Текст книги "Большая книга скандинавских мифов. Более 150 преданий и легенд"

Прядь вторая. Вёльсунги – потомки Одина. Нибелунги[39]39
  Самое известное изложение части сюжета «Саги о Вёльсунгах» – «Песнь о Нибелунгах». В «Песни о Нибелунгах» использованы другие имена героев: так, вместо Сигмунда – Зигмунд, вместо Сигурда – Зигфрид. Нибелунги (по-скандинавски Нифлунги, «дети мглы») – некий мифический древний род карлов (темных или черных альвов), владетелей и хранителей древних сокровищ на землях по реке Рейн. По преданию, бургундская королевская династия, жившая в городе Вормсе на левом берегу Рейна, присвоила сокровища местных мифических существ, а вместе с ними и прозвище Нибелунгов.


[Закрыть]

Жили когда-то два богатых и знатных человека: Сиги и Скади, и был у Скади умный и ловкий во всем слуга по имени Бреди.

Однажды Сиги и Бреди вместе пошли на охоту, и, как Сиги из кожи вон ни лез, Бреди настрелял дичи в два раза больше, чем он. Сиги, который слыл сыном самого Одина и очень гордился своим божественным происхождением, не мог вынести, что какой-то раб оказался в охоте удачливее его, и в гневе заколол Бреди.

Вернувшись из лесу, он рассказал, что Бреди в погоне за оленем забрался далеко в лесные дебри и там сгинул. Тогда Скади послал людей на поиски своего слуги. Те, идя по следам, нашли тело Бреди в сугробе и поняли, кто его убил. Сиги был приговорен к изгнанию и навсегда покинул отчий край, но бог Один не оставил своего сына в беде. Он помог ему собрать большую дружину и повел его корабли далеко на юг от берегов Скандинавии. Там Сиги удалось захватить целую область и стать ее королем. Эта область стала называться страной франков, а ее народ – франками.

Вскоре Сиги женился на дочери одного из своих придворных, и в этом браке у него родился сын по имени Рерир. Потом у Сиги случилась какая-то ссора с шурьями. Те напали на Сиги, когда тот меньше всего этого ожидал, и убили его.

После кончины своего отца Рерир удачными набегами еще больше увеличил число земель, подвластных франкам, приобрел много богатств и мог бы назваться счастливейшим человеком в мире, если бы боги даровали ему потомство, но детей у него не было.

Прошли годы, Рерир одряхлел и со страхом ждал смерти, не ведая, кому завещать свое королевство.

Тут Фригг и Один услышали мольбы Рерира. Они призвали к себе валькирию Лиод, дочь ётуна Хримнира, и вручили ей яблоко со словами:

– Его надлежит отнести к королю Рериру!

Вот Лиод облачилась в платье из вороньих перьев и полетела в землю франков.

Когда Рерир тоскливо сидел на вершине холма невдалеке от своего замка, перед ним появилась высокая стройная девушка в блестящем, словно кольчуга, платье и шлеме. В правой руке она держала сочное красное яблоко.

– Боги вняли твоим жалобам, Рерир, – сказала Лиод, – и решили тебе помочь. Возьми этот плод, отдай его своей жене, и тогда твое желание исполнится. У тебя родится сын, имя которого будет жить в веках, пока волк не сожрет солнце и в огне мирового пожара не погибнут люди и боги.

Рерир радостно подхватил брошенное ему на колени яблоко, а Лиод полетела обратно в Асгард сообщить асам, что она выполнила их приказание.

Все совершилось так, как предсказала посланница богов. Едва жена Рерира откусила кусочек от яблока, как почувствовала под сердцем ребенка. Никто так не благодарил богов, как старый король, но ему не суждено было дождаться рождения сына. Он умер несколько месяцев спустя после встречи с Лиод. Впрочем, ведь известно, что без чьей-то смерти никто на свет не родится…

Королева горько оплакивала уход мужа и с еще большим нетерпением ожидала появления ребенка. Однако прошел год, за ним второй, а он все не рождался. Наконец, когда минуло уже в три раза больше положенного срока, вдова Рерира разрешилась мальчиком. Причем таким большим и крепким, что тот сразу же, с первого дня рождения, встал на ноги и пошел. Королева, не выдержав изнурительных родов, вскоре после них скончалась, успев назвать сына Вёльсунгом.

Боги не солгали. Вёльсунг рос не по дням, а по часам и уже юношей прославился как отважный боец и искусный военачальник. Его имя далеко разнеслось по свету. Когда же он возмужал и ему пришла пора жениться, ётун Хримнир прислал сыну Рерира в супруги ту самую валькирию Лиод, которая когда-то принесла яблоко его покойному отцу. Она родила Вёльсунгу десять сыновей и дочь, о дальнейшей судьбе которой и пойдет настоящая повесть.

В замке короля франков Вёльсунга, которого «Сага о Тидрике из Берна» именует Сивьяном, властвующим над страной Тарлунгаландом, вот уже несколько дней кипел пир. Немало лет прошло с тех пор, как был выстроен из диких валунов и толстых бревен этот замок, но еще никогда не видел он под своей крышей столько гостей. Съехались все друзья и родственники старого короля, предводители его дружин и даже простые воины. Единственная дочь Вёльсунга, красавица Сигни, выходила замуж за короля Гаутланда – Сиггейра – и уезжала вместе с мужем за море, в его королевство.

Как и большинство жилищ тех далеких времен, замок Вёльсунга был сложен вокруг дерева – огромного старого дуба, которому Вёльсунг в честь жены дал название дуба валькирий. Его могучий, в шесть обхватов ствол, подобно исполинской колонне, поддерживал все здание, а вершина с далеко распростершимися ветвями пышным зеленым облаком вздымалась над черепичной крышей. Между корнями этого лесного великана, на земляном полу замка, возвышались длинные столы, на которых громоздились целиком зажаренные звериные туши, а подле стояли открытые бочки с пенящимся медом и крепкой брагой. Как только содержимое какой-либо из этих бочек подходило к концу, рабы выкатывали ее из зала, а на ее место ставили новую.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели

Хозяева и гости ели, пили и веселились, и только сама невеста была задумчива и грустна. Она выходила замуж не по своей воле. Не нравился ей Сиггейр, а за его вкрадчивыми, льстивыми речами она угадывала коварство и скрытую жестокость. Сигни с тоской думала о том, что скоро она навсегда расстанется с родным домом, расстанется с отцом, братьями, расстанется со старшим и самым любимым из них, Сигмундом.

Сигмунд и Сигни были близнецы. Они вместе родились, вместе выросли, и если Сигни превосходила всех красотой, то Сигмунд не знал себе равных по силе и мужеству. Сигмунд был столь могуч, что мог пить яд без вреда для себя. Неудивительно, что многие предвидели – слава Сигмунда скоро превзойдет славу его великого отца. Сигмунд тоже недолюбливал Сиггейра, но он знал непреклонный характер старого Вёльсунга и потому не давал воли своему языку.

Уже немало пенного меда было выпито, и порядком захмелевшие гости только что затянули своими хриплыми голосами свирепую, как вой морского ветра, воинственную песню викингов, как вдруг дверь в зал внезапно распахнулась и на ее пороге возник сам бог Один, босой, в холщевых штанах. Голову владыки Асгарда венчала потрепанная широкополая шляпа, с плеч свисал заплатанный синий плащ, а в правой руке сверкал огромный меч. У Одина был всего один лишь глаз, но этот глаз светился глубоким умом, да и вся наружность старика была так грозна и неприступна, что все невольно смутились и никто не осмелился даже поприветствовать владыку Асгарда.

Не обращая на это внимания, Один, войдя в зал, быстро прошел между рядами гостей и, подойдя к дубу валькирий, с такой силой всадил в него меч, что он по рукоятку ушел в ствол.

– Я оставляю здесь этот меч, имя которому Нотунг, – произнес он, и его слова эхом отозвались в наступившей тишине, – в дар тому, кто сумеет его вытащить. И знайте, что лучшего меча никто из смертных еще не держал в своих руках.

Сказав это, Один повернулся и не оглядываясь покинул зал. Слуги Вёльсунга кинулись вслед за ним, но владыка Асгарда уже исчез, и никто не видел, откуда он пришел и куда скрылся.

Едва опомнившись от изумления, все, кто только был в зале, вскочили со своих мест и, восхищенно охая, обступили могучее морщинистое дерево, в стволе которого ярко поблескивала золоченая рукоятка меча. Младший сын Вёльсунга уже было протянул к ней руку, но отец остановил его и, обращаясь к Сиггейру, сказал:

– Ты мой гость, дорогой зять, попытайся же первым добыть это оружие.

Сиггейр покраснел от радости. Он был молод и силен и счел, что без труда завладеет подарком отца богов.

«Хотя Один – владыка Асгарда, но уже давно старик. И если он смог его воткнуть в какой-то трухлявый дуб, то уж я, конечно, сумею его вытащить», – подумал он.

Однако надежды короля Гаутланда оказались напрасными. Хотя Сиггейр потянул меч с такой силой, что на лбу у него выступили крупные капли пота, Нотунг не сдвинулся ни на волосок.

– Нет, видно силы всего Асгарда всадили сюда этот меч, не руке простого смертного его и вытащить! – сердито проворчал он, возвращаясь на свое место.

Сиггейра сменил старый Вёльсунг, а того – сыновья и гости. Каждому хотелось испытать свою силу и стать владельцем чудесного оружия. Один за другим подходили воины к дубу валькирий и один за другим смущенно отходили прочь. Меч Нотунг словно прирос к стволу и не двигался с места.

Лишь один Сигмунд молчаливо стоял в стороне. Старый Вёльсунг, заметив это, сказал:

– Разве тебе не хочется завладеть таким прекрасным мечом? Или ты сомневаешься в своих силах? – спросил он.

– Нет, я просто не хотел мешать другим, – скромно ответил Сигмунд.

Он подошел к дубу и, схватив одной рукой рукоятку меча, выдернул его из твердого узловатого ствола так же легко, как раскаленный нож из куска масла.

Все невольно вскрикнули, восхищенные невероятной силой молодого Вёльсунга. Не меньше восторгов вызвал и сам Нотунг. Он оказался воистину великолепен. Испытывая его, Сигмунд вырвал у себя волос и бросил на лезвие. Едва коснувшись меча, волос распался на две части. Зал взорвался новыми криками восторга.

– Послушай, Сигмунд, – сказал Сиггейр, который все время с завистью смотрел на Нотунг, – продай его мне. Я дам тебе за него столько же золота, сколько он весит.

– Если бы тебе пристало его носить, – насмешливо ответил Сигмунд, – ты бы его и вытащил. Теперь же я не уступлю его за все золото, которое есть в твоем королевстве.

Король Гаутланда вздрогнул, как будто его ударили хлыстом. Но он был достаточно умен, чтобы не дать волю своему гневу, и весело расхохотался, дружески похлопав Сигмунда по плечу.

– Ну, так носи его сам, – воскликнул он, – а мы выпьем за то, чтобы подвиги, которые ты совершишь этим мечом, навеки прославили твое имя.

Сказав это, он взял из рук слуги полный рог меду и осушил его одним духом. Остальные последовали его примеру, после чего веселье в зале вспыхнуло с новой силой и продолжилось уже без всякого перерыва до самого утра.

Однако едва рассвело, Сиггейр поднялся и, обращаясь к Вёльсунгу, сказал:

– Подул попутный ветер, дорогой тесть, и я хочу воспользоваться им, чтобы, далее не мешкая, отплыть домой. Позволь же поблагодарить тебя за гостеприимство и радушие, за которые я надеюсь вскоре отплатить тебе той же монетой.

Лицо старого Вёльсунга омрачилось.

– Ты слишком рано собрался в дорогу, – проворчал он. – У нас не в обычае кончать свадебный пир так скоро.

– Знаю, – притворно вздыхая, ответил Сиггейр. – Но я и не собираюсь его кончать. Я получил важные известия из Гаутланда и должен спешно вернуться домой. Но если ты со всеми, кто здесь собрался, через две недели пожалуешь ко мне за море, то мы продолжим там то, что начали, и поверь, я сумею ответить гостеприимством на гостеприимство.

Слова Сиггейра вызвали одобрительные крики гостей, которые уже заранее предвкушали предстоящий праздник.

– Хорошо, я принимаю твое предложение, – сказал старый Вёльсунг, – и клянусь Одином, что через две недели буду у тебя в Гаутланде со всеми, кто пожелает мне сопутствовать. А таких, – добавил он, оглядывая зал, – наберется немало.

– Чем больше гостей ты привезешь, тем веселее нам будет… – как-то странно улыбаясь, ответил Сиггейр.

Он быстро попрощался с Вёльсунгом и вышел, чтобы приказать своим людям собираться в дорогу.

В этот момент Сигни, которая до сих пор безучастно сидела на своем месте, вдруг бросилась на колени перед старым королем и со слезами на глазах воскликнула:

– О дорогой отец! Молю тебя, позволь мне не ехать! Не верь Сиггейру: он коварен и злобен. Пусть уезжает один в свой Гаутланд, а я останусь здесь, с тобой и братьями!

– Ты сошла с ума, Сигни! – сердито взглянув на дочь, сказал старый Вёльсунг. – Как могу я нанести смертельную обиду своему гостю и зятю, да к тому же такому уважаемому человеку, как Сиггейр! Немедленно отправляйся к нему и не смей подавать даже виду, что он тебе неприятен!

Сигни опустила глаза и, не говоря больше ни слова, вышла вслед за Сиггейром. А два часа спустя корабли гаутов уже покинули землю франков и быстро понеслись по седым морским волнам. Они увозили Сиггейра и его молодую супругу, глаза которой до последнего мгновения были устремлены на юг, к родным берегам, словно она предчувствовала, что уже никогда больше их не увидит.

Старый Вёльсунг сдержал обещание, данное им зятю. Ровно через две недели после отъезда Сигни он со всеми своими сыновьями, друзьями, родичами и челядью отправился в Гаутланд, чтобы там продолжить празднество, так неожиданно прерванное Сиггейром.

Плавание франков оказалось удачным. Попутный ветер быстро нес вперед их легкие, похожие на лебедей, корабли, и однажды под вечер они увидели перед собой хмурые скалистые берега Гаутланда. Путники приветствовали их радостными криками. В ожидании скорого отдыха и обещанного Сиггейром богатого угощения они затянули веселую песню и еще дружнее налегли на весла.

Лишь один старый король не заражался общим весельем и, стоя на носу своего корабля, с изумлением всматривался в быстро приближающийся берег. Он ожидал, что Сиггейр, заранее зная о его прибытии, с пышной свитой выйдет к нему навстречу, но все вокруг было голо и пусто, и только на одной из прибрежных скал виднелась высокая, стройная фигура женщины. Багровые отсветы заката играли на ее длинных золотистых волосах. Прижав к груди свои белые, украшенные тяжелыми браслетами руки, она напряженно всматривалась в подплывающие корабли, а потом вдруг, как бы не в силах далее ждать, бросилась в воду и поплыла им навстречу. Вскоре она поравнялась с кораблем Вёльсунга и, схватившись руками за борт, одним быстрым и ловким движением взобралась на палубу.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели. Не говоря ни слова, она бросилась к ногам отца и прижалась лицом к его коленям.

– Что с тобой, моя дочь? – воскликнул старый Вёльсунг. – Где твой муж? Уж не стряслась ли с ним какая-нибудь беда?

При этих словах отца Сигни резко выпрямилась. Ее большие синие глаза потемнели от гнева, как небо перед бурей.

– Ах, если б это было так! – вскричала она. – Но нет, с ним не стряслось беды. Это он готовит беду другим. Там, – и она показала рукой на высокую гряду прибрежных утесов, – там, за ними, он собрал несметную дружину, которой приказано напасть на вас, едва вы высадитесь на берег. Таков будет тот пир стервятников, на который он вас пригласил. Не медли же, мой отец! Прикажи повернуть корабли и, пока не поздно, направить их прочь от этой проклятой земли!

Сигни говорила так громко, что ее слова услышали команды всех кораблей. Франки положили весла и молча воззрились на своего короля. Лицо старого Вёльсунга стало мрачнее ночи. Наконец он решительно покачал головой, словно отгоняя от себя какую-то мысль.

– Ты мне не веришь, отец? – в отчаянии вскричала Сигни. – О, клянусь Фрейей, что я сказала тебе сущую правду!

– Я верю тебе, дочь моя, – спокойно ответил старый король, – и мне не нужно твоих клятв. Но еще в молодости я дал слово никогда не отступать перед врагами, как бы сильны они ни были. Это слово я сдержу и теперь. Мы высадимся на берег и примем бой с воинами твоего мужа.

Сигни побледнела еще больше, но потом ее глаза вспыхнули, и она гордо подняла голову.

– Хорошо, отец, – сказала она, – поступай так, как ты считаешь нужным. Позволь только мне остаться с вами и разделить вашу победу или вашу смерть!

Суровые, словно высеченные из камня черты старого вождя немного смягчились, но лишь на мгновение.

– Нет, Сигни, – произнес он твердо, – не мне попирать обычаи наших предков. Ты замужем, и не судьба отца и братьев, а судьба мужа отныне должна стать твоей судьбой. Ты вернешься к Сиггейру и останешься с ним навсегда.

И, уже не обращая больше внимания на дочь, король франков обернулся к своей дружине и воскликнул зычным голосом:

– Друзья мои! Вы слышали слова Сигни и знаете, что нас ждет. Мы не хотели битвы с Сиггейром и приехали к нему как друзья, но бежать от него было бы недостойно нас, франков! Вперед же, друзья, и да поможет нам мой прадед Один!

– Вперед! – дружно повторили франки.

Они снова взялись за весла и несколькими взмахами подвели корабли к берегу.

Сигни первая легко спрыгнула на землю.

– Прощай, отец, – грустно молвила она. – Я исполню твое приказание и вернусь к Сиггейру, но знай, что, если вам суждено погибнуть, твоя смерть не останется неотомщенной. Прощай же навсегда, прощайте и вы, друзья и братья!

Она в последний раз окинула взором спокойные невозмутимые лица готовящихся к бою франков, а потом, уже не оборачиваясь, быстро устремилась к груде утесов, которые скрывали дружины Сиггейра, и вскоре исчезла за ними.

Тем временем небольшая дружина Вёльсунга выбралась на берег и построилась плотными рядами вокруг своего короля и его десяти сыновей. Им не пришлось долго ждать. Не прошло и четверти часа, как справа и слева от франков показались первые ряды многочисленной рати Сиггейра. Гауты наступали широким полукругом, стремясь отрезать франков от моря. Напрасно Вёльсунг взглядом искал в их толпе своего зятя, тот был слишком хитер, чтобы самому встретиться в бою с прославленным старым воином и его могучими сыновьями. Он предпочел остаться в своем замке, поручив предводительство дружиной своим военачальникам.

– Ничтожный трус! – с презрением бросил Вёльсунг. – Вперед, франки! – крикнул он уже громко и, высоко подняв свой меч, как стяг, ринулся навстречу врагам.

Натиск франков был так стремителен, что ряды гаутов смешались. Впереди всех, мощными ударами прокладывая себе дорогу, шел старый король. Рядом с ним неотступно следовал Сигмунд с Нотунгом в руках. Казалось, что Вёльсунг, доселе никогда не знавший поражения, и на этот раз одержит победу.

Однако гаутов оказалось слишком много. Девять раз прорывались франки сквозь их ряды, устилая свой путь телами многочисленных врагов, но и сами понесли при этом тяжелые потери. Не замечая, что его дружина поредела более чем на две трети, Вёльсунг в десятый раз повел ее на врага. В этот момент метко брошенное копье одного из гаутов пронзило ему грудь. Старый витязь пошатнулся и, не издав даже стона, мертвым пал на землю.

Увидев это, Сигмунд, думая, что отец только ранен, бросился к нему и опустился около него на колено. В тот же миг крепкая ременная петля стянула ему плечи и опрокинула его на землю. Сигмунд пытался встать, но тут же свыше десятка гаутских воинов навалились на молодого человека, обезоружили и туго связали по рукам и ногам. Точно так же были захвачены в плен и остальные девять братьев Сигмунда, а еще через несколько минут последний франк, истекая кровью, рухнул, пронзенный копьями своих врагов.

Гауты привели Сигмунда и его братьев во двор королевского замка. Здесь их поджидал сам Сиггейр, сидевший на грубой деревянной скамье в окружении своей свиты. Рядом с ним безмолвной тенью стояла Сигни. Казалось, что она полностью покорилась своей судьбе и выпавшему на долю отца и братьев жестокому жребию. Зато глаза короля Гаутланда загорелись диким торжеством при виде пленников.

– Привет тебе, Сигмунд, – сказал он насмешливо. – Не повторишь ли ты еще раз, что я недостоин владеть этим клинком?

И его рука любовно заскользила по рукоятке чудесного меча Нотунга, которым он уже успел опоясаться.

– Этот меч не для тебя, Сиггейр, – невозмутимо ответил Сигмунд, – и рано или поздно он достанется тому, кому предназначался.

– Тебе-то Нотунг во всяком случае никогда не будет принадлежать! – злобно возразил Сиггейр. – Эй, воины, схватите этих франков и отрубите им головы!

– Постой, Сиггейр! – как будто сбрасывая с себя оцепенение, вдруг молвила Сигни. – Постой, не торопись выносить им свой приговор.

– Что это значит, жена моя? – нахмурился король Гаутланда. – Так-то ты почитаешь своего мужа! Или ты забыла, какое оскорбление нанесли мне в замке старого Вёльсунга?

– Нет, я не забыла нанесенного тебе оскорбления, – ответила Сигни. – Но ты слишком мелко за нее расплачиваешься. Смерть от меча легка и почетна. Прикажи лучше отвести их в лес и заковать в дубовые колодки. Пусть они сгинут там как рабы, от голода и жажды.

– Клянусь Одином, как ты находчива, Сигни! – усмехнулся Сиггейр. – Теперь я вижу, что ты верная жена. Вы слышали слова королевы? – обратился он к своим воинам. – Сделайте же так, как она советует. А вы, Вёльсунги, подыхая от голода и жажды, утешайтесь, что этим вы обязаны своей сестре! – И он громко расхохотался.

Повинуясь приказу своего владыки, гауты отвели братьев Вёльсунгов в лес и там приковали их рядом друг с другом к огромной дубовой колоде. Убедившись в том, что пленные не могут пошевелить пальцем, они оставили их одних, а сами вернулись в замок.

Но Сигни недаром посоветовала мужу заковать пленных франков в колодки. У дочери Вёльсунга имелся старый, преданный слуга, и она надеялась с его помощью освободить братьев и помочь им бежать. Однако все случилось совсем не так, как рассчитывала молодая женщина. В первую же ночь на поляну, на которой находились франки, вышла из чащи огромная лосиха и, покачиваясь своим бочковатым телом, направилась прямо к ним. Братья с ужасом заметили, что ее глаза светятся в темноте, как у хищного зверя. Лосиха подошла к самому младшему из них и, перекусив ему горло, с жадностью стала его пожирать. Тщетно остальные Вёльсунги кричали и призывали богов, надеясь отогнать страшного зверя. Лосиха остановилась лишь тогда, когда съела свою жертву, после чего вновь скрылась в чаще леса.

Наутро на поляну явился старый слуга, которого прислала Сигни. Он принес братьям еду и питье и попытался расшатать место крепления цепей к колоде, но одному человеку это оказалось не под силу. Кроме того, он был слабым и дряхлым, сама же Сигни не могла выйти из замка, так как за ней строго надзирали. Лосиха появилась вновь на следующую ночь, и еще один из Вёльсунгов окончил свою жизнь, отправившись в утробу кровожадному зверю.

С каждой ночью франков становилось все меньше и меньше. Сигни выла от отчаянья, не зная, как уберечь братьев от чудовища. Откуда ей было знать, что лосиха – не кто иная, как мать Сиггейра, злая колдунья, по ночам принимающая облик животного. Колдунья разгадала замысел Сигни и посоветовала сыну десять дней не выпускать жену из дому. За это время она собиралась расправиться со всеми братьями.

Так прошло девять ночей. К исходу последней ночи из всех Вёльсунгов в живых остался один лишь Сигмунд. Он уже почти смирился со своим незавидным жребием, как вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. Утром, когда на поляне опять показался старый слуга, навещавший братьев, он обратился к нему:

– Мчись скорей к моей сестре и передай ей, чтобы она прислала мне горшок самого лучшего, душистого меда. Да смотри, поторопись и доставь мне этот мед не позднее вечера.

Слуга кинулся со всех ног выполнять поручение и под вечер вернулся назад с медом.

– Хорошо, – сказал Сигмунд. – А теперь размажь мне этот мед по лицу, а остаток положи в рот.

Слуга не мог понять, что задумал молодой Вёльсунг, однако сделал, что ему велено, после чего ушел домой.

Сигмунд понимал, что его затея дерзка, и стал с волнением ожидать наступления ночи. Но вот солнце село, на небе зажглись первые звезды, и пленник услышал в отдалении фырканье и грузные шаги своего врага. Лосиха подходила все ближе и ближе. Остановившись перед Сигмундом, она раскрыла свою огромную пасть с рядами человеческих зубов, готовясь перекусить юноше горло. В этот миг ей в ноздри ударил сладкий запах меда. Лосиха, закрыв пасть, обнюхала молодого Вёльсунга, а затем принялась жадно слизывать мед с его лица. Она даже засунула ему язык прямо в рот. Сигмунд, который только и ждал этого, крепко сжал его своими зубами.

Испуганная лосиха рванулась прочь и изо всех сил ударила передними копытами в колоду, к которой был прикован молодой витязь. Колода разлетелась на куски, и Сигмунд оказался свободен. Не теряя времени, он, не разжимая зубов, перехватил своей крепкой рукой язык лосихи и, намотав на него цепь, вырвал его из ее горла. Из пасти колдуньи-зверя ручьем потекла кровь, и она замертво рухнула на землю.

Едва рассвело, в лес прибежал старый слуга. На этот раз его сопровождала Сигни, которой Сиггейр, уверенный в том, что франков уже больше нет в живых, разрешил прогуляться. Оба очень обрадовались, увидев Сигмунда живым и на свободе, а лосиху – мертвой у его ног!

– Боги не допустили, чтобы ты погиб бесславной смертью! – воскликнула Сигни, горячо обнимая брата. – Ты совершишь еще немало подвигов, а Сиггейр сполна расплатится за свое предательство.

– Придет время и для мести, сестра, – ответил ей Сигмунд. – А пока пусть твой муж и дальше считает, что последний из Вёльсунгов отправился в Хель. Возвращайся в замок, а я зарою труп лосихи, чтобы никто ничего не заметил.

– Но где ты будешь жить, дорогой брат? – спросила Сигни.

– Здесь же, в лесу, – ответил Сигмунд. – Так что мы скоро увидимся. А сейчас поспеши назад, пока Сиггейр ничего не заподозрил.

Сигни побежала домой, а Сигмунд взвалил на плечи труп лосихи и, отнеся его подальше в кусты, закопал в землю.

В тот же день Сиггейр отправил в лес своих людей узнать, живы ли еще Вёльсунги, и те, вернувшись, доложили ему, что нашли колоду, к которой были прикованы франки, разбитой, а рядом с ней свежую лужу крови.

«Видно, дикие звери или моя мать растерзали всех десятерых», – радостно подумал Сиггейр, а вслух добавил:

– Теперь, Сигни, мы можем править спокойно, не опасаясь ничьей мести, – Вёльсунгов больше нет в живых!

«Что бы ты сказал, Сиггейр, если бы знал правду!» – чуть не рассмеялась мужу в лицо Сигни, но ничего не ответила ему и лишь покорно склонила голову в знак согласия.