Текст книги "Вишни. Роман. Книга первая"

II

После недельной 30-градусной жары, когда детвора и молодежь свободное время старалась провести у речки или водоёмов, с 20 июня зашли дожди, которые значительно уменьшили жару и изменили распорядок дня беззаботной детворы. Нужно было искать себе занятие. В селе увеселительных занятий было не так много. Кто-то ходил в колхозную бригаду, с надеждой, что им удастся уговорить конюхов, ухаживающих за лошадьми, покататься на них и, если повезет, то и покупать на мелководье реки в районе железнодорожного моста через речку. И, конечно, за это они должны были отработать, помочь взрослым в посильной работе на ферме.

Двадцатого числа дождь был сильный и шёл целый день, с малыми перерывами. В этот день те, кто не имел трудовой повинности, не нужно было идти на работу, сидели в основном по домам и, в лучшем случае, выполняли домашнюю работу, если была в том необходимость или указание старших. На другой день дождь был менее интенсивным, а уже 22 июня день выдался пасмурным, с небольшим количеством осадков, с довольно свежим ветерком и температурой в пределах 20 градусов.

Изрядно занудившиеся сидением дома дети и подростки рвались куда угодно, лишь бы развеяться. Маша с интересом наблюдала за своим братом, чтобы не упустить возможность прицепиться к нему «хвостиком», когда он решит куда-то пойти. Хотя и ему для этого одного желания было мало, нужно ещё и получить «добро» родителей.

Отец, по обыкновению, сапожничал. Выполняя ответственную работу в пошиве сапог, он низко склонился над приспособлением с колодкой, на которую выполнял затяжку вырезанных заготовок кожи. В такие моменты его отвлекать нельзя было. Любая ошибка могла стать неисправимым браком и могла дорого стоить. Материал стоил деньги и, по тому времени, немалые. Домашние все это понимали и старались отца не отвлекать от дела. Хоть сегодня был выходной день, но Петр Леонтьевич выполнял срочный, а значит и хорошо оплачиваемый заказ.

Вася выполнил всю работу по хозяйству, что предписана негласным распорядком дня и естественными потребностями домашней живности. Маша ещё вчера выполнила уборку по дому и во дворе. Сегодня у нее была минимальная загруженность в случае просьбы матери в чём-то помочь. Но, Варвара Максимовна, без особой необходимости, старалась не нагружать меньшую дочь, откровенно жалела. Она хлопотала над приготовлением обеда. Груба, толи от отсыревшего кизяка, толи от низкого атмосферного давления и плохой от этого тяги, изрядно дымила и супруг бурчал себе под нос, высказывая негодование или неумением жены ликвидировать этот дискомфорт во дворе, или ещё чем, что никто не мог понять, да и похоже, он того не добивался, его успокаивал сам процесс ворчания.

Как только отец закончил выполнять ответственную операцию и устроил перекур, Вася подкатил к нему с вопросом:

– Па, можно я пару часиков погуляю? Хозяйство в порядке, к обеду буду.

– И я, папа, с Васей, можно?! – вдогонку выпалила Маша.

Петр Леонтьевич улыбнулся, прищурив глаза и резко хлопнув обеими мозолистыми руками с короткими пальцами по кожаному фартуку, закрывающему в сидячем положении и его колени:

– Сегодня же воскресенье?! Сходите, развейтесь. Вася, а ты за сестрой смотри, не бросай нигде. Смотри у меня! – его наказы, хоть и были серьёзно сказаны, но с неизменной улыбкой.

Маша, подпрыгнула на месте, хлопнула громко в ладошки и уже Васе, тихо, почти шепотом спросила:

– Ты же не против?! Папаня разрешил…

Вася развёл руками. Хоть ему это была обуза, но против слов отца не попрёшь, да и Маша, если прицепится, ничего не поделаешь, что клещ, цепкая такая:

– Пошли, Дюймовочка!

– Ой, Илья Муромец отыскался! На себя-то посмотри…, – парировала усмешку брата Маша. И была права, так как иногда люди принимали их, когда были вместе, за двойню и давали возраст года на два меньший, чем им было.

– А ты куда? – спросила, еле поспевающая за быстро идущего, без оглядки, брата.

– А ты куда хотела? Прости, я не спросил! – немного с ехидством, а вернее с иронией спросил Вася.

– Куда ты, туда и я. Я просто спросила, интересно знать.

– На вокзал я иду. Скоро московский приходит, хочу поглазеть. Я вот подумал, а может мне на машиниста пойти учиться, а, Малявка?

Маша не ответила, просто опустила голову и следом поспешала за братом. Она знала, если с ним много спорить, то тогда, когда она станет проситься взять её на то мероприятие, которое предполагает присутствие только пацанов, она может остаться не у дел. А, проявив покорность, у неё есть вариант, что Вася, если нужно будет за нее слово замолвит. И так уже не раз было.

Начинался дождик, и брат с сестрой перешли на бег. До вокзала было рукой подать, они забежали под навес на платформе со складом, где хранились товары и посылки, отправляемые и прибываемые железнодорожным транспортом. Приближение пассажирского поезда можно было предвидеть по оживлению именно здесь. Грузчики начинали суетиться, перекатывали ручные тележки к месту остановки головных вагонов, где находился багажный и почтовый вагоны.

Вася не раз наблюдал за процессом разгрузки и погрузки посылок и товаров и это зрелище ему очень нравилось, хоть он и не мог объяснить. Маше же нравилось всё, что нравилось брату и то, что она была вместе с ним и сейчас, ей казалось, что никто и ничто ей больше не нужно. Что нужно для счастья 13-летней девочки? А больше ничего и не нужно. Такими были её запросы, да и не только её. Счастливое время, детство.

Один грузчик, загрузив посылки, тронул свою тележку на место загрузки, второй громко гремел, бросая на металлическое дно тележки, громко отзываемые металлическими «проклятиями» какие-то коробки и ящики. Со стороны Бумфабрики послышался гудок паровоза и через две-три минуты, из-за поворота в клубах дыма, проявилась звезда того самого паровоза и раздался предупредительный гудок.

Вася уселся на ограждение, отделяющее эстакаду от железнодорожных путей, сестра присела рядом. Издали они были похожи на двух воробышков, сидящих на веточке. Сидели молча, наблюдая за приближением поезда. Заскрежетали тормозные колодки, послышалось характерное шипение воздуха. Поезд замер, встречающих заволокло клубами пара и дыма, досталось и нашим зрителей. Вася полной грудью вдыхал все эти запахи, которые ему очень нравились, как многим нравился запах бензина, когда мимо проходил шофёр. Запах на железной дороге особый. Его создают сами шпалы, специфической пропиткой, дым и пар паровоза, запах другого, чуждого мира, в котором живут люди, ехавшие в этих душных вагонах, запах столичный и запах нечерноземья, запах лесов и степей и всё это вместе можно было бы назвать единым определяющим словом, назвав все запахи, «запахом Родины».

Открылись двери вагонов, зашумели проводницы и пассажиры. Кто-то бежал по перрону, выставляя вперёд огромный чемодан, за ним семенила полная женщина, явно задыхаясь от бега и таща за собой ничего не понимающую девочку лет пяти-шести. Грузчики принялись за привычную работу, перебрасывая в вагоны и принимая из них товары, посылки и почту.

– Поберегись! Поберегись! – кричал грузчик, толкая перед собой заполненную тележку с грузом и разгоняя пассажиров, провожающих и просто зевак.

– Вот бы, сесть на поезд и уехать далеко-далеко, чтобы весь мир посмотреть. Интересно, как там люди живут. Хочу море увидеть, настоящее, Чёрное море. А может быть, сестрёнка, мне в мореходку пойти, а? В Ростове же есть мореходка!?

– Ты полчаса назад хотел машинистом стать. Уже не хочешь, Вася? – с прищуром и глядя прям в глаза, сидя на ограждении и перегнувшись так, чтобы видеть брата глаза-в-глаза. Подумав немного, продолжила, – Я, как школу закончу, пойду учиться на киномеханика. Представь, кино можно смотреть бесплатно и по несколько раз – класс.

Вася закатился хохотом и без малого не свалился с металлического ограждения, но вовремя успел ухватится рукой за верхнюю трубу, только и успел при этом произнести:

– О-о-о-х! Ё-моё!

Вокзальный шум и грохот затих. Объявили отправление поезда. Проводница штабного вагона, стоя на трапе, выбросила из проема вагонной двери свёрнутый жёлтый флаг, ответив тем самым дежурной по станции, стоящей на перроне с таким же сигнальным флажком. Паровоз дал гудок, заскрежетали металлические части колёсных пар и подвести и поезд медленно начал набирать скорость. Часов через пятнадцать, примерно, в открытые окна, запылённых пылью российских дорог, вагонов будет поступать свежий влажный морской ветер и пассажиры увидят яркое солнце «купающееся» своими лучами в море и слепя всех своим ярким отражением от морского бриза или от гребней набегающих волн прилива. «Это так красиво!» – мечтал, сидя на том же место ограждения, Вася, словно боясь потревожить красивые грёзы.

– Вася, пошли! Ты заснул, что ли? – стоя напротив и дёргая на руку, спрашивала Маша.

– А? Да, да! Сейчас, пойдём, – прогнав дымку грёз, ответил Вася и оттолкнувшись от ограждения, решительно двинулся в сторону вокзала.

Когда проходили мимо входной двери в вокзал, вверху что-то затрещало, зашипело и заработал радиорепродуктор. Но в нем не было объявления дежурной по вокзалу о прибытии очередного поезда или другого объявления. Это было нечто другое, что заставило всех, кто услышал начало обращения, остановиться на тех местах, где были, как в том случае, когда рвётся киноплёнке, а крайний кадр продолжает проектироваться на киноэкран.

Вася с сестрой машинально подняли головы, как будто они хотели не услышать, а увидеть того, кто начал произносить речь, часы, висевшие рядом с репродуктором показывали 12 часов 15 минут.

«Граждане и гражданки Советского Союза! – услышали все, кто «замер» в предчувствие чего-то значимого и страшного, голос заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Народного Комиссара Иностранных дел товарища В. М. Молотова, – Советское правительство и его глава, товарищ Сталин, поручили мне сделать следующее заявление:

Сегодня, в 4 часа утра, без объявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наша города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артеллерийский1 обстрел были совершены с румынской и финляндской территории.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизационных народов вероломством…»

Люди стояли молча, вглядываясь в глаза рядом стоящих знакомых и незнакомых людей, пытаясь найти ответ на вопрос – «Что это такое? Как всё это понимать? Война?!…»

– Братик, это что, а? – ухватившись обеими руками за косички чёрных, как смоль волос, переброшенных вперёд, с широко открытыми немигающими глазами, спросила тихо, даже как-то жалобно у брата Маша.

– Война, сестрёнка! Война!

«… Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего вождя товарища Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Наступила гробовая тишина, как раздумье перед тем, какие эмоции в таком случае станут естественными, не театральными, как у артистов на сцене. Но это же не театр – это жизнь. Когда минута оцепенения прошла, женщины завопили и запричитали, мужики начали рассудительно говорить друг с другом, внешне не высказывая видимых эмоций. По большому счёту, дух войны давно витал над головами, только каждый его отгонял, как надоевшего гнуса, не веря в его реальность.

– Побежали домой, Маша! – строго, командным голосом приказал брат сестре, помня, что он несёт за неё ответственность и не потому, что отец приказал, а потому что он и без этого с трепетной братской любовью относился к сестре и готов ради нее на все был. Заметив, что сестра находится в абстракции, взял её за руку и дернув, сказал громче, – ты оглохла, что ли? Побежали!

Маша, бежала со всей прыти, её косички с простенькими бантиками, как ленты бескозырки развевались за спиной, но угнаться за братом никак не могла. На развилках, Вася, останавливаясь, оглядывался назад и когда сестра его нагоняла, вновь «включал крейсерскую скорость».

Первой запыхавшихся детей увидела мать:

– О, Господи! Спаси и сохрани! Что стряслось? – спросила она и предусмотрительно присела, если не сказать упала на табурет, добротно сделанный хозяином.

– Мама, война! – без подготовки, как охотники говорят, «навскидку» выпалил Вася и, увидев, как побелело лицо матери, подошёл, положил руку на голову и уже по-сыновьи, спокойно спросил:

– Мама, ты что? Наша армия самая сильная, мы враз немчуру разобьём.

Вышел из хаты отец, услышав шум, но не поняв суть разговора:

– Чего шумим? Что случилось?

– Петя, война! – вытирая фартуком, невесть, когда появившиеся слёзы, сказала жена мужу, – Как же это, а? У нас же с Германией Пакт о ненападении Молотовым подписан?

Муж ничего не ответил, присел на колоду рядом с грубой, на которой рубались дрова, неспешно достал кисет, бумагу, скрутил самокрутку, закурил, сделал пару глубоких затяжек и потом начал говорить:

– Немец – враг серьёзный, дисциплинированный и организованный, и хорошо вооружен, до зубов. Посчитай, всю Европу уже под себя подмял. Видимо, теперь аппетит разгорелся, на наш могучий Союз рыпнуться решил. Мы, конечно, его место укажем, но до того кровушки нашей, русской он может много испить. А откель такие сведения, не сорока же на хвосте принесла?

– Молотов по радио выступал. Мы на вокзале были. Вот давеча и объявили, – ответил Вася.

– Ну, что же, отцы в Первую мировую воевали, честь не посрамили. Видать, теперь и наша очередь.

– Петя, может обойдутся кадровой армией, вас не тронут. От кадровых-то проку больше, чем от резервистов, так ведь?

– Не знаю, не знаю. Может им ещё там, на границе надают по сопатке, и они, юшкой умывшись, в конуру спрячутся? Ну, а коли нет, то тогда придётся повоевать. Ты ж смотри, если чё, остаешься единственный мужик в семье. Мать слушай и на рожон никуда не лезь.

– Ой, отец, ты никак уже на войну собираешься?! – скрестив руки на груди запричитала мать.

– Хорошо, батя! Я всё понимаю.

Одна только Маша, присевшая рядом с матерью и склонившая ей на колени голову, смотрела на всех своими большими зелёными глазами и пыталась из разговора родных понять главное – что будет завтра и будет ли вообще завтра. Она, конечно, не могла даже представить, что эта, так называемая война, как мясорубка изуродует человеческие души, а кому-то и в прямом смысле, тела, её жернова, как и шнек мясорубки переломает судьбы, а у кого-то заберёт самое дорогое – жизни.

Настала тишина. Никому не хотелось говорить, все думали, хоть и об одном и том же, но совершенно по-разному, каждый со своей позиции, на основе имеющегося жизненного опыта и знаний, информации из газет и радио, а также слухам, которыми был наполнен жизненный ареал. Ещё вчера все жили планами и надеждами на счастливое будущее, а сегодня, когда война стоит на пороге Родины и завтра ждёт неизвестность. И никто не знал, сколько дней, недель или месяцев придётся всем прожить в такой неизвестности, ожиданиях и желаниях, чтобы кошмар войны быстрей закончился.

Но это будет потом, а сегодня он только начинается. Для кого-то война сегодня началась и сегодня же закончилась, так как для них никогда не будет завтра и потому, что их завтра уже не будет, они остались сегодня или в списках убиенных, а большинство даже в списках безымянных жертв. Какая судьба уготовлена выпускнику школы, мечтающему получить в ближайшем будущем рабочую профессию, Васе, пойдёт ли в школу 1 сентября Маша в школьной форме и будет ли их отец сапожничать и тем самым приносить в семью основной доход, сможет ли старшая дочь Лида получить специальность, которая даст самоудовлетворение и стремление добиваться в профессиональной сферы прогресс в карьере и успех в личной жизни? Вопросы без ответов. И сейчас в таком положении находилась каждая советская семья, где начинали рушиться жизненные планы.

 
                                                ***
 

Война приближалась семимильными шагами. На фронт уходили всё новые и новые партии военнообязанных. А новости с фронтов были всё тревожнее. Люди, затаив дыхание, прислушивались в сводках Совинформбюро, надеялись услышать сообщение, что произошёл коренной перелом в войне и советские войска перешли повсеместно на всех фронтах в контрнаступление, но увы, этого не происходило. Потери в живой силе, технике, городах и областях – вот что было в ежедневных сводках.

16 июля, поцеловав детей и простившись с женой Варварой, был призван в ряды Красной Армии Петр Леонтьевич. Время шло в двух измерениях: первое – это молниеносное наступление немецко-фашистских оккупантов и неминуемое приближение фронта на Примиусье; второе – это невыносимо-тягостное ожидание перелома в войне, её завершение и возвращение живых и здоровых родных домой. Применив математические методы сведём временной показатель к нулю, т.е. пропустим временной период до середины октября, когда война вплотную подошла к родным сердцу и взору местам, малой родине, где проходило до некоторых пор счастливое детство и которое закончилось после экстренного сообщения по ретранслятору о начале войны. И с этого момента в глазах детей невозможно было увидеть той искорки беззаботности, «искорок-бесинок», веселья и радости жизни. Пошёл отсчёт, отсчёт дней войны и дней надежд и ожиданий её окончания.

Даже на шумевших, в жаркие июльские и августовские дни, берега Миуса, если и приходили парни и девчонки, гуртовавшихся чаще уединённо, то лица их были серьёзными, за короткое время повзрослели, став серьёзнее их взгляды и рассуждения, а интересы перестали сводиться только к вольности времяпровождения. От более взрослых парней всё чаще слышны были высказывания желания пойти на фронт добровольцами и даже те, кто по возрастным показателям ещё для этого не подходил, предпринимали попытки прибавить себе год, а иногда и больше. И у некоторых это получалось.

Витя Нецветай тоже предпринял такую попытку и возможно его авантюра удалась бы, если бы в коридорах военкомата его не заметила его соседка тётя Нюра, работающая сотрудником РВК. Она самолично вытолкала парня и пообещала вечером «порадовать» родителей его поступком. Парни чаще теперь стали собираться там, где собирался народ и где обсуждали ситуацию на фронте, у репродукторов, ожидая важные правительственные сообщения голосом всеми узнаваемого диктором Юрием Левитаном.

Как-то сама по себе ушла, как будто её и не была, проблема дележа и господства над территориальными районами поселка. Парни, которых пока по возрастным параметрам или по состоянию здоровья не могли призвать в ряды Красной Армии, копили злость на врагов, закаляли свой дух и продолжали развивать и закаливать тело. И всё чаще в спорах присутствовали такие условия как, кто больше раз гирю «жмёт» или «толкает», кто быстрее пробежит контрольную дистанцию, кто дольше пробудет под водой, дальше выпрыгнет на тарзанке и нырнёт на большее расстояние.

У Васи, хоть он был по возрасту, пока ещё, безнадёжно мал, в отличие от своих сверстников, его рост не превышал 145—147 см. Конечно, в таком юном возрасте подростки, обычно, растут, «как грибы после дождя», но это не о Васе. Его рост затормозился и явных причин никто не видел, скорее всего – это гены. Рост отца также едва доходил до 160 см.

Отец, уходя на фронт говорил: «Хорошо, что ты ещё мал и возрастом, и ростом – не придётся хлебнуть из солдатского котелка в военное время и лиха. Пока ты вырастешь, война закончится…».

Матери на свою небольшую зарплату трудно было прокормить семью. Лида, вместо получения высшего образования, уехала в Ростов, где поступила на краткосрочные курсы швейного производства, где училась в вечернее время, без отрыва от работы на швейной фабрики №2. Для проживания ей было предоставлено общежитие. Фабрика до войны специализировалась на изготовлении мужских костюмов и Госзаказа. С началом войны фабрика стала выполнять только продукцию Госзаказа, это было военное обмундирование в основном. Лида начала зарабатывать и обеспечивать себя таким образом сама.

Машенька с началом учебного года вместо занятий в школе привлекалась, совместно с детьми 11—13 лет на легкие и вспомогательные работы, например, сбор колосков, в результате потерь на полях. Фронту важна была любая помощь тыла.

Вася привлекался на более серьёзных и трудоёмких работах. С приближением же фронта появлялась необходимость в рытье окопов и организации различных заграждений и коммуникаций. Дома, кроме общественных работ, на Василия легла забота главного и единственного мужчину, как бы это смешным не звучало, в 15 лет, да ещё ростом с ноготок. Хорошую помощь оказывало подсобное хозяйство: огород, небольшой сад, куры и кролики. Это всё было в основном под началом парня. Теперь ему не нужны были указания отца – «сделай то-то», он прекрасно владел ситуацией и мать, любуясь со стороны малого ростом, но проворного сынишки, не могла не нарадоваться, думая – «дождалась помощника».

Убрали огород, сделали некоторые заготовки на зиму и спустили в подвал. В свободное время Вася часто бегал на вокзал, на бойню в заготконтору, где у него часто получалось получать разовую или краткосрочную работу по договору. Заработанные деньги он не тратил, все отдавал маме, лишь изредка баловал меньшую сестренку сладостями. Курить он не начал, а за спиртное и говорить не приходилось и потому эти, небольшие деньги, честно им заработанные, пополняли скудный семейный бюджет.