Текст книги "Будни директора школы. Не дневниковые записи"

Планирование и отчетность

– …А теперь покажите, как вы планируете свою работу…

В школе – проверяющая. Почему, отчего – неизвестно. Но вот пришла инспектор Гороно, и уже больше часа «измывается» над молодым директором и завучами.

– Ну, как планирую… Есть у меня рабочая тетрадь, я там сам себе пишу задачи на неделю и на каждый день.

– А покажите, покажите…

– Но это же я пишу себе? Для себя только? – с сомнением в необходимости показа такой тетради спросил директор школы.

– Что значит – для себя? Вы – это не просто вы, вы – директор школы. И от того, как вы распланируете свою работу, зачастую зависит работа всей школы, – назидательно сказала не старая, но невозможно скучная дама. – Так что несите, несите… А я пока еще завучей поспрашиваю…

Те, уже привычные ко всему, вытаскивали из столов кипы каких-то бумаг.

Директор спустился в свой кабинет, постоял там, молча матерясь, достал из сейфа свою рабочую тетрадь, и снова поднялся на второй этаж, где расположилась проверяющая.

– Вот, смотрите, раз так надо…

– Так-так. Интересно. О! У вас даже и по часам планирование есть?

– Бывает очень много работы, приходится даже часы расписывать, да…

– Ну, что же, – она что-то записывает в свой блокнот, – планы я ваши вижу. А теперь покажите отчеты.

– Э-э-э… Какие еще отчеты?

– Ну, как же! У вас есть планы. Вот, я их вижу. Значит, у вас просто обязаны быть отчеты об их выполнении! Иначе это не планирование, а так, бумажка, – презрительно кинула она на стол большую тетрадь в девяносто шесть листов.

– Извините…, – директор помотал головой. – Я что-то плохо понимаю, видимо. Это, – показал он на тетрадь, – мои личные планы. Понимаете, да? Это я сам себе планирую. Какие отчеты, перед кем, что вы?

– Та-а-ак… Вы действительно еще плохо понимаете. Вот ваши завучи – опытные. Они знают, что планирования без отчетности не бывает. А у вас это недочет, недочет…

– Еще раз извините, – директор наклонился, заглядывая инспектриссе в глаза, – но вы это все серьезно говорите? Что я сам себе должен писать планы, а потом сам себе отчитываться в их исполнении?

– Да. Так и запишем. Отчетности нет, выполнение планов не контролируется…

Директор школы развел руками, посмотрел на своих завучей.

– Знаете, пишите вы, что хотите. Я пока пройду по школе. Надо, знаете ли, контролировать работу. У нас, знаете ли, по вечерам разные секции, факультативы.

– Но…, – начала было проверяющая, и умолкла, потому что за директором уже закрывалась дверь.

Он походил по всем этажам, заглядывая во все классы, где еще горел свет. Обсудил с физруком будущие соревнования, пострелял у военрука из «воздушки» по мишеням, заглянул в компьютерные классы…

Когда он вернулся в кабинет завучей, инспектора уже не было, а завучи сидели над расписанием на следующую четверть.

– А где эта… Как ее?

– Мы ее выгнали…

– Шутка, что ли?

– Нет, правда. Надоело, знаете. Вы совершенно правы, это все такой формализм, никакого отношения к работе не имеющий. И мы ее просто выгнали. Сказали, чтобы уходила, проводили до дверей, помахали рукой, предупредили, чтобы больше не приходила…

– Что, серьезно? – директор просто наслаждался ситуацией. – Что, вот так, взяли и выгнали инспектора Гороно? Отлично! Молодцы! Хвалю!

Утром он пришел еще раньше и сел, улыбаясь, у телефона. Ровно в восемь утра раздался звонок из Гороно:

– Что вы там себе позволяете?

– Я? Извините, о чем вы? Я ничего себе не позволяю…

– Вы знаете, что вчера было?

– Приходила ваша инспектор, мы с ней поработали. Потом она ушла…

– Ваши завучи выгнали ее! Выгнали представителя руководящего органа!

– Я не присутствовал… Но понял вас, понял. Это форменное безобразие. Я буду разбираться… Мне надо будет с каждым из завучей переговорить индивидуально, выяснить, что и как случилось. Я разберусь. Спасибо за информацию.

И он, продолжая улыбаться, положил трубку.

В первый раз завучи поступили именно так, как он хотел бы и сам, да несолидно как-то директору – женщину…

Больше эта инспектор в школу для проверок не ходила. А вопрос о планировании и отчетности не поднимала ни одна комиссия.

Секретарь

– А что вы нас-то ругаете? Вы, вон, на свою секретутку поглядите! – синие тени, черные стрелки от углов глаз чуть не до виска, красные щеки, яркие губы – восьмиклассницы стояли насмерть, не поддаваясь никакой критике.

– На кого, на кого? – поднял брови директор школы.

– На Лариску вашу!

– Ну, во-первых, она не моя, а во-вторых, ее должность называется «секретарь». И потом, она же не школьница…

– А какая разница? Школьница, не школьница… Она в школу так ходит, а нам – нельзя?

…После проведенной воспитательной работы директор школы сидел в своем кабинете и думал. Не в первый раз уже ему тыкали пальцем в сторону секретаря, которая осталась «в наследство» от прежнего директора.

– Лариса! – открыл он дверь. – Зайди ко мне!

– Слушаю вас.

«А ведь девчонки были правы,» – подумалось ему. – «Типичная секретутка…»

Узкая короткая кожаная юбка в обтяжку, высокие сапоги-чулки на каблуке, ярко-красная блузка, яркая раскраска… Вся такая «набитая», такая гладкая. Как говорится, – не ущипнуть.

– Кхм…, – едва сдержал смешок. – Ларис, а ты давно у нас работаешь?

– Давно-о-о… Как не поступила, так сразу в школу и устроилась.

– А ты после этого еще поступала?

– Да, нет, готовлюсь все.

– Угу, угу… А тебе не мала эта зарплата? Нет-нет, я не о повышении говорю… Вот ты пришла, вчерашняя школьница, «пересидеть» какое-то время в школе. Место тихое, несуетное, все знакомы, можно спокойно готовиться к экзаменам, да еще и у учителей консультироваться… Это я вполне понимаю. Тут деньги – не главное. …И все же… Сколько лет ты уже здесь?

– Пять. А что, нельзя?

– Да, можно, наверное… Я просто не понимаю ничего. Вроде, должность такая, что только для пенсионеров или для выпускницы – пересидеть годик до поступления. А ты, вон, пять лет… И как долго ты собираешься еще работать секретарем? С такой внешностью – модель просто! Кхм… Да. Вот…

– Вы меня гоните, что ли?

– Я хоть что-то про увольнение сказал? Я просто предложил тебе хорошенько подумать, сколько еще лет ты потеряешь, сидя здесь за машинкой. Иди, иди… Мне тут еще поработать надо. Иди. И думай…

Через два дня она уволилась и почти сразу нашла работу в Москве.

Уборщики

– …А вы, правда, уборщиков ищете?

Двое выпускников стояли в кабинете директора. Но один молчал, прятал глаза, не знал, куда деть большие не по возрасту руки, а другой, потоньше, поразвязнее в поведении, вел разговор.

– Правда. Никто же не идет, зарплата тут совсем маленькая. А грязь в школе – сами видите, какая…

– А вот если мы с другом… Нам можно будет?

– Вообще-то с шестнадцати лет уже можно.

– Во! Нам как раз по шестнадцать!

– Ребята, но там же деньги – копеечные совсем…

– А куда нам деваться? Мы – маленькие. И в школе учиться надо. А так, после уроков останемся и всю школу отмоем. Это же можно?

– Да, меня так устроило бы. Чтобы с утра к приходу всех школа была чистая, днем будут дежурные чистоту поддерживать, а когда все уйдут – тут вы и отмоете… Да. Это было бы хорошо. Но имейте в виду – поблажек не будет. Будете перемывать, если что. Это – настоящая работа. Не игра.

– Конечно! А мы и не думаем филонить! Нам просто деньги нужны свои собственные!

Тут большой кашлянул и толкнул его локтем в бок.

– Только… А можно, вы никому не будете говорить, что мы у вас уборщиками работаем? Засмеют же…

– Да, можно, конечно. Но вас же все равно видеть будут с ведрами и тряпками. Школа-то допоздна работает.

– …Да-а-а… А мы скажем – вы нас наказали! Вот!

– И – за что же? – рассмеялся директор школы.

– У-у-у… Мы знаем, за что…, – переглянулись мальчишки. – Было бы желание!

– Ну, значит, по рукам!

На какое-то время проблема грязных полов была решена.

Военкомат

Вежливый стук в дверь.

– Можно?

– Конечно, конечно! – встал со стула директор школы, радушной улыбкой встречая вошедшего в его кабинет районного военкома. – Что, опять что-то по вашей линии?

– По нашей, по нашей…, – садясь, кивнул подполковник.

В школе по плану мобилизационной готовности военкоматом организовывался пункт сбора запасников, а директор назначался, в случае чего, заместителем начальника этого пункта. Начальником был представитель военкомата. Раз в год проходили учения, в ходе которых по сигналу открывались кабинеты, подтягивались запасники первой очереди, до вечера играя в карты и шахматы, выданные им на это время. А по этажам ходила окружная комиссия:

– Это у вас что? Актовый зал? Почему не используете? Спортзала, говорите, хватает на двести человек? – и что-то записывали майоры и подполковники в свои толстые блокноты.

Потом снова целый год не было слышно о мобилизации и проверках.

Но вот так, чтобы сам военком запросто зашел в школу – это впервые…

– Впервые у нас?

– Да… В первый раз. Я тут мимо обедать хожу домой. Дай, думаю, зайду…

– Чем-то могу помочь?

– У вас работает такой…, – военком полистал записную книжку и прочитал вслух фамилию.

– Да, лаборантом. Поступить не удалось, вот пока и зарабатывает стаж.

– А могу я с ним поговорить? При вас?

– Конечно, конечно. Он здесь сейчас как раз. Наташа, – крикнул секретарю директор, – позови лаборанта!

Через минуту в кабинет заглянул молодой лаборант.

– О! Вот и он, – удовлетворенно кивнул военком. – Присядем, поговорим при твоем директоре. Значит, так, мальчик. Я все понимаю. Понимаю, как ты повестки «не получаешь», как все время «в Москве», «у родственников», «заболел»… Я могу передать твое дело в милицию, и тогда тебя будут ловить по всей стране и рано или поздно поймают. Понятно?

– Да, вполне.

– Но у меня есть другое предложение. Завтра в шесть ноль-ноль ты с мешком стоишь у дверей военкомата. Сам. Без дополнительной повестки. А я за это обещаю тебе нормальное место службы. Думай быстрее, мне надо на обед. Итак?

– Да…

– Что – да?

– Я завтра утром приду.

– Вот и молодец. Спасибо, товарищ директор, – рука кинута к козырьку фуражки, и военком вышел, аккуратно притворив дверь.

– Ну, – развел руками директор, – что я мог еще? Давай, иди. Отпускаю тебя сегодня – готовься.

Военком сдержал слово, и через полгода директор получил письмо из армии от бывшего лаборанта, подтверждающее это.

Не люблю пьяных…

– Ну, что, стукнемся, директор? Ну… Что, ссышь, да? Давай, стукнемся! – кричал, подпрыгивая по-боксерски на месте, крепко пьяный выпускник прошлых лет, которого директор школы только что не пустил в автобус с выпускниками нынешними.

Автобус фырчал мотором, двери были закрыты, но выехать со школьного двора он не мог: прямо посреди дороги растянулась редкая цепочка пьяных «старичков», подзуживающих своего предводителя.

– Ну, давай же, давай! Стукнемся, эх, стукнемся! – кричал тот, делая выпады в сторону директора школы.

А директор, зажав в каждой руке по огромному букету, врученному ему на выпускном вечере, медленно-медленно, по ступне, двигался в его сторону. Он разводил руки в стороны, широко улыбался и приговаривал на ходу:

– Негоже мне с тобой драться, несолидно… Опять же и руки у меня, видишь, заняты. Праздник у меня, понимаешь. А ты – пьяный. Пьяный и молодой. Мне с пьяным и молодым драться просто нельзя. Ты уж просто ударь первым, что ли. Ну, бей! … Только имей в виду. Я отбиваться не буду. Я тебя просто посажу. Ты на кого голос тут повышаешь? Я тебе не шавка, не пацан… Ну, бей, бей, стукнись об меня…

И медленно-медленно – вперед. А сзади поддавливал автобус, потихоньку тоже двигающийся за ним.

До поворота на центральную улицу оставалось немного, когда с ее стороны, за спинами полупьяных пацанов раздался треск мотоциклетного двигателя и по их спинам мазнул луч фары.

– Сматываемся, мужики! Ну, директор… Попадешься ты мне!

– А чего ждать? Вот же я. И не сопротивляюсь!

Но темные фигуры брызнули в стороны, исчезая в кустах акации, а к школе подъехал мотоцикл, с заднего сидения которого спрыгнул и кинулся вдогонку милиционер. Второй подошел к директору:

– Что тут у вас?

– Да все в порядке уже, спасибо, – и он дал отмашку автобусу: езжай уж, дорога свободна.

Автобус с места взял неплохую скорость и исчез, унося выпускников в теплую июньскую ночь на берег Можайского водохранилища.

– Не люблю пьяных…, – задумчиво произнес директор.

– А кто же их любит? Пьяный – он безголовый, – поддержал милиционер.

– Ну, что? – обратился он к выходящему из темноты своему коллеге.

– Что, что… Разбежались… Да знаю я их – участок-то мой. И сам эту школу заканчивал…

– Тогда поехали дальше. Сегодня еще в двух школах выпускные…

Мотоцикл весело затрещал и ускакал в темноту. А директор, чувствуя, как отпускает его напряжение, пошел к дверям школы.

«Где же мои мужики? Куда подевались?» – думал он. В темном углу у дверей возились какие-то две фигуры.

– Кто тут еще?

– Да мы это… Вон, спарился совсем, видишь…

Физрук с вялой улыбкой сползал по стенке, а невысокий музыкант все пытался поставить его на ноги, да сил не хватало.

– Вот, блин… Не бросать же его здесь. Ну, давай, берись, потащим его домой вдвоем…

Вцепившись с двух сторон в поясной ремень, они синхронно качались, мотаясь от одной стороны тротуара к другой, уводя учителя физкультуры домой. При виде знакомого подъезда тот вдруг оживился, оттолкнул жестко обоих, сделал пару шагов, повернулся и ясным чистым голосом:

– Какого х…? Вы, двое, вы что, ох…?

– Э-эй, тут директор, между прочим…

– Да мне пох… Директор-миректор… Шли бы вы по домам! – и сам повернулся, и ровно держа спину пошел к подъезду.

– Э-э-э… Пьяный он…, – извиняюще произнес музыкант.

– Не люблю пьяных, – сказал директор. – Очень не люблю. Завтра. Завтра он будет ждать меня у подъезда школы раньше всех. Спорим?

– Да, что спорить-то? Куда он денется? Прибежит, конечно…

– Не люблю пьяных…

– А кто их любит?

Двери

– А тут у нас что? – директор с завучем и завхозом обходил школу, знакомясь со всеми ее закоулками.

– Там «темная» лестница…

– Да-да, темная! Мы закрыли, потому что там травму можно получить, и потому что там куряки все время собираются…

– Куряки? Так, может, нам и туалеты закрыть? Ну, они же там тоже собираются… Я все же не понял. Это лестница, по которой должны спускаться с третьего этажа на первый вон те классы. Так?

– Да, но там темно, и мы ее закрыли…

Директор школы подергал за огромный висячий замок, постучал ногой в дверь, и лист фанеры, вбитый вместо стекла, вдруг легко отделился и спланировал куда-то в темноту.

– Как интересно…, – сказал директор и полез в дыру. – У-у-у… Как здесь интересно!

На темной лестничной площадке стояли стулья, лежала алюминиевая банка из-под учебных фильмов, набитая окурками. Стены были исписаны прокламациями и обращениями к предыдущему директору.

– Так, – строго сказал он завхозу, вылезая обратно и отряхиваясь. – Двери на всех этажах – открыть. Сами двери – снять, чтобы было светлее. Лампы вкрутить. Стены отмыть.

Он посмотрел на часы.

– В два часа начинайте, как уроки закончатся. Всех уборщиц – туда, на лестницу. Ясно? Идите пока, ищите ключи, топоры, ломы… Что там еще понадобится. А мы дальше пойдем.

– Да как же, – стала забегать перед ним завуч. – Мы же не просто так тут закрыли! Там же травмоопасно!

– Может, нам всю школу закрыть? – усмехнулся директор. – Тут, в школе, везде опасно. Вон, разбежался по коридору, не удержался на ногах – и лбом в стену. И – все…

– У нас дежурные в коридоре стоят.

– Да? Вот и запишите: поставить дежурных на каждой лестничной площадке. Закрепить старшие классы за этой лестницей для начала. Думаю, там бесились и бегали не старшеклассники?

– Но…

– А заодно пусть учителя тех кабинетов, которые выходят на лестницу, тоже поглядывают и похаживают. Вот и все. Вы хоть думали, что это – нарушение техники пожарной безопасности? Первая жалоба – и штрафов нахватаем…

– Штрафов? – задумалась и даже отстала немного завуч. – Тогда вы правы. Но нужен же контроль.

– Вот и организуйте его. Так, а эти откуда?

Навстречу по коридору резво двигалось трое пятиклашек.

– Кто такие? – тут же взяла все в свои руки завуч. – Откуда?

– Нас в туалет отпускали…

– В туалет? А почему вы ходили в начальную школу? Привыкли, что ли?

– Там чище… И нет старшеклассников…

– Марш на урок!

Директор дождался ухода школьников и спросил:

– А что, в начальную школу можно пройти не только по первому этажу? Через вестибюль?

– Нет, конечно! Вон, и по второму из коридора вход и по третьему тоже…

– А почему так? Я как-то привык раньше, что начальная школа всегда отделена.

– Ну-у-у… Так как-то… Было у нас так всегда. Вот и все.

– Понятно. Мы туда не пойдем сейчас, пожалуй. Кстати, а что говорят учителя начальных классов по этому поводу?

– Да, что говорят… Жалуются. Эти же, как разбегутся, всю мелкоту с пути сносят.

– Угу, понятно. Вернемся. Где тут у нас завхоз?

– А вон он, к дверям примеряется…

– Значит, так: эти двери снимаем. А потом вешаем их на втором и третьем этаже. И закрываем проход в начальную школу.

– Вы думаете, это так просто?

– А что здесь сложного? Вот, что нужно завхозу для этого?

Завхоз постоял, пошевелил губами, а потом сказал:

– Да, в принципе, все есть. А плотнику сейчас скажу, чтобы инструмент подготовил.

Наутро, разбегаясь, по длинному коридору, пяти-шестиклассники упирались в закрытые на замок двери. Начальная школа на переменах водила хороводы на всех трех этажах, и никто им не мешал. А на «темной» лестнице стояли дежурные, пытаясь прочитать полусмытые надписи…

– Бездельничаете? – налетела из-за угла завуч. – Вот вам резинки. Стирайте, что еще найдете. Все стирайте.

Ноги

Итак, жил-был директор школы… Не надоело еще про директора-то? Нет? Ну, так вот, жил он, значит, был… А время было суровое, хреновое было время. В магазинах уже ничего не было, в карманах еще ничего не было, но работа – была, была…

Работа была всегда, как мне помнится. Даже когда нас не было – она уже была.

Так вот, о директоре. Работает он себе спокойно и радостно, вживается в коллектив, в котором все имеют опыт – о-го-го какой! Пытается понять, за какие веревочки дергать, какие колесики подкручивать, где надо маслица с улыбкой капнуть, а где, наоборот, протереть досуха, да – по сухому, по сухому… А летом принимает на работу новых учителей. Одних – совсем-совсем новых, только из института-училища, других – из других школ и мест… В общем, молодежь появляется в школе. И было это хорошо…

Сентябрь выдался ветреным и холодным. Листья так и сыпались, и школьники по настойчивому указанию из вышестоящих органов регулярно выходили на улицы грести листья с газонов и собирать из них красивые желтые кучки.

В один из таких дней в кабинет директора ворвались, раскрасневшись и запыхавшись, два его заслуженных завуча:

– Нет, вы только посмотрите, посмотрите на это! Вот, выйдите – и посмотрите, – с места зачастила одна из них.

– Что там такое еще? – нехотя поднялся он со стула. – Ну, показывайте.

Директор еще ни разу не видел их такими взволнованными и возмущенными.

– Ну, показывайте, что у вас тут…, – повторил он, выйдя за ними в коридор школы.

– Вот, смотрите! Смотрите-смотрите! – синхронно ткнули они указательными пальцами в конец коридора, где шла к своему классу одна из молодых учительниц. Высокая, спортивная, стройная. Длинный свитер и лосины. И ничего, кроме.

– А? Ага! Ну, что вы теперь скажете?

– Ну, что скажу, что скажу…, – всмотрелся директор. – Красивые ноги. Очень. Есть, что показать. Молодец!

– Эх! – крякнул он довольно, махнул рукой и вернулся в свой кабинет.

Больше вопросы внешнего вида учителей в этой школе не поднимались.

Динь-динь-динь…

– В лу-унном сия-аньи сне-ег серебри-ится, вдо-оль по доро-оженьке тро-оечка мчится…

– Стоп-стоп-стоп! – захлопал в ладоши учитель музыки. – Тут надо выше, еще выше! Тут надо нашим женщинам вытягивать. А мужчины потом вторят: «Динь-динь-динь, динь-динь-динь, колокольчик звенит…» И дальше по тексту…

Педагогический коллектив готовился к очередному ежегодному смотру хоров.

Каждый год в районном Дворце Культуры на большой сцене хоры и ансамбли из учителей всех школ показывали свое умение красиво петь. Считалось, что это сплачивает коллектив, а победа в конкурсе повышает статус школы и доказывает наличие именно коллектива, а не просто набора учителей-предметников.

Это не сам директор школы придумал. Это ему втолковали его завучи, которые уже прошли через многие такие конкурсы. И они же втолковали, что присутствие директора на репетициях (два раза в неделю) – обязательно. Иначе никто же не пойдет просто! Да еще и из Гороно позвонили, спросили: готовится ли школа к смотру художественной самодеятельности? Будет ли школьный хор стоять на сцене? Большой ли хор?

«Вы не забудьте, что у вас – самая большая школа, и коллектив – самый большой!».

И вот в восемь вечера в кабинете музыки сидели учителя во главе с директором, и мужики сумрачно басили:

– Динь-динь-динь, динь-динь-динь – колокольчик звенит…

Они начинали снова и снова. Раз за разом музыкант старался получить тот звук, который ему казался нужным для этой песни.

Директор оглядывался, всматривался в лица привыкших ко всему учителей, слушал их голоса…

– А сейчас – только женщины! И-и-и – раз!

– …В лу-унном сияньи сне-ег серебрится, вдоль по дороженьке троечка мчится…

– Стоп! Хватит! А теперь эту же фразу, но в другой тональности – мужчины! И-и-и – раз!

– …В лун-ном сияньи сне-е-ег серебрится, вдоль по дороженьке троечка мчится, – угрюмо басят мужики.

Их, мужиков, всего шестеро на всю школу, считая самого директора. И все обязаны петь в хоре, потому что… Ну, потому что – обязаны. Вон, директор же поет?

На другой день он спросил у завучей, собрав их в своем кабинете:

– В каком документе прописана обязанность участия учителей в смотрах художественной самодеятельности?

– Как это?

– Что непонятного? Я спросил: чем регламентируются все эти смотры и прочие не учебные мероприятия? Почему учителя должны отдавать свое свободное время не понятно чему?

– Вы действительно не понимаете! Это – школьные традиции! Так положено! Вас самих просто не поймут, если что-то будет не так! Так было всегда!

– Ну, то есть, вы мне никакого документа не покажете? И наказать за неучастие в конкурсе не могут?

– Вас потом сто лет будут склонять на всех совещаниях!

– Это как раз не страшно. Это я переживу. В общем, так. Я больше на эти ваши «спевки» не хожу.

– Но тогда же никто вообще не пойдет…

– Художественная самодеятельность – дело добровольное. Заставлять участвовать в ней – противозаконно. Вам показать КЗОТ? Не надо? Если есть любители, если есть добровольцы – вот им класс, вот музыкант. Пусть репетируют. Если нет таких – не будет никакого хора. Ясно?

– Ясно. Вы хотите разрушить традицию…

– Я не люблю традиции, не опирающиеся на разум или на закон. Мне сидеть там и петь – противно. Все. Закончили разговор на эту тему. Я в «спевках» не участвую. Я учителей туда не сгоняю. Ясно?

– Да…

Первый раз за много лет на конкурсе художественной самодеятельности не участвовал коллектив самой большой школы.

А через год, увидев, что за неучастие в этих концертах никому ничего не сделали, отказались от участия в самодеятельности и большинство остальных школ. И конкурс потихоньку прекратил свое существование.