Текст книги "Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины"

А король-то голый!

– На нем ничего нет! – закричал наконец весь народ.

Король содрогнулся, ему показалось, что люди правы. Однако он все же решил довести церемонию до конца. И он принял еще более гордый вид, а камергеры шли за ним следом, притворяясь, будто несут шлейф, хотя на самом деле никакого шлейфа не было.

Х.-К. Андерсен. Новое платье короля

Знаменитая сказка, заключительный фрагмент которой вынесен в эпиграф, вспомнилась мне недавно вот по какому поводу. В начале ноября газета «Літературна Україна» разместила на своих страницах сочинение некоего Петра Захарченко «Об истине в истории и украинском праве», где высказывалось недовольство моей статьей «Университетское невежество», опубликованной в известной антиукраинскими пассажами газете «2000». (2000. 2011. № 38. 23–29 сентября).

Причина недовольства понятна. В той статье разбиралась скандально невежественная книга «История украинского права», которую ее авторы безуспешно пытались выдать за «учебное пособие». А одним из этих авторов как раз и был г-н Захарченко. И хотя его фамилию я не упоминал, Петр Павлович принял критику близко к сердцу, очень обиделся и посчитал своим долгом ответить.

Разумеется, ни об одной из позорных ошибок, содержащихся в книге (а о них, собственно, и шла речь в «2000»), мой оппонент не упомянул, ни одного моего утверждения не опроверг. Вместо этого доктор юридических наук, кандидат исторических наук, доцент (все свои «титулы» он аккуратно выписал) взялся пропагандировать откровенно русофобские тезисы «Истории украинского права». Прежде всего тезис о том, что «между украинцами и русскими отсутствует какое-либо антропологическое и генетическое юродство».

«И что же тут нового или ужасного?» – вопрошает г-н Захарченко. По его мнению, все это было известно давно. «В поддержку авторского коллектива учебного пособия можем сослаться на утверждение таких историков, как Н. Костомаров (русский), В. Антонович (поляк), но из-за нехватки места делать этого не будем», – уверенно заявляет мой оппонент.

«Из-за нехватки места» – конечно же отговорка. Позволю себе предположить, что с работами названных им ученых Петр Павлович просто незнаком. Николай Костомаров неоднократно указывал, что великорусы и малорусы вместе составляют «нашу общую нацию». «Русская народность делится на две ветви: южнорусскую (иначе – малорусскую) и севернорусскую (иначе – великорусскую)», – подчеркивал историк.

О том же (и тоже неоднократно) писал Владимир Антонович. Так, касаясь эпохи казацких восстаний, он констатировал, что закончилась она (эпоха) «освобождением местной народности и общинно-казацкого порядка из-под шляхетского ига и соединением Малороссии с однокровною и одноверною массою русского народа при Богдане Хмельницком». Да – между малорусами и великорусами существовали этнографические различия, как существовали они в то время между частями любой другой крупной нации, расселенной на сколько-нибудь обширном пространстве (например, между немцами Нижней и Верхней Германии, французами Северной и Южной Франции, итальянцами севера и юга Италии, поляками Великой и Малой Польши и т. д.). Да – Костомаров и Антонович (оба ярые украинофилы) акцентировали внимание именно на различиях, иногда намеренно преувеличивая их. Но полностью отрицать родство между двумя ветвями одной нации ученым и в голову не пришло.

Не большую осведомленность проявляет г-н Захарченко при изложении мнения другого историка – Павла Милюкова. Петр Павлович ссылается на его «Очерки по истории русской культуры» и заверяет, что там «содержатся утверждения, которые и 100 лет назад не вызывали никаких возражений». Далее следует цитата из Милюкова: «Все мы на глаз готовы признать финские черты в типе великоросса». Усмотрев тут признание финно-угорского происхождения великорусской народности, мой оппонент торжествующе заключает: «Как видим, в России умели и умеют мыслить объективными категориями даже тогда, когда они не очень приятны. Не мни, Каревин, из себя большего русского националиста, чем русские ученые».

На самом же деле видим мы лишь недостаточную компетентность кандидата исторических наук П. Захарченко. Надо ничего не знать о лидере российских либералов Павле Милюкове, чтобы причислять его к русским националистам. Антинационалистическая позиция Павла Николаевича, между прочим, хорошо просматривается в тех самых «Очерках», которые г-н Захарченко якобы читал. Приведенная же цитата выдернута из контекста. Обнаружение «на глаз» каких-то «финских черт в типе великоросса» не означает, что эти черты в нем доминировали. Милюков ничего такого и не утверждал. Он писал: «Вопрос о смешении славян с финнами тоже остается до сих пор не вполне решенным. Все мы на глаз готовы признать финские черты в типе великоросса; но тем не менее физические признаки смешения до сих пор не поддаются точному научному определению. В недавней работе проф. Зографа мы нашли было антропологическое подтверждение наших априорных ожиданий: славянин оказывался высокорослым блондином, финн – низкорослым брюнетом; в среднем Поволжье автор думал найти следы различных степеней смешения между теми и другими. Но антропологи разрушили цифры, на которых пр. Зограф основывал свои заключения, и мы опять остаемся при одних предположениях».

Кроме того, Милюков-ученый также считал великорусов и малорусов двумя разновидностями русской нации. В отличие от Милюкова-политика, всячески поддерживавшего украинское движение. На противоречие его политических заявлений его же собственным научным выводам Милюкову не раз публично указывали (в том числе с трибуны Государственной думы).

Что же касается уверений г-на Захарченко, будто тезисы о финно-угорском происхождении великорусов «и 100 лет назад не вызывали никаких возражений», то здесь мой оппонент опять-таки демонстрирует слабое знакомство с российской историографией. Ученые отмечали, что некоторая примесь финской крови у живших на северо-восточной границе Руси славян не превращала их в финнов, как не превращала в тюрков славянских жителей юго-восточной границы древнерусского государства примесь тюрской крови. Вот что, например, отмечал «100 лет назад» профессор И.И. Смирнов: «Русские историки иногда склонны приписывать финскому элементу слишком важное значение в образовании великорусской народности… Принимая во внимание то, что русские были земледельцами, а финны в большинстве рыболовами и охотниками, мы имеем право предположить, что с начала соприкосновения русских с финнами русские оказывались в большинстве… Наступательный характер борьбы Северной Руси с угро-финнами, численный перевес славян над чудью определяют особенности, которыми должно было характеризоваться соприкосновение двух рас: северно-русские племена больше изменяли природу финских племен (уподобляя их себе), чем изменялись сами. Относительно большая чистота крови сохранилась у племени победителя».

О том же (и тогда же) писали видные историки Юрий Готье и Митрофан Довнар-Запольский: «Русская колонизация с половины Х в. и вплоть до татарского нашествия быстро двигалась… Более слабый финский элемент стал быстро тонуть среди русских колонистов, перенимать их культуру, язык и религию, и быстро исчезает». Выдающийся русский филолог Алексей Соболевский подчеркивал, что добавка некоторого количества финской крови «в северо-восточную отрасль русского народа… не сделала русских северян ни финнами, ни финно-руссами. Она не оказала ни малейшего влияния на единство русского языка. Кроме нескольких слов, существующих в окраинных северных и восточных говорах и чуждых русскому литературному языку, финны не внесли в русский язык ничего».

Уместно привести мнение и уже упоминавшегося Владимира Антоновича: «Переселившиеся на север в Х–ХII столетиях южноруссы выделились в тип нынешнего великоруса». То есть великорусский тип, по признанию историка, имел все-таки славянскую, русскую основу. Вот только г-н Захарченко ничего об этом не знает.

Еще один представитель науки, которого мой оппонент тщетно пытается привлечь в союзники, – советский антрополог (ныне уже покойная) Татьяна Алексеева. Петр Павлович цитирует ее слова: «Основу вятичей и поволжских кривичей составляют финно-угорские племена». Манера выдергивать из текста цитаты, внимательно не вчитываясь и не вдумываясь в сам текст, и тут сыграла с г-ном Захарченко злую шутку. Ибо после приведенного заявления (надо сказать, весьма сомнительного) Алексеева указывает, что современные русские, проживающие в соответствующем регионе, потомки не вятичей и поволжских кривичей, а кривичей – западных и новгородских славян.

Не получается у моего оппонента обосновать ссылками на Алексееву и собственные умозаключения об украинцах как о самых чистокровных славянах. По Алексеевой, такие предки украинцев, как древляне и волыняне, не избежали сильного влияния балтийских (не славянских) племен, поляне вообще не являлись славянами, а «в сложении физического облика украинского народа принимали участие наряду со славянскими элементами элементы дославянского, возможно, ираноязычного субстрата». Где же тут славянская чистокровность?

Справедливости ради стоит отметить, что Алексеева, как правило, только предполагает, а не утверждает (хотя в пересказе г-на Захарченко это выглядит именно как утверждение). Далеко не все ее гипотезы нашли научное подтверждение. Некоторые из них уже опровергнуты другими исследователями. Наверное, поэтому и Петр Павлович допускает, что суждения сей дамы авторитетны не для всех, и предлагает акцентировать внимание на трудах дореволюционных историков. Но о них уже говорилось.

Другой тезис «Истории украинского права», энергично поддерживаемый г-ном Захарченко, – об «убогости» русского разговорного языка. В отличие, конечно, от украинского. Мой оппонент считает, что матерщина проникла в Украину вместе с «русификацией». Он указывает на «нормы Устава князя Ярослава (церковного)», предусматривавшие «правовые санкции за обиду представителей различных общественных слоев словами из нецензурного лексикона» и позднее ставшие «нормами украинского национального права».

«Действовала ли подобная охрана общественной морали именно относительно грязной ругани в Московском царстве? – ставит вопрос Петр Павлович. – Пересмотрите Стоглав 1551 г., Соборное уложение 1497 г., другие документы Московщины этой эпохи, – и вы там такого не увидите. Отсутствие четких правовых санкций на употребление нецензурных выражений открывало шлюзы для их повсеместного использования». Отсюда и делается вывод о российском происхождении матюков в Украине.

Как же было на самом деле? Ну, во-первых, матерные выражения получили в нашем крае широкое хождение еще до так называемой «русификации». Достаточно вспомнить о знаменитом письме запорожцев турецкому султану. Или о свидетельстве французского инженера Гийома де Боплана, зафиксировавшего (напомню: еще до воссоединения Малой и Великой Руси) наличие в обрядах казаков «всяких грязных и скандальных песен».

Во-вторых, Устав князя Ярослава о церковных судах предусматривал наказание не «именно за грязную ругань», а за оскорбление замужней (и только!) женщины. Прошу прощения у читателей, но из документа, как и из песни, слов не выкинешь. Соответствующее место в Уставе звучит так:

«Аще кто зоветь чюжую жену блядию…» и т. д. Это рассматривалось как оскорбление семьи и поэтому наказывалось. Грамотный юрист обязан был бы обратить внимание на такой нюанс.

В-третьих, наличие названного слова в церковном уставе говорит о том, что к «нецензурному лексикону» оно может быть отнесено с некоторой натяжкой (опять-таки квалифицированный правовед это бы заметил). А также о том, что данное слово имело хождение на территории нынешней Украины еще до того периода нашей истории, который в соответствующих кругах называют «русификаторским».

В-четвертых, доктору юридических наук, тем более специализирующемуся на истории права, не мешало бы знать разницу между Судебником и Соборным уложением. К сведению г-на Захарченко, в 1497 году земские соборы еще не созывались. О каком «соборном уложении» он ведет речь?

В-пятых, наказание за «лай» (оскорбление словом) предусматривалось в законодательстве Северо-Восточной Руси. Эту тему затрагивали и Двинская уставная грамота 1397 года, и судебники 1497, 1550 и 1589 годов, и Стоглав 1551 года (сборник постановлений церковно-земского собора, насчитывавший 101 главу), и Соборное уложение 1649 года (с которым, вероятно, мой ученый оппонент и перепутал более ранний судебник).

Специально против сквернословия была направлена царская грамота, датированная 1648 годом: «А кто учнет впредь браниться матерно, и тем бесчинникам от государя царя и великого князя Алексея Михайловича, быть в торговой казни (то есть подвергнуться битью кнутом на торговой площади. – Авт.), а от государя патриарха в великом запрещении».

Все эти документы опубликованы. И достойно удивления, что вроде бы профессиональный историк-правовед с учеными степенями о них не проинформирован. Плохо ориентируется он и в других затрагиваемых в статье вопросах – о крепостном праве, о «московском деспотизме». Ошибки г-на Захарченко можно перечислять долго, но думаю, вышеприведенного достаточно.

Завершает он свое сочинение тем, что подчеркивает «специально для хамовитых оппонентов», что «каждый из авторов пособия неоднократно довел свою профессиональную состоятельность научными публикациями. Два года назад я согласился работать с ними и горжусь соавторством в одном из первых пособий по истории украинского права».

Предмет гордости каждый, конечно, вправе выбирать для себя сам. Можно, например, подобно голому и глупому королю из сказки Андерсена, гордиться воображаемым прекрасным нарядом. А можно – столь же воображаемой «профессиональной состоятельностью». О таковой «состоятельности» некоторых соавторов моего оппонента говорит то, что они понаписывали в «Истории украинского права». А непосредственно о «профессиональной состоятельности» самого Петра Павловича – его сочинение в «Литературной Украине».

И последнее. Г-н Захарченко назвал мои статьи в «2000» «опусами ненависти». Позволю себе с этим не согласиться. Могу заверить моего обличителя, что никакой ненависти ни к нему, ни к другим авторам скандального «учебного пособия» я не испытываю. Ну хотя бы потому, что никого из них лично не знаю. Да если бы и знал, то не стал бы ненавидеть. Так как полностью разделяю мысль английского лексикографа и литературного критика Сэмуэля Джонсона: «Нельзя ненавидеть человека, над которым можно посмеяться».

P. S. Когда эта отповедь была почти написана, г-н Захарченко опубликовал еще одно сочинение, на этот раз в газете «Столичние новости». В сущности, это лишь слегка измененный вариант того, что напечатала «Літературна Україна». Разве что добавилось агрессивности, а в конце мой оппонент скромно рассуждает о своей честности и объективности. Я позвонил в «Столичные новости», предложил дать ответ. Увы, главный редактор с ходу отверг такую возможность. Думаю, не надо объяснять, почему газеты, печатающие таких вот «честных» и «объективных» авторов, боятся открытой полемики.

«…Хотя осыпь его звезда́ми»

Круглое невежество не самое большое зло, накопление плохо усвоенных знаний еще хуже.

Платон

 
Таланты истинны за критику не злятся:
Их повредить она не может красоты, —
 

заметил когда-то Иван Андреевич Крылов. Увы, истинный талант сегодня редкость. Весьма немногие люди ныне способны спокойно воспринимать замечания в свой адрес. Поэтому бурная реакция Петра Захарченко на мою статью «А король-то голый!» (2000. 2011. № 50. 16–22 декабря) не стала для меня неожиданностью.

По всей видимости, привыкший иметь дело с изданиями, где никакой свободы мнений не допускается, точка зрения начальника считается единственно правильной, а оппонентам просто не дают слова, г-н Захарченко не ожидал, что «2000» опубликуют его пространный отклик. А потому в выражениях не стеснялся. Обида, злоба, раздражение пронизывали каждую строку текста.

В таком виде материал попал на сайт газеты и находился там несколько дней, доступный для всеобщего обозрения. Когда наконец Петр Павлович осознал, что это будет напечатано, то спохватился. Он бросился вносить изменения в написанное, пытаясь его несколько окультурить. С исправлениями сочинение вышло в свет (2000. 2012. № 1–2. 13–19 января). Лично мне жаль, что газетой опубликован не первоначальный вариант. Там г-н Захарченко предстает во всей красе. Впрочем, и то, что прошло в печать, характеризует его достаточно полно.

Публично предъявленные претензии требуют публичного же ответа. Поскольку Петр Павлович укоряет меня в выборочном вступлении в дискуссию, постараюсь на этот раз ответить на все обвинения. Отвечать буду только по теме «дискуссии», игнорируя оскорбления.

1. Путаться г-н Захарченко начинает сразу. С одной стороны, он уверяет, что его предыдущие публикации (в «Литературной Украине» и «Столичных новостях») адресовались не мне персонально, а «подобным» (хотя обращался он ко мне). С другой стороны, Петр Павлович, по собственному признанию, «априори знал», что его «вроде как оппонентом» буду именно я. В тех публикациях мой «вроде как оппонент», опять же по его словам, вел речь о «правовой реальности Московщины», опираясь на выводы исследователей и свидетельства очевидцев. Я же, дескать, углядел в этом русофобию и невежество.

Поясняю: русофобия и невежество П. Захарченко заключались не в разговорах о «деспотическом характере Московии». Заключались они в том, что деспотию Петр Павлович трактовал как нечто присущее исключительно России, в противоположность другим странам Европы, «в том числе Украине». Да, английский юрист Флетчер, на которого мой «вроде как оппонент» ссылается, действительно издал в 1591 году книжку, где отмечал, что в России закон базируется на «воле государя и судей». Ну а в Англии ХVI века разве было по-иному? Генрих VIII, Мария Тюдор, Елизавета Тюдор – они кто, демократические правители?

Да, функционировал английский парламент, но он был тогда полностью подконтролен королевской власти.

Украина же как государство до ХХ века не существовала. А то, что творилось на украинских землях до их воссоединения с Россией (да и позднее, пока сохранялось самоуправство казацкой старшины), было куда хуже, чем происходившее «в Московщине». Недаром украинский народ, по замечанию Николая Костомарова, хотел введения у себя «московского порядка», самодержавия (см. об этом работу Костомарова «Ответ г. Падалице»).

2. Г-н Захарченко очень обиделся на упрек в недобросовестном цитировании. Вновь пытаясь доказать финно-угорское происхождение великорусов (современных русских), мой как бы оппонент приводит длинную выдержку из газетного интервью покойного российского антрополога Татьяны Алексеевой о подобности вятичей финно-уграм. Заканчивается выдержка фразой: «По антропологическим признакам – это одно и то же население». Цитата обрывается. Между тем в оригинале есть продолжение: «И все-таки это уже славяне. Потому что их погребальный обряд, их женские украшения, которые в основном и являются для ученых этническими определителями, – вятичские, а не финно-угорские».

Предоставляю читателям самим судить, насколько корректно цитировал П. Захарченко Т. Алексееву. Кроме того (и это важно!), якобы финно-угорское происхождение вятичей, о котором как о предположении писала Алексеева в научных работах, не имеет отношения к вопросу о происхождении русского народа. Согласно той же Алексеевой, предками русского населения соответствующего региона являются не вятичи, а западные кривичи и новгородские славяне.

3. П. Захарченко пишет (здесь и далее цитирую, исправляя грамматические ошибки): «А. Каревин… сообщает, что г. Т. Алексеева со временем изменила свою точку зрения на высказанное (о финно-угорстве вятичей. – Авт.). Возможно, но тогда где же текст ее изменившихся взглядов, где покаяние и где, наконец, название работы, в которой это историческое событие зафиксировано? Отсутствует у А. Каревина, потому что не присутствует у самой Т. Алексеевой». Приписать противнику то, что тот не говорил, – дело нехитрое. Такой прием вполне сгодился бы, например, для «Столичных новостей», когда заведомо известно, что ответить оппоненту не дадут, а значит, лгать можно безнаказанно. В «2000» ситуация иная. Я предлагаю всем желающим обратиться к моей предыдущей статье и удостовериться: ничего о покаянии Алексеевой, изменении ее взглядов там нет. Другой вопрос, что Алексеева многое лишь предполагала, а г-н Захарченко выдал это за категорические утверждения. О чем я и написал.

4. «Вроде как оппонент» недоволен, что, сообщая об опровержении некоторых гипотез Алексеевой другими исследователями, я обошелся без конкретики. Во-первых, статья была все же не об Алексеевой. Во-вторых, нужные тексты есть в Интернете – с таблицами, схемами, картами, рисунками. Читать эту информацию неантропологу трудновато. Перетаскивать ее на страницы газеты – нецелесообразно. Но если желающие найдутся, пусть наберут в поисковике: «Анти-Алексеева».

5. Клеймя позором вятичей, г-н Захарченко ссылается на Нестора-летописца, который «сообщал, что вятичи – грубое племя, «яко звери, ядуще все нечисто». Да и мат, если верить Нестору, пошел гулять по Руси с легкой руки вятичей» и т. д.

Однако у Нестора речь идет сразу о трех грубых племенах, которым присуще «срамословье» – радимичах, вятичах и северянах (а чуть раньше еще и о древлянах). Почему Захарченко вспоминает только об одном? Дело в том, что северян (и древлян) наши «национально сознательные» как бы историки относят к «украинским племенам», радимичей – к белорусским. Слепить миф о высококультурных древних украинцах, противостоящих диким и матюкливым москалям, из подлинного текста «Повести временных лет» невозможно. Приходится опять-таки «цитировать», вырывая из контекста фразы и даже отдельные слова.

6. П. Захарченко расписывает, как А. Каревин «сильно нервничает, ворчит и негодует и все пытается узнать от ученого Захарченко, к какой сфере общественных отношений относится такой вид преступления, как употребление нецензурной брани, зафиксированной в Уставе князя Ярослава (церковном)». И далее: «А. Каревин безоговорочно заключает, что данный вид деяния относится к семейному праву, ибо затрагивает интересы замужней женщины».

Вслед за тем мой «вроде как оппонент» приводит извлечение из соответствующей статьи Устава («Аще кто зовет чужую жену б…ю» и т. д.). Цитирует опять же выборочно. Только тот кусочек, где говорится о женах великих бояр. После чего с апломбом поясняет, что «вопросы «обид» представителей высших слоев общества – это не вопросы частного права, как А. Каревин ошибочно считает, а публичного».

Вновь предлагаю желающим обратиться к тексту моей предыдущей статьи. Узнать что-либо «от ученого Захарченко» я не пытался. Ну, хотя бы потому, что не считаю его ученым (по сути, а не по должности). Также и терминов «семейное право», «частное право», «публичное право» я не употреблял.

О том, что данная статья Устава защищает честь семьи, говорится в комментариях специалистов к упомянутому законодательному акту (см.: Российское законодательство. Т. 1. М., 1984). К тому же в замолчанной г-ном Захарченко части статьи Устава речь идет о женах меньших бояр, городских людей, сельских людей. То есть обесценивается «аргумент» моего «вроде как оппонента», на основании которого он отнес указанную норму закона к публичному праву. И повторюсь, статья Устава предусматривала наказание за оскорбление замужней женщины, а не за употребление мата само по себе, как ошибочно думает П. Захарченко. Да и слово «б…ь» по причине его наличия в тексте закона трудно назвать нецензурным.

Между тем мой «вроде как оппонент» не унимается. Он вопрошает: «Зафиксированы ли тексты с аналогичными матерными лексическими оборотами в иных текстах законов Киевской Руси? Нет. Тогда как они могли появиться на Руси?»

Вопрос риторический. Ответ на него неправильный. Тексты с аналогичными лексическими оборотами зафиксированы в Уставе князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных и в Уставе князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых.

Любопытно, что перед тем Петр Павлович приводил слова одного из ученых, изучающих психику человека: «Рефлексии анормальные от нормальных отличаются тем, что в первом случае человек свои знания считает абсолютными». Как тогда расценить уверенность моего «вроде как оппонента» в том, что упомянутых текстов законов не существует, раз лично он о них ничего не знает?

7. По мнению г-на Захарченко, есть две редакции Устава князя Ярослава. Одна – западнорусская, действовавшая на украинских землях. Матерных слов там нет. Другая, более поздняя, – восточнорусская, действовавшая «в Московщине». Мат там присутствует.

На самом деле редакций Устава шесть (см. научные комментарии все в том же 1-м томе «Российского законодательства»). Самая ранняя – восточнорусская. Западнорусская написана на ее основе и является сильно сокращенным вариантом первой. «Крамольного» слова там не имеется по причине отсутствия статьи, где оно было.

8. Мой «вроде как оппонент» обвиняет меня в фальсификации цитаты из сочинения француза Боплана. Мол, во львовском издании 1999 года его «Описания Украины» пишется о «грубих і соромницьких піснях» («грубых и срамных песнях»), а у А. Каревина о «всяких грязных и скандальных песнях».

Надо ли доказывать, что в данном случае разговор идет об одном и том же? Я взял цитату из киевского издания книги Боплана 2004 года. Оно, в свою очередь, осуществлено по киевскому же изданию 1901 года. Незначительные различия в цитатах объясняются нюансами перевода. О какой фальсификации речь?

9. Столь же необоснованны, на мой взгляд, претензии по поводу «мифического письма» запорожцев турецкому султану. «Многим известна, но не Каревину, сомнительность происхождения этой памятки народного творчества, – утверждает П. Захарченко. – …Исследователи… оценили переписку турецкого султана с запорожскими казаками как подделку».

Не совсем так. Большинство исследователей действительно сомневаются в том, что данное письмо являлось дипломатическим документом, то есть что оно было послано султану. Но не в том, что «памятка народного творчества» составлена в старину в казацкой среде.

10. П. Захарченко ссылается на президента соседнего государства, будто бы сказавшего, что в России «никогда не было ни права, ни демократии». Точные слова Дмитрия Медведева: «В нашей стране никогда не было демократии до 1991 года». Думаю, что ни один грамотный юрист не заявит, что в существующем долгое время государстве никогда не было права (другое дело, что правовые системы могут быть более совершенными или менее совершенными).

11. «Вроде как оппонент» просит, чтобы я назвал «источник, из которого следует вывод о неславянском происхождении полян (по Т. Алексеевой)». Пожалуйста: Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян. М., 1973. С. 256 и 273.

12. П. Захарченко уверяет, что в упомянутом им интервью с Алексеевой «поляне названы в числе представителей славянского субстрата». Это так. Но названы (кстати, вместе с вятичами) не Алексеевой, а бравшей интервью журналисткой.

13. Повышенное внимание моего «вроде как оппонента» вызвал вопрос о некоторых русских историках, склонных, по мнению профессора И.И. Смирнова, приписывать финно-уграм «слишком важное значение в образовании великорусской народности». Смирнов убедительно опровергает предположения таких историков. П. Захарченко с ним не согласен. И, обращаясь уже ко мне, пишет: «И кто же, осмелюсь спросить, эти русские историки? Не знаете? Тогда получите их далеко не полный список».

Список такой: «Карамзин, Соловьев, Ключевский и др.». Об «и др.» поговорим, когда оно будет расшифровано. Об остальных можно уже сейчас. Цитат Петр Павлович не приводит. А зря. Карамзин писал о финно-угорских народах, что некоторые из них «уже исчезли в новейшее время или смешались с россиянами». Он перечисляет обрусевшие племена: «меря, мурома, весь». Также и Соловьев отмечает, что «ославянились финские племена – меря, мурома», подчинилось Великому Новгороду и обрусело финское население Двинской области. Надо обладать очень буйной фантазией, чтобы углядеть тут признание Карамзиным и Соловьевым важного значения финнов в образовании великорусской народности.

Сложнее с Ключевским. Он в самом деле допускает (но не утверждает точно) «некоторое участие финского племени в образовании антропологического типа великоросса». Однако тут же указывает, что в этой славяно-финской смеси преобладали славяне. Таким образом, заявлять, что нынешние русские не славяне, а финно-угры, опираясь на Ключевского, неправомерно.

Привлекать в союзники Ключевского г-ну Захарченко и ему подобным небезопасно и по другой причине. Историк писал, что ранее финно-угры жили и в Южной Руси (следовательно, смешение могло происходить и там). А один из признаков финно-угорскости, по Ключевскому, смуглые волосы. Если не ошибаюсь, среди украинцев темноволосых больше, чем среди великорусов. Что, если кому-то захочется украинцев в финно-угры записать?

14. Наверное, самый курьезный момент в сочинении г-на Захарченко – высказанная мне претензия в намерении «удревнить лет эдак на сорок» историка И.И. Смирнова. «Вроде как оппонент» цитирует статью Большой советской энциклопедии о советском историке Иване Смирнове (1909–1965), подчеркивает, что тот был лауреатом Сталинской премии, и пытается иронизировать по этому поводу.

Очевидно, что Петр Павлович обознался. Я цитировал работу профессора И.И. Смирнова, опубликованную в первом томе издания «Русская история в очерках и статьях», вышедшем в 1909 году. Само собой разумеется, что советский историк Смирнов, в том году только родившийся, автором ее быть не мог. Думаю, это будет ясно даже П. Захарченко.

Вместе с тем умиляет уверенность моего «вроде как оппонента», что раз он, Захарченко, другого историка Смирнова (кроме советского) не знает, то такого историка и быть не может. Эта уверенность сродни убеждению в обладании абсолютным знанием.

15. «Почему-то Каревину причудилось, что в словах “не мни, Каревин, из себя большего русского националиста, чем русские ученые”, я имел в виду П. Милюкова», – возмущается Петр Павлович.

Не причудилось. Любой, кто возьмет на себя труд прочесть первое сочинение Захарченко (в указанных газетах), убедится – речь идет о Милюкове.

16. Г-н Захарченко требует, чтобы я указал, на какой странице стенографического отчета заседаний Государственной думы России можно прочесть об упреках Милюкову в несоответствии его политических взглядов его же научным выводам. «А то, – ехидничает мой «вроде как оппонент», – перечитал все материалы заседаний Госдумы с участием П. Милюкова, а подтвердить слова Каревина, стыдно сказать, пока не могу».