Текст книги "Россия в XVIII столетии: общество и память. Исследования по социальной истории и исторической памяти"

Уникальная информация о хозяйственной деятельности бежечан содержится в архивном деле 1771 г. о взыскании с купца Василия Ивановича Рогозина 142 руб. по двум векселям, выданным им в предыдущем году своему земляку М. Д. Демину, который, в свою очередь, перевел их на ратмана магистрата А. Ф. Лесникова. Рогозин сообщил, что «в сроки до протесту векселей ему, Демину, деньгами и товаром заплатил сполна, а потом имелся с ним, Деминым, по тем векселям и в имеющихся на нем, Рогозине, сверх тех векселей за козлины в тритцать шести рубля розщет, по которому осталось доплатить тритцать рублев дватцать шесть копеек, о которых на щетном реестре он, Матвей Демин, сам своею рукою написал точно, что только осталось на нем, Рогозине, тритцать рублев дватцать шесть копеек, которой щетной реестр… его руки Демина на обличение и представляет». Соответствующий документ, который имеет смысл привести полностью, действительно имеется в деле:

«Отдача товару и денег по векселям.

Масла деревянова 6 пуд по 15 ко[п]., ведерка 4 ко[п].

Тонкой холст 1 рубль 18 ко[п].

Бра[187]187
  Написано неразборчиво.


[Закрыть]., дватцать аршин ц[еною] 65 ко[п].

красной икры 4 фу[нта] ц[еною] 14ко[п]. чашка 2 ко[п].

двойная чашка 9 ко[п].

мера орехов 40 ко[п].

Бадейка меду 2 ру[блев], 5 ко[п].

Всего на 5 ру[блев], 14 ко[п].

Масла коровьева 10 пуд, 4 фу[нтов].

Сала топленаго 11 пуд, 18 фу[нтов].

Сала сырцу 7 пуд, 23 фу[нтов].

Всего того на 49 ру[блев], 2.. [край листа оборван] за козлины

за тем в том… [край листа оборван]

Деньгами снесено на дом 40 ру[блев]

Без нас у домашных 5 ру[блев]

Ис Тихвны, приехачи к лавке 25 ру[блев] на дом снесено 15 ру[блев]

Сергей Тыранов с Якова Панамарева взял 3 ру[бли] и перевелись

Из Москвы свеч восковых 5 фу[нтов] по 30 ко[пеек]

Шляпа ц[еною] 68 ко[пеек]

Сазан свежей 13 фу[нтов] – 22 ко [лейки]

Осетрова голова 8 фу[нтов] – 16 ко[пеек] двух орешков прянышивых 8 по 6 фу[нтов] – 4 ко[пейки] кедровых орешков 3 фу[нта] по 3 ко[пейки] – 12 ко[пеек] яблоков свежих 30 по 4 ко[пейки]

Всего на 2 ру[бли]

После святой недели снесено 90 ру[блей]».[188]188
  РГАДА. Ф. 709. Оп. 1. Д. 338. Л. 4, 6.


[Закрыть]

Казалось бы, заемщик представил неопровержимые доказательства своей невиновности. Но не тут-то было. Из дела выясняется, что Демин обратился в словесный суд, требуя зачесть уплаченные ему Василием Рогозиным 120 руб. в счет давнего долга его отца, Ивана Рогозина с тем, чтобы затем названную сумму взыскать с Василия вторично. Последний однако с этим согласиться не мог, «понеже отец его, Рогозина, в давных годах в неисправу и в убожество впал, а за долги разным людем все движимое и недвижимое имение описано и во удовольствие заимодавцев без остатку распродано и ему, Василью Рогозину, в наследстве из имения отца его ничего не осталось и не получивал, а торг и потомство имеет он, Василей, от собственных своих торгов и своего капиталу и, заимывая у посторонних людей, а не отца его, Ивана Рогозина, почему за отца и платить неповинен».[189]189
  Там же. Л. 4-4об.


[Закрыть]

Судя по всему, на этом производство по данному делу остановилось и лишь спустя пять лет на нем появилась запись, согласно которой «бывшие присудствующие ратманы Антон Лесников, Петр Велицков объявили, что по сему делу, после взятья от векселедавца Рогозина скаски, от просителя Матфея Демина по многим требованиям доказательства не дано и ходатайства не имелось, за чем и осталось сие дело нерешенным».[190]190
  Там же. Л. 7об.


[Закрыть] Читая эту запись, нельзя не пожалеть, что подобную аккуратность в оформлении дел служащие магистрата проявляли не столь уж часто.

Что же касается Рогозина-старшего, то он, судя по сохранившимся документам, был своего рода должником-рекордсменом. По разным неоплаченным векселям он задолжал:

купцу Е. Я. Брудастову – 316 руб. 96 коп.,

купцу П. И. Первухину – 17 руб. 50 коп.,

канцеляристу В. М. Жукову – 160 руб.,

помещице П. Р. Карповой – 100 руб.,

помещику Н. И. Кожину – 50 руб.,

коллежскому регистратору К. Ф. Рогозину – 30 руб.,

купцу М. Д. Демину – 83 руб.,

купцу М. А. Тыранову – 44 руб.,

купцу А. И. Буркову – 169 руб.

Всего: 968 руб. 46 коп.

В фонде Бежецкого городового магистрата находятся два архивных дела о взыскании долгов с Рогозина-старшего, из которых следует, что процесс против него был начат по инициативе купца А. И. Буркова, который, по-видимому, не сумев ничего добиться в Бежецке, обратился за помощью в Угличский провинциальный магистрат. Оттуда в ноябре 1760 г. пришел указ о взыскании с Рогозина в пользу Буркова по двум просроченным векселям 169 руб. При этом оба векселя были переводными и были выданы Рогозиным в августе 1758 г. в Новой Ладоге: один, на 29 руб. – вологодскому купцу Г. Ф. Свинобоеву, а другой, на 140 руб. – бежечанину И. С. Павлову. Причем, последний выступал поручителем по первому векселю и уплатил по нему за Рогозина, а затем оба векселя перевел на Буркова.[191]191
  Там же. Оп. 1. Д. 15. Л. 1–13.


[Закрыть]

Но лишь присылкой указа угличские начальники не ограничились. С ним в Бежецк прибыл пищик, который описал часть имущества должника. После этого дело оказалось в ведении словесного суда, которому Иван Рогозин сообщил, что ничего не имеет, «кроме крепостного своего двора с хоромным строением с дворовою и огородною землею и со всеми угодьи, обстоящаго в городе Бежецку в Никольской улице, идучи из города на левой стороне меж дворов бежецких купцов Ильи Иванова сына Сапожникова, да Ивана Ларионова сына Телегина, а позади того двора и огорода двор и огородная земля умершаго бежецкой канцелярии копеиста Ивана Степанова жены ево Татьяны Ивановой дочери, да огородной земли с садом, находящейся в той же улице, идучи от города по левой же стороне, коей по одну сторону двор, доставшейся по наследству умершему купцу Филипу Кобылину, по другую – двор салдатки Настасьи Хлопаловой, а позади оной земли пахотная розсылыцицкая земля, на которую огородную землю, хотя он Рогозин крепостей и не имеет, ибо оная находилась мирская, но по владению предками ево ею изстари и по находящемуся на оной саду по нынешнему межеванию в силу межевой инструкции отписана ему Рогозину». Одновременно он сам назвал еще несколько своих кредиторов, имевших право претендовать на его имущество. Словесный суд здраво рассудил, что, дабы все вырученные за продажу имущества Рогозина деньги не достались одному Буркову и другие «просители исков своих не лишились», надо все описать заново, что и было сделано. В результате недвижимое и движимое имущество[192]192
  В описи среди прочего значится: «двор с хоромным строением, в котором находитца десять разных на красе образов и осмнатцать печатных ветхих картин и з дворовою, також и огородною землею… в том дворе стол осиновой о дву[х] ящиках в тритцать копеек, ветхаго сибирского железа в разных вещах до дву[х] пуд в тритцать копеек, три ножа столовых, да с полдюжины вилок в десять копеек, хомут ременной подержанной в пятнатцать копеек…» (РГАДА. Ф. 709. Оп. 1. Д. 16. Л. 17-17об.)


[Закрыть] должника было оценено в 81 руб. 25 коп.

Получив эти объяснения и опись, словесный суд вступил в длительную переписку с Бежецким и Угличским магистратами и в декабре 1760, а затем вновь в мае 1761 г. жаловался, что не получает от них никаких ответов. Тем не менее, имущество Рогозина было все же выставлено на продажу и за него выручено 142 руб. Этой суммы было явно недостаточно, однако за сентябрь 1761 г. имеются сведения о возвращении кредиторам части долгов на общую сумму 510 руб. 76 коп. Судя по всему, по крайней мере часть долга была взыскана с поручителей Ивана Рогозина – М. Демина, А. Рогозина, И. Тыранова, М. Завьялова, И. П. Сорокина и А. Ососкова. Так, уже в ноябре 1760 г. надворный советник Г. Р. Маслов-Нелединский, действовавший от имени своей сестры П. Р. Карповой, приказал своему «человеку» получить с поручителя М. Демина 33 руб. 33 коп. Коллежский регистратор К. Ф. Рогозин в апреле 1761 г. согласился подождать возвращения долга до 1763 г., но уже в сентябре его служитель расписался, что получил деньги «сполна».

В июле 1762 г. Прасковья Карпова писала брату:

«Государь братец Таврило Родионович многолетно здравствуй. Имеетца у меня по прошению человека моего в бежецком суде на бежецкаго купца Ивана Рогозина по векселю с протчими дело, о чем вы по склонности к вам ево, Рогозина, ко мне об отдаче терпения писали, чего ради я ему по своему векселю в достальных деньгах терпения дать обязуюся до 1767 году, в чем вам, государю братцу где подлежит подписатца верю и остаюсь на вас в надежности. Прасковья Карпова».

Несколькими месяцами ранее бежецкие выборные обратились к помещице Кожиной (жене кредитора Рогозина Никиты Кожина):

«Милостивая государыня Настасья Борисовна. По чиненному служителем вашим Лукой Дементьевым у нас по поверенности вашего благородия прошению с несостоятельного вашего векселедавца Ивана Рогозина в 53 рублях векселю ис продажного ево имения получено показанным служителем вашим Дементьевым только 13 рублев 25 копеек, да сверх того з бедных и неимущих поручителей взыскано еще 39 рублев 75 копеек, которые ныне уже у словесного суда и в сохранении состоят. Должные же по тому векселю рекамби[193]193
  По В. И. Далю, «рекамбио или рекамбии» – «пеня за неплатеж векселя в срок, неустойка».


[Закрыть] и проценты вашему благородию с тех поручителей по бедности их взыскать поистине трудно и кроме продажи их имении не можно, что немалое время продолжитца. Итак снисходительством, а паче человеколюбием вашим не возможно ли те рекамбьи и проценты милостиво отпустить, за что уже всемогущество Божие вашему благородию возместить не оставит, и что последовать имеет, благоволите нас уведомить письменно. И тако остаемся вашего благородия покорнейшие слуги…».

На этом письме имеется приписка, свидетельствующая о том, что помещица проявила если не человеколюбие, то по крайней мере здравый смысл: «показанные деньги извольте немедленно ему, человеку Луке Дементьеву, отдать и за проценты два рубли мне осталось, рекамбьи отпускаю с проценты. Настасья Кожина».

Для полноты картины стоит добавить, что с конца 1760 и на протяжении всего 1761 г. Рогозин находился под арестом. В одном из недатированных документов словесного суда говорится: «доколе все[м] значившимся в деле исцом удовольствие не получитца, також к решению об нем делу не последует, содержать ево, Рогозина, под караулом скована без выпускно». Одновременно упоминается, что злосчастный, вконец разорившийся должник «по некоторому о секрете делу бран был в Углицкую провинциальную канцелярию».[194]194
  РГАДА. Ф. 709. Оп. 1. Д. 16. Л. 1-60.


[Закрыть]Что это было за секретное дело, неизвестно, но, вероятно, оно было связано с участившимися тогда в Бежецке случаями произнесения «слова и дела». Поскольку происходило это по большей части среди арестантов городской темницы, возможно, Рогозина возили в Углич в качестве свидетеля.[195]195
  См.: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 132.


[Закрыть]

Нам не дано узнать, почему пришли в запустение дела Ивана Рогозина, который в предшествующие годы был, судя по всему, довольно активным коммерсантом и активно участвовал в торгах при распродаже имущества других должников. Обращает на себя внимание, что в 1760 г., когда на него обрушились вышеописанные несчастья, он был еще довольно молодым человеком 41 года, женатым второй раз и имевшим от первого брака трех сыновей погодков, из которых Василий был самым младшим. В ревизских сказках 1763 г. все это семейство описано вместе, из чего можно заключить, что к этому моменту сыновья продолжали жить с отцом. Не исключено, что жили они в том же дворе, что и прежде, но теперь уже не в качестве владельцев, а арендаторов.[196]196
  РГАДА. Ф. 709. Оп. 1. Д. 101. Л. 4.


[Закрыть]

Как видно по двум последним примерам, в XVIII в. продолжала действовать древнерусская правовая норма,[197]197
  См. статью 94 Псковской судной грамоты.


[Закрыть] согласно которой долг отца переходил на его сыновей. Е. Н. Швейковская видит в этом «нераздельность семейного коллектива с одним главой, состоящего из нескольких ячеек, его цельность, крепившуюся общими доходами и хозяйствованием».[198]198
  Швейковская Е. Н. Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века. М., 2012. С. 29.


[Закрыть] В случае же с семьей Рогозиных аргументы Василия, утверждавшего, что все свое имущество он заработал сам, а не унаследовал от отца, были, видимо, признаны резонными. Вполне вероятно, что данный факт указывает на определенную трансформацию, переживаемую институтом семьи в XVIII в., и этот процесс еще ожидает своего исследователя.

Дело Рогозина, потребовавшее от служащих Бежецкого магистрата немалых усилий, было далеко не самым запутанным. Два других рассмотренных ниже дела, содержащих немало бытовых подробностей, демонстрируют, что на протяжении столетия использовавшиеся при этом процедуры мало менялись. Одновременно они вновь подтверждают разницу в отношении магистрата к «своим» и «чужим».

Дело Афанасия и Антона Попковых

В августе 1723 г. Степан Фортунатов, приказной человек баронов Строгановых, подал в Бежецкий магистрат челобитную, согласно которой в мае 1716 г. бежецкие купцы братья Афанасий и Антон Попковы заняли по кабальной записи у приказного человека Г. Д. Строганова Ивана Мартыновича Простова 160 руб., которые должны были отдать в декабре того же года. В 1717 г. Афанасий Попков занял у него же еще 171 руб., из которых вернул 80 руб., а в 1718 г. Антон Попков одолжил еще 100 руб. На два последних займа в деле имеются копии крепостных писем:

«Благодетель мой Иван Мартынович, божиею милости здравствуй. Бежечанин Антон Попков челом бьет. Известно милости твоей буди, которыя деньги взял я у милости твоей сто рублев и такия деньги повинен я тебе платить и з женою своею неотложно, а отдать такие деньги в предбудущем 720 году генваря 6 дня все сполна без задержания, а крепости я написать не успел за скоростию отъезда твоего и за отлучение [м] крепостных дел подьячих, а ежели он поволит и мне дать в тех вышеописанных деньгах во сте рублях крепость, а сию грамотку ради уверения писал я Антон Попков своею рукою…».

Из последующих документов дела выясняется, что Иван Простой умер, а его сын Михаил «поступился» долгами в пользу Фортунатова. В октябре 1723 г. последний прислал в Бежецк своего представителя – работника Ивана Середнего. Тогда же Афанасий Попков был допрошен в магистрате и показал:

«… в том же 718 году посланной от него ответчика для продажи товаров работник ево Бежецкого уезду села Друцкова крестьянин Ульян Иванов на Макарьевской ярмонке уплатил денег сто Рублев при свидетелех – угличанине посацком человеке при Якове Иванове сыне Долгом, да при бежечанех посацких людях при Василье Петрове сыне Шишине, при Иване Иванове сыне Меньшом Ососкове, да он же, Иван Простого, за те ж заемные деньги в том же 718 году в доме ево у него ж, ответчика, взял товаров: жемчугу, сукон голанских, штофей шелковых, стамедов, флеров черных по цене на семьдесят рублев при том же вышеописанном свидетеле угличанине Якове Долгом, а за тем де ему ответчику по тому письму додать тольки тридцать алтын две деньги».

Попков предъявил копию расписки Простова о взятых у него товарах, заявив при этом, что подлинники расписок были у него украдены во время пожара, о чем он подавал челобитную, и ссылался на то, что эти расписки видел бежечанин Потап Дедюхин.

В ноябре в Бежецк вернулся Фортунатов, по мнению которого никакого пожара у Попкова никогда не было, и все документы целы. Дедюхин же, утвержал он, в свидетели не годится, поскольку Афанасий Попков женат на его дочери, а что касается Якова Долгова, то «оному Долгому верить не надлежит для того, что он, Долгов, подозрительной человек, потому что после смерти Ивана Простого на поминках ево, Простого, у жены его Пелагеи Якимовой дочери из дому госпоцкого украл тулуп черной ценою рублев в десять, которой и отдал оной тулуп через священника Григорья Степанова церкви Рождества Иоанна Предтечи ей Пелагеи лицом».

Спустя несколько месяцев Афанасий Попков в свою очередь подал в магистрат челобитную, в которой писал, что они с Фортунатовым дали расписки, обещая не покидать Бежецк до окончания дела, однако Фортунатов уехал и Попков просил разыскать тех, кто за него ручался. В апреле 1724 г. из Бежецкого магистрата был направлен запрос в Угличский провинциальный магистрат с просьбой опросить Долгова. В мае оттуда пришел ответ. Угличские коллеги сообщали, что о краже тулупа им ничего не известно, а Долгов утверждает, будто видел, как Простой брал товары, но покупал ли он их или забрал в счет долга, не знает. Допрошенный в магистрате Ульян Иванов (помещичий крестьянин драгуна И. П. Суворова) подтвердил, что заплатил Простому на Макарьевской ярмарке 100 руб. и получил расписку. По-видимому, на этом дело остановилось, поскольку в августе 1726 г. Фортунатов пожаловался на волокиту в Главный магистрат, утверждая, что бежецкий бургомистр чинит Попкову «поноровку», и прося передать дело для рассмотрения в Ярославль. Соответствующий указ был послан в Бежецк, но в ноябре 1726 г. Попков попросил дело в Ярославль не передавать. В марте 1727 г. Ярославский магистрат дело все же запросил, но из Бежецка отвечали, что передать его не могут, поскольку Фортунатов в нарушение поручных записей уехал из города. Далее вновь последовала многолетняя пауза и лишь в 1732 г. дело «Фортунатов против Попкова» было затребовано Бежецкой воеводской канцелярией, после чего следы его затерялись.[199]199
  РГАДА. Ф. 709. Оп. 2. Д. 330. Л. 1-39.


[Закрыть]

Дело Семена Серкова.

15 апреля 1763 г. приказчик цывильского купца Ф. И. Постовалова Ларион Давыдович Журанкин подал в Бежецкий магистрат челобитную, в которой просил взыскать по просроченному векселю 310 руб. с кашинского купца Семена Тимофеевича Серкова. Челобитчик сообщал, что обращался с соответствующей просьбой в Кашинский городовой магистрат, но там сослались на указ Главного магистрата о том, что в виду имеющихся у Серкова с магистратом приказных ссор, его дела им «не ведать». Далее из дела выясняется, что вексель был выдан в Рыбной Слободе 25 июня 1761 сроком на год. В июне 1762 г. там же, в Рыбной Слободе он был опротестован, а уж затем Журанкин обратился в Кашинский магистрат.

В Бежецке проявили оперативность и тут же послали в Кашин рассылыцика Г. Возгревского, снабдив его соответствующей промеморией в адрес тамошнего магистрата. Уже в мае 1763 г. из Кашина сообщали, что взяли под караул поручителя по векселю Серкова купца Щепина. Однако вскоре Журанкин подал новую челобитную, согласно которой, когда Возгревский прибыл в Кашин и там в магистрате в присутствии Серкова была зачитана промемория из Бежецка, заемщик обвинил Журанкина в корчемстве. Дело было передано в Кашинскую воеводскую канцелярию, которая решила до сбора справок отдать обоих на поруки и сообщила в Бежецк, что речь шла «про продажу Алаторскаго уезду села Порецкого крестьяны по их названию питья квас, которой по вкусу сладок как мед, а кисель как квас». Однако, поскольку Серков порук не представил, его было решено отослать в Бежецк.

Между тем, 30 мая 1763 г. Журанкин представил в Бежецкий Магистрат еще один вексель на 60 руб., выданный Серковым в Петербурге в марте 1762 г. сроком на две недели уже знакомому нам кашинскому купцу Ивану Васильевичу Сутугину. Тогда же этот вексель был Сутугиным опротестован. Доставленный в Бежецк Серков заявил, что «за некоторыми причинами» он не может оправдаться в Бежецке, а хочет судиться в Угличском провинциальном магистрате. В ответ на это бежецкие чиновники постановили взять с Серкова сказку, повинен ли он платить по двум векселям и, если да, то может ли, а если нет, то какое у него есть движимое и недвижимое имение. Одновременно ему было предложено представить свое «законное оправдание». В Угличе же его ведать было не велено. Однако, возможно, чтобы перестраховаться, они все же написали в Углич, сообщив, что Бежецкий магистрат «того дела производить собою имеет немалую опасность».

В июне 1763 г. из Углича пришел ответ: хотя «оной Серков и показывал на присудствующих Бежецкого магистрата подозрение, но того дела Углицкому провинциальному магистрату к разбирательству из Бежецкого магистрата взять неможно, для того, что то его Серкова подозрение имеет ли сходство з законным и возможно ль оное почесть за подозрение…», неизвестно. В Бежецке решили взять с Серкова объяснение, какое именно он имеет «подозрение» на здешний магистрат. Ответа на этот вопрос в деле нет. Однако есть основания полагать, что мы имеем дело с тем самым кашинским ратманом Серковым, который в 1747 г. был прислан в Бежецк в качестве внешнего управителя городом, когда там случился паралич местной власти, и который вызвал на себя поток жалоб бежечан.[200]200
  См.: Каменский А. Б. Повседневность русских городских обывателей. С. 131.


[Закрыть]

Так или иначе, но 20 июня Серков все же дал пространные объяснения по поводу своих долговых обязательств. Он утверждал, что цывильского купца Постовалова «самолично не знает и никогда не видал, а имел он Серков в прошлом 761 году в июне месяце с цывилянином Андреем Петровым сыном Перетрухиным торг, у коего во время Петровской ярмонки и купил овсяных круп четыреста четвертей ценою за каждую четверть по рублю по пятнатцать копеек и того на четыреста на шездесят рублев, в которую сумму против договору и отдал де ему, Перетрухину… на имя свое векселя». При этом Перетрухин неизвестно почему велел якобы выписать вексель на имя купца Постовалова. 20 января 1763 г., когда Серкова не было дома, Перетрухин прислал к нему в Кашин своего работника, цывильского купца Кондратия, «а чей отечеством и какое ему прозванье, того жена его, Серкова, не упомнит», который объявил его жене, чтобы он отвез полагающиеся по векселю деньги к Перетрухину в Москву. Жена Серкова обещала, что муж так и сделает, дав при этом «по требованию работника» ему денег 1 рубль 20 коп. Серков в это время находился в Торжке и, узнав о требовании Перетрухина, отправился в Москву. Там он остановился на квартире в Новой Слободе у купца Михаила Федорова и занялся поисками Перетрухина. 30 января на квартиру, где жил Серков, «в поздное время» приехал Перетрухин с каким-то офицером и другими людьми, в том числе с работником Кондратием. Серкова они не застали и передали через хозяина, чтобы он явился «к ним на квартиру з деньгами к спиридоенскому попу, что на Козьем болоте,[201]201
  Очевидно, имелся в виду священник церкви Спиридона, епископа Тримифунтского, что на Козьем болоте построенная в 1639 г. и уничтоженная в 1930 г., находившаяся на ул. Спиридоновка.


[Закрыть] а как ево попа зовут они не сказывали, и он Серков не знает». Однако на следующий день Серков явился по указанному адресу и стал требовать, чтобы Перетрухин показал ему подлинный вексель, обещая заплатить по нему наличными. Перетрухин вексель, видимо, показал и пошел вместе с Серковым к упоминавшемуся выше офицеру, который оказался зятем купца Постовалова Андреем Семеновым. Офицер сказал Серкову, что он может отдать деньги Перетрухину, но до 11 февраля за «тогдашными сырныя и первой великого поста неделями», из-за чего «за собранием к платежу в ту сумму имеющихся ево Серкова на разных людях долгов отдачи не было». В этот день Серков принес деньги на квартиру к Перетрухину, но при этом пришел не один, а с «ызвощиком кашинского уезда вотчины господина помещика Алексея Никифорова сына Хвостова сельца Наквасина крестьянином Матвеем Ивановым».

Серков принес 270 руб., и стал отдавать их при этом свидетеле Перетрухину. В это время к ним «кашинской купец, а по тому векселю поручитель Михаило Алексеев сын Щепин, которой, будучи в Москве, на оную ево Перетрухина квартиру пришел для исправного по поручительству ево им, Серковым, платежа». Перетрухин взял 150 руб., заметив при этом: «обидно, что деньги все медные». После этого Щепин ушел, а Серков «отдавал на щет ему Перетрухину означенное число двести семьдесят рублев, а при том приеме те деньги по приказанию ево, Перетрухина, разбирать и щитать пособлял чебоксарского купца Василия Пономарева прикащик ево Иван Козмин».

В этом месте стоит сделать паузу, поскольку фигурирующие тут суммы не вполне ясны. Как мы помним, вексель был выписан на 310 руб., а Серков, судя по всему, уплатил Перетрухину, как можно понять из его показаний, сперва 150, а затем еще 270 руб. В действительности, видимо, он уплатил только 270 руб., оставшись должен еще 40 руб. Но на этом дело не закончилось. «По приказу ево, Перетрухина» Серков купил «на ево щет сахарницу жестяную, дал семьдесят копеек, штоф францужской водки с провозом в шездесят копеек, четыре галенка белаго вина – рубль, простого вина – тритцать копеек, да сверх же того платежа и покупок взял он, Перетрухин, при означенном прикащике чебоксарком купце Козмине у него Серкова печатку немецкой работы, которую он Перетрухин и удержал у себя, сказав при том, что он, Серков, достальные в число помянутой суммы деньги отдал и тогда ж та печатка отдана будет». Серков «просил дать терпения, а на векселе платежную сумму подписать или особливую расписку дать», оговорив при этом, что в Москве ему денег взять не у кого. Перетрухин сказал Серкову, чтобы он ехал в Кашин и привез остальные деньги «в скорости в Москву», а если специально для этого ехать в Москву ему будет «убыточно», то, чтобы ждал его в Кашине, «понеже де он, Перетрухин, имеет надобность ехать в Дмитров х купцу Александре Толченому,[202]202
  По-видимому, это был Александр Степанович Толченов (1730–1773) – представитель известного Дмитровского купеческого рода (см.: Аксенов А. И. Очерки генеалогии уездного купечества XVIII в. М., 1993. С. 88.).


[Закрыть] а оттуда и в Кашине у купцов Сутыгиных в том числе и у него, Серкова, прогцет учинить имеет». Перетрухин при этом поклялся, «чтоб он Серков никакого сумнения о неподписке на векселе платежа денег и о недаче расписки не имел, ибо де он Перетрухин и за тысячу Рублев не погрешит, чтоб в том какое душевредство учинить», «почему он Серков, имея християнство, а токмо паче полагаясь на то, кто находились при том платеже денег вышеупоминаемыя свидетели, ему Перетрухину и поверил». К тому же Перетрухин привел Серкова к вышеупомянутому офицеру и при нем повторил свое обязательство.

Серков отправился домой и, затем, обзаведясь деньгами, вернулся в Москву, но ни Перетрухина, ни Семенова там не нашел. Вспомнив, что Перетрухин собирался в Дмитров, Серков поехал туда, но и там его не нашел и вернулся в Кашин, где его уже ждал Журанкин «с кредитным же письмом, точию в том кредитном письме и на векселе означенной учиненной им Серковым уплаты не подписано, почему он Серков, видя неподписание им уплаты, признавая за фальшивость и причинения себе от напрасного за показанною уплатою вдвойне денег платежа крайняго разорения, тех всех по векселю денег с рекамбиею и проценты за вышеписанными обстоятельствы» платить отказался.

Что же касается векселя на имя И. В. Сутугина, то и по нему «платить он, Серков, не должен, потому что он, Серков, у него, Сутугина, никогда не бирывал». В 1762 г. «зимовали они, Серков и Сутугин, на Соснинской пристани с выгруженным хлебом обще, и, будучи в Санкт-Петербурге, он, Серков, ис того Санкт-Петербурга на показанную Соснинскую пристань выехал для перевозу своего хлеба с той пристани в Санкт-Петербург». У Сутугина на пристани оставался работник, и он попросил Серкова взять у этого работника деньги, вырученные за продажу хлеба и привезти ему в Петербург. Серков просьбу выполнил: взял у работника около 200 руб. и привез в Петербург, где поселился на квартире у купца И. С. Добрынина. Явившись к Сутугину (тот жил в доме «живугцаго в Санкт-Петербурге кашинского купца Артемья Дружинина»), Серков сообщил ему, что привез деньги. Сутугин сказал, что справляет именины жены и «поднес ему, Серкову, большую чарку вина, коею он Серков и выпил», после чего и стал просить Сутугина одолжить ему 60 руб. для «разделки с вощиками… до получения ис казны за поставленный им Серковым хлеб денег на самое малое время, как на неделю». Сутугин велел Серкову написать вексель «с показанием платежа тех денег по объявлению», что Серков и сделал. После этого, «быв для имянин жены ево пьяные», Серков с Сутугиным отправились за привезенными Серковым деньгами на квартиру Добрынина. Здесь Серков отдал Сутугину все привезенные им деньги и попросил дать ему из них 60 руб., означенные в векселе. «Но токмо оной Сутугин, быв весьма пьян, тех денег не дал, и вексель у себя удержал,, но, вынявши озартным образом, пьянски видно, письменную бумагу ис кармана, объявил ему, Серкову, якобы тот писанной им Серковым вексель изорвал в мелкия части,, почему он, Серков, признавает ныне, что тогда им, Сутугиным, учинена та раздирка какой-нибудь записке, а не векселя». В качестве свидетеля Серков называл купца Добрынина.

Бежецкий магистрат рассудил по справедливости. В оформлении векселя на имя Сутугина была обнаружена неточность, на основании которой ему было решено отказать. Претензии же Журанкина сочли резонными. В Кашин был послан запрос относительно имущества Серкова и Щелкина. Оттуда отвечали, что заниматься имуществом Серкова «опасаются», а имущество Щелкина будут оценивать. В августе 1763 г. Серков попросил отправить его под караулом в Кашин, где у него имелись наличные деньги. Просьба была удовлетворена, и вскоре Серков выплатил 200 руб. и просил «терпения» в остальных деньгах до 1764 г.[203]203
  РГАДА. Ф. 709. Оп. 1. Д. 103. Л. 1-18.


[Закрыть]

В деле Серкова обращают на себя внимание несколько моментов. Во-первых, это оперативность, с которой в данном случае действовал Бежецкий магистрат. Не исключено, что это было связано с личностью должника, и бежечане попросту обрадовались возможности отомстить Серкову за прошлые обиды. Однако столь же оперативно в данном случае действовали и другие вовлеченные в дело учреждения, что отнюдь не было правилом. Во многих других случаях магистрату приходилось посылать запросы по несколько раз и так и не получать ответа. Так, к примеру, в 1761 г. А. К. Воинов опротестовал вексель на 30 руб., выданный новгородским помещиком И. С. Путятиным. Три года спустя, в октябре 1764 г. он вновь обратился в магистрат, и оттуда было послано соответствующее доношение в Новгородскую губернскую канцелярию, откуда только в ноябре 1766 г. пришел ответ о том, что канцелярия дважды посылала соответствующие запросы местному комиссару С. Буханинову, но ответа от него не получила. Еще через год Бежецкий магистрат обратился уже в Сенат, отмечая при этом, что в Новгород писали несколько раз и «на производство по тому делу при тех доношениях послано гербовой бумаги двенадцать листов». По-видимому, из Сената ответа также не дождались, поскольку в марте 1768 г. магистрат отправил в Новгородскую канцелярию новое доношение. Судя по тому, что больше никаких документов в деле нет, на этом оно и закончилось.[204]204
  Там же. Д. 225. Л. 1–5.


[Закрыть]

Второе обстоятельство, обращающее на себя внимание, связано с некоторыми особенностями содержащего интереснейшие бытовые детали рассказа Серкова. С одной стороны, все, что о нем известно, свидетельствует о том, что этот человек умел за себя постоять: у него были непростые отношения с Кашинским магистратом, на который он очевидно жаловался в вышестоящие инстанции, а в своем рассказе он упоминает, что судился и с Сутугиным, на которого подавал донос в Камер-коллегию. Однако в своих показаниях, если, конечно, считать их правдивыми, Серков позиционировал себя как человека честного, но несколько наивного и доверчивого и в силу этого ставшего жертвой мошенничества. Примечательна его готовность уплатить долг Перетрухину, даже совершая для этого достаточно продолжительные поездки. Согласие же уплатить долг вторично, по-видимому, надо трактовать как осознание бесполезности дальнейшей борьбы и невозможности справиться с судейской машиной. И это притом, что никаких попыток проверить его показания Бежецкий магистрат не предпринимал.

Еще одна тема, отчасти затронутая в приведенном выше примере с векселем И. С. Путятина связана со взысканием вексельных долгов с помещиков, что было обычно делом далеко непростым. Неслучайно, как было показано выше, обладавшие такими векселями горожане старались перевести их либо на других дворян, либо, на худой конец, на служащих воеводской канцелярии, в чьем ведении находилось местное дворянство. При этом, как и с финансовыми расчетами между другими категориями населения, в каждом конкретном случае исход дела был непредсказуем.