Текст книги "Небеса моего брата"

Настя действительно проявила большой интерес. Она подробно и детально осмотрела все картины Тимофея, что были выставлены напоказ на стенах комнат и кухни. От нее я услышал массу вопросов о предполагаемой или фактической цене на то или иное полотно. Оценила она рамки и заинтересовалась процессом рекламы деятельности моего брата, старательно вникая во все тонкости того дела, что вела моя мама, реализовывая картины Тимофея и привлекая новых клиентов. Затем она дошла до поэзии, спросила о музыкальном творчестве и концертах, в которых тот принимал участие. Задавал вопросы о работе блогеров, корреспондентов газет и телевидения. Я все с охотой рассказывал ей, правда только на столько, на сколько был сам посвящен в различные стороны дела.

Романтическим это наше свидание почему-то не оказалось. Настя заторопилась куда-то после телефонного звонка. Поблагодарила меня за подробную экскурсия и поспешно удалилась, оставив меня одного. Но я не расстроился. Наши отношения все равно развивались. Поток счастья все еще подбрасывал меня над землей и плавно уносил в облака положительных эмоций. Я сиял и наслаждался тем чувством, которым обладал.

Через несколько дней приехала мама. Я увидел ее, когда вернулся из школы, обрадовался возвращению и обнял, крепко прижавшись к ней.

– Поздновато что-то? – произнесла она, разглядывая меня с ног до головы, стоящего возле входной двери в прихожей. – Бабушка сказал, что у тебя девушка появилась.

Я промолчал в ответ. Привычки спорить с ней, перечить и возражать, у меня никогда не было. В нашей семье я был ярко выраженным подчиненным. Мама являлась лидером и начальником над всеми. Но если раньше тон ее был все же материнским, а голос более мягким, то сейчас ей было не до любезностей. Она строго смотрела на меня, одним взглядом давая понять, что я делаю не то, что ей нравится. Я не возражал против такого давления. Все и так было понятно. Но чтобы хоть как-то смягчит ее напор, я сменил тему на более интересующую меня, спросив:

– Как Тима?

Она опустила глаза, потом начала водить пальцами по лицу, дергая то подбородок, то губы, то касаясь кончика носа. Зрачки ее растерянно бегали по полу. Было заметно, что мама нервничает.

– Не очень! – наконец тихо ответила она и, повернувшись, ушла в комнату.

– Совсем все плохо? – спросил я, когда догнал ее и сел на диван рядом.

– Динамика есть, – прозвучал после некоторой паузы ответ, – но очень слабая.

Мама несколько раз глубоко вздохнула, видимо, пытаясь подавить в себе желание заплакать, а потом продолжила:

– Говорит очень плохо. Почти мычит. Мало что понять можно. Левая сторона тела начала работать, но пока плохо. Ходить еще не может. Ногой и рукой двигает, предметы держать может, но не очень хорошо. Что потяжелее будет, осилить уже не может. Вилку и ложку держит, а кружку уже нет. А вот правая сторона…

Мама остановилась и снова несколько раз тяжело вздохнула.

– Правая сторона совсем не работает, – наконец заключила она и начала всхлипывать, не справившись с позывом организма спрятаться за ширмой рефлекса плача.

Вечером к нам в гости пришли дедушка и бабушки. Вместе с мамой они сели на кухне. Меня, быстро покормив, удалили в комнату, чтобы не мешал разговору взрослых. Но я все равно сосредоточился на подслушивании и, создав видимость занятия своими делами, приготовился к принятию той информации, что дойдет до моих ушей.

Хорошего я ничего не услышал. Мама все время повествовала подробности общения с разными докторами, профессорами медицины и светилами науки, уточняя суммы денег, которые платила им за услуги по лечению Тимофея, консультации и передаваемые лекарственные препараты. К этому она добавила расценки и расходы на профессиональных сиделок, массажистов, методистов и прочих специалистов по различным болезням, что были необходимы моему брату для лечения. Уже скоро она начала срываться, повествуя, как пыталась дозвониться одному из профессоров по телефону, когда это было критически нужно. А тот, не смотря на заверения в постоянном внимании к проблеме, перезвонил ей только на следующий день и сослался на какую-то ерунду, что не позволила ему своевременно, как обещал, консультировать и контролировать процесс лечения Тимофея. Мама, по ее словам, была тогда в бешенстве, но ничего не могла поделать с всемогущим человеческим фактором.

Второй ее эмоциональный рассказ коснулся каких-то медицинских мероприятий, что были назначены моему брату и в силу ряда причин перенесены на вторую половину дня пятницы. Так как впереди были выходные дни, и большая часть персонала московской клиники стремилась поскорее завершить все дела и спешно рвалась на свои загородные усадьбы, все было проделано в спешке и не так как нужно. Короче говоря, процедура пошла насмарку, а деньги за нее вылетели в трубу.

– А ты не плати, пока результата не будет! – чуть не ударила по столу кулаком одна из бабушек.

– Мама! – осекла ее моя мама. – Если не заплатишь, на тебя вообще не посмотрят.

– Ох. Ну да, ну да. – Протянула та в ответ.

От прослушивания проблем взрослого мира мне неожиданно перестало хотеться жить. Несчастье нашей семьи подкосило именно Тимофея. Нашего гения, таланта, вундеркинда. Почему именно его, никто не знал. Я сидел на полу в комнате и прижимался спиной к стене, за которой дедушка и бабушки обсуждали проблемы его лечения, ругали докторов, которые, по словам мамы, только и делали, что вытягивали из нее деньги. Взамен они почти ничего не делали, и только лишь осуществляя некие собственные эксперименты, в которых больше пытались сами разобраться, чем в действительности помочь несчастному ребенку.

– Почему он, а не я? – сам себе задал я вопрос, пытаясь разобраться в сути произошедшего.

По моей собственной логике падение с крыши бывшей трансформаторной будки должно было случиться со мной, а не с братом. Я никак не мог разобраться, отчего был выбран именно Тимофей, а не я? Почему, отчего? Он, с его талантами, способностями, гениальностью, наконец? Он должен был жить и заниматься искусством, творить, создавать, рисовать. Почему он? По сравнению с ним я представляю собой полное ничтожество. У меня нет ничего внутри. Я появился на свет заурядным и обыкновенным, без склонностей к творчеству, без хобби, без ярко выраженного таланта. А судьба все равно выбрала его, вырвала из жизни, приковав к кровати. С этой мыслью я не смог заснуть всю последующую ночь и решил обязательно обсудить это с Настей. Она должна выслушать, что-то посоветовать, помочь мне. Но это завтра, все завтра.

На следующий день мама снова уехала в Москву к папе и Тимофею. В первой половине дня она что-то быстро отвезла клиентам из картин и книг со стихами брата, видимо все еще ведя кое-какие дела по продажам. Вернувшись из школы, дома я ее уже не застал. С Настей мы в тот день тоже не встретились. Да и она вообще не пришла в школу, сославшись на плохое самочувствие. Когда же я предложил ей навестить ее, она отказала, предупредив меня об опасности контакта с заболевшими людьми. Я послушно остался дома, решив так ждать поступления вестей, как от нее, так и от мамы.

После выходных мы увиделись и, как всегда в последнее время, отправились на совместную прогулку после уроков. Я рассказал ей о приезде домой мамы и о том, что она поведала о делах с лечением моего брата в московской клинике. При этом я обратил внимание на то, что Настя как-то странно себя вела. Улыбка на ее лице уже не так часто появлялась, как раньше. Она меньше одаривала меня своим взглядом, больше слушала, чем говорила сама. И вообще, как будто что-то ей сегодня мешало быть со мной.

На следующий день мы снова пошли гулять после уроков, а так как начался дождь, то решили провести время в теплом и уютном кафе. И тут у меня случился конфуз. Дело было в ом, что перед отъездом мама не оставила денег мне лично. Как я полагаю, на мое содержание и кормление она все передала одной из бабушек. Видимо догадалась, что моя неожиданно начавшаяся личная жизнь немного ударила по бюджету семьи. На этом основании я был отлучен он финансового содержания. Звонить маме и просить у нее деньги, учитывая ситуацию с братом, я не стал. А потому, когда потребовалось расплатиться в кафе, мне пришлось признаться перед Настей, что в моем кошельке нет достаточной суммы. Она не обиделась, добавила к моим деньгам свои, и мы расстались в этот день как обычно. Правда, потом мне стало не по себе. Было не очень приятно за случившееся. А главное, что поступления средств в свой персональный кошелек мне было ждать неоткуда. Кое-как я выклянчил немного у дедушки и у каждой из бабушек, попросив их ничего не говорить об этом маме. Без денег ходить на свидание, учитывая наши с Настей частые походы в заведения общественного питания и прочие траты, было не очень удобно.

– Ну что? Сегодня увидимся? – спросил я ее в школе, решив, как обычно, заранее спланировать нашу совместную прогулку.

Настя как-то по-особенному посмотрела тогда на меня. Ее взгляд не был таким, как обычно. Я не увидел былой искорки. Словно перед ней стоял не я, а кто-то другой. Ничего притягивающего, как было всегда, я не увидел. Полное равнодушие. Что это?

– В кафе сегодня есть на что сходить? – неожиданно спросила она, немного искривив край губ, будто не то хотела посмеяться надо мной, не то подвергнуть критике за тот случай, когда я оказался не в силах оплатить счет.

В ответ я замер перед ней в полной растерянности. Сказать что-то в ответ я просто не решился. Настя вызывающе качнула передо мной бедром и, повернувшись, пошла прочь, сказав напоследок:

– Ну, тогда пока!

Я остался стоять на месте в растерянности и полном недоумении. Такого поворота события я никак не ожидал.

– Настя! – выдавил я из себя в полном отчаянии.

Но она меня уже не слышала.

Прибыв домой, я судорожно начал вспоминать и анализировать все наши встречи. Ворошил в голове детали разговоров и моих рассказов ей о своей жизни, о семье, о творчестве Тимофея. Но, кроме последней осечки, когда испытал неловкость от обнаружения пустоты в своем кошельке, ничего другого плохого я вспомнить не смог.

Неужели это и послужило поводом ее неожиданного охлаждения ко мне? И тут я подумал о том, что ведь все уже назревало заранее. Настя день ото дня все меньше и меньше разговаривала со мной, постоянно отворачивалась, меньше смотрела в мою сторону и меньше улыбалась. Она постепенно теряла интерес ко мне, и это начинало отчетливо прослеживаться. Просто я еще не обращал на это никакого внимания. А сейчас все медленно доходило до меня.

Я схватил в руки телефон и стал судорожно писать и слать ей послания во всех социальных сетях и по всем направлениям. Выглядело все примерно как: «отзовись», «что случилось?», «что с тобой?», «чем я тебя обидел?». Ответа не было. Надо сказать, что Настя вообще не была особой поклонницей всевозможных страниц в интернете. Конечно, они у нее были, и в не малом количестве. Вот только использовала она их преимущественно для выкладывания личных фотографий, особо подчеркивавших ее красоту. Средством и способом общения социальные сети для нее являлись не так значимыми. Писать ей можно было сколько угодно и когда угодно, а вот ждать ответного послания можно было бесконечно. Настя соблюдала определенную дистанцию, держала марку и, как говорили многие, знала себе цену. Расположить эту девушку к себе считалось почти невозможным. То, что я каким-то нелепым образом продержался возле нее почти два месяца, было, по мнению наших одноклассников, просто чудом.

Следующий день в школе я только и ждал момента, чтобы подойти к ней и все выяснить. Весь первый урок я то и дело поворачивал голову в ее сторону и ждал, что она тоже, как обычно, ответит мне взглядом. Но ничего не происходило.

– Настя! – позвал я ее и преградил ей дорогу. – Что случилось?

– Ничего, – тихо и равнодушно вымолвила она, будто и действительно ничего особенного не случилось.

– Как это ничего? – продолжил я свои атаки на нее. – Не отвечаешь? Молчишь. Даже не смотришь на меня.

– А почему я должна смотреть на тебя? – она подняла глаза и ответила мне тем взглядом, которым обычно смотрят на человека, доставляющего неприятности или вводящего в заблуждение.

У меня опустились руки. В растерянности я остался стоять посреди коридора школы.

– Ты только объясни мне, – снова не выдержал я и подошел к ней после уроков. – Ты больше не моя девушка? Мы больше не будем встречаться?

Настя подняла в изумлении брови.

– А с чего ты взял, что я была твоей девушкой? – недоуменно спросила она, будто бы не было двух месяцев наших встреч, прогулок, походов в кино и посиделок в кафе.

Я не знал, что ответить ей. Какая-то черная кошка тайно и скрытно пробежала между нами. Та, кого я считал близким себе человеком, неожиданно отвернулась от меня, закрылась и поставила между нами непроглядную ширму. Я проводил Настю взглядом и побрел домой. Именно побрел.

На следующий день, не найдя себе места, я выбрал момент и снова преградило ей дорогу.

– Ты можешь объяснить мне, что случилось? Почему ты так сильно изменилась по отношению ко мне? – начал я.

Она смотрела на меня с полминуты, видимо размышляя над вероятным ответом, а потом сказала:

– Вообще-то между нами ничего не было.

Да. Действительно, не было. Мы даже ни разу не поцеловались, как я не стремился приблизить эту часть отношений. Мы все время просто гуляли или где-то проводили время за разговорами на разные темы. Нам было хорошо, интересно, даже весело.

Она собралась уйти и уже сделала шаг в сторону, как я схватил ее за локоть.

– Пусти меня! Мне больно! – строгим голосом и таким же взглядом одарила меня она.

Я одернулся, ослабил хват и отпустил ее руку. Настя пошла дальше. Я остался на месте.

– Решай свои проблемы, Костя, – неожиданно услышал я от нее.

Вот это был удар. От неожиданности я чуть не рухнул на пол школы как подкошенный. Та, кого я считал своей девушкой, кому доверял, верил, превозносил выше себя, оставила меня один на один со всеми моими бедами. Семейными бедами и проблемами со здоровьем брата.

Примерно через три недели я все равно решил подойти к ней и просто поздравить ее. У Насти был тогда день рождения. Недорогой, очень скромный подарок, купленный на последние деньги, выглядел простой формальностью. Я ни на что не надеялся. Просто стоял у входа в школу и ждал ее. Короткий текст поздравления созрел у меня в голове почти спонтанно. Подойду, скажу, вручу подарок и все. Уйду в сторону. Пойду домой.

Еще секунда и я отвлекся на просмотр потасовки между мальчишками из начальных классов нашей школы, сцепившихся гурьбой между собой из-за шумного выяснения отношений. Что там послужило поводом, я не знал. Да и было все равно. Просто повернулся на крик и стал смотреть на конфликт, который вот-вот должен был перерасти в драку. Именно это меня и отвлекло. Настя выпорхнула из дверей, спустилась по ступенькам и уже направлялась в калитке, когда я заметил ее. Время было упущено. Но я решил его наверстать. Неловко, но все же. Едва я сделал шаг вперед, как увидел ее стоящей перед красивым и весьма дорогим легковым автомобилем. Та, кого я все равно считал своей бывшей девушкой, садилась на пассажирское сидение. А за рулем машины находился молодой человек заметно старше ее по возрасту. На моих глазах он протянул ей довольно большой и яркий букет цветов, что-то сказал и они уехали, скрывшись через пару секунд за поворотом.

Руки у меня опустились по швам. Я даже выронил свой школьный рюкзак, который, издав негромкий хлопок, шлепнулся на асфальт. Вот это был поворот! В растерянности я не знал, что мне делать. Нужно было поскорее уйти, скрыться, перестать стоять на месте, чтобы не стать посмешищем в глазах одноклассников и всех тех, кто был в курсе моей привязанности к Насте.

Неожиданно я почувствовал, как мой рюкзак кто-то отрывает от асфальта. Первой мыслью было, что это мой друг Митроха. Однако, когда я повернулся, то увидел перед собой того самого парня, что учился на год старше и когда-то встречался с Настей еще до моего появления в ее жизни. Неожиданно и даже очень. На долю секунды я опешил и даже испугался. Но бояться было нечего. Тот смотрел на меня взглядом с легкой усмешкой и протягивал мне мой рюкзак.

– Добро пожаловать в клуб брошенок, – саркастически произнес он, искривив губы в легкой улыбке.

В нашей школе его все знали как сына богатых родителей, избалованного и никчемного парня, всеми своими успехами обязанного именно папиным и маминым деньгам. Нужно было что-то для школы, директор или классный руководитель звонили напрямую его отцу. Получив желаемое, они всячески тянули оценки их сыну, тем самым благодарили семью за участие в жизни учебного заведения.

Его любовь к футболу, в занятиях которым он проявлял немало усердия, но абсолютно не блистал талантом, была тоже подкреплена деньгами родителей, направленными на развитие спортивного клуба, команды и отдельных ее руководителей. Этим самым место в передовом составе на турнирах и соревнованиях было автоматически закреплено за не самым лучшим, но так нужным игроком в лице стоящего сейчас передо мной парня.

Я не был с ним знаком, мы никогда не здоровались, не общались и просто знали друг друга в лицо. Слыл он достаточно неприятной личностью. Говорили, что отличался заносчивостью, мог поглумиться над теми, кто нуждался в деньгах и готов был сделать что угодно за определенную плату. Подтверждений этому не было. Никто не приводил конкретных примеров и доказательств, но слухи таковые ходили. За то не раз и не два я слышал рассказы о том, что он оплачивал небольшие праздники для своих одноклассников. Мог отвести всех в кафе и накормить вдосталь мороженым и сладостями, оплатив все расходы.

При этом приятной личностью его никто не считал. Мне тоже так показалось. Не очень опрятный на вид, не особо ухоженный по рассказам той же Насти, как я запомнил. Сейчас я отчетливо видел свежее пятно от какой-то сладости, грубо удаленное с лацкана пиджака чем-то подручным. Кое-как зачесанные волосы, смятый и криво лежащий воротник рубашки, куртка без одной пуговицы, ботинки с грязными носами. Да и лицо его выглядело как-то неприятно. Грубое, с резкими чертами, со следами работы косметолога над подростковыми прыщами. Улыбался он тоже некрасиво, наискосок, с ухмылкой. Звали его в школе Пельменем. Почему именно «Пельмень» я не знал, да и никто не знал.

После произнесенной им фразы я, видимо, изобразил озадаченное лицо. Он заметил это и произнес:

– Не ты первый, не ты последний.

Я снова промолчал, но выражение моего лица, скорее всего, не поменялось. А потому он продолжил, вручив мне, наконец, мой рюкзак:

– Легко и непринужденно выкачала из тебя немного денег? Раскрутила на кино, кафе, мороженое, небольшие покупки? Попросила добавить ей недостающую сумму на приобретение вещи, которая ей давно нравится и она очень хотела ее купить?

– Да, – наконец проронил я вполголоса.

– Пошли, поговорим, – улыбнулся Пельмень и поманил меня за собой.

Мы не спеша направились к тому месту, откуда пять минут назад уехала на дорогой и красивой машине наша Настя. Через пару секунд там остановился автомобиль с водителем, на котором постоянно возили в школу и из школы моего нового собеседника.

– Садись, не бойся, – открыл он передо мной заднюю дверь, – подвезу тебя до дома.

Почему-то я не испытал никакого страха и спокойно принял его предложение.

– Много потратил на нее? – продолжил он, когда машина тронулась с места.

– Где-то на новый дорогой телефон хватило бы и еще осталось бы! – ответил я, почему-то сравнив траты на свидание с Настей именно со стоимостью конкретной вещи.

Видимо это является чертой характера не расточительных и экономных людей, к которым я себя относил.

– По чуть-чуть, по чуть-чуть. От дорогих подарков отказывалась, не принимала их. Тут угостил, там оплатил, здесь добавил столько, сколько не достает. И вроде бы по мелочи хорошо набежало, но так незаметно, что она тебе как бы и не должна ничего. Траты добровольные, по твоей воле. Она тебя не уговаривала, сам все отдавал. И возвращать ей нечего при расставании, потому как дорогих подарков не было! – ухмыльнулся Пельмень.

Я вытаращил на него глаза. В моей голове пробежали за пару секунд все наши с Настей свидания, все встречи и походы по различным заведениям. Все было именно так, как он сказал. Я предложил ей однажды в подарок дорогой новый телефон, что увидел на витрине сетевого магазина. Деньги у меня тогда еще были. Но она отказалась, да еще так тактично и вежливо, что я просто был восхищен ее скромностью и порядочностью.

– Ты предлагал ей что-то дорогое, а она тактично отказывалась. Ты настаивал, а она скромничала. Ты упорствовал, а она тебя останавливала. – Как будто читал мои мысли Пельмень. – И в итоге она тебе ничего не должна!

– Все так, – протянул я, почти открыв рот и глядя на него не моргая.

Он был прав во всем! Настя повела себя именно так, как он описал.

– Вот увидишь, парень, – обратился он ко мне. – Тот, кто увез ее от школы, через пару месяцев сделает точно такие же выводы о ней. Он пополнит ряды брошенок.

Мой новый знакомый засмеялся и хлопнул меня по плечу.

Мне не хотелось так думать о Насте, но что-то в глубине души подсказывало, что будет именно так.

Наконец машина подъехала к моему дому. Пельмень сделал какой-то жест водителю и тот припарковался на свободном месте стоянки. Я открыл дверь в намерении выйти и отправиться к себе. Что сказать ему напоследок, я не знал. На душе было довольно погано и хотелось поскорее закрыться ото всех и отвлечься, уйти, наконец, в себя.

– Подожди, – остановил меня Пельмень и преградил мне дорогу.

Я озадаченно посмотрел на него. Он в ответ немного помялся, клацнул губами и продолжил, заметно поменяв тон, тембр голоса и выражение лица. Легкая надменность и чувство превосходства надо мной, что явно читались в нем еще минуту назад, исчезли без следа.

– Поговорить надо, – произнес он, заставив меня насторожиться.

Что ему было еще от меня надо, я не знал? Бить он меня в отместку за Настю явно не собирался.

– Тут такое дело, – медлил он, видимо никак не решаясь начать какой-то важный разговор.

Я ждал.

– Я в курсе ваших семейных проблем. – Продолжил он. – Отец хотел портрет у твоего брата заказать. Он такая знаменитость у нас. Все значимые люди в городе едва не в очередь к нему стали выстраиваться. Мы даже всей семьей думали позировать ему. Многие деловые партнеры отца уже успели отметиться у вас. Я видел его работы. Твой брат действительно гений, как о нем говорят.

У меня немного отлегло на сердце, но, одновременно с этим стало не по себе. Значимых улучшений состояния здоровья Тимофея на сегодняшний день не было.

– Очень жаль, что все так получилось. Надеюсь, он поправится. – Произнес Пельмень дежурные фразы вежливости и продолжил, помявшись, как обычно делают не уверенные в себе люди, когда хотят перейти к главной сути разговора: – Отец решил откликнуться на предложение твоей мамы и купить у вас ваш недостроенный дом.

Я едва не упал как подкошенный после этой произнесенной им фразы. О том, что мама выставила на продажу наше, как она называла, будущее семейное гнездышко, я не знал и даже не догадывался. Она долго мечтала об улучшении наших жилищных условий. Думала о покупке квартиры, переходя постепенно от дешевых и простых к довольно дорогим вариантам и, наконец-то подошла к мысли о постройке собственного дома. Эта идея тоже пережила небольшую эволюцию, стартовав от простенького коттеджа и завершившись, по мере роста нашего благосостояния, добротным домом в пять спален, три ванных комнаты и мастерскую для Тимы. Сейчас, когда на месте будущей постройки уже выстаивался фундамент, ожидая возведения стен и перекрытий, мама вдруг решила продать то, что уже есть.

– Отец связывался с ней, – продолжил Пельмень. – Они уже обо всем договорились. Остались какие-то формальности. Мы хотели построить дом для старшего брата. А тут ваш в продаже появился. Проект интересный, нам всем понравился. По цене сошлись.

Я остолбенел. Слова Пельменя резали мне по самому сердцу. О новом доме я мечтал не меньше мамы и папы. Мне хотелось иметь собственную комнату. Я готов был ради мечты во всем угождать родителям, отлично учиться, помогать в любом деле. Сейчас мечты рушились у самого основания. Еще не появившиеся стены и существующий фундамент уплыли за горизонт моих самых сокровенных желаний.

Еще один фактор немало озадачил и всполошил меня следом за откровениями Пельменя. Решение мамы о продаже недостроенного дома говорило о наступлении тяжелого финансового периода в жизни нашей семьи. Тима больше не рисовал. Картины его еще продавались, но количеству из приходил конец. Новых – не появлялось. Деньги утекали на его лечение. Других источников дохода у нас не было. Все это выглядело как начало конца. Понимая происходящее, я почувствовал, как холодеет моя кожа на спине под рубашкой, как становятся ватными ноги, как начинает гореть что-то внутри, в груди.

– Сделка на послезавтра намечена, – словно добивал меня, полуживого, Пельмень.

Я промолчал в ответ. Сил отвечать ему просто не было.

– А ведь я тебя даже побить когда-то хотел, – неожиданно сменил он тему. – Из-за Насти. Да узнал, что ты каратэ занимаешься. Поэтому передумал.

А ведь он, решил я, не такой уж и плохой парень. Да, немного неопрятный, малость чудаковатый, какой-то неотесанный. Но это лишь оболочка. На поверку Пельмень вежлив, обходителен, говорит связанно, четко и уверенно формулируя мысли. Он не такой глупый и самоуверенный, как его описывала Насты и другие. Совсем не такой. Мне он даже в чем-то понравился.

– Я не представился тебе, – снова сменил он тему и протянул мне руку: – Стас.

– Костя, – вытянул я из себя и ответил на его рукопожатие.

– Ты, если, что, Костя, – продолжил Пельмень, – обращайся. Помогу, чем смогу.

Я дежурно и вежливо кивнул.

– Не стесняйся. Может нужно чего будет. Звони, – мой новый знакомый протянул мне неведомо откуда-то появившуюся в его руке визитку.

Простая и незамысловатая личная карточка у простого школьника из десятого класса. Такого я еще ни у кого не видел. Семнадцатилетний парень имеет свою визитку! Я вздернул бровями. Имя, фамилия, номер телефона и адрес электронной почты на фоне футбольной атрибутики местного клуба, за который он играл. Вот это да!

Впрочем, чья-то карточка в руке взбодрила меня всего на пять минут. Дальше я снова ушел вглубь себя и погрузился в собственные мысли. Продажа нашего недостроенного дома подкосила мое и без того плохое настроение.

На следующий день из Москвы вернулись мама и папа. Тима оставался в клинике. Я застал их дома за сбором вещей в дорогу. На тумбочке в прихожей увидел их заграничные паспорта и перевязанные резинками несколько пачек купюр иностранной валюты. На кухонном столе лежала папка с документами на земельный участок и прочие бумаги, касавшиеся строительства нашего будущего семейного гнездышка. Если верить Пельменю, то на завтра нашим оно переставало быть, и плавно переходило в руки его семьи.

– Как твои дела? – поцеловала меня мама в лоб.

– Нормально, – кивнул я головой, жадно наблюдая за ней и за папой.

Я сильно соскучился по ним. Уже три месяца они жили не своей жизнью. Их целиком поглотили заботы о Тимофее. Они изменились внешне, исхудали, даже немного состарились. Я сел на край дивана и всякий раз, когда кто-то из них проходил мимо, встречал и провожал его взглядом. Почти не обращая на меня никакого внимания, они обменивались какими-то фразами между собой, о чем-то договаривались, кому-то иногда звонили. Из всего услышанного я делал вывод, что уезжают они сейчас не в Москву, а куда-то дальше, причем заграницу.

– Израиль, – наконец дошло до меня обрывком фразы наименование страны, где, видимо, будут теперь лечить моего брата.

Подтверждением этому стал наш семейный ужин.

– Мы, сынок уезжаем, – начала говорить мне мама. – Видимо надолго. Месяц, может два. Как пойдет дело. В Москве из нас денег выкачали много, а сделали совсем мало. Почти ничего.

Она замолчала. Слово взял папа.

– Тима так и не начал ходить, – нахмурившись, сказал он. – С костылем и чужой помощью. Кое-как и очень неуверенно. Правая сторона так и не начала работать. Мышцы вот-вот атрофируются. Рукой и ногой он шевелит, сгибает, разгибает. Только правая кисть словно тряпка. Ни туда и ни сюда. Вообще ничего не может ею сделать. Мы решили его заграницу отправить. Надеемся, что там помогут. Клинику нам в Израиле подобрали. Лечение дорогое. Чтобы его оплатить мы с мамой решили наш дом продать. Все равно он не достроен. А здоровье Тимы нам важнее.

Я закивал в знак полного согласия с папой. Он улыбнулся в ответ, увидев во мне сторонника. А как было иначе?

– Завтра у нас сделка. – Продолжил он. – Покупателем будет…

– Я знаю, – перебил я папу. – Он в нашей школе на год старше учится. Вчера он подходил ко мне и все рассказал.

Все то время, что мы разговаривали, мамы с нами не было. Неожиданно она ворвалась, именно ворвалась на кухню и, швырнув на подоконник полотенце, почти закричала. Она повысила голос так, будто высказывалась о каком-то плохом человеке, изливала наболевшее и негативное, возмущалась и ругалась:

– Гад! Проходимец! Столько денег из нас выкачал, и ничего не сделал! Сыночку своему, диссертацию помог написать на моем сыне, тему нашел хорошую! Себе имя заработал, доклад на симпозиум написал! Статью в журнал состряпал, да еще на английском! Тварь!

Маму было не узнать. Она ходила по кухне взад и вперед. Ругалась и поносила какого-то профессора из Москвы, который много, с ее слов, обещал, но ничего не выполнил.

– Да успокойся ты! – наконец взорвался папа, когда я уже сбежал с кухни и заперся в комнате, чтобы не быть свидетелем их конфликта.

Судя по всему, мама еще долго приходила в себя. Дело дошло до валерьянки. Из-за этого я не спал до половины ночи. Иногда даже ронял на подушку свои скупые мужские слезы.

– Как у тебя отношения развиваются с твоей девушкой? – неожиданно спросила у меня мама утором, когда я собирался в школу.

Такого вопроса я от нее никак сейчас не ожидал. Мне казалось, что на фоне прочих, куда более важных дел, она давно забыла о новостях из моей собственной жизни. Видимо, одна из бабушек регулярно информировала ее по телефону о подробностях отношений старшего сына с некой девушкой.

– Никак, – не стал я скрывать от мамы разрыва с Настей.

Правда на этом я решил остановиться и не посвящать ее во всякие подробности, тем более что они мне сейчас были не очень приятны. Мое молодое сердце еще тосковало и переживало участь утраты и откровенного предательства, похожего на явный обман.