Текст книги "Морские титаны"

Теперь, после ввода в строй поврежденных кораблей и серьезных потерь у японцев, встал вопрос о попытке прорыва из осажденной крепости. Вопрос, решение которого новый флагман откладывал до последней минуты. Алексеев настаивал, выпихивая флот из мышеловки, – штаб и Витгефт сопротивлялись до последнего, реально понимая, с каким противником им предстоит иметь дело.

О чем мог думать Вильгельм Карлович сейчас? О злом роке или фортуне, отвернувшейся от флота России? Впрочем, не приехавшего вовремя адмирала Скрыдлова, назначенного новым командующим, в сердцах, думается, клял до седьмого колена. Ответственность, возложенная на него, оказалась слишком тяжелой.

10 июня 1904 года 57-летний адмирал, выполняя приказ, повел эскадру на прорыв во Владивосток. Следует отметить странную закономерность. На мостике «Цесаревича», с момента вступления в строй, почти всегда находились мужественные и достойные офицеры. Иван Константинович Григорович, первый капитан броненосца, следивший за его постройкой в Тулоне, – живая легенда российского флота. Глубоко трагично пережив боль поражения в войне, этот офицер с марта (по некоторым источникам, с конца апреля) занял пост морского министра и практически из руин воссоздал тот организм, который к 1914 году смог хоть что-то противопоставить немцам в начавшейся Первой мировой войне.

К контр-адмиралу Витгефту мы еще вернемся. Позднее именно в рубке «Цесаревича» окажется другой капитан, а с 1911 года – начальник бригады линейных кораблей Балтийского моря, адмирал Николай Степанович Маньковский, чей поступок по защите чести Андреевского флага на рейде порта Фиуме до сих пор является примером и личного, и гражданского мужества. В когорте офицеров 1-й эскадры (не слишком яркой) руководство броненосца вызывает уважение – и помощник командира, капитан 2-го ранга Шумов, возглавлявший ремонт корабля, и командир, капитан 1-го ранга Н. Иванов, тяжело раненный во время знаменитой битвы 28 июля.

Итак, 10 июня 1904 года в 4 часа утра эскадра стала выходить в море с приливом! Японцы появились примерно в 6-м часу вечера, и дальше началась комедия ошибок. Присутствовавший на мостике «Микасы» английский офицер Сеппинг-Райт (ему прямо инкриминируют какое-то гипнотическое влияние на адмирала Того) отметил появление у русских большего числа броненосцев, чем ожидалось. С дальномерного поста сразу доложили: «Ведущими у русских – “Цесаревич” и “Ретвизан”!» В рубке повисла гнетущая тишина. Японцы не просто удивились – они впервые испугались. Того испытал бы меньшее потрясение, рассмотри он в оптику атомный подводный ракетоносец. Однако шутки в сторону. Совсем недавно флот Страны восходящего солнца умудрился потерять два первоклассных броненосца: «Яшиму» и «Хатцусе». Притом пренебрежении к противнику, которое испытывали самураи, эта минная катастрофа, умноженная на появление двух самых мощных русских кораблей, могла вылиться в крупное поражение их флота. Того молчал недолго. На мостике «Цесаревича» не выдержали нервы Витгефта. Не зная об эфемерной панике, прокладывающей путь в потрясенные сердца железобетонных японцев, 1-я эскадра, описав гигантскую циркуляцию, повернула обратно. «Хорошо хоть строй не сломали, раз уж опозорились», – заметил капитан Семенов. Причина столь постыдного бегства историками расценивается однозначно – личная трусость Витгефта. Спорить не берусь. Фатальная предопределенность намертво засела в сознании не только Вильгельма Карловича, но и большинства офицеров его штаба. Думается, командующий эскадрой к прорыву был готов – но в тот день он просто не решился умереть! В подобном исходе русский адмирал не сомневался! Во всяком случае, его диалоги с коллегами по несчастью прямо говорят об этом.

Не принявшая боя компания бронированных неудачников вновь привычно украсила собой постылый пейзаж Порт-Артура. И тут же, с 14 июня, после памятного заседания высшего командного состава, на котором моряки пытались оправдаться перед героически погибающим на сопках гарнизоном крепости, буквально взорвался и до этого несдержанный наместник Алексеев. Телеграфные аппараты «Дюкретэ» устилали многометровым серпантином стол контр-адмирала, требуя прорыва, прорыва любой ценой! Когда это неслыханное в военной истории нежелание флота воевать дошло до государя, тот не колеблясь выпихнул эскадру из порт-артурской западни личным повелением – идти во Владивосток! Выбора не было. Впрочем, его не было и раньше – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Поторопили эскадру и японцы, прорвавшие внешнее кольцо обороны крепости. Теперь их артиллерия с Волчьих гор начала накрывать корабли в гавани. Командующий находился в боевой рубке «Цесаревича», изучая карту театра, когда осколок очередного снаряда больно хлестнул по руке. Календарь показывал 26 июля. Это было уже слишком! На совещании офицеров твердо решили – уходить во Владивосток. Любой ценой!

28 июля контр-адмирал В. К. Витгефт снова ведет эскадру на прорыв! В 9 часов отягощенный собственной значимостью и не слишком исправной артиллерией эскадренный броненосец «Цесаревич» вздымает сигнал на фок – мачте: «Флот извещается, что государь-император повелел идти во Владивосток». Открывался последний акт трагедии, известный в военной истории как бой в Желтом море. Несмотря на тяжелейшие условия боя, русский адмирал и его корабли навсегда остались в нашей памяти если не победителями, то уж точно и не побежденными. Флот России проявил и решимость, и доблесть, и традиционное для русских людей в тяжелую годину пренебрежение к смерти. Это отмечают и японцы. Выяснение отношений в первой фазе этого столкновения бронированных армад таких разных, по сути, империй, носило до предела ожесточенный характер. Русская эскадра выстилала путь к вожделенному и такому далекому Владивостоку, не пренебрегая при этом ни здравым смыслом, ни тактическим маневром. Весь гений хваленого Хейхатиро Того сводился к одному базисному тактическому приему тех времен. Японский адмирал делал «crossing the T», то есть, используя преимущество в скорости, пересекал курс противника по перпендикуляру впереди его ведущего, флагманского корабля. Это позволяло сосредоточить весь огонь на вражеских передовых броненосцах, не подставляясь под массированный ответный удар. При удачном «заходе» японцам могли отвечать лишь носовые башни двух-трех российских кораблей. Отдавая должное штабисту Витгефту, замечу: эскадра, ведомая «Цесаревичем», периодически как бы сдвигала свой курс на два-три румба в сторону, не позволяя японскому командующему выполнить чистый прием охвата. Корабли адмирала Того великолепно стреляли, но тактически они мазали неоднократно.

Вильгельм Карлович, стоя на левом крыле мостика своего темного двухмачтового исполина (все корабли эскадры были перекрашены в традиционные для военного времени серо-оливковые тона, и лишь у некоторых только трубы остались либо черно-оранжевыми, либо желтыми), даже не обладая ярким флотоводческим талантом, интуитивно предугадывал бросок японского удава и ломал замысел врага, невольно «отжимаясь» эскадрой на параллельные курсы. В этом случае до противника доставал своей артиллерией даже отставший от остальных кораблей и покалеченный от рождения доблестный броненосец «Севастополь».

Позднее, когда в очередной раз начнут проводить анализ боя и по-русски искать, «кто виноват», погибшему командующему незаслуженно поставят на вид, что брать с собой броненосцы «Полтава» и «Севастополь», как наиболее тихоходные корабли, было явной ошибкой. Однако в оправдание адмирала отмечу, что в подобной ситуации сказывается не оценка качества, а нормальное, человеческое желание – идя на более сильного врага, иметь под рукой хоть на чуть-чуть, но весомый количественный аргумент. Осознание ошибки придет потом! И конечно, ни для кого уже давно не секрет, что почти все броненосцы Витгефта были не ахти какие ходоки. Несмотря на то что старая флотская аксиома гласит: «Скорость эскадры измеряется по самому тихоходному кораблю соединения», априори определить, кто из шедших на прорыв русских броненосцев был самым тихоходным, невозможно даже сейчас, имея под рукой горы справочной литературы. «Полтава» и «Севастополь», однотипные с погибшим «Петропавловском», к 1904 году устарели (морально) по всем показателям, кроме артиллерии главного калибра. Броненосец «Полтава» и на приемных испытаниях едва «перелез» за 16 узлов (29,6 км/ч). «Севастополь» был тихоходным от рождения, имея дефекты машин и компенсируя этот недостаток здоровым авантюризмом и мужеством своего командира и команды. Те самые украшения эскадры, которыми так восторгались офицеры и порт-артурский бомонд – «Цесаревич» и «Ретвизан», – прошли кессонный ремонт, сказавшийся на их мореходном здоровье не самым лучшим образом. Первый имел проблемы с рулевой машиной и периодически вскидывал на нок-рею черный шар – сигнал остановки хода из-за потери управления. Очевидцы пишут о его метании на курсе и нестабильной скорости. О последнем факте на эскадре знали все, знал это, очевидно, и противник. Еще на приемных испытаниях в Средиземном море «Цесаревич» имел проблемы с эксцентриками золотниковых приводов цилиндров высокого давления. И, разумеется, попадание японской торпеды не прошло без следа. Его друг по несчастью – «Ретвизан» – в этом прорыве больше напоминал камикадзе. Броненосец выходил в море, имея в носовых отсеках порядка 500 тонн поступающей в пробоину воды, с которой постоянно боролись аварийные партии. При увеличении хода до 15 узлов (27,8 км/ч) носовая переборка могла не выдержать давления, что привело бы к гибели броненосца. Зная это, В. К. Витгефт рекомендовал командиру корабля капитану 1-го ранга Э. Щенсновичу в случае катастрофы эвакуировать экипаж на идущий с эскадрой в прорыв транспорт «Монголия». Так что это еще вопрос – кто кого сдерживал. Вся четверка броненосцев первой линии была больна неизлечимо.

Оставшиеся два корабля типа «Пересвет» скорее напоминали раздутые в размерах броненосные океанские крейсера, строившиеся с оглядкой на ранний, удачный проект крейсера «Россия» и задуманные как дальние рейдеры для уничтожения британской торговли. 28 июля с эскадрой в прорыв шли двое: «Пересвет» и «Победа». Эти корабли несли по четыре десятидюймовых (254-мм) орудия и потребляли уголь для своих машин в невероятных количествах (хотя создавались как высокоавтономные корабли). Стоит отметить, что «Победа» имела самый мощный передатчик на 1-й эскадре, и именно этот корабль стал первенцем в радиоэлектронной борьбе с противником. Он умудрялся глушить радиопереговоры японцев, чем особенно злил адмирала Камимуру. Правда, подобный атрибут пассивной борьбы упорно игнорировали для собственных нужд, больше полагаясь на привычные флаги, фонари Табулевича, прожекторы и просто голосовую связь. Кроме передатчика «Победа» нес приличную пробоину в корпусе от подрыва на мине, заделанную кое-как с помощью деревянных (!) распорок.

Как видим, весь корабельный состав был не только частично искалечен, но и неоднороден по составу. И все-таки даже эти корабли могли надеяться на успех. Первая часть боя благодаря вразумительному и толковому командованию адмирала Витгефта прошла на равных. Понимание этого термина для русских означало почти победу – для японцев было равнозначно поражению.

После 16 часов наступило временное затишье. Флот японцев, описывая огромную кривую, начал настигать русских. Того снова делал «crossing the Т»… До Владивостока было еще так далеко!

Флагманский броненосец, дав залп, сам вдруг вздрогнул от сокрушительного удара – двенадцатидюймовый снаряд весом почти в полтонны разорвался между нижним и верхним мостиками корабля, там, где врастает в его тело огромная пустотелая бронетруба – фок-мачта. Именно здесь, на высоте между морем и небом, бравировал своей храбростью и вел эскадру в прорыв отмеченный роком контр-адмирал Витгефт. Его смерть была мгновенна, как вспышка молнии. Позднее среди обломков металла и обезображенных трупов офицеров штаба (с Вильгельмом Карловичем погибли мичман Эллис, флаг-офицер лейтенант Азарьев и были тяжело ранены контр-адмирал Матусевич и с ним другие младшие офицеры) найдут все, что осталось от командующего, – обрубок ноги, узнанный по метке на белье. Капитан «Цесаревича» Иванов, уже контуженный, осколком следующего снаряда будет ранен в голову, находясь в рубке с теми немногими, кто еще оставался в этом аду. К несчастью, именно в эту минуту броненосец резко вильнет влево, в очередной раз потеряв управление. Следующий за ним «Ретвизан» продублирует маневр флагмана, не подозревая о случившейся трагедии. Корабль в этот момент управлялся с центрального поста в низах его бронированных отсеков лейтенантом Пилкиным. Это была кульминация битвы!

Под бронеколпаком рубки «Микасы» адмирал Того, приготовившийся отдать приказ об отходе, нервно теребил свои белые лайковые перчатки. Молчание боялся нарушить даже консультант-наблюдатель при эскадре англичанин Сеппинг-Райт…

– Отставить, лейтенант Хираяса, мы продолжаем битву, – отчеканил Того, не сводя глаз с дымящегося флагмана русских. – Капитан Номото, усильте огонь!

В командование «Цесаревичем» вступил капитан 2-го ранга Шумов, приказавший поднять сигнал о передаче руководства младшему флагману – адмиралу Ухтомскому, идущему на «Пересвете». В сплошном дыму, при разбитой мачте, флаги развернули на леерах ограждения крыла мостика. Сигнал отрепетовал лишь проскочивший рядом крейсер «Аскольд». «Пересвет» получил к этому моменту более 40 японских снарядов и повести эскадру дальше уже не смог. Корабли российского флота смешали строй и повернули назад, в Порт-Артур. Это было началом конца! (Последний акт трагедии будет сыгран через 10 месяцев, но уже в Цусимском проливе.) Разбитые, деморализованные русские, отошедшие от артурской гавани примерно на 100 миль, вновь оттягивались в эту западню, и теперь уже навсегда.

Избитый «Цесаревич», отстав от эскадры, остался один, в наступившей темноте приготовившись к отражению обязательных в таких случаях атак миноносцев противника. Были погашены все огни и прожектора из тех немногих, уцелевших в бою, и любой зазевавшийся матрос, споткнувшись о комингс (порог), мог услышать упрек, приправленный матом:

– Тише, холера… Видишь, в пасть к Тогову идем.

Японцы чудом нашли одинокий русский флагман и атаковали его – пять раз! Безрезультатно!

– Николай Чудотворец оберег, не иначе, – шептались в экипаже.

В этот вечер самураи были неубедительны в своем победном рвении. «Цесаревич» остался невредим. Решили пробиваться во Владивосток, не разочаровывая дух покойного Витгефта, чьи останки, укрытые Андреевским флагом вместе с другими 16 погибшими, предадут морю позднее.

Осмотр повреждений корабля развеял мужественные иллюзии, не оставив радужных надежд. Броненосец, по версии историка И. Бунича, получил 15 попаданий тяжелых «чемоданов» (так называли двенадцатидюймовые снаряды матросы и офицеры 1-й эскадры) в подводную часть корпуса, но особо серьезных проблем корабль не имел. Писатель А. Н. Степанов в романе «Порт-Артур» цифры дает те же, но добавляет: «Вследствие подводных пробоин оба отсека с правого борта оказались залиты водой. Рулевое отделение было совершенно разрушено, руль поврежден. Внутри оказались разбитыми адмиральская каюта, лазарет и много других помещений…»

По сути, самым серьезным и неприятным явилось то роковое попадание, оборвавшее жизнь адмирала. Снаряд разворотил основание многотонной фок-мачты, и эта искореженная конструкция грозила рухнуть в сторону кормы, сминая переднюю трубу и доламывая крышу рубки. Этот последний «подарок» японцев и предопределил дальнейшую судьбу российского броненосца. Попытки закрепить качающуюся массу металла талями (тросами) обрекались на неудачу – требовался серьезный капитальный ремонт в ближайшем нейтральном порту.

Так эскадренный броненосец «Цесаревич» оказался в китайском порту Циндао, аннексированном немцами. Рядом с его массивным корпусом волны играли еще двумя русскими кораблями: крейсером «Новик» и миноносцем «Бесшумный». Позднее «Новик» уйдет, влекомый все тем же фатальным приказом о далеком городе, примет бой около поста Корсаковского, схлестнувшись при приемке угля с крейсером «Цусима», и, получив страшные раны, будет затоплен своим экипажем. Матросы отправятся в сопки, и этот прорыв к вожделенному Владивостоку одного из осколков обреченной 1-й Тихоокеанской эскадры тоже не случится… Но «Цесаревич» об этом не знал. Подставив свой огромный серый борт в разводах ржавчины и черных подпалинах от попаданий еще двум пришедшим из Порт-Артура миноносцам, он притих на гостеприимном рейде. На корабле 31 июля приняли поздравительную телеграмму от государя со словами благодарности за героический бой и прорыв, а уже через два дня над избитым броненосцем в страшном бело-кровавом саване поднялся призрак, некогда витавший над легендарным «Варягом» в корейском Чемульпо, – история неотвратимо повторялась: на горизонте грязными дымящими пятнами замаячила эскадра японского адмирала Дева. Развернули дальномеры, оценили противника – силы приличные, головным – старый знакомец по Порт-Артуру, броненосный крейсер «Якумо». Чуть поодаль чернили небо однотипный «Адзума» и демоны смерти – миноносцы. Наступал последний парад и для «Цесаревича».

Немцы, единственные из европейцев, хоть как-то симпатизировавшие России в этой малопонятной войне, сделали все возможное по оказанию помощи экипажу корабля. Комендант крепости капитан Труппель полагал, очевидно, что русские сохранили боевой дух. Практически лишенный реального командования «Цесаревич» на безнадежный прорыв не пошел. То, что со своими машинами броненосец не дойдет ни до Владивостока, ни даже до опостылевшего Порт-Артура, сомнений не вызывало ни у кого (от офицера до трюмного машиниста).

Тогда, в июле 1904 года, капитан Труппель вздохнул с облегчением – «Цесаревич», поколебавшись, поднял зеленый флаг интернирования. Война, открывшая кровавый счет XX века, для корабля, пришедшего на нее последним в 1-й эскадре империи, окончилась… Будут затоплены и позже обретут другую, японскую, жизнь его броненосцы – побратимы по Порт-Артуру. Кильватерными следами прочертят путь от Балтики до Тихого океана корабли 2-й эскадры, среди которых будут четыре самых могучих броненосца российского флота – «Суворов», «Александр III», «Бородино» и «Орел», улучшенные копии «Цесаревича».

Три первых корабля найдут свою могилу в свинцовых водах Японского моря, в проливе Цусима, изжаренные снарядами, начиненными страшной взрывчаткой – шимозой. Четвертый, «Орел», избитый и переполненный ранеными, под злые взгляды матросов взденет на рее, по адмиральскому приказу, белую тряпку. Позднее этот символ капитуляции снимут, а флагшток украсит огромное знамя Страны восходящего солнца. Случится невиданный в истории флота и государства позор, и на его фоне унижение другой страны, Испании, в ее морской битве с янки за Кубу в 1892 году будет казаться чем-то малозначительным и жалким.

С лучшими броненосцами империи уйдут на дно и другие корабли, все те, кто предпочтет смерть позору плена. Россия потеряет практически все то, что создала для войны, которую так неосмотрительно спровоцировала и недооценила. В Либаве, на Балтике, начнут наскоро собирать 3-ю эскадру, и лишь Портсмутский мир спасет новых несчастных и обреченных…

В итоге из 15 броненосцев, принимавших участие в войне с Японией, уцелел один – эскадренный броненосец «Цесаревич». 14 ноября 1905 года последний герой начал свой путь домой, туда, где он еще никогда не был. Одинокому кораблю, успевшему за этот год изрядно постареть и превратиться в ветерана, лишенному одной мачты (срезали в Циндао) и потерявшему былой оливковый лоск, предстоял путь через два океана и несколько морей. Капитан 2-го ранга Шумов, георгиевский кавалер, человек, не раз выводивший броненосец из крутых передряг, довел своего любимца до Либавы за два с половиной месяца. С «Цесаревичем» на Балтику пришли броненосные крейсера «Россия» и «Громобой» из Владивостокского отряда, бронепалубные крейсера «Аврора», «Диана», «Богатырь» и «Олег» из 2-й эскадры. Вместе со вступившим в строй в 1905 году эскадренным броненосцем «Слава» – пятым из серии «Бородино» – они представляли теперь главные силы Балтийского флота.

«Надо было создавать флот заново», – напишет Л. Поленов, сын командира «Авроры» в 1920-х годах. Для осуществления хоть каких-то имперских планов у России оставался лишь один боеспособный инструмент – флот Черноморский, загнанный в тесную акваторию Понта и, в случае проблем с Турцией, рискующий остаться в стратегической западне. Но не о стратегических замыслах приходилось думать тогда. Редкий народ прощает своим правителям проигранные войны, да еще проигранные с таким треском. Огромная Российская империя вступала в полосу хаоса и безвременья – начиналась кровавая вакханалия революций и переворотов. Теперь это уже будет борьба своих против своих.

Еще до прихода «Цесаревича» в Россию, в октябре 1905 года вспыхнуло восстание моряков Кронштадта, подавленное стянутыми к столице войсками. Кронштадт еще не раз будет бросать вызов власть имущим, став в эти тревожные годы своеобразной матросской вольницей. Здесь одинаково ненавидели сначала царя, затем не по-русски блеклое и бесхребетное Временное правительство, и на излете умирающих иллюзий о свободе, равенстве и братстве сойдутся в смертельном порыве с озверевшими от крови и безнаказанности большевиками. Столица резонировала с мятежной крепостью студенческими выступлениями и рабочими стачками. Юг России уже пылал: крейсер «Очаков» и сильнейший броненосец российского флота «Князь Потемкин Таврический» изрядно подпортили репутацию и нервную систему как адмиралам, так и государственным мужам. Мятежи подавлялись все с нарастающей жестокостью, но вспыхивали вновь, уже в другом конце России, на Дальнем Востоке…

Под огнем 28 орудий, 10 пулеметов и почти полка пехоты приткнулся между зданиями Окружного и Военно-морского судов Владивостока пылающий миноносец «Скорый». Крошечный кораблик с огромным красным полотнищем на мачте носился по гавани города больше часа, отстреливаясь всем, чем мог! Прорыв в море не удался, а после безвыходного выброса на берег рассвирепевшие жандармы кинулись на миноносец добивать и вязать уцелевших. Здесь приклад полицейского оборвал жизнь первой морской мятежницы – Марии Масликовой! (По другой версии, ошеломленные жандармы деликатно снесли революционерку в ближайший госпиталь, где та и скончалась, проклиная самодержавие и своих спасителей.)

Шел октябрь 1907 года, и большевики, не гнушаясь никакими методами, начинали расшатывать основы самодержавия – его флот и армию. В. И. Ленин в те дни писал: «Во флоте мы видим блестящий образец творческих возможностей трудящихся масс, в этом отношении флот показал себя как передовой отряд».

Пройдет чуть больше 10 лет, и от «передового отряда» станет плохо уже самому Ленину с его опричниками. Сделав все, чтобы дезорганизовать такой уникальный, чуткий к потрясениям и тонкий организм, как флот, вождь мирового пролетариата, использовав моряков в своем стремлении к власти, отшвырнет их позднее под сабли и штыки красногвардейцев. Перед этим, разумеется, устроив невиданную вакханалию террора по отношению к морским офицерам.

А пока, в июле 1906 года, вновь полыхнуло матросским гневом. Восстал гарнизон крепости Свеаборг. Карать мятежников решили основательно. Подошли и с суши, и с моря. Пока подтягивали верные части из Прибалтики, крепостью уже вплотную занимались броненосцы. То, что каменные стены крушили снаряды орудий «Славы», сомнений не вызывает. Участвовал ли в этой акции «Цесаревич», до сих пор не совсем понятно. Историки к единому мнению не пришли. Броненосец, вернувшись в воды Северной Пальмиры, сразу прошел серьезный ремонт: ему основательно заделали все японские повреждения и срезали французский изыск в виде все тех же ранее упоминавшихся боевых марсов. Слегка подправили конфигурацию надстроек, и теперь отличить его от внучатого племянника – «Славы» – стало делом непростым.

Два корабля дополнили отремонтированным владивостокским ветераном – крейсером «Богатырь» и сформировали особый, позднее Балтийский, отряд флота. Целью этой эскадры было обучение гардемаринов Морского корпуса и Инженерного училища императора Николая I. Восстания восстаниями, а кадры готовить надо. Все, кто особо в революцию не заигрывался, твердо верили, что так высоко взлетевших японцев обязательно разобьют лет через 15–16. А пока Балтийский отряд отправили под стены Свеаборга. Только их орудия могли вразумить смутьянов, скрытых за каменным панцирем.

О ведении огня «Цесаревичем» прямо пишет историк А. Широкорад, остальные исследователи деликатно молчат, то ли в силу дальнейшей роли этого корабля в революционном беспределе, то ли просто забыли. Обстрел Свеаборга был потрясающим! Два линкора периодически швыряли гигантские двенадцатидюймовые снаряды в своих соотечественников не хуже, чем их братья вели некогда контрбатарейную борьбу с японцами в Порт-Артуре. Стреляли долго, старательно…

Когда крепость падет и 43 человека будут расстреляны, а 860 мятежников раскидают по каторгам, тюрьмам и штрафным ротам, морские артиллеристы изумленно почешут затылки. Орда Батыя с его осадным машинным парком причинила крепости намного больше бы вреда, чем пушки кораблей, так грозно ходивших перед стенами. Орудия выбрасывали снаряды со специальными колпачками, задерживающими взрыв. Эти уникальные болванки вообще не взрывались, густо усеивая подворье свеаборгской твердыни. Становилось обидно и больно – это был тот самый боезапас, с которым и отправили «брать море с боя» 2-ю эскадру адмирала З. П. Рожественского. Защемило в сердцах. Не можем стрелять тем, чем надо, будем хотя бы плавать. Эволюции и маневры японцев на долгое время становятся тем несбыточным идеалом, на котором воспитывалось не одно поколение моряков. Приходилось не только переоценивать результаты случившейся катастрофы, но и начинать «демонстрировать флаг», иначе о России, несмотря на ее морские устремления, могли просто забыть. Пошла череда заграничных плаваний: Киль, Варде, Гаммерфест, Гриннок, Бизерта, Тулон. «И офицеры и матросы делали все возможное, чтобы вернуть доверие своей страны», – пишет историк И. Бунич.

В декабре 1908 года благодарные жители города Мессина, что на Сицилии, аплодисментами и цветами провожали русский отряд, оказавшийся как нельзя кстати подле этого древнего архипелага. Небывалое землетрясение изуродовало залитый солнцем город, и теперь на его обагренные кровью улицы ступили российские моряки. Работали как никогда. Особо отличились авроровцы и экипаж крейсера «Адмирал Макаров». С русской бесшабашностью кидались в огонь, и офицеры окриками останавливали эту молодецкую удаль. Спасали сицилийцев себя не жалея! Еще не восстановив флот, уже поднимали престиж России.

В учениях и плаваниях шло время. В конце августа 1910 года эскадренный броненосец «Цесаревич» едва не стал участником конфликта, выступив на защиту чести Андреевского флага. Возглавляемая «Цесаревичем» эскадра, в составе которой были крейсер «Богатырь» и новейший, построенный в Англии броненосный крейсер «Рюрик», пенила воды Средиземного моря. Формально соединением командовал начальник гардемаринского отряда адмирал Николай Степанович Маньковский. Формально, ибо вояжировал с эскадрой великий князь Николай Николаевич, да еще с супругой, черногорской принцессой. Сановные пассажиры тешили себя видами изумительных берегов и удивительно легким климатом, периодически съезжая на берег для очередного фуршета или протокольных встреч. Эскадра, уже под флагом Маньковского, стала втягиваться на внешний рейд австро-венгерского порта Фиуме, и здесь случился конфуз.

Предусмотренный в таких случаях салют наций, после 21 залпа российских кораблей, крепость проигнорировала. Австрийцы демонстрировали неуважение, словно напоминая, чем стал флот России после проигранной войны с Японией. Великий князь, заслуженно прозванный в Гвардейском экипаже «лукавым», при этот акте поношения флага своего государства с улыбкой предложил адмиралу Маньковскому… утрясать все самому. И был таков! Опера не ждала, шампанское в Вене рисковало быть охлажденным до неприличия.

Бросили якоря, осмотрелись. На горизонте дымы. Австро-венгерская эскадра в 20 вымпелов под флагом морского министра и командующего ВМФ двуединой монархии вице-адмирала Рудольфа Монтекуккули втягивалась на рейд. «Цесаревич» снова произвел положенный залп салюта, и его тотчас продублировал красавец «Рюрик». «Богатырь» приветствовал австрийцев в унисон второму кораблю. Однако ни броненосец «Эрцгерцог Франц Фердинанд», ни его мателот (корабль, идущий следом) «Габсбург», уже занимавшие свои места на рейде, на приветствие, подобно крепости, не ответили.

Оскорбленные чувства россиян понять нетрудно. Получить такое поношение, да еще от австрийцев! Последние, правда, от чванливой рефлексии опомнившись, выслали шлюпку с офицерами штаба и лично господином Монтекуккули. Маньковский, умница (иначе не скажешь), велел капитану 2-го ранга Русецкому послать этих гостей куда подальше, ибо он пьет чай. Эскадра держала пары; Николай Степанович передислоцировал свой маленький флот на рейде, перекрыв броневой тушей «Рюрика» выход в открытое море. Заодно австриякам просемафорили: «С утренним подъемом флага нет салюта – начинаем бой! Невнятные извинения и сетования на организацию службы не принимаются». В подтверждение своих намерений и к ужасу «победителей итальянцев у Лиссы» российские корабли расчехлили орудия. Дело принимало скверный оборот. Так некстати затеянный местечковый скандал грозил перерасти в международный инцидент с далеко идущими последствиями. Связи с Петербургом не было, но и это не остановило русского флагмана.

Наступившая ночь тянулась медленно и тревожно. Не давая себе скучать, резвился броненосный «Рюрик», вращая периодически кормовую башню и играя стволами десятидюймовых (калибр 254 мм) орудий. С рассветом в башне устали, и оба ее ствола, после доворота, уперлись черными, пустыми глазницами в серый борт австрийского «Габсбурга». Легкий ветерок перебирал фалы и играл флагами обеих эскадр. Ждали…

Не князю в пример, а потомкам в назидание стоит отметить – все 20 вымпелов «великих гореплавателей» с утра дали такой пушечный концерт, что оглушенные чайки Фиуме десятками падали в воду. Рыбу в акватории доглушили залпы крепости…