления» «Карменсита и солдат». Она даже не выделена отдельной строкой, на двух персонажей три актера: «Мальчик и девочка – Образцов, Грубэ, Орлова». Грубэ женщина, значит, у Орловой есть дублерша. Однако первый шажок к славе сделан (кстати, мальчик Образцов – тот самый будущий великий кукольник).

В околотеатральных кругах судачили, будто Немирович-Данченко влюблен в Орлову, поэтому ей и открыта «зеленая улица». Разговоры из серии «слышали звон, да не знают, где он». Хотя Владимир Иванович и в самом деле был влюбчив – к числу его увлечений относилась и упомянутая Ольга Бакланова, – в те годы у него просто не оставалось сил на романтические увлечения. Львиную долю времени он проводил за границей, да и в Москве у него дел по горло – он один из директоров МХАТа, ставит там спектакли. В Музыкальной студии Немирович-Данченко появляется редко. Вот его 32-летний сын, Михаил Владимирович, тоже артист студии, пленен Любой Орловой, но рассчитывать ему особенно не на что – она уже замужем.

Орлова вышла замуж в 1926 году, вскоре после поступления на работу в театр. Для нее этот брак был если не по расчету, то во всяком случае – с расчетом. О пылкой страсти говорить не приходилось. Она надеялась на прочное положение, на семейный тыл, позволявший чувствовать себя увереннее. Вдобавок к этому шагу 24-летнюю девушку подтолкнула ощутимая нужда. Ведь родители Любы находились на ее иждивении. После Октябрьской революции отец, ранее служивший в Государственном контроле, перешел на работу в советский аналог этого учреждения – РКИ, Рабоче-крестьянскую инспекцию. Однако там на него смотрели косо, как на «бывшего», и уже в 1924 году Петр Федорович ушел на пенсию, сославшись на плохое здоровье.

Избранником Орловой стал 33-летний Андрей Берзин. Это был человек незаурядный, по специальности землемер-агроном, по натуре – трудоголик. Когда в 1926 году Берзин познакомился с Любой, он уже занимал большой пост в управленческой иерархии – был заместителем начальника Административно-финансового управления Народного комиссариата земледелия, Наркомзема. Андрей Каспарович занимался организацией и руководством финансирования всей системы землеустройства. В том же году на него было возложено и руководство работой Наркомзема по производственному кредитованию сельского хозяйства через систему кредитов. Примерно с того же времени он участвовал в работе системы сельскохозяйственного кредита в качестве члена правления Россельбанка, затем члена ревизионной комиссии того же банка плюс члена совета Центрального сельскохозяйственного банка. Можно представить степень его занятости с ежедневным участием в бесконечных, наслаивающихся одно на другое совещаниях. Молодая жена тоже не сидела без дела – днем репетиции, вечерами спектакли и концерты. В результате они проводили вместе не так уж много времени. Возможно, поэтому взаимные чувства супругов не стали прочными. У каждого своя жизнь, свои профессиональные интересы, малопонятные другому.

Их знакомство произошло самым банальным образом: Берзин пришел в театр, и кто-то из друзей после спектакля привел его за кулисы и познакомил с молодой актрисой. Они начали встречаться, и вскоре Андрей Каспарович был представлен родителям актрисы – Орловы тогда только переехали из коммуналки в проезде Художественного театра в отдельную квартиру в Гагаринском переулке. Берзин имел приятную внешность, был серьезным, вежливым и почти не выпивал в отличие от многих Любиных знакомых из артистической среды. Что еще ценнее, он имел солидную должность и сопутствующие ей блага. Жених понравился и родителям Любы, которые всячески советовали дочери не тянуть со свадьбой. В те годы, как известно, брачные формальности были сведены к минимуму, и вся процедура заняла минут двадцать. Когда молодые люди поженились, Орлова переехала в квартиру мужа в Колпачном переулке. Их совместная жизнь была довольно ровной – главным образом благодаря стараниям Орловой, которая искренне старалась быть хорошей женой. Тогда ей, видимо, казалось, что впереди их ожидает долгая счастливая жизнь.

Для советских людей между тем наступили суровые времена. Частные капиталы были преданы остракизму. С легкой руки власти на смену нэпманскому изобилию пришла распределительная система, принесшая с собой пустые магазины и нервные, изнурительные очереди возле них. 5 января 1930 года было принято Постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», содержавшее программу форсированной коллективизации. Были отменены законы об аренде земли и найме труда, снят запрет с раскулачивания. Крестьянам было разрешено конфисковать у кулачества скот, машины и другой инвентарь в пользу колхозов. Обобществление приняло самые радикальные формы, вылившись в результате в массовые репрессии по отношению к сотням тысяч крестьян. В результате начался резкий спад сельскохозяйственного производства, который смогли преодолеть только к 1937 году, однако достичь рубежей 1928 года удалось только двадцать лет спустя.

На зависть многим Берзин имел спецпаек, которого хватало, чтобы прокормить не только жену, но и тещу с тестем. Старшие Орловы подолгу жили в квартире зятя в Колпачном переулке. В Гагаринском у них маленькая квартира, здесь же – просторная, к тому же днем пустующая: Берзин уезжал на работу рано, приезжал только вечером. Люба тоже все больше возвращалась поздно, после спектаклей. Теща и тесть виделись с зятем не реже, чем сама Люба, и из скупых рассказов Андрея Каспаровича постепенно составили представление о его жизни.

Берзин был на девять лет старше Орловой, он родился 23 января 1893 года в местечке Майоренгоф Рижского уезда Лифляндской губернии, в семье рыбака. Самого тоже рано поманило море – в пятнадцать лет он уже работал корабельным юнгой на немецком грузовом пароходе «Дельта». Девять месяцев Андрей находился в заграничном плавании, посетил порты Англии, Голландии и Франции. Как это ни парадоксально звучит, близкое знакомство с морем привело к тому, что Андрей стал больше ценить сушу и решил посвятить свою жизнь ее благоустройству. Вернувшись на родину, латышский паренек в 1910 году поступил в Горы-Горецкое землемерно-агрономическое училище, находившееся в Могилевской губернии. Все четыре года учебы Берзин зарабатывал себе на жизнь репетиторством, в каникулярное время работал помощником землемера; по возможности деньгами помогали отец и старший брат.

Окончив училище в 1914 году, Берзин получил диплом землемера-агронома (напомним, что землемер – это специалист по межеванию). Полученных знаний для полноценного владения профессией ему показалось мало, и он в том же году поступил на сельскохозяйственное отделение Рижского политехнического института. Трудно назвать его просто студентом: учебу в институте Андрей совмещал с работой землемера землеустроительных комиссий в Гродно, руководителя практических занятий учеников землемерных курсов, инструктора Рижского центрального общества сельского хозяйства и, наконец, заведующего пунктом заготовки сена для армии в заготовительном аппарате уполномоченного Министерства земледелия во Владикавказе.

В августе 1916 года призыв на действительную военную службу прервал учебу Берзина и тем самым лишил его возможности сдать государственные экзамены. Заполняя анкеты, в графе «образование» он всю жизнь был вынужден писать «незаконченное высшее». Военную службу Андрей проходил в 1-м Студенческом батальоне в Нижнем Новгороде, затем в Московской школе прапорщиков, откуда 1 февраля 1917 года был выпущен с назначением на должность командира роты в 183-й запасный пехотный полк, квартировавший в Нижнем Новгороде. Туда, кстати, переехал и его отец, эвакуированный из захваченной немцами Латвии – он стал разнорабочим на Сормовском заводе.

Итак, Берзин служил в армии с августа 1916-го по июль 1917 года, но никаких наград не получил. У Андрея была сильно развита общественная жилка, он всегда находился в центре внимания, в том числе и на военной службе, где был выбран товарищем, то есть заместителем председателя полкового комитета и членом Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов Нижегородского гарнизона. В 1917 году во время июльского восстания гарнизона он стал председателем военно-революционного комитета своего полка. После подавления восстания он был уволен в резерв Московского военного округа (тогда в него входили не только Москва и Московская губерния, но и другие – Смоленская, Ярославская, Тамбовская, Тульская, Калужская, Нижегородская). Безусловно, такие люди без дела не сидели – Совет солдатских депутатов делегировал Берзина в губернский Продовольственный комитет, где он и работал вплоть до Октябрьской революции.

После революции Берзин там же, в Нижнем Новгороде, перешел на работу в губернский Земельный комитет, реорганизованный через три месяца в Земельный отдел губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Здесь на него было возложено руководство отделом земельной реформы, позже переименованным в земельную секцию. Работа закипела, Берзин бурлил идеями. Первым делом он сочинил «Инструкцию о переходных мерах по осуществлению закона о социализации земли». В соответствии с ней в губернии проводились работы по ликвидации частного землевладения и временному распределению частновладельческих земель между крестьянами. В результате этих усилий весной и летом 1918 года были организованы первые совхозы и сельскохозяйственные артели.