Текст книги "Небеса моего брата"

Небеса моего брата
Александр Карпов

© Александр Карпов, 2023

ISBN 978-5-0062-0685-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Небеса моего брата
Глава 1

Мы такие разные

– Тима, как только почувствуешь, что замерзаешь, то сразу домой. Сразу домой. Ты меня понял, Тима? – почти кричала на весь подъезд мама, провожая меня и брата на прогулку, когда мы стремительно бежали по лестнице вниз.

Она выглядывала из полуоткрытой двери нашей квартиры, внимательно и строго взирала нас целиком, проверяя напоследок комплектность одежды, обуви и прочих вещей. Одновременно с этим цепляла взглядом безопасность лестничного пролета и всей видимой части подъезда. Кажется, мамы всегда так делают, чтобы удостовериться в безопасности своих детей в той обстановке, где они оказываются в данный конкретный момент времени.

Обращалась она, при этом только лишь к моему младшему брату. Я был не в счет. За меня она волновалась гораздо меньше. На много меньше. Со стороны могло показаться, что я приемный ребенок, а мой брат Тима – родной. Или расценить мамину трепетность только к одному из нас, как участь старшего, когда о младшем уровень беспокойства несколько больше. В нашем случае – на много больше. Старший – самостоятельный, ему пятнадцать. Он знает и умеет. Если что, он вступится за младшего, не даст его в обиду, поделится последним. Тут так и хочется добавить: пожертвует собой.

О да! В нашем случае было именно так. Отношение к моему брату в семье было особенное. Со стороны мамы невероятно особенное. Мне даже иногда казалось, что она вообще иной день даже не посмотрит в мою сторону, не бросит и короткого взгляда. Будто бы я одновременно есть и, одновременно, меня нет. Поел? Да. И все! Я – тень. Тень не своя собственная, а крошечный кусочек тени младшего брата. Своего рода телохранитель, контролер, живая и передвижная камера видеонаблюдения с задатками интеллекта.

– Костя, приглядывай за Тимой! – было последнее, что услышал от мамы, пока бежал по лестнице вниз.

Зуммер домофона, скрип тяжелой двери и вот. Вот она: моя ограниченная подростковая свобода, где с одной стороны я волен делать все что угодно до самого вечера, поджатый временем появления дома не позже установленных родителями девяти часов вечера. С другой стороны я вынужден приглядывать за младшим братом, которому уже двенадцать лет, а потому, учитывая черты его характера, я не считаю нужным вообще быть рядом с ним. Во-первых, ни за кем из его сверстников никто так явно не смотрит, как это должен делать я. Во-вторых, он слишком вредный по характеру, постоянно достает меня и часть того времени, что я буду рядом с ним, он будет издеваться надо мной, причем показательно. Чтобы маме было все видно. Чтобы у нее складывалось негативное мнение обо мне. Что это я плохой. Очень плохой, по сравнению с младшим братом. Что это я не даю тому погулять вдоволь своим придирками. Что я не играю с ним, когда это ему нужно по эгидой внимания и воспитания. Что это я порчу ему настроение и делаю невыносимым его пребывание на прогулке.

Он будет гулять под окнами нашей квартиры. Три четверти этого времени мама не будет сводить с него взгляда стоя за стеклом, подпирая локтями подоконник. Каждые десять-пятнадцать минут она будет звонить ему по телефону и спрашивать: замерз он или еще нет. Дважды он ответит ей, потом перестанет брать трубку. Сначала из вредности, а дальше от того, что просто заиграется с товарищами и увлечется этим настолько, что мама сама спустится вниз и с очередной попытки, наконец, докричится до него, позвав домой.

Я это с ним уже проходил. И если на момент окончания прогулки мне доводилось оказаться рядом или появиться дома в первые пятнадцать минут после возвращения брата, то все шишки и придирки, обвинения в отсутствии должного внимания и контроля, сыпались именно в мой адрес. Я был повинен во всем. У Тимы промокли ноги. Значит это моя вина. У Тимы мокрые варежки – это я недоглядел. Тима вспотел и едва не замерз. Тима упал и ушиб коленку. Во всем произошедшем виноват только Костя. С Тимой ничего сегодня не случилось. И тут виноват Костя. А в чем его вина? Просто виноват. Автоматически. Виноват только потому, что я есть на свете.

Лишний раз я иногда задаюсь вопросом о том, что было бы, если бы меня не было? Кто в этом случае считался бы виноватым? Тот брат Костя, которого нет? Значит, его нужно придумать. Смоделировать искусственно. Чтобы был. И был, при этом, виноватым.

Именно поэтому, накопив немалую долю всякой злобы в себе, я оставил младшего брата во дворе дома без своего присмотра и отправился по своим делам. Мама все равно будет приглядывать за ним из окна, будет звонить ему, если ей что-то покажется подозрительным. Я потом получу свою горсть обвинений в том случае, если что-то случится с братом. Замерзнет, вспотеет, промочит варежки, обувь, ноги, носки, шапку. Чтобы не случилось, виноват буду я и только я.

Покинув пределы входа в подъезд, я, как и планировал, сразу совершил стремительный марш-бросок на полсотни метров, чтобы оставить брата одного. Тот среагировал на мой рывок вдаль лишь вначале. Потом его внимание переключилось на детскую площадку, где уже резвились его ровесники, возможно даже одноклассники. Они помогли ему забыть обо мне на то время, что он будет в их обществе под неусыпным контролем мамы из окна. Обилие снега, легкий морозец, отсутствие ветра, наличие богато обставленной специально для детворы игровой площадки. Брат ушел с головой беззаботное развлечение на свежем воздухе. Что еще нужно ребенку для укрепления здоровья?

Я остановился, повернул голову, навел взгляд на брата, потом на окно нашей квартиры на третьем этаже с мамой в прямом эфире. Все было в порядке. Тима гуляет с друзьями под неусыпным контролем. Я волен гулять без какого-либо контроля, за ненадобностью такового. Мама все видит. Свобода! Я отворачиваюсь и продолжаю путь, куда мои глаза глядят. А устремлены они к моему другу, у которого сегодня тоже своего рода свобода. Нет, не от брата. Брата у него просто нет. Не появился он на свет как таковой. Мой друг единственный у своих родителей. Он ни за кем не должен смотреть, а значит, по определению, ни в чем не может быть виноватым. Ему повезло. А еще ему повезло иметь свою собственную комнату в двухкомнатной квартире. Его папа и мама спят в гостиной. Сегодня ему повезло еще больше, потому что родители ушли в гости, а его оставили одного до позднего вечера. Мы с ним решили этим непременно воспользоваться и поиграть в приставку в его собственной комнате, закусывая оставшейся в холодильнике пиццей и запивая ее газировкой.

Счастье. Мальчишеское счастье. Отсутствие забот. Мы одни у него дома. Нам никто не будет мешать. Мама позвонит мне примерно через полтора часа. Потом еще через час. Может и через два. Скорее всего, через два. Ближе к девяти она наберет мой номер в последний раз и прикажет вернуться домой. Я попрощаюсь с другом и послушно, как хороший сын, пойду домой. Я открою входную дверь своим ключом, потому как звонить в домофон можно и нужно только Тиме, а еще нашим дедушке и бабушкам. Я не вправе пользоваться домофоном. Ведь у меня есть ключ. У брата тоже он есть, но ему не обязательно им пользоваться. Для Тимы есть домофон! Мама всегда ему откроет дверь с улыбкой на лице. Впрочем, мне она тоже откроет дверь. Но, вместо улыбки я рискую нарваться на упрек и напоминание о необходимости использования ключа. Ведь я уже большой, мне пятнадцать лет. Я пользуюсь личным ключом с первого класса. Тиме двенадцать. Но он вправе не утруждаться и для входа в подъезд спокойно может жать на кнопки домофона.

А что же папа? Папа тоже пользуется личным ключом. Папа где-то позади мамы. Всегда позади. Нет, он не бдит младшего сына в окно квартиры. Не бдит маму, пока она бдит за гуляющим во дворе Тимой. Папа сам по себе. Через несколько лет после появления на свет младшего сына он отошел на второй план. Папы всегда занимают вторую или третью строчку в жизни мама, пока на первом месте маленький ребенок. Папы не возмущаются. Они спокойно и добросовестно отступают на свой второй или третий план, воспринимая это как радость, так как на свет появился долгожданный наследник или наследница. Они даже помогают мамам в их нелегком деле неусыпном деле ухода за малышами. Дети растут, взрослеют, становятся более самостоятельными. Со временем место папы возле мамы восстанавливается. Папа часто вновь занимает позицию главы семьи. Папу все слушаются. Папа – главный! Его слово – закон для всех в доме.

Но, мой папа стал исключением. После моего рождения он, как все, вернулся на первый план. Он вновь занял свое место в жизни мамы, в моей жизни. Через несколько дней после моего третьего дня рождения, на свет появился Тима. Папа снова послушно ушел на второй план, с радостью уступив свое место новорожденному. Ничего особенного. Этого и следовало ожидать. Мой брат должен был подрасти, набраться самостоятельности, повзрослеть. Через несколько лет папа снова занял бы свое место в нашей семье. Но, этого не произошло. Тима прочно укрепился на его месте. Укрепился так, что сдвинуть его теперь было просто невозможно.

И что же папа? Папа не только не стал лидером в глазах мамы. Он отошел дальше даже от второго плана. Он стал третьим? Нет! Вовсе нет! Четвертым? Может быть. А кто же тогда второй? Я? Не тут то было! Тима прочно сел в кресло лидера нашей семьи по всем фронтам. Он занял не только первое место в жизни нашей мамы, но еще крепко вцепился во вторую и третью позиции. Мы с папой вместе ушли на дальние подступы к сердцу мамы. Папа – добытчик, его задача обеспечивать всех нас, прокормить, заработать. Я – старший воспитатель и вечный обвиняемый во всех грехах. Плюс к этому, я – постоянный помощник мамы в хозяйственных вопросах. Ее заместитель по мытью посуды, уборке дома, машинист пылесоса, бегунок в магазин. Я – подай и принеси, убери и помой. Это все – я! Иногда, по наличию под рукой – это бабушки и дедушка. Иногда – папа.

Раньше было не так. Все было по-другому. Были я и родители, а также родители моих родителей. Правда, без одного дедушки. Тот когда-то давно нашел себе другую бабушку, а мою оставил. Так бывает. Так вот, вся эта идиллия, где каждый был на своем привычном и законном, определенным природой и мирозданием месте, рухнула почти в один момент. Нет, не сразу. А очень постепенно.

Когда мне было уже почти три года, а брат Тима только готовился дебютировать в своем качестве примерно через месяц, к нам в гости пожаловали какие-то друзья моих родителей. Познакомились они незадолго до этого. Умудрились подружиться, войти в доверие, понравиться и напроситься в гости. Отказа не было. Они пришли. Все было хорошо. Потом они, через какое-то время неожиданно исчезли из нашей жизни, сменив место жительства на дальний пригород, где завершили строительство собственного дома и завели, как сами сказали, домашнее хозяйство. Со стороны ничего особенного. Только во время застолья, как потом не раз, а много-много раз вспоминала моя мама, их гостья, в непринужденной обстановке стала пытаться что-то там высчитывать по звездам. Она писала на бумажке некие цифры, вычитывала что-то в интернете, говорила, что она астролог-любитель. И где-то, через полчаса, широко открыв свои глаза, заявила, что нас всех ждет появление какого-то особенного, необычного и очень перспективного по неведомым ей аспектам ребенка.

Мои папа и мама с интересом и вниманием выслушали гостью, порадовались нарисованной надежде и, скорее всего, позабыли о сказанном. Не до того им потом было. Хлопоты предстоящего рождения второго ребенка охватили их целиком. Тима появился на свет в срок, нармальным, здоровым и без отклонений. В общем: все хорошо. Папа на работе, я – в садике, мама – дома с новорожденным. Все шло своим чередом. Постепенно место каждого из нас уверенно двигалось на требуемую позицию. Папа – главный. Мы с братом – дети и наследники, нас растят и воспитывают. Мама – наше все! И тут…

Тут стало сбываться предсказание недавней знакомой моих родителей. Поначалу никто, конечно, о каких-то там словах гостьи и не вспомнил. Все как-то шло своим чередом. Тима рано заговорил. Причем, очень рано. Заговорил четко. Очень быстро он перешел от коротких и емких предложений в два-три слова к довольно длинным и осознанно сказанным фразам. Самостоятельно, просматривая развивающие трансляции для детей, освоил алфавит и счет. Потом научился читать. Причем, родители этого даже не заметили. Просто увидели его с книжкой в руках, когда он молча водил глазами по строчкам. Что ребенок читает, они даже не подумали. Решили, что Тима внимательно разглядывал картинки. Осознание неведомо откуда-то взявшейся у младшего сына грамотности к ним пришло во время прочтения им вслух рекламного текста на фасаде магазина возле дома. Потом он прочел что-то еще и пошло-поехало.

Мой брат читал все подряд. В качестве аттракциона невиданной ранней детской грамотности ему подсовывали в руки книги, газеты, этикетки от всякой продукции. Он все читал вслух, громко и четко, быстро и без запинок. Родители и дедушка с бабушками радовались так, будто перед ними был не маленький мальчик, со значительным опережением обошедший в развитии своих сверстников, а домашнее животное заговорившее человеческим голосом. Казалось, что на детском стульчике, предназначенном для кормления малышей, сидит не ребенок, а кот или собака. Причем взгляд у того был таким, будто он не удивлял кого-то своей необычностью, а удивлялся сам тому, что видел перед собой столь недалеких и ограниченных людей.

Впрочем, чтением напоказ дело не остановилось. Детскими книжками Тиму было не удивить. Он взялся за мои учебники. Я как раз пошел в первый класс. Уроки мы делали вместе. Вернее сказать, только сначала я их делал сам. Через неделю-другую – уже вместе. Родителей это забавляло. Они, наконец-то вспомнили о словах астролога-любителя и всячески подчеркивали это, восхищаясь, что получили необычного ребенка.

Я тоже радовался вместе со всеми. А почему нет? Сначала Тима просто смотрел на то, как я осваиваю школьную науку. Потом стал делать это вместе со мной. Далее он брался за мои домашние задания еще до того, как к ним приступал я. В результате мне выпадала роль проверяющего. От этого я даже расслабился, так как мог просто переписать в свою тетрадь то, что уже сделал мой брат. Мама пресекла это. Списывать мне больше не давали. Я делал уроки сам. В свою очередь Тима начинал осваивать то, что мне предстояло пройти через месяц, потом через два.

Я завершил обучение в первом классе на одни пятерки и, как водится, забыл о школьной науке на время всех летних каникул. Отдых был для меня на первом месте. Мой брат поступил наоборот. Если я садился за книгу только после жестких консультаций воспитательного характера от мамы или папы, то Тима сам брал с полки какой-нибудь томик и читал по несколько часов в день. Его было не оторвать. Если я за пару месяцев освоил лишь малую часть из того, что задали в школе на время каникул, то мой брат осилил несколько маминых детективов, наплевав на ту литературу, что пишется специально для детей. Потом он взялся за дедушкины книги по истории отечества, в том числе документального, а не художественного характера. Наконец, он подобрался к исключительно научным изданиям, покорив сначала что-то простенькое о динозаврах, затем разъяснения технического характера, написанные простым и понятным языком специально для подрастающего поколения. Он читал и читал, почти не отрываясь на различного рода развлечения в виде игр, чем обычно занимаются его и мои сверстники. Если я уже успел за лето натереть свои ягодицы о сидение велосипеда и несколько раз стер в кровь коленки при падении с чего либо, то мой брат за это же время перевернул едва ли не половину книг в небольшой семейной библиотеке.

Играть во что-либо он тоже успевал. Но делал это не как я, с полной отдачей и погружением в удовольствия от самого времяпрепровождение. Тима предварительно вникал в каждую игру, изучал ее правила, смотрел на то, как играют ребята во дворе и в той детской компании, что сформировалась у нас на даче. Потом он просился к нам и принимался делать все так, словно, к примеру, не просто гонял футбольный мяч, с целью отправить его в импровизированные ворота. Он пытался выполнять с ним сложные комбинации, учил всех футбольной науке, навязывал тактику и стратегию и, фиксировал нарушения правил. Конечно, в ответ ему, никто из наших с ним сверстников и ребят постарше, почти ничего не понимал. В итоге, Тима становился в нашей компании сначала обузой, сдерживающей все игровые порывы. Потом он переходил в стадию зануды, навязывающей нам всем никому не понятные и не нужные стандарты. Далее он достигал уровня помехи во всем и просто игнорировался всеми, кто имел с ним дело.

Так, Тима покидал все наши компании, едва освоившись в них. В результате, он начинал играть один, причем так, что на взгляд со стороны, он не просто катал машинки в песочнице, а организовывал целое дорожное движение исключительно по правилам. Игра в солдатиков оборачивалась в тактические учения с применением всех родов войск, включая спутники, информационную войну и превентивные удары по условному противнику. Соседские дети, попадавшие с Тимой в одну песочницу, получали от него такой мозговой штурм в свои еще не сформировавшиеся головки, что впадали в стадию перезагрузки, ничего не понимающим взглядом пытаясь понять то, что перед ними творилось в простой, казалось бы, игре. Наиболее нервные срывались и плакали, не выдержав общения с ровесником, опередившем их по развитию лет на пять, а то и десять. Некоторые пытались драться с Тимой, вообще не выдерживая умственного превосходства над собой, будто бы оказывались на уроке сразу в старшей школе, будучи всего лишь первоклассниками.

Лимитированный по времени нашими родителями просмотр телевизора или компьютерные игры, также сильно отличались между собой. Я и двенадцать лет продолжал смотреть мультики и фантастические блокбастеры про супер героев. Тима, которому в это же время было только девять лет, внимательно штудировал программы и передачи об истории и науке. При этом выражение лица его становилось таким, будто перед телевизором или за компьютером сидел не мальчик-школьник, а доцент или профессор.

Столь раннее погружение моего брата в мир того, что абсолютному большинству детей и многим взрослым было недоступно, порождало у него множество вопросов к маме, папе, дедушке и бабушкам, на которые они совсем не могли ответить. Например, накануне своего первого посещение занятий в школе в первом классе, он озадачился теорией тяготения Ньютона, спросив у взрослых членов нашей семьи следующее:

– Почему еще не разработана квантовая теория гравитации, которая предположительно описывает квантовый предел гравитационного взаимодействия?

Не то чтобы вопрос шестилетнего Тимы поставил в тупик моих ближайших родственников, которые, в глазах брата, казалось бы, с позиции их возраста, должны были давно знать ответ по данной теме. Все находившиеся тогда в помещении просто впали в прострацию или зависли, подобно старому компьютеру, предпринявшему попытку решить гигантского объема проблему. Сама суть вопроса уперлась в непреодолимую преграду низкого уровня саморазвития и необразованности, где пределом мечтаний и познаний были предстоящие посадки цветов на даче, приготовление салата по новому рецепту или результат игры двух противоборствующих футбольных клубов.

– Чего? – попытался первым разобраться в сказанных словах младшего внука дедушка.

Замечу, что пока только в словах. До терминологии дело и вовсе не дошло. До сути сказанного тем более. Бабушки, мама и папа не поняли вообще совершенно ничего. А случайно оказавшаяся тогда с нами соседка по даче схватилась рукой за то место на своей объемной груди, под которым находится человеческое сердце. Мама уронила на пол что-то из посуды. Папа не к месту икнул. Я просто покинул кухню, чтобы не быть свидетелем огромного количества похвал и восхищений достижениями моего брата, что непременно потом посыпались на него от всех членов нашей семьи, сраженных наповал его уровнем развития.

Когда Тиме исполнилось четыре года, дедушка взялся научить его игре в шахматы. После разъяснения правил простым и доступным языком, а потом пробной и показательной игры, проведенной для закрепления едва усвоенного материала, главный инженер нашего городского водоканала, каким являлся дедушка, услышал следующее:

– А ты про интегралы что-нибудь знаешь?

Игра тогда почти что остановилась. Дедушку заклинило с фигурой слона в руке. Взгляд шестидесятилетнего мужчины примерно на минуту застопорился в одном положении. Я тоже тогда совершенно ничего не понял и вообще, даже не попытался. Впрочем, Тиму это нисколько не смутило. Он быстро переключился на шахматную доску, что-то прикинул в своем не по возрасту объемном уме, и выдал едва пришедшему в себя дедушке партию в двадцать два хода, завершившуюся шахом и матом. Естественно, младший внук одержал разгромную победу. Главный инженер водоканала, в бытность свою являвшийся призером городских соревнований, совершенно ничего тогда не понял. Потерпев сокрушительное поражение, он снова расставил на доске фигуры и попытался взять реванш. Не помню, на каком это было ходу, но все опять закончилось матом и повторным проигрышем дедушки. Третья партия также завершилась с уже ставшим привычным результатом. Так могло бы продолжаться и дальше, если бы Тиме игра в шахматы быстро не наскучила. Четвертый штурм клеток на доске фигурами главного инженера водоканала не был отбит моим братом. Он не стал глумиться над стариком и поддался, отдав партию. Дедушка радовался, словно маленький ребенок. Со стороны было похоже на то, что игроки поменялись телами, а то и душами. Мой брат снисходительным взглядом умудренного жизненным опытом человека смотрел на плачущего от счастья дедушку, уже устав от легких побед над ним и полным превосходством в разуме. Старик, в свою очередь, едва, что не рыдал, пережив жуткое унижение от того, кому должен был передать с годами свои навыки и опыт.

Я даже не хочу вспоминать о том, что происходило потом. Тима играючи переигрывал в сухую на шахматной доске не только дедушку и папу, но многих из тех закаленных в прошлом шахматистов, кто приходил к нам в гости специально для мести за поруганного внуком друга. Само собой, что наш дедушка немало похвастался о чудо-ребенке, что появился на свет в нашей семье четыре с половиной года назад. Над главным инженером сначала, как водится, смеялись и обзывали болтуном. Потом, часть возмутителей и насмешников вызывались самим засвидетельствовать почтение за шахматной доской. Затем кто-то все же добирался до нее, терпел пару-тройку унизительных поражений и с непониманием в глазах покидал нас, все чаще называя дедушку шарлатаном, который нашел способ поглумиться над шахматистами, создав никем не замеченный способ подсказки внуку нужных ходов во время партии. Правда, находились и такие, кто вполне верил в произошедшее. Большинство из них не хвасталось понесенными поражениями. Эти люди предпочитали умолчать факты досадных промахов в борьбе с мальчиком, который еще только посещал среднюю группу детского сада.

Впрочем, Тиме шахматы скоро надоели. Надоело ему также беспробудное чтение любой литературы, как научной, так и художественной. Отошли на второй и третий план игры в солдатиков, машинки и во все остальное, где непременно присутствовала тактика, стратегия и правила. На глаза ему попалась брошюра одного из художественных музеев, невесть как оказавшаяся у него под рукой. Само собой, она была изучена им от корки до корки. На следующий день один из телеканалов выдал миру трансляцию передачи об одном из самых известных на весь белый свет художников прошлого, завоевавшего признание на века у всего человечества. Последующие пару дней мой брат всецело отдался изучению сути вопроса. Он перелопатил интернет. Прочитал множество статей и публикаций. Перешел к углубленному изучению изобразительного искусства и самостоятельно посмотрел несколько видео уроков по обучению рисованию.

Впрочем, Тиме к этому времени уже не раз приходилось брать в руки карандаши, фломастеры и краски. Мама не раз давала ему возможность провести время со всевозможными развивающими книжками-раскрасками. Мой брат, со свойственным ему старанием и познавательностью, исполнял воспитательный капризы мама, но не проявлял столь глубокого интереса, что возник у него на пятом году жизни. Тут он удивил всех еще больше, чем обычно.

За последующие несколько недель, а потом и месяцев нашу квартиру, а также жилплощади бабушек и дедушки буквально завалило их портретами, выполненными карандашами и акварельными красками. Все это изобилие дополнилось портретами соседей по даче, воспитателей из детского сада, родителей детей, что водили своих отпрысков в одну с Тимой группу. Потом последовал поток пейзажей за окнами нашей квартиры и квартир родственников. Дошло дело до натюрмортов, которые заменили на стенах то, что было нарисовано и написано красками до них. Мой брат старательно работал, именно работал над очередным своим творением, которые становились с каждым днем все лучше и лучше, совершеннее и совершеннее. На глазах всей семьи мир получал в виде нашего Тимофея гениального художника.

Через полгода мама инициировала проведение в детском саду его первой персональной выставки, в которую вошли более полусотни его работ. Преподаватели из ближайшей детской студии изобразительного искусства, что размещалась в местном «Доме Культуры», были потрясены увиденным. Они почти, что атаковали нашу маму предложениями об учебе Тимы под их полным контролем. Но, не на ту напали. Делить славу сына с кем-либо еще она не собиралась. Мой брат становился ее личным проектом. Она его родила, ей и собирать урожай! Правда, нашлись в нашей жизни люди, что сумели ее переубедить. На этот раз весомые аргументы для преобразования не в меру талантливого самоучки в признанного художника последовали от преподавательского состава центральной художественной школы нашего города. Они готовы были взять Тиму под свою опеку. Подкуп мамы состоялся в том, что эта образовательная организация брала на себя обязательство по организации выставок куда более крупного формата, чем смогла сделать она в одиночку.

Так, Тима сделал весомый шаг в сторону успеха на поприще изобразительного искусства. Его без экзаменов взяли в первый класс художественно школы. Через месяц перевели во второй. А к концу учебного года, признав немалый талант ребенка, создали условия для индивидуального обучения, по персональной программе.

Не подвели преподаватели и с обещанными выставками. Не то, чтобы они последовали одна за другой. Но все же. Первая состоялась в том же доме культуры, куда зазывали моего брата после его общественного дебюта. Потом его картины появились в фойе сети кинотеатров города. Затем в здании областной администрации, в одной из школ и, наконец, в выставочном павильоне городского парка, где демонстрировали свои работы местные художники.

Еще через полгода нашу семью одарило своим появлением на горизонте таланта Тимы городское телевидение. Сначала о нем был снят коротенький сюжет для местной программы новостей, что продолжался в эфире всего-то около двух минут. Потом о нем сняли и смонтировали целый короткометражный фильм, рассказавший о многих его талантах, способностях и, не меньше чем, с подачи мамы, гениальности в изобразительном искусстве. С экрана телевизора мы увидели и самого Тиму, и всех нас по отдельности, где каждый дал интервью и сказал добрые слова в адрес сына, брата, внука.

Теперь, с этого дня, Тимофей стал настоящей звездой. Он прославился на весь наш город, и даже на всю область. Его работы оценили маститые художники, как местного значения, так и столичные. Признанные мастера причмокивали губами от вида, созерцания и высокой оценки его картин. Со слов нашей мамы, специалисты кисти и красок лопались от зависти к юному дарованию, прорвавшемуся почти что на олимп всего за пару лет с того момента, как тот плотно занялся рисованием.

Наконец наша семья достигла одновременно неожиданной и долгожданной финансовой ниши, порожденной талантом Тимы. Телевизионный сюжет о нем докатился и до одного из каналов федерального значения. Потом к нам пожаловали один за другим блогеры, как наши местные, так и заезжие. Мама со знанием дела и присущей ей тщательностью пропустила каждого из них через личный фильтр, отсеяла тех, что были менее значимы, и открыла двери перед теми, что имели крупную аудиторию. Эти факторы сработали в геометрической прогрессии роста славы моего брата. Его работы теперь оказались востребованы на столичных выставках. Затем последовали новые и новые журналисты, телевизионщики и блогеры. Мама брала с них деньги, каждый раз повышая ценник.

Дошло и до того, что картины брата стали покупать. Сначала по одной и за небольшие деньги. Потом суммы начали расти, расти выше и выше. Последовали заказы на индивидуальные портреты. Заказчики победнее сменились куда более состоятельными клиентами. Формат работ менялся от альбомного листа до тех размеров, что хорошо вписывались в гостиные комнаты сначала коттеджей, а потом и особняков. Каждый месяц нашу квартиру посещало несколько заказчиков, уделавших позированию перед моим братом несколько часов его и своего времени. Одна из трех комнат превратилась в приемную и кабинет художника. А багетная мастерская, находившаяся через один дом от нас, трескалась по швам от небывалой прибыли, порожденной постоянными заказами нашей мамы на рамки для Тиминых картин.

Дело дошло до того, что на горизонте славы моего брата появился некий состоятельный заказчик из заграницы, который приобрел на столичной выставке сразу полтора десятка пейзажей, появившихся на свет в нашей квартире. Банковский счет моей мамы пополнился кругленькой суммой, а следом всплыл заказ от этого же персонажа на еще целый десяток работ подобного содержания. Путем переговоров была урегулирована стоимость, удовлетворившая морально мою маму настолько, что в ее голове созрел немалый по объему план по резкому увеличению ценника работам Тимы.

Вот тут то и случилось распределение ролей для всей членов нашей семьи, где я, папа, дедушка и бабушки сместились на четвертый, пятый и десятый план на фоне таланта моего брата. Само собой, что наш семейный художник и мама занимали главную и ведущую роль. Мама – мозг, генератор идей, агент и продюсер. Тимофей – исполнитель, гениальный ребенок, с ранних лет взлетевший, на недостижимые для абсолютного большинства людей высоты. Все остальные члены семьи – подсобные рабочие и обслуга, завербованные в команду мамы и Тимы только благодаря своему кровному родству с ними.