Текст книги "Небеса моего брата"

– Не все. Ну, ты знаешь. Они всегда такими были, – не то успокаивал меня мой друг, не то пояснял, что мир не без добрых людей. – У соседа собака подохла, а им от этого радость. Так и сейчас. Завтра придешь?

– Надеюсь, – ответил я, представляя себе, как уже завтра буду рвать зубами на части тех своих одноклассников, кому чужое счастье всегда стоит поперек собственного горла.

Зря я бросил каратэ. Надо было заниматься дальше. Прогрессировать, как мой брат в борьбе. Соревнования, победы, места, медали. Он сумел, смог, добился. Почему я не такой. Даже здесь уступил ему, не добился результата. А ведь мог. Тренер мне так и говорил:

– Будешь лениться, ничего не добьешься!

Я ленился. Результат пришел сам собой. Вернее, он не пришел совсем. Так безутешно выглядел плачевный итог моего пребывания в спорте.

Утром я был в школе. Накануне вечером пришла одна из бабушек, покормила меня, помыла посуду, что-то прибрала, сложила белье. Папа появился ночью и, видимо, снова ушел. Он не будил меня. Что-то взял из вещей, принял душ, побрился, поел. Следы его присутствия я обнаружил утром. Ночевал я один. Впервые в жизни. Взрослеть пришлось быстро и неожиданно. Три дня назад я такого поворота и предвидеть не мог. Никто в нашей семье не мог.

– Привет! – сухо поздоровался со мной Митроха.

Он специально делает это так, чтобы не заводить меня и, одновременно поддерживать. Он инстинктивно чувствует дистанцию такта в общении. В этом он молодец. Мы с ним с первого класса дружим. Хороший друг. Настоящий. Никогда не вымогал у меня что-то, когда в нашей семье появился достаток. Наоборот, он всегда мог помочь сам. То с уроками, то еще с чем-нибудь.

– Новости есть? – он выдержал паузу, чтобы спросить.

Я покачал головой.

– Привет! Ну как ты? – ее голос заставил меня повернуться.

Это была Вика – моя одноклассница. Далеко не самая красивая девочка в классе, немного полноватая на мой взгляд. Очень обыкновенная, ничем не примечательная. Ее не слышно, не видно. От нее нет шума, проблем и радости, одновременно и по отдельности. Этакая серая мышь. Последние года два она сидела прямо позади меня. Получается, что всегда дышала мне в затылок. Никогда при этом ничем не досаждала, ничего не просила. Просто была позади и все. Если нужно было что-то спросить у нее, то всегда отвечала и помогала, чем могла. Один взгляд назад и сразу видишь ее светлые глаза. Всегда позади, всегда. Словно моя тень.

Мы с Митрохой даже заметили некоторую деталь, над которой потом решили поэкспериментировать. Как только я куда-либо выходил из класса, то Вика вставала с места и провожала меня до выхода в коридор. Затем наблюдала за моим маршрутом, смотрела, куда я пошел. А когда я возвращался назад, а ее в это время не было на месте, то не проходило и полминуты, как она снова отыскивалась у меня за спиной. Появлялась, словно из неоткуда и одаривала меня взглядом своих светлых глаз, стоило мне только повернуться назад. Это была ее особенность, смотреть мне только в глаза.

Митроха даже отметил это:

– Ни на кого она так не смотрит, как на тебя.

Да, это было заметно. Глаза в глаза. Всегда и с одним единственным выражением. Одно время меня это забавляло, потом я начал немного побаиваться: не ведьма ли она?

Год назад одна из девочек моего класса, самая вездесущая, такая, кто везде хочет быть и быть там первой, сообщила мне:

– Костик, а ты знаешь, что Вика втюрилась в тебя?

Плевать мне было на эту Вику. Она никогда меня не интересовала. Сидит себе сзади, у меня за спиной и сидит. Смотрит в глаза, чуть что. Да и ладно. Есть она и есть.

Меня волновала другая девушка. Я всегда мог видеть ее немного левее от себя, стоили мне повернуть в ее сторону голову. Она высокая, стройная, красивая. Первая девушка нашего класса. К ее ногам был готов упасть каждый второй. Вероятно и каждый первый, только эти маскировались лучше. Темноволосая красотка модельной внешности. Подиум уже сейчас по ней плачет. Говорят, что она уже посещала пробы в соответствующем агентстве. Видимо, отказали. Если бы взяли, то весь класс уже знал об этом. Но она это тщательно скрывает. А слухи на пустом месте не рождаются. Значит, смотрины были, но прошли безуспешно. Кто же потом захочет расписаться в своей слабости. Я ее в этом не виню. Если надо, буду поддерживать.

Ее зовут Настя. В нашем классе она сидит впереди слева от меня, прямо возле окна. Я всегда могу наблюдать ее в профиль. Иногда она отвечает мне тем же. Мы обмениваемся улыбками, перемигиваемся. За это уже пару раз получали замечания от преподавателей. Наша визуальная связь заметна многим. Интересно, а Вика тоже это заметила?

– Привет! Ну как ты? – я повернулся на голос позади себя.

Все тот же взгляд светлых глаз сверлил меня настолько глубоко и пронзительно, что я не в силах был ответить тем же. Тяжело смотреть вперед, когда ты слаб. А я сейчас слаб. Мои глаза инстинктивно, как всегда в последние дни, смотрят на экран телефона, что лежит на столе. Мне хочется увидеть слово «мама» в определителе и услышать ее голос в трубке. Голос, что сообщит о нормализации дел у брата, скажет, что все пошло к лучшему. А сейчас я не знаю, что ответить девушке, которая, по слухам о ней и поведению, влюблена в меня.

– Нормально, – сухо и еле слышно выдавливаю я из себя.

Какое ей дело? Если бы она не сохла по мне, то никогда бы не спросила. Заем ей все это? Я уверен, что всем в классе наплевать на положение дел у моего брата и в моей семье. Все вокруг только рады посмаковать новость о том, что Тима сам бросился с крыши вниз, что у него с головой не в порядке, что начал с ума сходить. Это новость, это главное!

– Костя, ты же знаешь, что у меня мама врач. Если что-то нужно, если помощь, какая понадобится, ты обращайся. У нее связи, она многих врачей знает. Опять же, с лекарствами поможет. Не стесняйся, – услышал я позади себя.

Моя злость на ее вопрос моментально сошла. Голос, тембр, теплота и доброта – все это сошлось воедино. Вика действительно была готова помочь мне. Фальши не было. Все искренне. Ее предложение было таким же чистым и прямым, как и глаза, как и взгляд, которым она меня постоянно одаривала.

Я кивнул ей в ответ, немного повернув голову назад. Ответить, почему-то не было сил. Изнутри меня сдавливали собственные семейные проблемы. Темнота, отсутствие ответов на многие вопросы, молчание и занятость родителей, наша общая беспомощность перед бедой с моим братом. Они не давали мне открыться, поэтому я только кивнул в ответ.

– Привет! Как дела? Как каникулы провел? – Настя подошла ко мне на перемене.

Она улыбалась как всегда, когда мы встречались лично между уроками или пересматривались прямо во время занятий. По ее взгляду было понятно, что она либо не знает ни о чем, что вряд ли, либо хорошо маскируется. Только вот последнее ей зачем? Фальшь мне абсолютно не нужна.

– Я слышала о вашем несчастье, – продолжила она. – Сочувствую и надеюсь, что все наладится.

Настя улыбалась и смотрела на меня. Мне было приятно. Правда, в первую секунд показалось, что она ведет себя как-то неестественно, немного натянуло, дежурно. Нужно подмигнуть – подмигнет. Пожать руку – пожмет. Хлопнуть по плечу – хлопнет. Но слова и голос ее затмили все. Нет, она искренне все произнесла.

– Хочешь, прогуляемся после школы. Расскажешь все мне, – она поправила волосы так, как обычно любила это делать.

– Да, хорошо, – с волнением ответил я тихим и срывающимся голосом.

Хоть какая-то радость за последние дни. Девушка, что очень нравится мне, предложила совместную прогулку. Я давно мечтал о чем-то подобном, но предложить сам никак не решался. А тут и повод появился. Повод грустный, но другого нет. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Похоже на первое свидание. А я к нему не очень готов. Настроения нет. Но так может и лучше.

– Отвлеку тебя от проблем, – добавила Настя после моего ответа.

Значит, она все знает. И знает довольно хорошо. Слухов разошлось уже достаточно.

Рядом промелькнула фигура Вики. Она видела нас. Пошла мимо, растерянно, одновременно злобно и сосредоточенно гладя в пол. Она все поняла. Слишком яркими были наши с Настей встречные улыбки. Наверное, она действительно втюрилась когда-то в меня и теперь преследует, ходит за мной, всячески пытаясь держать меня в поле зрения.

Прогулка с одноклассницей, все же, задалась. Я рассказал ей, как все было с моим братом. Описал ситуацию с ним на сегодняшний день, его состояние, насколько знал это сам. Рассказал о состоянии родителей, которые сильно изменились внешне и почти не появляются дома потому, как постоянно находятся в больнице у Тимофея.

Она же подтвердила те, дошедшие до меня слухи, что многие считают причиной трагедии состояние сознания моего брата, претерпевшее коренное изменение из-за чрезмерного увлечения науками, рисованием, музыкой и неимоверными для ребенка нагрузками на его еще не сформированный организм. Проще говоря, все твердили о том, что у моего брата просто поехала крыша.

Противно это было слушать, но ничего взамен не оставалось. Настя не утверждала это как очевидное, а доводила до меня то, что слышала от других. Я верил ей. Мне нравилось, что самая красивая девочка в классе откровенна со мной и позволяет мне вести себя с ней, как с другом. Наверное, мы действительно начинал дружить. Все шло к этому. На фоне семейной трагедии, я строил свою жизнь, начинал вступать на ее взрослый этап. Возможно, что я скоро буду считать Настю своей девушкой. Мы будем встречаться, ходить на свидания и друг к другу в гости. За руки во время нашей прогулки мы еще не держались, но если тон общения как минимум сохранится, то обязательно возьмемся.

Настя рано похорошела. Впрочем, красавицей она была всегда. Об этом было принято считать в нашем классе, как у мальчиков, так и у девочек. Дружить с ней было престижно всем. Возле нее постоянно вились и были ее компанией девочки из числа красавиц второго плана. Она была их лидером. Только не очень явным. В центре внимание Настя одновременно и была и не была. Ей почти поклонялись, ее дружбы хотели и добивались, но она всегда держалась немного отдельно от остальных и была чуть выше по положению. Она могла повлиять на что-нибудь, но никогда не вела и не собиралась вести толпу за собой.

– Знает себе цену! – услышал я однажды от кого-то из одноклассниц.

Потом эту фразу я заметил за моей мамой, пришедшей однажды с родительского собрания и рассказывавшей мне и папе об атмосфере, царящей внутри моего класса.

Да. Это было так. Настя просто жила своей жизнью и ни за кем не следовала. Все, кто хотел быть с ней рядом, персонально отправлялись вслед за ней. Она плыла сама по себе со своей независимостью, а остальные всего лишь пытались пришвартоваться или идти очень близко. К ее великолепным внешним данным можно было отнести и тот факт, что Настя была девушкой далеко не глупой, хорошо училась и когда-то занималась музыкой и танцами.

– Найдет себе богатого мужа, – донеслись когда-то до моих ушей слова разговора двух моих одноклассниц, вполголоса обсуждавших ее.

– Не найдет, а выберет! – уточнила одна из них. – Такие сами себе мужчин выбирают. Или позволяют себя выбрать. Что само по себе, то же самое.

Возможно, что так и есть на самом деле. Если кто из парней моего класса и мог расположить себя перед Настей, то, пожалуй, это были ребята из числа лидеров. Такие заводили класс, задавали тон настроениям. Но и они оставались на дистанции, не позволявшей быть ближе к ней. Она сама не позволяла.

Поклонник, которого одно время даже считали ее парнем, учился на год старше. Его семья считалась обеспеченной. Жили они в своем отдельном доме в коттеджном поселке на окраине нашего района. Чем было нажито состояние его семьи, я толком не знал. Просто, как и все в школе, считал его богачом. И повод для того был. Парня привозили в школу на дорогой машине с персональным шофером и также забирали назад. Он посещал занятия в футбольной школе при местном клубе с перспективой занять место в основном его составе и последующим продвижением в лиге. Но также ходили упорные слухи о том, что как спортсмен он не имел почти никакого значения и все решали деньги его родителей. Да и вообще, парнем он был не особо приятным. Грубоватый, неряшливый, высокомерный. Он рано уверовал в могущество денег и всячески пользовался своим финансовым положением, унижая других просто от скуки или желания еще выше вознестись над остальными. Слабые духом парни старались быть ближе к нему. А он ублажал их своим вниманием и мнимой дружбой.

Настя, по всей видимости, должна была стать его девушкой. В его поведение такое намерение явно читалось. И я, если честно, даже ревновал. На моих глазах этот парень дарил ей что-то, а она охотно это принимала. Поговаривали, что новый телефон в ее руках – это его подарок. Но потом оказалось, что дело было далеко не так. И все его подарки, со слов Насти, она не приняла. Сегодня я сам от нее все это услышал.

– По разу сходили с ним в кафе и в кино, – улыбалась она, рассказывая все это мне. – На машине с водителем везде возил.

– И что? – проявил я крайнюю степень нетерпения.

– Ничего! – ответила она и тут же поторопилась объяснить: – Он грубый, резкий и тупой. Думает, раз деньги у него есть, значит все можно.

– Приставал к тебе? – опять не удержался я.

– Нет, до этого не дошло, – почти засмеялась она. – Мне даже быть с ним рядом было не очень приятно. А уже на большее я бы не за что не согласилась.

Бальзамом на душу были мне ее слова. Самый богатый мальчик школы был отшит самой красивой девочкой. А сейчас эта девочка идет по улице рядом со мной и довольно откровенно рассказывает мне многое из того, о чем я не знал и не догадывался. Она расположила меня куда ближе к себе, чем того, кто желал с ней быть раньше.

От разговора с Настей меня отвлек звонок мобильного телефона. На его экране высвечивалось долгожданное «мама».

– Костя, ты где? – строго спросила она.

Такой тон нашей мамы звучал в тех случаях, когда речь шла о моей недостаточной опеке нал младшим братом. Сейчас он был вполне объясним.

– Гуляю после школы, – тихо ответил я, ожидая от нее вал критики в свой адрес.

Обычно раньше все могло звучать как:

– Пока ты где-то шляешься, Тима сидит голодный. А ему еще заказ надо сдать в срок.

Хотел бы я сейчас услышать от мамы нечто подобное. Но не тут-то было. Тима в больнице, а я в это время устраиваю свою личную жизнь.

– Немедленно домой! – коротко прозвучало в трубке.

Я замялся. Неловко было изображать из себя маменькиного сыночка, когда хочется изобразить брутального и независимого ни от кого мужчину.

– Извини. Мне надо быть дома, – сказал я Насте и посмотрел ей в глаза.

Какая же она все же красивая. Глаз не оторвать. Как же мне повезло быть возле нее и расположить себя к ней.

– Я понимаю, – спокойно ответила она.

Мы расстались с договоренностью продолжить нашу беседу завтра.

Вопреки ожиданию услышать от мамы новую массу упреков, ничего подобного не произошло. Ни родителям, ни бабушке, что была в это время у нас дома, до меня не было никакого дела. Шла непонятная суета. Взволнованная, бледная, без капли косметики на лице, мама сновала по комнатам и складывала в две дорожные сумки какие-то вещи. Папа повторял почти то же самое, только делал все медленнее и без суеты. Бабушка сидела на диване и нервно провожала глазами то одного из них, то другого.

– Никто ничего толком сказать не может. Ничего не делают. Каждого подгонять надо и упрашивать. – Ворчала мама, нервно и с размаху бросаю очередную взятую из шкафа вещь в открытое жерло сумки. – Пока с деньгами в руке не подойдешь, шевелиться не начинают. Хорошо, что связи есть. А то так бы и не делали ничего. Плюнули бы на ребенка и все.

Она много чего еще говорила, ругая врачей, медсестер и вообще весь медицинский персонал больницы, где находился на лечении Тима.

– Ему всего двенадцать лет. Малыш совсем. За ним ходить должны, а они сидят и своими делами занимаются. Только в фильмах бегают за каталкой и мгновенно принимают правильные решения. А тут простую капельницу никак не дождешься. – Негодовала мама, описывая все то, с чем она столкнулась в больнице.

Папа все это время молчал.

– Там клиент деньги оставил за картину. Ее я отдал ему. Он приходил. Вернее, водителя прислал. – Осмелился, наконец, влезть я.

Я сел на диван рядом с бабушкой и начал смотреть на маму. Она действительно сильно изменилась за последние дни. Куда-то ушел весь ее лоск и блеск. Я давно уже не видел ее без макияжа, без крема на лице, без прически из аккуратно уложенных прядей волос. Из настоящей леди, какой она стала за последние пару лет, мама превратилась в простушку, в посеревшую даму средних лет. Она похудела. Стало заметно, что перестала следить за собой.

– А дедушка где? – спросил я сидящую рядом бабушку.

– У Тимы в больницы дежурить остался, – ответила она и сразу начал вытирать внезапно полившиеся из глаз слезы.

– Так. – Встала мама напротив меня. – Слушай меня внимательно.

Нужно было что-то серьезное натворить, чтобы нарваться на подобную фразу от нее. Правда, я никогда особо не досаждал родителям своим поведением. Рос, как говорится, хорошим мальчиком. Весьма в меру хулиганил. Очень в меру. Проблем со мной они не знали. Только очень тяжело быть положительным, когда рядом есть кто-то еще на много лучше тебя. Очень на много. Еще тяжелее в этом случае пытаться сделать лучше самого себя. Потенциал почти весь израсходован, пределы достигнуты, а результат не очень. Планка задрана так высоко, что становится абсолютно не достижимой. Нет у меня талантов, нет гениальности. Я просто хороший парень. Учусь почти на одни пятерки. Помогаю по дому и не доставляю проблем. Чего еще надо?

– Мы уезжаем в Москву. – Продолжила мама. – Тиму нам здесь не вылечить. Клинику и врачей нам уже подобрали. Сколько пробудем, я не знаю. Дедушка едет с нами. Ты остаешься на попечении бабушек. Будешь жить или тут или у кого-то из них. Все понял?

Я кивнул в знак согласия.

На маму было тяжело смотреть. Принято считать, что глаза – это зеркало души человека. Ее взгляд говорил о многом. Тяжело его описать. Нервно дергающиеся зрачки, опустошенный взгляд, тревожное выражение лица – одно сплошное страдание и мучение. Мне даже подумать было тяжело, что ей пришлось пережить за последние дни.

– Что с гостиницей? – переключила она внимание на папу, который в это время что-то искал на просторах интернета.

– Уже оплатил первые два дня пребывания. Один трехместный номер, – пояснил он.

– Хорошо, – словно выдавила из себя мама.

Ее голос был прерван звонком телефона.

– Это водитель, – пояснила она, глядя на экран.

По тем словам, что были услышаны мною и остальными присутствующими в квартире, она разговаривала с человеком, роль которого заключалась в предстоящей доставке моего брата в московскую клинику. Проще говоря, папа и мама арендовали машину скорой помощи из платной клиники с парой докторов в придачу, для транспортировки и медицинского сопровождения Тимы на лечение.

– За деньги можно все! – тихо и сквозь зубы процедила моя мама.

– Дорого, наверное? – спросила ее бабушка тоненьким голоском, словно была в чем-т о виновата.

– Не дороже денег! – словно лозунг прозвучало в ответ и, тут же последовал комментарий: – Сейчас даже помереть не дешево.

Можно было что-то еще услышать от мамы, но очередной звонок ее телефона переключил ее на разговор с тем, кто был на другом конце провода.

– Нет. Заказов мы больше не принимаем, – отвечала она. – Временно не принимаем. Художник заболел. Когда поправится, не могу сказать. Позвоните через месяц. А лучше, через два. Там видно будет.

Месяц, два. Мама не знала, как я понял всю ситуацию с Тимой. Она просто предполагала, а за одно и давал некую надежду потенциальным клиентам моего брата. Думала она сама, что за это время Тима поправится, я решил спросить прямо сейчас:

– Через два месяца все у нас будет хорошо?

– Ой! Не знаю! – мама села рядом со мной, сложила руки на коленях и сильно наклонилась вперед, опустив голову вниз.

Так она никогда не делала. Это была не характерная для нее поза. Ей стало свойственно, особенно в последние годы, сидеть и двигаться с расправленными плечами и прямой спиной, с высоко поднятой головой. От нее исходила сила, твердый характер и уверенность в себе. Она всегда сияла и источала лидерские качества. С появлением в нашей семье денег, это свойство в ней значительно усилилось. Сейчас же она изменилась настолько, что ее было почти не узнать.

Судя по всему, мама заплакала, потому что резко встала и удалилась в ванную. Ко мне подсел папа. Он заметно похудел и осунулся за прошедшие дни. Щеки и подбородок покрывала полуседая щетина, лицо вытянулось, глаза впали. Он всегда брился. А сейчас я вдруг узнал, что волосы на его лице имеют проседь.

– У Тимы парализована правая часть тела. – Начал он, видимо, пытаясь довести до меня всю суть и тяжесть ситуации. – Он не может говорить. Только мычит бессвязно.

Он резко замолчал. Тяжело было говорить такое. Не менее тяжело было слушать. Мы все трое, я, папа и бабушка, разом залились слезами. Нет, мы не рыдали. Просто сидели рядом на одном диване и пускали по щекам горькие слезы. Я еще и всхлипывал.

Примерно через час родители вышли из квартиры с сумками в раках. Внизу их ждала машина с дедушкой. По предварительному плану они сначала должны были ехать в больницу за Тимой, а потом, сопровождая машину скорой помощи, добираться до Москвы.

– Привет! Ну как ты? Как у брата дела? – Митроха встретил меня перед школой.

Простой и надежный друг. Он ничем не изменит сложившуюся ситуацию и вряд ли даст дельный совет. Но он всегда будет рядом. И даже простым вопросом о делах поддержит меня. Он всегда выслушает и скажет что-то доброе в ответ. Он – друг. Наверное, от него больше ничего и не нужно, чтобы оставаться таким, надежным и верным.

– Привет! Ну как ты сегодня? Как дома? – прозвучал голос Вики у меня за спиной, когда я, не взглянув на нее, сел на свое место.

Какое ей дело? Втюрилась в меня, значит можно доставать своими вопросами. Сейчас еще про маму свою доктора напомнит, и услуги ее предложит, как вчера. Без нее тошно.

– Отстань, – тихо ответил я, немного повернувшись назад.

Ответа не последовало.

– Привет! Как у тебя дела? Что новенького? Брат поправляется? – Настя атаковала меня вопросами сразу после окончания первого урока.

Как же я рад ее видеть. Ее улыбку, глаза, сияющий взгляд, легкую раскачку волос головой, как она любит делать. Смотрит на меня, и я вижу, что она тоже рада мне.

– Привет! – отвечаю я ей. – Пока ничего хорошего. Вчера вечером Тимофея в Москву повезли, на лечение в какую-то платную клинику.

Я коротко рассказал о том, что произошло вчера, и какие подробности я узнал о состоянии своего брата. Настя выслушала меня и покачала головой. От нее последовали добрые слова поддержки и все та же улыбка, только чуть более сдержанная, согласно ситуации. Пока мы разговаривали, Вика дважды проследовала мимо нас. На меня она не смотрела. Взгляд был опущен под ноги, губы плотно сжаты от злости и досады.

После уроков мы снова пошли с Настей на прогулку. Разговор наш был ни о чем. Обсуждали все подряд. Потом она склонила меня к рассказу о творчестве моего брата, и я поведал весь его жизненный путь, начиная с раннего освоения чтения, счета, победной игры в шахматы, увлечение учебой, музыкой, спортом, поэзией и, конечно же, рисованием. Я перечислил имена многих клиентов, известных в нашем городе и за его пределами личностей, чьи портреты, как индивидуальные, так и групповые семейные, были написаны кистью моего брата. Рассказал о выставках, где демонстрировались его работы, и кто из известных людей их приобретал. Поведал о расценках на картины, и за какие суммы были проданы некоторые, самые дорогие из них.

Рассказ мой был насыщен всевозможными историями и повествованиями, сопровождавшими творческий путь моего брата. Мне даже самому понравилось, как я поэтапно и красочно отобразил жизнь Тимофея. Настя все это внимательно слушала, опустив голову, следуя рядом со мной и, как будто что-то прикидывала в уме, чем меня даже немного насторожила.

– О чем думаешь? – спросил я ее, решив, что в какой-то момент она перестала меня слушать.

– Нет, ни о чем, – как будто оправдывалась она. – Наоборот, заслушалась. Ты прекрасный рассказчик.

Чего уж тут прекрасного? Перечисляй, да и только. Почти сплошная математика. Даже самому противно стало. Словно не девушке на свидании что-то интересное поведал, а экскурсию по магазину провел. Ценники и заказы, да и только.

– Мне пора, – сказала Настя, когда мы подошли к ее дому, и добавила: – давай завтра сходим куда-нибудь.

От неожиданности я вытянул брови, чем показал собственную озадаченность и растерянность. Я никогда не приглашал никуда девушек и абсолютно не знал, как вести себя на свидании и куда их ведут. Все эти теоретические «в кино» и «в кафе» были для меня лишь словами.

– Посидим где-нибудь, – поправила меня Настя, видимо заметив мою неловкость.

– Да. Хорошо. – Наконец выдавил я, с благодарностью за понимание глядя на нее.

Последующие дни слились воедино. Одна из бабушек, как правило, ночевала в нашей квартире. Утром она кормила меня завтраком и провожала в школу, потом сама шла на работу. Митроха встречал меня ставшими стандартными вопросами о делах и состоянии Тимы. Я говорил, что знал, что слышал из разговоров с родителями по телефону накануне. Потом меня приветствовала и снова одолевала теми же вопросами Вика. Я сухо отвечал ей, своим тоном давая понять, что мне не интересно с ней общаться. Затем появлялась Настя, мы перемигивались и вели себя по отношению друг к другу с явной демонстрацией симпатии. Как правило, разговаривали на первой же перемене о том же, что и со всеми. Вика с мрачным видом маячила где-то поблизости. А после уроков почти каждый день мы с Настей снова встречались и шли гулять.

Простые пешие прогулки по улице сменились на посиделки в одном из кафе, потом в другом. Затем мы договорились о встрече в выходной день и сходили в кино, а потом снова сидели в каком-то заведении, сначала выпив по чашечке кофе, потом заказав мороженое, а в конечном итоге плотно пообедали в ресторане. Конечно же, я за все это исправно платил. Родители перед отъездом в Москву оставили некоторую сумму для проживания. К тому же я имел небольшие накопления из карманных денег, сложившиеся из-за отсутствия у меня расточительности и некоторой склонности к сбережению.

В следующие выходные я помог Насте выбрать какую-то покупку. Об этой вещи она давно мечтала и попросила меня сопроводить ее в магазин. Я помог с выбором, не в силах отказать ей в таком, казалось бы, пустяковом вопросе. Правда, сюрпризом для нас обоих оказалась несколько завышенная цена. Но я по-джентельменски вышел из ситуации, добавив недостающие средства. Заодно все это выглядело как очередное свидание с последующими посиделками в ресторане в центре города.

Я был счастлив. Впервые в жизни мне не нужно было выполнять огромную часть домашней работы под строгим надзором нашей мамы. Не нужно было спешить домой после школы. Меня никто не дергал по разным вопросам и заставлял делать то, что я не хотел. Короче говоря, за Тимой, как когда-то, не нужно было приглядывать и почти вытирать ему нос. Бабушки удовлетворяли мои кулинарные запросы, убирались в квартире и досаждали мне только тем, что начинали отправлять меня спасть уже в девять часов вечера.

Так повторялось изо дня в день. Единственным омрачающим ситуацию фактором оставалось отсутствие положительной динамики в состоянии моего брата. Его организм вышел на некое плато в стабильности, но не хотел давать значительных сдвигов вперед, в сторону улучшения. Мама постоянно ругалась по телефону на кого-то из врачей, рассказывая все бабушке. А та потом коротко пересказывала все мне, не посвящая в те детали, которые касались финансовой и этической стороны дела. Я не знал, сколько, кому и за что конкретно платили мои родители. Не знал о величине расходов, что они понесли, находясь в Москве. Иногда мама сама мне звонила. Спрашивала она меня лишь о состоянии моего здоровья и о положении дел в учебе. Я также стандартно отвечал ей и тут же переключал внимание на дела Тимы. Мама, суда по всему, скрипела зубами, давала мне поверхностный ответ, и заканчивала на этом разговор.

– У Кости девушка появилась, – услышал я тихо сказанные по телефону бабушкой слова моей маме.

Она думала, что я не услышу, но ошибалась. Я насторожился, прислушался. Было и так понятно, что ответ прозвучит вроде:

– Пусть лучше об учебе думает. Рано ему еще о девушках голову ломать. Успеет еще.

Передачу слов мамы от бабушки я не дождался. Она промолчала. А я стал осторожнее.

Вскоре из Москвы вернулся дедушка. Свежим он не выглядел. Лицо его было, как говорится, мрачнее тучи. Такой вид он имел только тогда, когда у него случалось что-то серьезное на работе. Сейчас было именно так, да плюс еще не лучшая ситуация с Тимой.

– Бардак! Все только деньги тянут, а делать толком ничего не делают! – Заключил он, и это были первые и единственные его слова, что были услышаны мной в лень его приезда.

Остальное он рассказал подробно лишь бабушкам. До меня дошло только то, что родители извели на врачей и содержание Тимы в клинике кучу денег, привлекли к его лечению нескольких профессоров, светил науки и знатных специалистов, но ничто из этого пока не принесло заметного сдвига в пользу улучшения состояния Тимофея. За первые недели пребывания в Москве единственным заметным плюсом стало то, что он начал более связано издавать звуки, что хоть как-то могло походить на членораздельную речь.

Тем временем полным ходом шла весна. Само по себе это время года внушало оптимизм и настроение на романтический лад. Я плыл на крыльях развития отношений с Настей. Каждый мой и ее день начинался с нашей встречи у порога школы. Потом мы весело проводили время на первой перемене, иногда на второй и всякий раз договаривались о встрече после окончания уроков. Если нам ничто не мешало, а обычно так и было, мы гуляли почти до вечера, иногда заходили в какое-нибудь кафе или шли в уютный парк, что располагался недалеко от наших с ней домов.

Наконец, я осмелился и, выбрав время, когда бабушки не будет дома, пригласил Настю к себе в квартиру. Не сразу, но она согласилась. Мне даже было очень приятно, что от нее не последовало молниеносного положительного решения. Нет, она не набивала себе цену. Он повела себя с разумной порядочностью, чем расположила меня к себе еще больше. Я был счастлив и заранее подготовился, прикупив кое-какие вкусняшки к чаю. Ее приход был для меня праздником. Я ждал этого дня и часа и с волнением в душе представлял себе наше предстоящее совместное пребывание у меня дома.